Караул

За почти шесть месяцев учебки в наряд по столовой назначался я раза че­тыре. По роте ни разу не заступал, но почему жребий суточного бдения мне не выпал – загадка! Думаю, и без моей скромной персоны находились жаждущие кайфануть от стойких сновидений на тумбочке. Некоторые из нарядов не вылезали, дневалили через день.

Зато, стократ наряжался на охрану учебных классов. Задание без контроля, основное приложение усилий было охране: врагу ни маковой росинки! – и уборке помещений. Вечером заступишь, наведёшь порядок и до рассвета держишь дозор с сек­ретного тюфяка за стендовой станцией... Или с табуретов, выставленных в коридоре... Лишь утром не проспи стук в дверь и своей осоловевшей физиономией не выдай признаки тягот неусыпного ночного бдения.

Ночные сторожа выходили на частотные каналы самаркандских таксистов с компактной Р-105. Подвал прибран, спать нельзя, сидишь за приёмником и накручиваешь поисковый вертушок. Поймаешь частоту, вклинишься со смешком как тот хрен с горы и тянешь волынку. Курьёзов не при­помню, но минутный интерес находили...

Пару раз попадал в патруль по городу и раз в караул. Охрана знамени бригады: пост №1! Четыре смены по паре часов караулил незыблемую святыню воинской части, без которой её существование невозможно. Знамя постоянно содержалось внутри стеклянного шкафа на пьедестале в пару неподступных ступенек высоты, в просматриваемом, но глухом аппендиксе кори­дора на первом этаже штаба.

Вошедшие в здание видели вооружённого солдата в парадной форме, отглаженной до блеска. На белом ремне подсумок с обоймами и пустые ножны, на плече автомат с пристыкованным штыком, за спиной стеклянный шкаф с флагом. Перед шедшими по коридорам штабными офицерами с большими звёздами на погонах часовой стрункой вытягивался «смирно», когда полоса видимости пустела – расхолаживался, подседая вразвалочку «вольно».

Во свете дня взор часового заполнял заоконный пей­заж шпалер бирючины и можжевельника, почти как в королевских парках. Лигуструмы поддерживали в правильной квадратной геометрии бойцы бригады, но я ни разу не удосужился отдохнуть на работах по благоустройству. Наш взвод к такой деятельности не привлекали.

Во тьме ночи я де­лал пару приседаний, чтобы как-то размять затёкшие ноги, но днём вприсядку не побалуешь. Два часа на ухо коротки, а поди-ка постой на одном месте? А ещё перед сменой начкар с разводящим предупреждали, нет, недвусмысленно пугали, что в пол возле тумбы хитро встроена тайная кнопка, должная под тяжестью часового находиться в замкнутом состоянии. Шаг в сторону, из караулки бежит команда реагирования, готовая отбивать у недруга кумач, а прикорнувшему бойцу воздать под срач.

Не веруя в хитрость половиц, Дима Суманов счёл инструкцию интригующей и дерзнул проверить работоспособность кнопки практикой. Отклонился по вертикали и в некоем пизанском положении раздался жуткий звон. Тревога, прискакал разводящий со сменой караула, и солдату пришлось оправдываться, что переносил центр тяжести и пошатнулся лишнего. Подсрачник воздали в караулке...

Результаты инструктажа были пре­красно видны по часовым, воплощавшим деревянных истуканов, боящихся каждого скрипа половиц, но была и прочая напасть – подполковник, не гнушавшийся придраться. Начальник штаба подполковник Шумилин в силу исполнения положений устава часто контролировал выучку подчинённых, доходя до провокаций. Вставал перед линией разграничения поста и докапывался до какой-нибудь зачастую надуманной мелочи, выжидал ответной реакции. Меня тоже проверял, придира неустанный. Ординарно, оправдаю его – по привычке что ли? Не первому мне такой жребий падал...

Утро, первая смена. Самодовольный такой, туго стянутый портупеей и оттого «грудь колесом» подполковник (двадцатилетним задохликам каждый в меру упитанный мужик под сороковник кажется шарообразным) подошёл к незримо отмеченной границе не заступа, встал как пред иконой Христа Спасителя и в прищур пялится. Глаз в глаз. От меня должностному лицу отвада: стойка столбовая, не моргну, не отвернусь. Жду диверсии. В переглядках летела минута. На зрительные провокации часовой не поддаётся, инквизитор пере­шёл в натиск вопросами, репетированными, по всей видимо­сти, со времён введения в чин:

– Рядовой! Немедленно поправьте портянку правого сапога! – я не товарищ, оказывается? Обратись к нему без «товарища» – гауптвахта меньшим из зол станется...

«Есть, поправить портянку! Но вы пока автомат дер­жите, досточтимый товарищ подполковник!» – вероятно, подобного ответа ожидал штабной провокатор?

– Солдат, поправьте портянку правого сапога! Вы не слышите моего указания?

«Сам глухой!» – вступило в распри отважное знание, но трусливое сознание рта не открывало. Разводящий Бояркин мой внешний вид сверял, и сам в зеркала смотрел – врёшь, на язык нас не возьмёшь! Настойчивость офицера вызывала душевные метания и даже напрягла поджилки: определяй свои действия применимо к обстоятельствам – оно надо? Обязанности часового вроде выучены назубок, и защищён оберегом Калашникова, но и начальник штаба, заруливший в запретную зону, тоже не ишак из упёртых? Смотрю, подполковник внаглую намеревается шагнуть в простреливаемый сектор. Допускать офицера к безобразию никак нельзя, и я возбудился на геройский подвиг:

– Стой, назад! – чур мои голосовые связки, не потерпевшие дерзости блю­стителя устава.

– Я начальник штаба! – не отступил подстрекатель и на про­стреливаемую часовыми территорию двухметрового удаления отважно подсунул ногу.

– Стой, стрелять буду! – схватив ремень автомата, заряженного, замечу, боевыми патронами, подаю на вид.

– Всё! Молодец! – начштаба вскинул руки и отступил на недосягаемую для стража прицельную дальность.

От­стрела начальственного лица не вышло, моё терпение оказалось крепче, нежели казалось!

Единственное сомнение, зашедшее мне на ум – сразу вызванивать караулку (с караульным помещением протянута прямая линия связи) или не сообщать до смены?

Воскурения за храбрость я получил после смены поста и от начальника кара­ула, рассказав о неоднозначной ситуации, сложившейся во время охранения знамени.

На второй двух­часовке также стоял на посту и ждал, что проверка повторится вновь: тот же гипно­тизёр встал уже поодаль – метрах пяти от предполагаемой линии отпугивания нарушителей, подмигнул с хитрецой нашкодившего спиногрыза, саркастично поджал губы и бодрым аллюром вознамерился скрыться на верхних этажах.

– Да, чуть не забыл! – послышалась роздумь штабного офицера, прилетевшая с лестницы вместе с эхом.

После второй смены начкар довёл до меня телефонный разговор с начштаба, в котором настойчиво желалось отметить часового. Следующим днём командир роты Тарасенко перед общим строем объявил мне благодарность «За чёткое выполнение Устава Караульной Службы».

Я простым увольнением в город обошёлся бы, думой богател, но это непозволительная роскошь для похвально проявившего себя курсанта. Довольствуйся малым...

Начштаба Шумилина неласково поминали за глаза многие кур­санты учебной воинской части, в отношении меня подполковник проявил благородство и не поленился отметить. А так как по службе и того горше по залёту с подполковником я нигде в последующем не сталкивался, то неприязни к товарищу возникать у меня в принципе не должно. Отнесём всё, как оно было, на боевой опыт...



Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2010/10/21/870 > Выпуск >


    Про пост номер один есть ещё один рассказ на моей странице. Называется «Ух, боевой Дух!» -
http://www.proza.ru/2010/08/05/1056