Караул

Неполные шесть месяцев учебки преподнесли наряд по столовой раза че­тыре. Наряд по роте не заступал, а почему жребий суточного наряда не падал на моё поле – загадка! Думаю, без моей скромной персоны стояла очередь жаждущих поймать кайф когнитивного диссонанса. Некоторые из нарядов не вылезали, дневалили через день.

Зато, стократ наряжался на охрану учебных классов. Задание без контроля, основное приложение усилий было охране – врагу ни маковой росинки, и уборке помещений. Вечером отправляют на ночную вахту, наводишь порядок и до рассвета ведёшь дозор. С сек­ретного тюфяка за стендовой станцией и с табуретов, выставленных под дверью в коридоре... лишь утром не проспи стук в дверь и осоловевшей физиономией не выдай признаки тягот бдения.

Ночные сторожа выходили на частотные каналы самаркандских таксистов с компактной Р-105. Подвал прибран, спать нельзя, сидишь за приёмником и накручиваешь поисковый вертушок. Поймал частоту, вклинишься со смешком как тот хрен с горы и тянешь волынку. Курьёзов не при­помню, но минутный интерес находили...

Пару раз попадал в патруль по городу и раз в караул. Охрана знамени бригады: пост №1! Четыре смены по паре часов караулил незыблемую святыню воинской части, без которой её существование невозможно. Знамя постоянно содержалось внутри стеклянного шкафа на пьедестале в пару неподступных ступенек высоты, в просматриваемом, но глухом аппендиксе кори­дора на первом этаже штаба.

Вошедшие в здание видели вооружённого солдата в парадной форме, отглаженной до блеска. На белом ремне подсумок под магазин и пустые ножны, на плече автомат, штык-нож пристыкован, за спиной стеклянный шкаф со стягом. Перед шедшими по коридорам штабными офицерами с большими звёздами на погонах часовой стрункой вытягивался «смирно», когда полоса видимости пустела – расхолаживался, подседая вразвалочку «вольно».

При свете дня взор часового заполнял унылый пей­заж шпалер бирючины и можжевельника, почти как в королевских парках. Лигуструмы поддерживали в правильной квадратной геометрии бойцы бригады, но я ни разу не удосужился отдохнуть на работах по благоустройству. Наш взвод к такой деятельности не привлекали.

Во тьме ночи я де­лал пару приседаний, чтобы как-то размять затёкшие ноги, но днём вприсядку не побалуешь. Два часа на ухо коротки, а поди-ка постой на одном месте? А ещё перед сменой начкар с разводящим предупреждали, нет, недвусмысленно пугали, что в пол возле тумбы хитро встроена тайная кнопка, должная под тяжестью часового находиться в замкнутом состоянии. Шаг в сторону, из караулки бежит команда реагирования, готовая отбить у недруга кумач, а прикорнувшему бойцу воздать под срач.

Не веруя в хитрость половиц, Дима Суманов счёл инструкцию интригующей и дерзнул проверить работоспособность кнопки практикой. Отклонился по вертикали и в некоем пизанском положении раздался жуткий звон. Тревога, прискакал разводящий со сменой караула, и солдату пришлось оправдываться, что переносил центр тяжести и пошатнулся лишнего. Подсрачник воздали в караулке...

Результаты инструктажа были пре­красно видны по часовым, воплощавших деревянных истуканов, боящихся каждого скрипа половиц, но была и прочая напасть – подполковник, не гнушавшийся придраться. Начальник штаба подполковник Шумилин в силу исполнения положений устава часто контролировал выучку подчинённых, доходя до провокаций. Вставал перед линией разграничения поста, докапывался до какой-нибудь зачастую надуманной мелочи, выжидал ответной реакции. Меня тоже проверял, придира неустанный. Ординарно, оправдаю его – по привычке что ли? Не первому мне такой жребий падал...

Утро, первая смена. Самодовольный такой, туго стянутый портупеей и оттого «грудь колесом» подполковник (двадцатилетним задохликам каждый в меру упитанный мужик под сороковник кажется шарообразным) подошёл к незримо отмеченной границе не заступа, встал как пред иконой Христа Спасителя и в прищур пялится. Глаз в глаз. От меня должностному лицу отвада: стойка столбовая, не моргну, не отвернусь. Жду диверсии. В переглядках летела минута. На зрительные провокации часовой не поддаётся, инквизитор пере­шёл в натиск вопросами, репетированными, по всей видимо­сти, со времён введения в чин:

— Рядовой! Немедленно поправьте портянку правого сапога! — я не товарищ, оказывается? Обратись к нему без «товарища» – гауптвахта меньшим из зол станется...

«Есть, поправить портянку! Но вы пока автомат дер­жите, досточтимый товарищ подполковник!» – вероятно, подобного ответа ожидал штабной провокатор?

— Солдат, поправьте портянку из правого сапога! Вы не слышите моего указания?

«Сам глухой!» – вступило в распри отважное знание, но трусливое сознание рта не открывало. Разводящий Бояркин мой внешний вид сверял, и сам в зеркала смотрел – врёшь, на язык нас не возьмёшь! Настойчивость офицера вызывала душевные метания и даже напрягла поджилки: определяй свои действия применимо к обстоятельствам – оно надо? Обязанности часового вроде выучены назубок, защищён амулетом Калашникова, но и начальник штаба, заруливший в запретную зону, тоже не ишак из упёртых? Смотрю, подполковник внаглую намеревается шагнуть в простреливаемый сектор. Допускать офицера к безобразию никак нельзя, и я возбудился на геройский подвиг:

— Стой, назад! — чур мои голосовые связки, не потерпевшие дерзости блю­стителя устава.

— Я начальник штаба! — не отступил подстрекатель и на про­стреливаемую часовыми территорию двухметрового удаления отважно подсунул ногу.

— Стой, стрелять буду! — схватив ремень автомата, заряженного, замечу, боевыми патронами, подаю на вид.

— Всё! Молодец! — начштаба вскинул руки и отступил на недосягаемую для стража прицельную дальность.

От­стрела начальственного лица не вышло, моё терпение оказалось крепче, нежели казалось!

Единственное сомнение, зашедшее мне на ум – сразу вызванивать караул или не сообщать до смены? (С караульным помещением протянута прямая линия связи).

Похвалы за храбрость я получил после смены поста и от начальника кара­ула, рассказав о неоднозначной ситуации, сложившейся во время охранения замени.

На второй двух­часовке полагал, что проверка повторится заново: тот же гипно­тизёр встал уже поодаль метрах пяти от предполагаемой линии отпугивания нарушителей, незначительно поджал губы, подмигнул хитрецой нашкодившего спиногрыза и бодрым аллюром вознамерился скрыться на верхних этажах.

— Да, чуть не забыл! — послышалась роздумь штабного офицера, прилетевшая с лестницы вместе с эхом.

После второй смены начкар довёл до меня телефонный разговор с начштаба, в котором настойчиво желалось отметить часового. Следующим днём командир роты Тарасенко перед общим строем объявил мне благодарность «За чёткое выполнение Устава Караульной Службы».

Я простым увольнением в город обошёлся бы, думой богател, но это непозволительная роскошь для похвально проявившего себя курсанта. Довольствуйся малым...

Начштаба Шумилина неласково поминали за глаза многие кур­санты учебной войсковой части, в отношении меня подполковник проявил благородство, не поленился отметить. А так как по службе и тем горше залёту с товарищем подполковником нигде в последующем не сталкивался, то неприязни к нему у меня возникать в принципе не должно. Отнесём всё, как оно было, на боевой опыт...


Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2010/10/21/870 >Выпуск >


    Про пост номер один есть ещё один рассказ на моей странице. Называется «Ух, боевой Дух!» -
http://www.proza.ru/2010/08/05/1056