Глава 11

- Мы будем с тобой говорить. Согласен? - этот голос ещё менее приятен, чем голос того человека, который касался меня последним. Он — ненастоящий. Пропущенный через фильтр и звучащий буквально отовсюду — он пробирался в мой мозг, заставляя голову трещать по швам. Кажется, что-то распирает черепную коробку изнутри. Ощущение такое, что вот-вот из носа и ушей потечёт кровь. Или сами мозги. Состояние невероятно похожее на похмелье. Нет, оно куда хуже. Кажется, меня вот-вот вывернет наизнанку, и это будет чертовски больно.
В моей камере холодно. Очень холодно. Я чувствую, как мёрзнут ноги. Как этот холод пробирается от кончиков пальцев выше, почти до колена. Мне хочется укрыться, но я не могу, потому, что руки мои по-прежнему зафиксированы. Я понимаю, что рядом со мной никого нет, и попросить мне о такой услуге — некого. А ещё понимаю, что мне надо отвечать, иначе обладатель ненастоящего голоса разозлится, и что произойдёт тогда — одному лишь Богу известно.
- Согласен, - выдыхаю еле слышно. Голос мой ещё не восстановился после моих вокальных упражнений, а потому — это всего лишь жалкая попытка воспроизведения каких-либо звуков. Только сейчас понимаю, что горло ещё не готово к ведению длинных философских бесед. Но выбора у меня нет. А ведь когда-то я мечтал о подобной жизни. Когда от меня ничего не зависит, когда двигаться приходится по прямой, не задумываясь над сложными алгоритмами жизненных перипетий.
- Хорошо. Тогда слушай меня внимательно и запоминай. Если ты правильно всё запомнишь — мы с тобой поладим и, может быть, ты скоро освободишься.
- Я слушаю. И постараюсь запомнить всё, - я искренен как никогда. Любая, пусть даже эфемерная возможность выйти из этого состояния, а ещё лучше – из этого помещения, кажется мне светом в конце тоннеля. Смыслом моей жизни на данный конкретный момент.
- Замечательно. У меня будет всего несколько условий, - трансформированное, ненормальное многоуровневое дыхание, кажется, свидетельствует о том, что незнакомый мне человек улыбается. Или знакомый? - Первое — ты отвечаешь мне абсолютно честно на любой поставленный вопрос. Если ты не знаешь ответа – говори, не задумываясь, первое что придёт в голову. Тогда у тебя просто не получится солгать. У тебя будет не достаточно времени для этого. Понял?
- Понял.
Дело попахивает какой-то странной, пока не понятной мне игрой с совершенно ненормальными правилами. Они кажутся лёгкими – но только на первый взгляд. Хотя… чем чёрт не шутит? Может и не кажутся, а являются таковыми. Человек склонен всё усложнять, склонен сомневаться. И именно это чаще всего приводит его в тупик.
- Второе — ты не будешь бояться фантазировать. Я буду помещать тебя в разного рода ситуации. Тебе легко будет представить, потому, что зрения ты временно лишён. Поэтому у тебя всё получится правильно. Главное — не останавливайся, не ограничивайся. Понял?
- Понял.
Психика и соматика человека - тесно связаны между собой. Если ты переживаешь, рано или поздно стресс проявит себя на вполне себе физическом уровне. Это будет сухость во рту, тремор, тошнота – не важно. Но весь твой организм взбунтуется, возненавидит тебя. Кажется, этот механизм был придуман кем-то свыше, и был придуман не напрасно. Это некий знак, который мы наотрез отказываемся воспринимать. Знак, свидетельствующий о том, что мы ошибаемся. О том, что пора свернуть, изменить траекторию мыслей. Только люди слишком закоренели в своих привычках. Они слишком глупы и ленивы, так что принимают подобные реакции собственного тело как должное, а не пытаются прислушаться и сделать хоть что-нибудь для того, чтобы избежать подобных эксцессов. Я – ничем не отличаюсь от этих людей. Сейчас – ничем не отличаюсь.
- Ну и третье. Ты постараешься забыть, что существуешь. На время. Всего на время, пока мы с тобой будем путешествовать. Как думаешь, у тебя получится?
- Я постараюсь.
- Тогда начнём.
Моя фантазия чутко реагирует на установки. Честно говоря, я никогда не думал, что человек может быть настолько податливой субстанцией. Конечно, я знавал и тех, кто менял своё решение по десять раз на дню в зависимости от погодных условий и от того, с кем он успел поговорить минут десять назад. Раньше такие казались мне тряпками. Существами не плотно стоящими на ногах. Перебежчиками, не достойными уважения. Теперь я и сам был на месте таких вот людей. Пусть не по своей воле изначально, но теперь я сам прогибался, подстраивался под надиктованные мне правила. Где-то там, внутри себя я вижу, как раздвигается тяжёлый алый занавес, знаменуя начало представления. Но почему-то за этим занавесом – кромешная тьма.
- Как тебя зовут, - спрашивает голос. - Только не говори мне, как тебя зовут по паспорту. Это я знаю и без тебя. Потому — давай ты назовёшь себя так, как хотел бы себя назвать сам.
- Меня зовут Мэтью, - практически не раздумывая отвечаю я. Как он там говорил? Первое, что придёт в голову?
- Хорошо Мэтью. Хорошо. Почему тебе нравится это имя?
- Потому, что оно... Звучит просто и в то же время как-то... сильно. По крайней мере, мне так кажется, сэр.
- Не называй меня "сэр", Мэтью, - он, кто бы он там ни был, смеется. И этот смех неприятно режет слух. Так, будто микрофон поднесли слишком близко к колонке. Знаете, бывает такой неприятный звук, как ножом по стеклу. Наверное, вы слышали его не раз на чексаундах перед выступлением любимой банды. - Называй меня... ммм... пусть будет — Меркурий. Тебе не будет неудобно называть меня таким образом?
- Нет. Мне нравится. Меркурий... – я замолкаю всего на пару секунд, пытаясь окончательно отрешиться от реальности и полностью включиться в беседу. - В этом имени есть лёгкость. Приятная такая лёгкость. Почему-то сразу думается о... сандалиях с крыльями. Ну, как у Гермеса, помните?
- Помню. Мне приятно, что ты думаешь именно таким образом, Мэтью, - кажется, что если бы он мог, то сейчас погладил бы меня по волосам. - И приятно, что ты уже понемногу вливаешься в процесс нашей с тобой маленькой игры. Скажи, тебе холодно?
- Холодно.
- Тебе не нравится холод?
- Нет. Не нравится.
- А жара?
- Я не люблю крайностей, Меркурий.
Атмосфера допроса практически заставляет меня сорваться в прежнее состояние замкнутости, отрешённости и самопожирания. Но я делаю усилие над собой, чтобы не думать об этом. Так всегда делают крутые герои крутых фильмов, когда их проверяют на детекторе лжи.
- Почему ты не любишь крайностей? Это ведь ч-чертовски ярко, парень.
- Потому, что крайность тяжело взять под контроль. Золотая середина — это стабильность. Так или иначе, ты можешь влиять на ход вещей, балансировать между одним и другим, сохраняя равновесие.
- Вот как? – задумчиво и в то же время с ноткой иронии. Странно, что мне удаётся различать интонации после такой качественной обработки звука. Кажется, в нём не должно быть ничего. Но я чувствую, я слышу. И, кажется, слышу не ушами, а чем-то куда более глубоким и точным. Так, будто во мне открываются новые возможности, усовершенствованные версии установленных на жёсткий диск моего мозга программ. - Наверное, именно поэтому ты здесь.
- Что Вы имеете в виду, Меркурий?
- Я имею в виду: что если предположить, Мэтью, что никакой золотой середины — нет? Что это утопия, придуманная людьми и для людей. Что-то, к чему будут стремиться всегда, но никогда не достигнут. Что, если представить, что недостижимость этой золотой середины — к лучшему?
- Не совсем понимаю, к чему Вы.
- Постараюсь задать вопрос иначе, - выдох. Не то чтобы разочарованный. Скорее – свидетельствующий о некотором замешательстве. - Нерушимая стабильность по-твоему это хорошо?
- Нет. Так слишком легко сойти с ума. Одно и то же каждый божий день. Никакого разнообразия. Это страшно.
- Что именно - страшно?
- Невозможность испытать новые эмоции, Меркурий.
- Ты сейчас испытываешь новые эмоции, Мэтью?
- Да.
- Прислушайся к ним. Опиши, - кажется, незнакомец что-то меняет в настройках, и теперь меня окутывает странный, шипящий шёпот, отражающийся сам от себя, наполняющий комнату эхом. Слишком похоже на гипнотический сеанс в том смысле, в котором представляю его я.
Я стараюсь расслабиться, отдаться целиком отзвукам, вплетая их в набор возникающих образов. Главное – заставить себя проговаривать это вслух. Поначалу будет тяжело, а потом я просто перестану обращать на это внимание.
- Это так… То есть мне кажется…
- Успокойся, Мэтью, не торопись. Ты же только начинаешь. Я понимаю, тебе надо привыкнуть, - утешает меня Меркурий. Сейчас он кажется патологически заботливым. Так, будто я – его любимый пациент в закрытой лечебнице для душевно больных.
- Мне кажется, что я здесь – по собственной доброй воле, только не помню этого. Как будто я сам устроил себе курс выживания. Или такой себе изощрённый способ посетить психолога. Только вернуться или отказаться у меня больше нет возможности. Наиболее подходящее описание для того, что происходит здесь – «добровольно-принудительно».
- Тебе страшно, Мэтью?
- Да, мне страшно. Невероятно страшно. Но… - замолкаю. Потому, что в горле пересыхает, и мне нужно какое-то время, чтобы выцедить достаточное количество слюны из желез.
- Но?.. – уточняет Меркурий.
- Но мне чем-то нравится этот страх. Точнее, нравится с ним бороться, преодолевать его, загонять куда-то глубоко в себя, сжимать, прессовать, делать его мелким и незначительным.
- У тебя получается?
- Пока не слишком. Но мне кажется, что я на правильном пути.
- Может быть… Всё может быть. Мне нравится честность твоих ответов. Но в то же время меня далеко не всё устраивает в твоих логических цепочках. Ты не обидишься?
- А я должен обидеться?
- Можешь. Но не должен. Откуда у тебя в голове вообще это понятие – «должен»?
- Из детства. Так часто говорят родители своим детям. «Ты должен доесть всё, что у тебя в тарелке», «ты должен хорошо учиться», «ты должен быть послушным»…
- Тебе такой подход кажется ущербным?
- Да. В некоторой степени – да.
- Почему? Можешь попробовать объяснить?
- Потому, что это воспитывает в человеке инстинкт жертвы. То есть каждый из нас потенциальная добыча для тех, кто замени для себя «должен» на «хочу».
- Хорошая мысль, Мэтью. Можно я запишу её?
- Конечно.
- Ты устал говорить со мной?
- Немного. У меня болит горло.
- Тогда мы прервёмся. Но ненадолго. Я скоро вернусь. Точнее ты – скоро вернёшься. Мне показалось, тебе не нравится тишина.
Я слышу щелчок. Так, будто я долго говорил по телефону, а теперь на том конце провода положили трубку. Мне всё ещё слышится изуродованное чьё-то дыхание, не смотря на то, что в комнате опять повисла эта невероятно тяжёлая тишина. Совсем скоро открылась дверь. И вошёл тот, кто входил сюда не так давно, чтобы дать мне укол. Странно, что я запомнил его шаги с первого раза.
- Я принёс тебе немного бульона и сигареты. Главный приказал освободить одну твою руку. Я надеюсь, у тебя хватит мозгов ничего не творить из того, чего творить не стоит.
- Я думаю – хватит, - отвечаю я, и впервые за последнюю вечность (по крайней мере, мне кажется, что это была вечность) – улыбаюсь.
- Вот и славно. Славно.
Я почти уверен, что мне не послышалось. Что в голосе проскакивает искорка благодушия. Или хотя бы отсутствие безразличия. Человек освобождает левую мою руку и тычет в ладонь тёплую эмалированную чашку. После ненормального этого холода, мне кажется, что я моментально вытяну из неё всё тепло и пущу во благо своему организму. Первый глоток. Потрескавшиеся губы щиплет от солёной жидкости, но вкусовые мои рецепторы жадно воспринимают вкус, отправляют нервный импульс в анализатор, и я прихожу к выводу, что ничего более вкусного я в жизни своей не пил.
- Спасибо, - выдыхаю я, прежде, чем сделать ещё один глоток. – Спасибо большое.
- Не за что, парень. Вот видишь, когда ты не ерепенишься и включаешь мозги – всё может быть довольно хорошо. Верно?
- Верно, сэр.
Человек укутывает мои ноги одеялом. Я ещё не понимаю, что мне должно быть тепло. Но скоро приятная сладость наполнит всё моё тело, и я окончательно пойму Диогена, который умудрялся радоваться мелочам, изначально отказавшись от всяческих благ.
Странным образом вопрос «за что?» превращается в «для чего?».