Глава 9

Мы летим по городу, ловя в лобовое стекло огромные капли. Кажется, нас обстреливают со всех сторон. Но нам, бесплотным призракам невесомости, совершенно плевать на эти потуги. Нас – невозможно убить просто так. Обоих захлёстывает непонятное, истерическое веселье. Так случается с людьми, когда с плеч сваливается камень тяжестью во всю предыдущую жизнь. И теперь накатывает и накрывает с головой то, что некоторые называют разрядкой. Выходом избыточной энергии в пространство более тонких материй. Я – беспредельно счастлив. Мне невероятно легко, потому, что в какой-то момент я предпочёл запятой – точку. И точка эта многое расставила для меня по местам.
Я попрощался с колоссальной частью своего прошлого, выбросил на свалку воспоминаний, которые скоро сгорят в топке для отходов. Оставил самое ценное. Рассортировал по полочкам, пронумеровал и оставил до лучших времён. Наверное, человек становится человеком разумным, когда учится обращаться со своей памятью. Мать моя, несчастная, но мудрая женщина, говорила, что проблема человека в том, что хорошее он запоминает поверхностно. Как эдакую галочку в своём блокнотике мыслей. Мол, это вот было хорошо. А своё «плохо» он запоминает во всех деталях, с каждым эмоциональным выебоном, чтобы потом поскулить и пожалеть себя или поплакать в жилетку другу или подруге. Она говорила, что плохие воспоминания придуманы для того, чтобы бить на жалость или что-то в том же духе. А ещё, что плохие воспоминания это то, что привязывает нас к прошлому. Не самая лучшая альтернатива в моём случае.
Для того чтобы отрешиться от всей этой грязи, чтобы оставить её за спиной навсегда, мне следует избавиться от любой эмоциональной нагрузки, связанной с теми или иными происшествиями. Я отпускаю свои переживания, как воздушные шарики, и они летят вверх. И самому мне становится легко, как будто к этим шарикам привязана целая связка кирпичей. И как только они не падают на мою голову?
Чёрт побери, вы даже представить себе не можете, каково это. Вот так вот взять и попрощаться с тем, что было буквально пять минут назад так, будто это происходило в прошлой жизни. На самом же деле, это невероятно просто – взять и отрешиться от собственных действий, посмотреть на них так, словно всё это происходило в каком-то кино. Возможно, не в самом худшем, но никак с тобой настоящим не связанным.
И окончательно пьянит осознание того, что кто-то, кто рядом, разделяет с тобой этот полёт. Дейв крепко держит меня за руку и улыбается. Он гордится мной. Гордится так, как будто я вернулся с самой настоящей войны, и припёр ему в качестве трофея медаль за отвагу. Он невероятно доволен мной. Это чувствуется по тому, как подрагивает его тёплая рука, сжимающая мою, как нерешительно пальцы другой – бережно поглаживают мои. В чём-то он похож на счастливого отца, чей сын-неудачник впервые в жизни выиграл матч по бейсболу. Наверное, он ждал именно этого. Какого-то невероятного взрыва, который послужит началом нового витка моего развития, в котором он сможет поделиться со мной всем тем, чего добился сам, тем, о чём я его просил.
Я – не самый прилежный ученик. Но уроки такого плана я всегда запоминал во всех красках и не забывал никогда. Правду говорить легко. Настолько легко, что тело не выдерживает этого потока слов, ломается, взрывается, переполняется сладкими ощущениями, невероятно близкими по своему качеству к предоргазменной дрожи. И, мать его, я невероятно благодарен за первый урок. Вступительную часть чего-то, что мы сможем прожить на двоих.
Слава богу, Дейв не говорит ничего лишнего. Молчит о том, что понимаем мы вдвоём. Не сковывает птицу моего сознания, только обретшую крылья. Теперь – я не мотылёк. И первая вспышка солнца не опалит тонкие перепонки моей свободы, заставляя камнем – безжизненным и увечным – падать вниз. Теперь я тот, кто имеет власть над своим полётом. Тот, кто может рассчитывать на свои силы. Тот, кто может гордо поднять голову, и сделать шаг на пути к совершенно любой цели. Жизнеутверждающий такой аккорд, эхом разносящийся по всему моему нутру.
- Ты молодец, малыш, - улыбается Дейв и целует меня в висок.
Мы трясёмся на заднем сидении какого-то не самого лучшего такси. В салоне пахнет бензином, сигаретами и дешёвым освежителем воздуха, в то время как сквозь приоткрытое окно в моё лицо бьёт запах озона.
- Я старался, майор, - выдыхаю я и плотнее прижимаюсь к мужчине. – Хоть это было и нелегко.
- Нихрена в этом мире не легко, Эндрю. И ты даже не представляешь, насколько трудно подтасовывать все жизненные перипетии так, чтобы сохранить это невьебическое состояния.
- Но ты ведь научишь меня, Дейв?
- Обязательно, - смеется в ответ, - Но давай не сегодня. Сегодня тебе надо отдохнуть после этой встряски.

Вваливаемся в знакомую уже квартиру. Ближайшая стена – наша. Целуемся жадно и безрассудно, так, как будто после этого поцелуя начнётся Армагеддон. Когда такие танки припирают тебя к какой-либо поверхности, прижимая своим телом, трудно думать о чём-то, кроме, собственно, этого самого тела. Горячего, сильного, готового к рывку. Я – трепетная его жертва, чёртов самоубийца, не боящийся обгореть, соприкоснувшись с его «двести двадцать». Он – невероятно галантный, заботливый зверь, не причиняющий никакого вреда до поры. Будто выжидает. Мне нравится такая игра. Я – адреналиновый наркоман.
Мои руки слепо исследуют спину Дейва сквозь промокшую до нитки майку, скользят вдоль позвоночника вниз, сжимают его ягодицы. Я тихонько рычу от удовольствия, ощущая каменность каждой его мышцы. Запрокидываю голову, подставляю шею его клыкам. Он сжимает зубами мою тонкую неправдоподобно белую кожу, ласкает её языком, немного оттягивает на себя. Мне почти больно, и в этом «почти» - слишком много сладости. Я возбуждён до предела, я хочу его прямо сейчас. И если «харлей» не возьмёт меня, я просто умру от грёбаного переизбытка эндорфинов в крови.
Он освобождает меня от холодной и мокрой рубашки, неприятно липнущей к телу, с нажимом проводит шершавыми ладонями вдоль рёбер вверх, сжимает мои плечи. Кажется, процесс отрывания меня от стены – довольно трудоёмкий. Я будто бы влип, слился, смешался с её плоскостью. Наверное, всему виной немереное количество алкоголя, которое я влил в себя, ожидая своего вожака прайда в баре. Дейв подхватывает меня на руки и несёт в комнату. Укладывает на диван. Я обнимаю его за шею, тяну на себя. Я не хочу отпускать его ни на секунду. Я хочу чувствовать его прикосновения. Он уваливается рядом, приобнимает меня и – ничего не делает.
- Дейв… - удивлённо распахиваю глаза, скользя расфокусированным взглядом по лицу мужчины. – Почему ты?...
- Потому, что ты пьян намного больше, чем я, малыш, - спокойно отвечает он и улыбается. – Я тварь, но не настолько, чтобы тебя выебать, пока ты не способен дать мне отпор.
- Ты что, смеёшься? – прочему-то его слова совершенно не хотят укладываться в моей голове. Ведь, мать его так, пару дней назад почему-то он не остановился.
- А что, похоже на то? – Дейв весело фыркает и ерошит волосы у меня на макушке. – Скажи мне, Эндрю, ты действительно настолько мне доверяешь?
- Ты дурак совсем или как, Дейв? – я приподнимаюсь на локте и стараюсь состряпать подобающе серьёзную мину на лице. – Разве у меня есть основания тебе не доверять?
- А есть основания доверять, малыш?
- Ну, конечно! – смахиваю с лица пару мокрых прядей. Недоумение моё понемногу начинает перерастать в раздражение. Это как если ты смотришь свой любимый канал, а кто-то из родственников забирает у тебя пульт в кульминационный момент любимого фильма, и переключает на футбол. А футбол ты не любишь. Особенно сейчас, когда тебя прервали. – Ты в прошлый раз не причинил мне никакого вреда, ты спас мою задницу сегодня. В конце концов ты зачем-то меня сюда притащил!
- Угу, - кивает «харлей», выуживает из кармана промокшую пачку, подкуривает сигарету, и комнату постепенно начинает наполнять сладковатый запах влажного табака. – Для того, чтобы ты принял тёплый душ и выспался хорошенько. А если серьёзно – для того, чтобы поиметь и расчленить, а потом продавать твоё драгоценное мясо людоедам из Новой Гвинеи.
- Не логичное завершение вечера, - зло фыркаю я и пытаюсь подняться. – Знаешь, это как-то тупо. Зачем тогда начинал?
- Потому, что ты мне нр-равишься, малыш, - Дейв ладонью впечатывает меня в кровать и нависает надо мной, пристально глядя в глаза. – И если бы я оставил тебя этой ночью на улице, ты бы нашёл кучу проблем на свою симпатичную задницу. Может быть, её бы порвали немного, и ты бы ещё неделю хлюпал носом.
- Это, - я тыкаю пальцем в руку, давящую мне на грудь, - значит, что ты меня никуда не отпустишь?
- Именно.
- Но ты сказал, что сегодня мне стоит отдохнуть. А теперь вот – отказываешь мне в отдыхе.
- А для тебя отдых – это тупой трах, Эндрю? – он склоняет голову к плечу и пристально смотрит мне в лицо, изучая мою реакцию на каждое его слово. Конечно, я злюсь. «Наш девиз непобедим – возбудим и не дадим». Конечно, мне очень хочется сейчас просто встать и уйти. А Дейв зачем-то пытается растормошить во мне моё благоразумие. И я начинаю колебаться. И совсем скоро – кажусь себе испорченным и насквозь гнилым. Отвожу взгляд. – Ты не ответил мне на вопрос.
- Нет, - выдавливаю из себя. – Это не только тупой трах, майор.
Когда он так спрашивает, а я – так отвечаю, мне кажется, что мы в армии. И хочется всякий раз добавлять «сер» и вытянуться по стойке смирно. Но после каждого моего ответа, этот «харлей» смягчается и смотрит на меня с такой нежностью и восхищением, что я не могу оставаться в этом идиотском напряжении надолго. Меня несколько смешит помешанность этого человека на правде. Он напоминает мне одного героя из «Трассы шестьдесят», обмотанного килограммами взрывчатки и грозящегося подорвать всё на свете, если почует ложь.
- Тогда давай мы переоденемся и пойдём пить чай.


Сигаретный дым извивается тонкой змейкой от кончика сигареты вверх, к потолку. Меня немного знобит, но это приятный такой озноб, как когда катаешься на качелях. Дейв сидит напротив, методично размешивает сахар в моей чашке. Сам же – пьёт чай без сахара. Я только сейчас понимаю, что ничего не знаю о нём, а подпускаю к себе так близко и почему-то безоговорочно доверяю.
Уютно вот просто так молчать и никуда не торопиться, знать, что этот человек не станет оглядываться на часы, намекая, что гость засиделся. У нас впереди много времени. Я уже порядком успокоился после этой своей вспышки раздражения. Ну, вот честное слово, самому противно: неужели я действительно всю свою жизнь измеряю плотскими примитивными категориями? Удивительно, что с первой нашей встречи прошло всего пару дней, а я прикипел к этому «харлею», как говорится, душой и задницей. И это при том, что мы почти не разговаривали.
- Учишься где-нибудь? – Дейв наконец-то переключает своё внимание с чашки на меня. Его тёмные глаза сейчас невероятно тёплые и спокойные. И я тону в этом обволакивающем, тягучем медовом взгляде, укутываюсь в его кашемир и нежусь.
- Нет, так и не успел поступить. Всё никак не получалось. Постоянно бегу, бегу… - я пожимаю плечами и затягиваюсь. Дым наполняет и приятно щекочет мои лёгкие.
- Я тоже не успел. Пошёл по другой дороге, - с долей сожаления усмехается он и опускает свою ладонь поверх моей. – У тебя вообще есть цель, малыш? Чего ты хочешь от жизни?
- Не знаю, - видимо, мне понравилось говорить правду, а потому сейчас – я совершенно не стесняюсь быть с этим человеком искренним. Наверное, так нужно было с самого начала. Ещё с детства. Искренность, конечно, довольно часто встречает волну возмущения и глухую стену непонимания. Но, так или иначе, ты остаёшься честен и чист хотя бы перед собой. А это немаловажно. Человек, способный признаться себе в чём либо, может куда более трезво смотреть на жизнь. Несколько отстранённо, почти апатично. Но под этой апатией кроется нечто больше. Непоколебимая сила, умение держать руку на пульсе и принимать правильное решение.
- Паскудно, - без осуждения Дейв качает головой и заглядывает мне в глаза. – А была?
- Была, - киваю в ответ и виновато поджимаю губы. – И не самая красивая. Знаешь, есть люди у которых цели высокие и благородные. А у меня была маленькая и мерзкая, как я сам.
- Поделишься? – Дейв отхлёбывает чай из своей огромной чашки и тянется за сигаретой. – Можешь представить, что на эту ночь я – твой исповедник.
- Поделюсь.
Исповедникам обычно не принято смотреть в лицо. Как и психологам некоторых школ. Для того чтобы говорить о каких-то вещах вслух, человеку бывает намного легче, представить, что он один. Потому я встаю со стула, подхожу к окну, открываю форточку и полной грудью вдыхаю свежий холодный осенний воздух. Мне немного стыдно раскрывать такие интимные подробности моей души, но больше, пожалуй, стыдно за то, что порывы мои, всё то, чем я жил пару лет, оказались мелочными и глупыми.
- Я хотел мстить, майор. Хотел уничтожать всё, что каким-то образом напоминало мне о том, что люди могут радоваться жизни, любить… или играть в любовь. Я в принципе людей ненавидел. Продажные, подлые твари. Я не мог простить никому, ни одному живому существу того, что по земле теперь не ходит один замечательный человечек… - я горько улыбнулся ночному небу. Горько, но искренне. Там, за тучами, среди россыпи звёзд, должно быть, горела одна единственная звезда – для меня. И эту звезду я называю Стю.
- А что теперь? – Дейв тоже поднимается со своего места и подходит ко мне. Каким-то внутренним своим чутьём он понимает, что мне не хватает тепла. Простого, человеческого тепла. Что, не смотря ни на что, я сейчас чувствую себя бесконечно одиноким и не нужным.
- А теперь… Теперь я понял, какой я был дурак. Эгоист хренов. Я не мог простить им не то, что Стю больше нет. А то, что его нет у меня. А потому – я рушил. Издевался, причинял боль. Меня ни у кого не было. И… это мало походило на свободу, Дейв.
Он обнимает меня сзади, прижимается горячей грудью к моей прохладной спине, ненавязчиво гладит. Я прикрываю глаза и откидываю голову ему на плечо. Мысли превращаются в слова, слова вырываются из меня мурлыкающими звуками.
- Понимаешь, Дейв… Только сейчас я понимаю, какой я идиот. Я двигался не в ту сторону, ставил не те цели. Я мыслил и жил не правильно, наперекосяк. Я был пленником своей ненависти, озлобленности. Мне самому от этого противно.
- Ты не прав, малыш, - сухие его губы касаются моего виска. – Ты сто тысяч раз не прав. Какой бы глупой ни была твоя цель, она – была. Это помогало тебе не сломаться, не умереть. Ты шёл вперёд. Пусть прямиком в самую задницу бытия, но шёл.
- А куда мне идти теперь, майор?
Странная ночь. Ночь, в которой всё становится на свои места, всё произносится вслух, а потому – упорядочивается. И, с одной стороны, мне невероятно радостно. А с другой – тоскливо. Потому, что сейчас я стоял на перекрёстке миллионов дорог, и не мог выбрать свой путь. Когда одна миссия завершается, непременно должна появляться следующая. Иначе человек зависает в своеобразном «нигде», теряется и растворяется в серых буднях. Я – не хотел теряться. Я хотел жить. Ярко и сочно.
- Теперь – тебе допивать чай и идти в постель, Эндрю.

Засыпать на плече у этого странного человека – невероятно уютно. В колонках мурлычет Кэнди Найт, наполняя комнату сладостью нежной дрёмы. Я закрываю глаза и вдыхаю запах Дейва. От него отчего-то пахнет печёными яблоками, кострами и порохом.
Я ничего не знаю о нём.
Теперь – я ничего не знаю о себе.
Но у меня будет завтра. Моё завтра, в котором жизнь начнётся с чистого листа. Я буду двадцати-с-копеечкой-летним младенцем, и мне предстоит увлекательное путешествие с целью познания мира. Конечно, некоторое время мне будет больно. Придётся ломать беспощадно тот стержень, который формирует меня, как личность. И создавать новый, который будет формировать меня как личность сильную и независимую.
Но это будет завтра. А пока – мы засыпаем вместе. Крепко обнявшись.
И наши сердца стучат в унисон.