Её сыновья...

   Наш семейный альбом хранит немало пожелтевших от времени фотографий. С одной из них смотрит пожилая женщина с обычным русским лицом, изрезанном бесчисленными морщинками. В глазах доброта, усталость и радость от того, что жизнь прожита не зря. На коленях руки, которые на своём веку много трудились. На цветастое платье упали концы белого платка.

Рядом на лавочке внук и внучки – дети старших её сына и дочери. На других снимках сыновья Феоны Ивановны, бравые воины, только что вернувшиеся с фронтов Великой Отечественной.

С годами смотрю на эти фотографии с особым чувством, переживаю волнение, которое трудно передать словами…
    
   Десять сыновей было у моей бабушки. Шестеро из них – Василий, Григорий, Илья, Макар, Иван и Пётр в первые же дни ушли на защиту Родины. Абрам тоже рвался на фронт, но был оставлен в Москве для работы на оборонном предприятии.
    
     Деревня Ясенок, в которой жила семья Никишиных, мало чем отличалась от других сельских уголков в Калужской области.  Сто шестьдесят крестьянских дворов с завьюженным зимой, а летом пыльным просёлком, расположилась вдоль  небольшой одноимённой речушки. Ничто не нарушало её покоя. Даже весть о том, что свершилась Октябрьская революция, донеслась до этих мест с некоторой задержкой, не изменила деревенскую жизнь. Люди, правда, собирались послушать агитаторов из района за советскую власть. Случалось, что и дед мой Михаил с бабушкой Феоной брали детей в охапку и шли на общий сход-митинг.
    
     Как мне рассказывал позднее отец, семья Никишиных в то время не бедствовала. В хозяйстве были лошадь, корова, овцы, свиньи, куры, своя земля. За двором своя пчелиная пасека, кузница-мастерская. Дед мой был мастером на все руки. Мог поставить дом, подковать лошадь, из куска металла сработать хорошую и надёжную посудину.

     Дед часто недосыпал сам, любил, чтобы всегда рядом находились подрастающие сыновья. Жили нелегко, много работали. Чтобы прокормить большое семейство, Михаил Иванович надолго покидал родную деревню, отправляясь на заработки. Никишин - старший в округе был человеком известным. Сам многое умел, хотелось ему, чтобы и дети с малых лет познали главную школу – жизнь.
    
     Однажды в 30- х годах до Ясенка долетела нежданная весть, которая всколыхнула всю деревню. В дом родителей прибежали Иван с Василием и сообщили, что организуется колхоз. Вечером собрался семейный совет, на  котором было решено писать заявление и  вступать в коллективную артель. В деревне прислушивались к мнению Никишиных, так они подали пример другим.

     Если сравнивать с годами сегодняшними, то в Ясенке, выходит, образовалось  целое фермерское хозяйство из ближайших родственников. Такой поворот повлиял на выбор многих, даже те, кто колебался и подсчитывал плюсы и минусы новой жизни, решили поступить таким же образом.

     Были языки, кто в умении Никишиных работать на своей земле, пытались усмотреть «кулачество». Вот и специальная комиссии из уполномоченных придерживалась было такого же мнения. Со строгим и решительным видом те прошли по двору, заглянули в избы старших сыновей, которые уже жили своими семьями, внимательно осмотрели хлев, амбар, пасеку, мастерскую, пропахшую дымом и потом. Но, узнав, что Никишины вступили в колхоз, отступили.
    
     Когда в Ясенке решено было строить школу, а время уходило, дед Михаил предложил один из домов передать ребятишкам, а семью старшего сына взял под свою крышу. Этот дом стоит до сих пор, уцелел во время войны, в нём в разные годы размещались государственные учреждения.  А за уголком, где жила семья моего деда  до сих пор сохранилось название  «Никишин хутор».

     За дедом закрепилось уважительная кличка по-уличному «Марголин».  Когда кому-то требовался совет или помощь, в деревне говорили: «Идите к Марголину». Однажды я расспросил бабушку, откуда пришла эта кличка, и узнал, что когда-то в их деревне жил еврей. Был он мастером на все руки, добрым и отзывчивым, ни одно дело не обходилось без его участия. Что этот умелец оставил о себе большую память, когда в первой половине 18-го века на территории Калужской губернии А.Н. Демидовым были построены первые железоделательные заводы, один из которых ( в 1756 году ) появился и в Ясенке, который стал называться «Ясенокским».

     Деревня всегда славилась своими умельцами, я застал годы, когда район восстанавливался после военной разрухи, требовалось много квартир по деревням, и во всех работах отличались плотники из Ясенка. Но кличка «Марголин» досталась в «наследство» только моему деду Михаилу.
 
     Радовалась моя бабушка Феона Ивановна, глядя на сыновей. Спиртным и табаком те не баловались, воспитывались в строгости и послушании, в почитании родителей и старших. Бывало, отправится молодёжь гулять в Жерёбовку, и некоторые соседи испытывали тревогу – не натворили бы чего. А бабушка за своих сыновей была спокойна. Но радостное и счастливое время длилось недолго.
 
   К концу первого летнего месяца 41-го старшие сыновья уже отслужили действительную, Григория ждали со дня на день. Они-то и встретили войну первыми. С матерью и отцом остались лишь младшие – Павел и Афанасий. К первым числам апреля 1942 года часть Думиничского района была освобождена, и линия фронта пролегла по реке Жиздра. По одной стороне те, кто с радостью встретил освобождение, на другом берегу всё та же оккупация и постоянный страх быть казнённым  за любую провинность, за малейшее неповиновение «новой власти». Земля, которая ещё недавно кормила и давала жизнь, изрыта траншеями и окопами, блиндажами и  покрыта долговременными огневыми точками.

     В последних числах марта Никишины – старики и двое сыновей 9 и 13 лет, оказались в посёлке Урицкий под Брянском. Лагерь для перемещённых лиц носил цифру «142».  Огромные здания бывших железнодорожных мастерских. Территория опутана колючей проволокой, по углам пулемётные вышки с часовыми. Сначала сюда поступали наши военнопленные, потом гражданские узники. Каждый день кто-то уходил из жизни. От болезней, от полученных в боях ран, от холода и голода. Санитарные команды не успевали вывозить трупы за пределы лагеря, и тогда огромные ямы, вырытые техникой, появились в центре.

     Много лет спустя, работая в архивах Москвы, Калужской, Смоленской и соседних с ними областей, я открывал страшные картины преступлений гитлеровских нацистов. Пройдя два лагеря – Урицкий и Алитус в Литве, Никишины оказались в далёкой Эстонии. Узники теряли силы и здоровье на фабриках и на полях, а Феону Ивановну заботило лишь одно – тревога о детях. Но, слава Богу, выжили!

В конце 44-го вернулись домой. На месте деревни груды битого кирпича, густо поросшие крапивой и кустарником. На станции Палики получили комнатку в двухэтажном кирпичном доме, который при отступлении фашисты взорвать не успели. Район с трудом залечивал раны. Началось восстановление местной угольной шахты, едва ли не единственное место,  где можно было приложить рабочие руки, но дед к тому времени уже тяжело болел.
   
  А потом, в самый канун 1945 года, произойдёт событие, которое будет помниться всегда. Однажды в дом к Никишиным пришёл почтальон и велел расписаться в получении телеграммы. Замерло сердце у матери, а женщина – почтальон успокаивает, что это, мол, добрая весточка. Бабушка дрожащими руками с трудом вывела свою фамилию, подошла к окну и окликнула младшего сына. Слушала она и  ушам своим не верила. В телеграмме говорилось: «Уважаемые Феона Ивановна и Михаил Иванович, посылаю Вам небольшую помощь. Желаю Вам здоровья, а сыновьям Вашим военных  успехов. Поздравляю Вас с Новым 1945-м годом!» Стояли на этой телеграмме число и подпись: 30 декабря 1944 года. Москва, М. Калинин.

     Тревога сменилась радостью. Навернулись слёзы на глаза у бабушки, справиться с собой не может. Надо же, о ней и её сыновьях в Москве знают. Значит, живы, воюют. А следующий день принёс ещё одну великую радость – письма от сыновей. Да не одно, а несколько. Солдатские треугольники пришли на родину давно и пролежали – сохранились где-то в соседнем Жиздринском  районе.  Слушала  письма мать, как будто с сыновьями своими разговаривала.

     Наступил последний год войны. Люди продолжали возвращаться на родные пепелища. Все жили ожиданием, но в деревни по-прежнему продолжали приходить «похоронки». Тревожилось сердце и у Никишиных. В самом начале войны был призван на фронт Василий, но который успел сообщить о себе только в единственном письме, что прибыл он в Севастополь. А потом сын, как в воду канул. Был тяжело ранен и умер в госпитале Макар. Шёл на поправку в госпитале Григорий, Пётр снова был на фронте после ранения. Для него это было уже второе ранение.

     Слушала Феона Ивановна и вспоминала, как за каких-то два-три месяца обезлюдела их деревня в самом начале войны. Как в первых числах октября 41-го года через деревню прошли иноземцы. Вооружённые до зубов, довольные успехами. Начались недели, месяцы оккупации...

Узнала из писем Петра, как он был ранен в боях под Ясенком. Это было его боевое крещение. Первое ранение и первая награда – медаль «За отвагу». Второе ранение оказалось более серьёзным, и сын оказался в госпитале в Гжатске, Смоленской области.

     Сыновья писали о себе, расспрашивали и просили беречь себя. Первым Феона Ивановна обняла Григория. Сын вылечился, нашёл свою судьбу в госпитале, познакомившись с медицинской сестрой, которая его выхаживала.  Молодые заглянули в родительский дом на часок, и  Зинаида увезла будущего мужа на Украину, в Кременчуг.

     Следом переступил родной порог Илья, чуть позже встречали Петра с девушкой из одного стрелкового полка. Сын до последнего не спешил рассказывать о том, как в госпитале произошло это знакомство. Мой отец к тому времени уже готовился уходить на фронт, как кто-то в шутку предложил: «Сходи в столовую, там новенькая поступила, из выздоравливающих. Говорят, пулемётчица!» Вот так и познакомились мои родители. С боями дошли до Тильзита в составе 3-го Белорусского фронта. Из Восточной Пруссии и написал сын родителям и о знакомстве, и о том, что они решили пожениться. В памятный день 9 мая в стрелковом полку это событие отметили небольшим вечерком. Откуда-то принесли вина, а молодым преподнесли в подарок ванну, кровать, стиральную доску и большой рулон материи….

     Известие, что средний сын женится и привозит с собой жену из «городских»  родители  восприняли  с настороженностью, но приезд и первое знакомство показали, что в доме появилась настоящая хозяйка. Рукодельная, внимательная, умеющая ладить со всеми. Первое, что сделала невестка, - нашила всем рубашек на машинке «Зингер»…
 
    А Василия по-прежнему не было. Казённая бумага сообщала, что «пропал без вести», но мать и отец, жена и двое детей – Виктор и Валентина – продолжали ждать и верить. Вот и слова пожилой гадалки, которая, раскинув однажды карты, сказала: «Сына вашего среди убитых не вижу. Ждите, вернётся!» тоже вселяли надежду. И  Василий вернулся. Выяснилось, что после тяжёлой контузии в Севастополе он попал в плен, был вывезен в Германию. Работал на каком-то военном заводе. Мой дядя рано ушёл из жизни, сказался плен, условия жизни в лагере, где узников часто подвергали истязаниям. За неопрятный вид, за плохую стойку в строю, за слишком прямой взгляд, просто за то, что ты узник с нашивкой «Ost» на спине.

     Мне приходилось слышать, что тот, кто оказался в плену или был вывезен фашистами с оккупированной территории подвергались репрессиям после освобождения и возвращения домой. Особенно трудно было вернуть своё честное имя и доказать свою невиновность военнопленным...Эта чаша миновала Василия. О нём не вспоминали по праздникам, не приглашали в школы на уроки «Памяти», не награждали юбилейными медалями. Но он пользовался большим авторитетом среди думиничан, каждый день дядя незаметно проходил свой маршрут от завода, где работал слесарем-жестянщиком, до улицы Б.Пролетарская, где стоял дом, где его приходу радовались жена и дети. Сад и огород под окном, пчельня, мастерская…Василий, как и его родители, отличался трудолюбием и всесторонней мастеровитостью.

    Давно уже нет моей бабушки. До последних дней она жила в делах и заботах. Сначала о сыновьях, потом о внуках и правнуках. Которых у неё более пятидесяти. В Тамбове и Калуге, на Украине и в Москве, в Республике Коми и в Красноярском  крае, в Смоленске и в Молдавии…

......Около 600 дней огненный смерч войны вился над Думиничской землей. 60 сёл и деревень было сожжено, 16 разрушено на 60 — 90 процентов. В п.Думиничи не осталось ни одного здания, поэтому райцентр был перенесён в Брынь и находился там несколько лет. Жестоким злодеяниям подверглись мирные жители. Более 2200 человек было расстреляно. Только в с. Вертное, в д.Думиничи, д. Слободка было сожжено и расстреляно 113 человек.

   Отец не любил возвращаться воспоминаниями в прожитое, но когда братья собирались вместе в нашем доме, со стены снимали портреты в деревянных рамках с многочисленными фотографиями, и прошлое приходило на память. Прошлое, которое должно быть у каждого человека…..