Питерский ветер

Беляев 2
стихи

Часть первая
Питерский ветер
(Раннее)
В них ручеек и лучик солнца
Ненадмогильных эпитафий
В них я, который остается
Не только в глянце фотографий
























ОБЛАКО
(маленькая поэма)
Вступление
Я подвожу черту. Еще одна прошла
Туманной тенью, серым капюшоном.
Разбередив любви сгоревший шлак,
Гляжу ей вслед устало, изумленно.

Как много сказано! Но вереница слов,
Сплетаясь в оскудевшие понятья,
Не сможет сбросить скрывший лик покров,
А станет, как ее второе платье.

Прощай, любимая… я в зеркало гляжу.
Сличаясь с фотографией былою,
Черты похожие, как будто нахожу,
Но испарились свежесть с чистотою.

Чего-то нет в глазах и складка губ не та,
Не та усмешка… вот и все, пожалуй!
Увы, взрослею, исподволь года
Уж притупили молодости жало.

Осталось мало, разве только, сны,
Они, как прежде, сладостны и зыбки,
Уносят в мир забвенья и весны,
В мир вечной юности, фантастики, улыбки.

Когда полет, когда цветут цветы,
Когда тоска и грезы – воедино
Встречаешь в небе облачко мечты,
С любовью женщины и с обликом Богини

Когда же подступала темнота,
То мне судьба насмешливо твердила,
Что иногда я должен к ней взлетать
Хотя б во сне… и, видно убедила.


2. СОН

Я засыпаю. Снова этот сон
Как в дни прошедшие, дни облака и сини
Передо мной махина, серый тон,
Чужая тайна, вертикаль, пустыня.

Я знаю, этот дом – больной рассказ,
Забвенье мира, забытье кургана,
Какая-то безбрежная тоска
В фасаде студенистого тумана.

О, не обманешь, чувствуя весну
И облачко, что прячет где-то тело
Моей Богини, плечи развернув,
Взлетаю в воздух, медленно, несмело.

И поднимаюсь вверх, вдоль мрачных стен,
Рассматривая серый студень дома,
Любую трещинку по ходу разглядев,
Отметив сырость каждого излома.

Когда ж он кончится?! Вот окна начались,
Я в них гляжу и еле разбираю
Движенье занавесок… или риз –
Наверно сны чужие пролетаю.

Чужие сны, их трудно разобрать,
Они мне чужды, странно их обличье –
Здесь нету чувств, нет зла и нет добра –
Одни лишь формы, спорны, фантастичны…

Как будто лет мильоны пронеслись,
Как будто снов промчалась вереница,
Но вот уж вижу каменный карниз,
Над крышей зависаю, словно птица.

И утопаю в солнечных лучах!
Немного ошалев от моря света,
Вдруг ощутил могучих сил рычаг
И понял, что оставлена планета.

И осмотрев с волненьем горизонт –
Увидел, надо мною разметало
Из тонких паутин сплетенный зонт,
Перечертивший небо, как попало.

Мне не пробиться через их заслон,
Они тонки – но прочны и упруги,
Я понимаю: даже сладкий сон
Не приближает к сказочной подруге.

И я лечу под зонтом паутин,
Чуть-чуть грущу, но, солнцем опьяненный,
Все забываю: милая, прости
Забвение любви неразделенной.






















3. ПЕЩЕРА-ДОМ

Я просыпаюсь. Разомкнув глаза,
Чиркнув по потолкам – во сне ль, спросонья,
Вдруг вижу, словно бездну лет назад
Обитель в духе эры Кроманьена.

Свод закоптило пламя очага,
Наскальные рисунки среди мрака,
Устав во сне преследовать врага
Проснулась прирученная собака.

Тихонечко плечо освободив,
Чтоб милая не чувствовала это,
Нагое тело шкурами прикрыв,
Шагаю к выходу, где брезжит луч рассвета.

Чуть волосы колышет ветерком,
Лица касается рассветная прохлада,
Аврора обласкала горный склон,
Оставив краску утренней помады.

Мир утра, свежесть, неба чистота,
И где-то высоко – штришок несмелый
Ночных видений. Облачко, мечта,
В лучах восхода сказочно алело…

Я загрустил, я вспомнил прошлый сон,
Что обманул ночные ожиданья.
Ввысь уходил бездонный небосклон –
Бессмысленна надежда на свиданье.

Себе сказал я: - издали гляди,
С близи женой увидишь, не невестой,
Придет желанье легкого пути,
Земная отвоюет в сердце место.

Ты в ней разочаруешься, глупец,
Лишь приведешь ее в свои трущобы
Забрось подальше таинства венец –
Да не коснется грусть твоей особы!

Ах, если б быть моложе и глупей,
Тогда словам рассудка не внимая,
Я б праздно не раздумывал о ней,
А просто утонул в ее тумане.

Пусть лучше закружится голова,
Пускай туман ласкает нежно руки,
Пускай текут пьянящие слова:
- Забудь печаль, не думай о разлуке…

Забылся я, а облачка наряд
Менял цвета: уж солнце поднималось,
Померкла эфемерная заря
И в ветерке истома зарождалась

А облачко ушло за горизонт
И я не видел, как оно пропало,
Излив себя печальною слезой
На серые безжизненные скалы.

И не пророс среди камней цветок,
Политый освежающею влагой,
И не родился ручейка поток,
Наполненный весельем и отвагой.
……………………………………
- Эй ты, мечтатель, завтракать иди –
Вдруг слышу голос милой из пещеры,
И я бреду ко входу, по пути
Ворча насчет ее дурной манеры.

А впрочем, нет пещеры никакой,
Есть кухня, стол и газовая плитка,
И женщина, которая женой
Себя уже считает по ошибке.

Их было много, так же как и ты,
Они меня по-своему любили,
Но каждая душителем мечты
Однажды становилась, как учили.
……………………………………..
А где-то проплывают облака,
Но нету, нету здесь моей Богини…
Среди камней не высмотришь цветка,
В полночной мгле глаза не видят сини.

                1976 г.





























БАЛЛАДА О ШУМЕ

Двери хлопают! Двери хлопают!
По паркету ноги топают.
Барабанной перепонке не дождаться тишины –
Децибелы на пределе, жалить уши рождены.

Децибелы обалдели, разлетались над землей,
Залетают в наши двери,
В наши уши и постели,
Словно провод оголенный, нервы стиснули рукой!
Не пора ли на покой?
Хорошо бы над рекой
Погрустить под шепот листьев
Слушать птичьи гам и свисты…

Нервы как напряжены,
Словно выстрелить должны –
Не дождаться тишины.

А соседи обивают пенопластом потолок,
Двери – с кожаной подушкой,
В уши вставили беруши,
Сердце – в каменный мешок.
Ловко сделали, канальи, обманули целый свет –
Шума – вроде бы как нет.

Говорят, что децибелы
Иссушают наше тело,
Укорачивают жизнь…
Словно инсульт и инфаркт,
Превышенье ПДК…

Вашу печень клещи сжали?
Это в стенку застучали!
(Хорошо, что я не псих,
Вот тогда б они узнали,
Каково мне слушать их!

Ну-ка песню заведу – фортепьянную беду,
Но в ответ в другой квартире
Тоже музыку включили,
Подлецы…

Дом становится вверх дном,
Словно маленький Содом,
Ох уж этот моветон!
Поделом…

                1976 г.




























О ЗНАНИИ И ЗАБЛУЖДЕНИИ

Я не знал, что такое музыка леса,
И не знал, что такое неба лазурь…
Был когда-то я счастлив.
А счастлив сейчас ли?
Мне хотелось попробовать с чашки глазурь,
Был в те дни я не прочь прикурить от заката
И не знал, что роса есть продукт конденсата.

Как манили поляны росяной крупы!
Думал: - бедные люди – настолько глупы!
Для чего им алмазов искристые грани?
Разве хуже росинки с лучами играют?
Только к полдню их кто-то всегда собирает
Почему-то с травинок они исчезают.

Просто стать богачом – лишь проснуться пораньше
И собрать этот жемчуг с зеленых травинок –
Хоть шкатулку игристых алмазных росинок,
И украсить одежду в волшебные брызги,
Нанизать их на нитку в подарок любимой,
Иль с балкона кидать, чтобы люди ловили.

А еще я хотел ранним солнечным утром
Снять со стенки побольше солнечных зайцев,
Чтоб они засверкали меж стиснутых пальцев,
А зимою их выпустить в сумрак квартиры,
Чтобы летним веселеем дом осветили,
Чтобы лампы со злости стекло закоптили.

Но сейчас-то я знаю – меня не обманешь,
Что росинки есть водных паров осажденье,
Их игра – есть лишь солнца лучей преломленье,
Знаю – неба лазурь – от земной атмосферы,
А вообще-то наш космос – чернее, чем сажа –
Это все нам в учебнике физики скажут.

Был когда-то я счастлив, а счастлив сейчас ли,
Оттого, что я знаю про эти законы?
Видно счастье – не в знанье, оно – в заблужденье,
И в умение видеть сказки рожденье
В каждом солнечном зайчике, в каждой травинке,
Видеть феи улыбку в дрожащей снежинке.

1976 г.
































ПОЛДЕНЬ ЗА ГОРОДОМ

Был сумрачный полдень и мы не ловили
Меж клочьями туч проступающей сини,
Хоть очень хотелось.
Мы что-то друг в друге с мученьем искали
И просто молчали…
Потом говорили –
А надо ли было?
Во мне просыпалось неясное что-то,
Оно вырастало
В сознание нежности к этому телу,
В сознание тяги…
Над нами березы печально склонялись…
И не было в мире ни войн, ни насилья,
И матери плачь над умершим ребенком
Услышать мы были бессильны,
Ведь было другое – оно заслоняло жестокости мира.
Стон ожиданья…
Но лучше ли знанье
Послушного тела
Неясности наших с тобой отношений?

                1977 г.















СЛИЯНИЕ С ПРИРОДОЙ

Заря занималась…
И утро рождалось в тумане смятенья,
В тумане сближенья, зачатья, рожденья –
А я не приму никакого решенья!
Я стану природой…

Прости мне, природа, за это вторженье,
Мы вместе разучим твое назначенье –
Оно – в превращенье
И в вечном движенье,
В мерцании звезд,
И земном тяготенье.
И я не приму никакого решенья,
Я просто сольюсь с непрерывным круженьем.
Сольюсь с мотыльком…
Я его не спрошу, для чего он рожден,
Хоть мал и незначен – он просто прекрасен,
Прекрасен в раскраске, в дрожащем круженье,
И в этом, лишь в этом его назначенье!
Оно – в красоте, хоть живет он неделю…
Но странное дело:
Личинка-урод проживает годами,
Чтоб выкинуть радугу крылышек в небо
На срок столь короткий!

Я буду природой,
Я буду травинкой – одной, а не лугом!
Они друг без друга
Настолько ничтожны,
Но вместе рождают зеленое море,
И в каждом живет назначенье природы.
Сольюсь с биоритмом!
Сегодня мне можно,
Ведь я – единица, как эта травинка
Чего-то большого.
                1977

ПЕРВОЙ ЖЕНЕ

Любимая!
Я рисую ресницы,
Я рисую слезы.
Они упали на холст
И оставили след росы,
Пролитой не обо мне…
Они не высохнут.
Любимая!
Где ты была раньше,
Зачем позволила мне целовать чужие губы,
Говорить ненужные слова.
Любимая…
Почему разрешила
Разливать мою любовь по чашечкам,
Как кофе,
И подслащивать его сахарком,
Чтобы не чувствовать горечи…
Любимая…
Ко мне из прошлого летят черные совы
И царапают сердце крыльями…
Любимая…
Расставь силки!
Не сможешь?
Перепиши мелко исписанный лист моего прошлого
Голубой акварелью!
Не сможешь?
Черное все равно проступит
Сквозь лазурь…
Любимая…
Заполни чистый лист моего будущего солнечными лучами!
Сможешь?
Любимая!
Я полон сил!
Я полон плодородной земли,
Мое я наполнилось смыслом
Радугой стало коромысло…
Любимая…
Я не рожден для славы,
Я хочу счастья!
Любимая…
Почему слово «любовь» пишется с мягким знаком?
Разве оно сентиментально?
Почему нет ни одной удвоенной буквы?
Разве они одиноки?
Любимая!
Придумай новое слово,
Измени правила орфографии,
Ладно?
Любимая…
Почему поэты так любят это слово:
ЛЮБИМАЯ!

                1977г.


 




















ОГНЕННОЕ  СКЕРЦО

В мои глаза ударил солнца луч,
И я взглянул на циферблат часов.
Какое утро! Сколько раз я мимо шел,
В свои раздумья углубясь,
Не замечая солнечную вязь.
Хоть сам и был сияньем освещен,
Не замечал его прикосновенья.

Я был готов дать клятву, что теперь
Как можно чаще стану просыпаться,
Чтоб приоткрыть на время в сказку дверь,
Хоть знал, что груз заботы серых дней
Мне не позволит от подушки оторваться.

Что я увидел? Где-то вдалеке,
Как раз напротив моего окна
Стоял домина, серый неприглядный,
Дитя стандарта, короб заурядный,
Беда эпохи типовых проектов,
Предельно чуждых творчеству поэтов.

И вдруг, О, чудо! Из его окна
Ударил солнечный поток огромной силы,
Как будто солнце попросту взбесило,
Что разменялось, разбросав лучи,
Так равномерно, так однообразно,
Что люди перестали их ценить.

Как будто вся энергия титана
Вместилась в этом солнечном таране,
В стремительном движении меча…
Но это был лишь рикошет луча
И отраженье солнечного диска.

А люди спали около окна,
И знал я, не видали никогда,
Как из квартиры их светил прожектор яркий,
И светлым восхитительным подарком
На миг окрасил комнату мою.

Но время шло и гаснуть стал пожар.
Как угли брошенного полночью костра
Уж озарились утренней игрою другие окна…
Сказка стала меркнуть,
Разлив себя по многим очагам…
Я недвижим был, все еще дыша
Прошедшею минутой, словно ждал
Продленья чуда огненного скерцо.

                1977 г.


























****

Скажи, что ты любишь?
Ландыш или магнолию,
Величаво-огромную,
Чей запах сгущает воздух.
(Правда можно погибнуть,
С букетом ночуя в комнате)
А ландыш – что он –
Цветок лечебный,
Знавший бисер росинок,
Майская к травам начинка.
Скажи, что ты любишь?
Северный край озерный
В обрамленье болот
И камней ледниковых
Или Черное море,
Льда не знавшее,
Баловень солнца и зноя.
Разве можно сравнить кипарис
С горбатой карельской березой?
Скажи, что ты любишь…

















ВИЗИТ ПОЭТА К СВОЕМУ ВТОРОМУ Я

Вечер, моросит промозглый дождик…
Осень, осень,
Уж асфальт забыл тепло и ласку солнца,
Травы мокнут, травы утопают
В запоздалой бесполезной влаге…

Дом уснул.
Я вглядываюсь в окна,
Узнаю квадрат моей квартиры.
Не горит.
Печальная картина,
Фон его темней, чем серость дома.
Что случилось?
Света нету что ли?
Или пусто в доме, никого?
Или там мое второе я
Спит осенним и тяжелым сном?
О, тогда дела мои плохи…

Я звоню… молчанье… вновь звоню,
Вновь трезвоню в колокол души.
Тишина, наверно все же спит…
Нет, чуть слышны сонные шаги…
Открывает:
- А, пришел, двойник!
Что ж, зайди,
Но только не поможет!
Мне ночной не кстати разговор,
Даже твой суровый приговор
Сладкий сон мой вряд ли потревожит.
Лучше сам засни спокойным крепким сном,
Стал тяжел я нынче на подъем.

Я молчу.
И что могу сказать
Сонному, медлительному я…
Грустно, что люблю его, люблю,
Хоть гораздо чаще ненавижу
От бессилья и от слабости своей.
Он – мой враг – милее всех друзей!
Ждать? Но сколько, ведь проходят годы,
Я ж стою, у моря жду погоды…

Погоди ж, я сон твой растревожу,
Ты еще попляшешь у меня…
Но пока что спит второе я.
               
                1977 г.




























ВДОХНОВЕНИЕ

Всеждущим микроскопа оком
Из яви, время прободая,
Из дней высасывая соки
Гляжу сквозь пламя, не мигая.
Листочек белый оросится
Значками, точками сознанья,
То панихидой увяданья,
То сна чарующею птицей…
А значит что-нибудь родится,
Промчится с ликом древних вестниц
По клавишам забытых лестниц,
Меж этажей воспоминанья.
И вот в плену предположений
Ломаю стены странных взглядов,
В дни лунных бликов, восхищений
Иду упиться сладким ядом,
Боюсь и лжи – и голой правды,
Ищу воздушность покрывала,
Чтобы сама не открывала,
Чтоб разобрать лишь очертанья
Полусокрытого сознанья,
Полупотерянного чуда…
И, превратившись в яркий лучик,
Пронзить материальность буден,
Расшевелить мышленья студень,
Окутать пики горной кручи
И… стать игрушкой авторучки…
Но сердца стук в тоннеле гулком
Все громче, громче, я шепчу:
- Господь, храни мою химеру,
Не придави плитой неверья
Едва горящую свечу!
Уж пол пути. Крадутся тени
Из яви, чтобы сладкой ленью
Окутать еле слышный шум,
Я жду с тоскою пробужденья
От тихой сладости виденья –
Идет на смену трезвый ум.

Прошло! Видение разбито,
На смену птицам и реликтам
Машины с хохотом и рыком
Вскрывают комнату мою.

                1978 г.































ВОСПОМИНАНИЕ

Где ты, где?
В прозрачной воде?
В горючей слезе?
В колючей лозе?
А может – в грозе?
И где-то еще –
Увита плющом,
В забытости встреч…
В усталости плеч…
В ночном кутеже…
В крутом вираже…
И в каждом окне.
В смолистом бревне,
Что тлеет в печи,
И губ твоих след
Растает в ночи,
И вот уж забыл,
А память молчит,
И нет ничего…
Лишь эхо:
- Ушло…
                1977 г.















КОГДА-ТО

Рука коснется тишины…
И пальцев тоненькие свечи
Нежны,
И сладко верится, что встреча
Произошла,
И шалью серебра на плечи
Легла луна…
Уж было «Здравствуй»
Скоро ли прольется «Прощай»
Я знаю, обещай, не обещай, -
Быть по сему, на всякий плюс есть минус…
Уйдешь…
И вскорости поймешь,
Как много значило коротенькое «Здравствуй»
А может быть и не было его,
А лишь – прикосновения тепло,
Лицо во мраке ночи так бело
И нежное дыханье, что легло
На кожу…
Время унесло
Не расцвело
Во что-то большее
Быть может
Много лет спустя
Тепло руки и ветерок дыханья
Чуть слышимый мотив воспоминанья
Напомнят, пропоют неуловимым голоском,
И станет грустно…
Пусто…                1977








ОБРАЩЕНИЕ К ОСЕНИ

Отчего звучание
Грусти, неухоженность,
На душе молчание,
В теле – заторможенность.
Почему из целого
Я дроблюсь на части,
Почему несмело я
На холст сыплю краски
Отчего щербатая
Вялость, неуверенность
Отчего проклятая
Самсебяпотерянность?
Мухами засижена
Серость неба влажного
И в листе не вижу я
Голубя бумажного.
Днем хожу, как в сумерках,
Ночью – сплю без памяти,
Где была безудержность –
Там сейчас – подавленность!
Придавила сыростью,
Растерял товарищей…
Ты ко мне – с немилостью,
Я к тебе – с усталостью.
               


                1977 г.











МОЕМУ СТОЛУ.

Стол жил, он был одушевленный,
Он с деловитостью салонной
Нес груз спокойных пыльных лет,
Дыша степенной мрачной силой.
Его и время обходило,
Как будто мраморность могилы
На нем оставило свой след.

Он жил безмолвностью чернильниц
С засохшей многолетней пылью,
Забывших поцелуй пера,
Часов усталым хриплым боем,
Давясь бумагой деловою
И подминая под собою
Немую исповедь ковра.

Он раздавал дождем идеи,
Дарил то взлеты, то паденья,
В нем бились небо и моря.
И, развернув хребет усталый,
Он становился пьедесталом,
И наблюдал, как поднимало
Перо явлений якоря.

Он не просил наград за это,
Он был непонятым поэтом
И генератором идей.
Не помышляющий о славе,
Молчун, не признанный по праву
Сносил неверия отраву
И равнодушие людей.

Был праздник, вечер хлеба-соли,
Совсем другой одели столик
Во вкусный, праздничный наряд,
Но гости, принося букеты,
Их в вазы ставили на этом,
Смеялись: - мнишь себя поэтом –
Так принимай цветов парад.

Я видел, в сказочном убранстве
Мой стол как будто улыбался,
Произнося чуть слышный стих.
И в лунном свете дивной ночи
Бумаги пыльные ворочал
И восхищенно пялил очи
В застывший фейерверк гвоздик.
                1977 г.




























РУСАЛКА

Русалка пела песню
Про городок картонный,
Про карточный домишко,
О том, как храбрый гномик
Ягу перехитрил,
О том, как пели птицы,
О чем молчали рыбы,
О том, как засыпают
В долинах великаны,
О том, как среди снега
Рождаются цветы.

А море отбивало
Пленительные такты
Чудесным метрономом,
В котором звук пружины
Был заменен прибоем,
Что был стократ живее,
Чем стая белых чаек
Над пеной кружевной.

В нем жили звуки флейты,
И скрипицы Гварнери
В руках у Паганини,
Был серп луны Куинджи,
Была воздушность шали
На шляпке Фрези Грант…
Все тише звуки песни –
И вот почти пропали,
И песня переходит
В неуловимость бликов,
Неслышимых ушам,
Доступных только сердцу…

И вот уж мой рисунок
Становится свечою
В руке моей русалки,
Что плавно уплывала
Во взбитых сливках пены,
Рожденных горизонтом
На стыке моря с небом
В сияющие дали
Последнего «прости»,
Что пела я так мало,
Что звук был так волшебен
В сопровожденье моря,
Что приплываю редко
К тем берегам зовущим,
Придуманным из глины
Тепла и откровенья
И из песка, что долго
Наслаивали ветры
Из стран мечты и грез.
                1978 г.






















Великаны и лилипуты

Почему же великаны сторонятся лилипутов?
Почему же лилипуты так не любят великанов?
Лилипутом быть удобней,
Им родиться много проще,
Лилипут в нору любую
Может шмыгнуть без труда.
Меньше кожи и ватина
Для одежды лилипутьей,
Меньше нужно для желудка,
Мало надо для ума.
Лилипуту много проще
Заручиться нужным словом
От влиятельного дяди,
Занимающего пост,
От делишек лилипутьих
Спрос такой же лилипутьий,
От чего ж такая зависть лилипутов доняла?
Сколь труднее великанам
В нашем мире лилипутьем,
В двери тело не протиснуть,
Задевать луну плечами,
Видеть с птичьего полета
Край огромный под ногами,
И бояться ежечасно лилипута раздавить!
А они большою сворой
Ждут, когда же поскользнется,
Чтоб покрыть его своею
Муравьиной кислотою,
Затоптать, сравнять с землею,
Или, если согласится,
На Прокрустовое ложе, торжествуя оттащить.
И степенно, деловито
Поубавить габаритов,
Поместить его под рамки,
Подогнать под свой размер.
И тогда потомки скажут:
-Был великим человеком!
Сколько знаний дал он людям,
Сколько с неба звезд достал!
Жалко только – поскользнулся,
Тяжело им, великанам,
Тяжело носить с собою
Столь тяжелый интеллект.
Пусть теперь он спит спокойно,
Мы дела его продолжим.
И засев за стол огромный,
Сервированный отменно,
Мозг срубают великаний,
Запивая газировкой,
Чтоб не мучатся проблемой,
Как с ним дальше поступить.


                1978 г.






















О СЛАВЕ

Хочу попасть в энциклопедию!
Сверну ко что ль хребет медведю я,
Как йог прилягу на гвоздях,
Добуду золото из меди я,
О йети фильм сниму в горах.

Я, чтоб попасть в энциклопедию,
Готов всю жизнь ломать комедию:
Храм подожгу, как Герострат,
Открою новое созвездие
И посажу волшебный сад.

И лучше, чтобы с фотографией…
Стать крестным папой грозной мафии
И, возвышаясь над толпой,
Концерны доведу до краха я,
Своих врагов сравняв с землей.

И правнук, взяв энциклопедию,
Найдет занятнейшие сведенья,
 Что был я гений с юных лет,
Оставил ценное наследие
И улыбнется мой скелет.

             


                1978 г.









Х Х Х


То, вдруг, начну писать стишок,
Пустой, как глиняный горшок,
А то, вдруг, суше, чем сучок,
А иногда, как светлячок,
Чей желтоватый огонек
Так различим во мраке ночи,
Но ясной слабостью своей
Предмета осветить не может,
Убогий пасынок огней,
Чей свет неоновых лучей
Во много раз его мощней,
Но сердцу чуткому дороже
Ночной попутчик,
Слабый лучик,
Собрат по жизни на земле.
И иногда пишу такое,
Что погибает все живое
В моем стихе и пустота
Плодит растерянность и позу
На фоне белого листа,
И гложет мысль – засесть за прозу,
Чтоб слов из пальца не сосать.

А то проходят дни за днями
И разум, словно в темной яме
Не в силах нового рождать.
Как будто ветер в поле стих…
Так появился этот стих          
                1979 г







МАЙСКИЙ СОНЕТ

Куста испуганный скелет
Зеленой накипью подернут,
Последний снег в рулоны свернут,
Предсмертно корчась на земле.

Как напрягает для рывка
Штангист спины мускулатуру,
Деревьев мощные фигуры
Ждут взрыва клейкого листка.

Природе в муках родовых
Нести недолго мая бремя,
Недолго ждать гонцов своих.

И сонмы первенцев слепых –
Все новоявленное племя –
Прозреет, солнцем лик умыв.

                1979 г.


















НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ

Ничего не случилось. Кто-то
Намылил шею, оправил лезвие.
Электробритвой бриться быстрее,
Опасной – полезнее
На салфетку какао пролилось –
Вот невезение.
Заливается в парке скворец.
Звонкий лета гонец
Своего не имеет голоса,
Подражая с усердием равным
И дрозду и кошачьим возгласам.
Незнакомка с лицом скучающим
Резво тащит венок погребальный,
Из пластмассовых листьев дубовых,
Перевязанный лентой, вещающей:
- Спи спокойно в гранитных оковах
Мы тебя будем помнить вечно.
На деревьях проклюнулись листья,
А в Неве подыхает рыба,
Майский жук по известным законам
Не взлететь, ни летать не должен,
Но летает на диво ученым,
Попирая науки глыбу.

Ничего не случилось. Но,
Что для события нужно?
У соседа собака взбесилась,
Ребенок закашлял простужено,
Очень быстро забыли вместе мы,
Как сжигали в печах невинных,
И гораздо серьезней бедствие,
Если вам прихватило спину.

Дождь прошел, пролетело лето,
Мимо жизнь не спеша проходит,
То приходят друзья, то уходят…
Скоро в моду войдут жилеты,
А башмак на платформе отходит…
Как бы что-то в ЮАР происходит…

Мне дано совершить заклинание:
- Стоп, мгновение, ты прекрасно!
Но считаю минуты напрасно –
Не мое это видно призвание.

                1979г.






























ЗЕРКАЛО

Я вижу все! Мне дан чудесный дар!
Подвластна взору каждая деталь,
Что разрастаясь веером событий
Сквозь череду сомнений и открытий
Уносит ум бесстрастный в мир иной,
В тот, что зашторен времени стеной,
Подсвеченный невидимой свечой,
Пронзенный неродившимся ручьем,
Текущим странной мыслью «ни о чем».

Но не послушан что-то кинескоп,
Неудержим на стенке каждый кадр,
Мгновенье – и рождается потоп,
Смола преображается в янтарь,
И волны ткут безлюдность побережий
 Прозрачною ажурной кисеей,
Играя с застывающей слезой
Могучих сосен, весело и нежно.

Но вот щелчок – и временной поток
Уносит чуть пробившийся росток.
И блекнут краски, угасает день,
В разбитых окнах бродит чья-то тень…
Январский апокалипсис сирен…
Замерзший хлеб, костлявая ладонь…
И чье-то изможденное лицо –
Не разобрать, туманное кольцо
Сомкнулось, на секунду темнота,
Сродни молчанью чистого листа…
Мелькают кадры, пляска палачей –
И мысли нет – откуда и зачем,
Не поспеваю. Где-то надо мной
Струятся волны к млечному пути,
Чтоб здесь крупицу разума найти,
И наделить извечной добротой,
Раздав всему живому понемногу…
Безбрежна ночь, но лунная дорога
Чуть-чуть рябит, расплывчато и робко,
Маяк, ведущий судно в никуда,
К Преддверию незримого порога…
И вот цветами убрана вода:
Вдоль берегов с цветущими кустами
Плывет дитя, и лилий полотно
Расступится пред слабыми руками.
Затылочка белесое пятно
Включает новый поворот сюжета,
Зовет в мечту и не дает ответа,
Таинственного детства существо
Трубит о том, что жизни торжество
Бурлит ключом волшебного июля.

Раскрыты карты, выпито вино,
Дрожащий воск струится на сукно,
Жизнь вдруг покрылась коркою больной…

Сгустился сумрак, застывает кадр,
Пока еще зашторено окно
И не причем здесь мой особый дар.

                1979 г.
















РАСЧЛЕНИТЕЛЬ РАДУГИ

Я – расчленитель радуги,
С утра работенка выдалась
Вроде б и солнышко выспалось
То-то потешусь-порадуюсь!

Мне не впервое, молодцу,
Разбирать, расчленять обучены!
Где у Венеры рученьки?
Оттяпали их для опыта!

Тихонько, без шума и копоти
Почистили недра Акрополя,
А сколько следов понатопали!
В крапинку и полосатых…
На мясо рук волосатых
Натянем резину перчаток!
Дела тут – край непочатый:
Где мой портфель с инструментами?
Что б эта штука-радуга
Всех просвещенных радовала
И восхищала моментами
В ней покопаться следует!
Где побелить и подкрасить,
Где – отпилить и подмазать,
Спектр гвоздем поисследовать…

Что это? Тень набежала!
Солнышко в небе слизала.
Где ж ты? Пропала зараза!

На эту последнюю фразу
Дождик ответил по-своему,
Вымочив умную голову
Специалиста фигового.

                1979 г.

ПОЛУМЕН.

Не гениален,
Но пунктуален,
Во всем размерен –
Часы сверяйте,
Не вою зверем,
Я современен.

На «ты» с друзьями,
Всегда подтянут,
С маман – натянут.
Слегка ругаю
Основы «измов»,
Не аморален,
Знаком с Логидзе-
Зав ресторана,
Не ноет рана
И нету шрама.
В анкете чисто,
Знаком с артистом,
Не знаменитым,
Но даровитым.

Набор хиповый:
«чувак» Пинк Флоид,
Набор для света:
Пуленк, Феллини.
Названья фильмов…
Фрейд, Кобо Абэ…
Пластинка АББА.

Набор для дома:
Жена с дипломом,
Сиамский котик,
Цветные фото из секс альбома –
Семнадцать пикчерс…
(Для близких)
Бутылка Плиски –
Три дня, как вскрыта,
Пустая «Винстон» -
(Никак не бросить
В помойный ящик)
Сам – некурящий.
Журю мещанство.

                1979 г.



 



























ОСЕННЕЕ

Заря обиделась
Ушла, как канула.
Давно не виделись
Тоска по алому.
Тоска по прошлому
С зарей кровавящей
И предвещающей
Вой ветра шалого.
Спокойной ноченьки
Всему усталому.

Скучают сумерки.
Закат таинственно,
Нигде не выступив,
День скомкал быстренько,
День был как выжатый,
И став неоновым,
Он юркнул в комнаты,
Нырнул в будильники,
- Не дам вам выспаться,
Вставайте, лодыри!

Промокли крыши,
Цветут лишь зонтики –
Как бы сигналят:
- Ах, успокойте
Мои печали.

Ах, осень, осень –
Заснули чувства.
Почем искусство?
Почти задаром,
Сейчас торгуют
Другим товаром.
Готовьте к стуже
Свои квартиры,
Уютный ужин,
Тепло в сортиры.
Покупайте поролон,
Затыкайте щели –
Гарантирует заслон
От любой метели,
От нечаянной любви,
От дурного глаза,
От отчаянной мольбы
И другой заразы.

От синичьего свиста?
Журавлиного клина?
Кружевного мониста
Зимнее-вьюжного сплина?

Седеет осень,
Раздала зелень
И косит, косит…
И сеет, сеет…

                1979 г.


















РАСПЛАТА

В день, в который друг наскучит,
В день, когда жена забудет,
В день, когда певец испетый
С хрипом дернется в петле,
Не присохнет бойкий лучик
К грубой глиняной посуде,
Чьей-то челюсти жующей
Не сведет над Крем-брюле.

В этот день, такой обычный,
Солнце встанет чуть пораньше,
Воробью базарным криком
Мне напомнят о весне.
Этот годовой обычай
Вдруг предстанет чем-то страшным,
Чем-то, что неустранимо,
Лабиринтом в жутком сне.

И седой согбенный старец
Приплывет в воображенье
И напомнит о расплате
За минуты торжества,
Что уродом был красавец,
Что природа в искаженье
Иногда находит радость
Вместо света и тепла.

                1979 г.









БЕРЕГА

Я потерял натуры цельность,
Я жду, какие ж берега
Явят единственную ценность,
Чтоб к ним прибиться навсегда.

Не удалось найти забвенье
Мне на нейтральной полосе –
Меж пиков взлетов и падений
Мечусь, как белка в колесе.

Мечусь… наивное созданье,
А ведь писал же, что плыву
По тихой речке мирозданья,
Спокойно глядя в синеву.

А выбор труден, каждый берег
Меня по-своему манит,
И я пока что не уверен,
Который истину сулит.

Один – попутное теченье,
Дешевых радостей лопата,
Вагон постылых развлечений
И отдаленная расплата.

Другой… о, пик его волшебен,
Но так далек и совершенен,
И так ухабист путь к нему,
И столько мне сулит лишений!

Он не приемлет полумеры.
Едва осечка, слабина –
Глядишь, на теплый, близкий берег
Прибила ласково волна.

И так разморит, так пригреет,
Что тает мужества багаж…
Ах, если б знать, что дальний берег –
Всего лишь выдумка, мираж!

                1979 г.



































ЕЩЕ ЛЮБИМА

Нет, здесь уж что-то слишком весело,
А я хочу туда, где грустно,
Чтоб лес туманом занавесило
И ветер плакал безыскусно.

Нет, здесь уж что-то слишком весело,
Сосульки с крыши ноги свесили,
Все до слепящего весеннее,
Все для подъема настроения.

Меня смешат с экрана комики,
Эфир наполнен юморесками,
Ручьи, весенние паломники
Играют солнечными фресками.

Здесь все скворцами растрезвонено,
А мне бы крику журавлиного,
А мне бы жизни неустроенной,
А мне б чего-нибудь пустынного.

- Смотри, какие ножки стройные!
Смотри ко – талия осиная…
Так чем же радость не устроила?
Да просто… вспомнилась любимая.

                1980 г











ВПОЛОБОРОТА

Мой день вчерашний…
Уже не страшно,
Что боли были,
Давно зажили,
Забылись раны,
Ожогов, ссадин
Не помнят локти…
Теперь так странен
Мой детский космос,
И где вы гости
Былых фантазий,
Вас изваявших?

Мой день вчерашний.
Похож на пашню,
Разрыт, распахан,
Он голубеет в лучах восхода
И кто-то ходит –
Не грач, не ворон,
Клюет личинок,
Степенно, чинно
Идет по пашне…
Мой день вчерашний.
Похож на птицу,
На планер чайки
В восторге выси,
В просторах мысли
 И чувств парящей.

Мой день вчерашний.
Подобен свету в конце тоннеля,
Похож на пенье
О крике птицы,
О тех кто любит,
О тех, кто снится,
О том, что губит
Живое в лицах.
Все, что пугало –
Ушло, распалось,
Забрезжит утро –
Проходят страхи.
Как это важно –
Мой день вчерашний!

                1980 г.































МЫСЛЬ О СМЕРТИ

Шорох шагов шаркающих
Сборище ртов шамкающих
Тонкой иглой пахнущим
Смерть расцвела ландышем.
Стала травой, тополем,
Визгом, божбой, воплями,
Запахом мирт, ладаном,
Снегом – седым саваном.
Шаткой походкой неровною,
Кашлем, чахоткой утробною,
Не топором и не виселицей –
Мыслью – заснуть и не двигаться.
Пастью окошка разбитого,
Счастьем, когда-то испытанным,
Тем, что ни страха, ни ужаса,
Тем, что все кружится… кружится…
Было хрустальным, агатовым,
Стало прощальным и матовым.
Тот же узор – только вдавленный,
Тот же простор, но уставленный
По горизонт манекенами,
Мир с высоченными стенами,
Мир измененных пропорций
Смертью его не испортить.

                1980 г.











ПОДСОЗНАНИЕ

Но нужен выход для стиха,
И открываешь тот сосуд,
В котором яблони цветут
И розовеет чепуха.

А мне б сейчас открыть другой,
Тот, не подвластный силе рук,
Который видишь как-то вдруг,
Что исчезает сам собой.

Там в глубине мерцает свет,
Вдруг хлынет в голову прибой,
И видишь ту, которой нет…
И слышишь: - не грусти, родной…

Всплывет забытое лицо,
Прольется кровью нужных строф…
И пьешь знакомое винцо
С потертой сказкой про любовь…

                1980 г.




 











Х Х Х

Мертвецов укрывают гранитом,
Словно жизнь переходит в камень,
Превращаясь в спокойное, вечное,
Словно последнее движение, вздох,
Навсегда остаются печальным напоминанием:
Жил человек и нету.
А люди кладут цветы на камень,
Они подкармливают его и заискивают
«Пусть земля тебе будут пухом,
Пусть гранит сохраняет вечно
Последнее тепло остывающего тела»,
Словно боятся, что нагрянет
Каменный гость,
Ведь нет ничего страшнее.

                1979г.





















СОНЕТ О МАКАРОННОМ НАВАРЕ

Не выливайте воду из-под макарон,
Сей эликсир из Н2О и витаминов,
В ней много жира каротина и гумингов,
Всего, что йоги взяли в рацион.

Не хмурьте лоб, что мерзостен отвар –
Зажмите нос, в любое время года
Глотайте, как божественный нектар,
Как лучшее, что создала природа.

Излечит все – и язву и катар,
Забудьте об ангине и простуде,
Не думайте о Боги и о чуде,
Примите, как науки скромный дар.

Поверьте, макароны варят люди
Лишь для того, чтобы глотать навар.

                1979 г.


















ВЕСЕННЕЕ НАСТРОЕНИЕ

Когда идет слепой дождь,
То в веселом щебетании капель
Я слышу обрывки солнечных мыслей
И детских воспоминаний.
Дождь щекочет мою спину
И неосязаемым потоком
Светлых видений
Стучится в позвоночник:
- Пустите меня,
Я подарю вам новую сказку.
Я мысленно раскрываю двери
И, освободив от материальности,
Впускаю в свое сердце:
- Входи, малыш!
В лучах пузырится свет,
Играя с дождинками.
Мне радостно,
Я сегодня впервые
Почувствовал прикосновение
Солнца к щеке.
Дождь идет в февраль
И ломает все устоявшееся в природе.
У нас с ним – свои законы.

                1979 г.












МАГАЗИН «МАТЕМАТИЧЕСКИЕ ПРОМЫСЛЫ»

- Подходите, сегодня с базы
Поступили законы Ла Пласа,
А вот, пожалуйста, если угодно,
Новенькие апории Зенона
Покупайте! Есть теоремы,
В дефиците законы Эйнштейна
(Правда вам, как родному брату
Килограммчик взвешу по блату!)
Сегодня в нашей продаже
Неограниченный выбор доброкачественной продукции
- А нет ли у вас настурций?
- Гражданин, вы ошиблись домом,
Это магазин «математические промыслы»
На развес продается прозрачность,
Много линий, прямых и кривых…
- Дайте мне пару метров пространства,
- Лобачевского или Евклида?
Вот, пожалуйста, враз отмерим!
Уходя закрывайте двери.
- Мне, если можно, двести граммов параллелограммов,
- С удовольствие, выбирайте,
Лучше эти – они посвежее,
Вы почаще к нам забегайте,
Будет импортный модуль движенья!
Подходите, в третьем отделе
Пи – квадрат, крадратура круга…
- Нет ли формулы на упругость?
- Нету, были на той неделе…
Товарищ продавец, а нет ли в продаже друга?
- Гражданин, выражайтесь яснее…
- Или слова участья не грубого…
- Вам в Кулонах? – немного краснея –
Нет, мне нужно простое и нежное…
Продавец зашептал коллеге
- Видно парень с глубинки приезжий,
Попросил бы чего полегче –
Это вслух и предельно вежливо:
- Вы, наверно, не из столицы?
Мы подобный товар не держим,
Обратитесь за справкой в милицию.

Проходя по пустынной аллее,
Разгоняя круженье рифм,
Я  ласкал, постепенно тупея,
Новый, купленный мной логарифм.

                1979 г.






























Х Х Х

Стихи поэт не сочиняет,
Он ото сна высвобождает
Намеки, ждущие в душе.
Они рождаются, как выстрел,
Пугая суетливость мыслей,
И запускают в ход клише,
Что мы привыкли звать процессом,
Снимая тайные завесы
С произнесенного уже
И проступающего всуе.

Так поначалу капля влаги
Незрима глазу на бумаге
И ровным кажется картон,
И лишь потом, набравши силу,
Она проникнет в древесину
И станет видимым пятном.


                1979 г.
















НАСМОРК

Мой нос разбужен насморком сквозным.
Его с собой принес аденовирус,
Который посчитал, что наша сырость,
Не хуже, чем иным Кавказ и Крым.

И вот уж третий день гудит трубой
Мой нос победно, устали не зная,
И, между прочим, я не унываю,
Весьма ужившись с этою бедой.

Я обонянья начисто лишен,
Могу бродить в таких местах часами,
Где люди со здоровыми носами
Попадали б, издав предсмертный стон.

Не устрашит меня помоек, свалок смрад,
И даже в кучах теплого навоза
Мне улыбнется рифма или проза,
Природы торжествующий парад.

Вонючий скунс? Ему я очень рад,
Не сторонюсь зловонных индивидов,
Найду, что он весьма приятен с виду –
Все люди – братья, мир – цветущий сад!

Что бы сказали? Кажется «цветы»,
Весенний воздух, запах хвои, сена?
Чудесный аромат ночной сирени,
Что будит радость жизни и мечты?

Нет, не почувствую, но это – пустяки,
Зачем мне знать, как пахнет сад весною.
(Заметьте, что полит он перегноем,
А землю разрыхлили червяки).

                1979 г.

Х Х Х

На бледной скатерти крахмальной,
Забывшей помело метели,
Теплеет вешнее сиянье
Под звон разбуженной капели.

А между тем весна дремала
И сумрак, принесенный ветром,
Слизал всю радугу с крахмала,
Посыпав скатерть серым пеплом.

                1979 г.


























Х Х Х

Чернеет мертвый фитилек,
Как будто в капсуле янтарной
Заснул веселый мотылек,
Плененный красотой коварной.
Щелчок сознанья, звон ключа,
Погасла зримая свеча,
А воск, питавший раньше пламя
Стал чашей яда для огня.
В пустой квартире темнота,
И только спектр ярких пятен
Перед глазами у меня.
Сейчас они стократ реальней
Предметов, стерегущих ночь,
Чем электрички зов прощальный,
Они плывут куда-то прочь
По чаше мысленного воска,
Ведь пятна мнимого огня
Глазами удержать непросто…
А я, как хрупкий мотылек
Внутри ночной янтарной глыбы…
(Уж лучше, чем в желудке рыбы
Иль угодивши под сачок).

                1979г.













Х Х Х

О, как светло ты и прозрачно,
Весной умытое стекло,
Как возбужденно многозначно
Природы утренней чело,
А тихий лепет потепленья
Уже затронул сухость снега,
Чтоб растопить его сомненья
 Своей обманчивою негой.

                1979 г.



























ПЕСОЧНАЯ КАРТИНА

Давился жаром день.
Купанья краткий миг
Угас, не выжим посреди махины зноя.
Два желтых берега.
Реки прохладной ртуть,
Два жарких тела чуть разморенных любовью.
Их полдень распластал.
Безделья бес
Ей подсказал пустяшную идею.
Шуршал песок и вскоре родилось
Окно с фрагментом странного прозренья.

В нем все расплывчато,
Но если приглядеться,
Детали доведет воображенье:

На подоконнике сидит пушистый котик.
Тигренок, выгнув спину, точит когти…
Казалось, что-то виделось еще…
До боли напрягая зренье,
Вдруг в раскаленном мареве песка
В окошке он увидел чей-то двор,
Знаком до боли скошенный забор,
Стволы шелковицы, тенистая беседка.
Фигура мальчика…
В экстазе любопытства
Он руки протянул в раскинутую даль,
Где лес темнел и затухало солнце…

Он с интересом долго наблюдал
За тем, что рисовал подруги прутик.
Попробовал и сам, да видно руки
Его неловки были
И экран песка не поразил разумностью рисунка.
Сыграла зависть, иль, забыв о том,
Что разглядел в туманной полудреме…
- Пошли купаться!
И смахнул рукой
Окно и котика,
И странного ребенка.
Лишь след глубокий
В форме
Пятерни.
                1979г.































СТИХОТВОРЕНИЕ, КОТОРОЕ МОГЛО БЫТЬ НАПИСАНО У МОРЯ

Забывается профиль жены
И тепло материнских рук.
Как же вышло,
Что пенность волны
И густой тополиный пух
Помню лучше,
А лица родных
В синеве расплываются вдруг.

Прорастают друг в друга, роясь,
Подменяют чужие глаза.
Руки, волосы, платьица шелк
В вихре кружатся. Общий поток
Их в единую память связал,
Их единой судьбою облек.

Прорастают в молочный туман,
Облачаются в алый восток,
Превращаются в хрупкий росток,
Вдруг прольются студеным дождем,
Вдруг кольнет, что все это обман,
Комбинация пальцев и ног…

К черту, к морю,
Но в пене волны
Словно мамины, руки жены.

                1980 г.









РОЩИНО

Мне открылся здесь
Обветшалый лес,
Сероокий плес,
Нагота берез.

Я услышал здесь
Щуки хищный всплеск
Ветра тихий стон
За моим окном.

Мне явилась здесь
Нагота небес.
Осень. Тленья всхлип,
И пресветлый лик.

                1980




















ОТВЕТ

О, милая, моя ли в том вина,
Что вознесла тебя любви моей волна
Так высоко, что стала не видна
В лазури женщина и слабая жена.

О, милая, вини лишь мой туман,
Что застелил поэзией глаза.
Растаял он, и выпала роса
На прошлого чарующий обман.

Пойми, ты мне по-прежнему нужна,
Но между строк вписался быт-проныра.
Христос учил: не сотвори кумира…
Я сотворил… моя ли в том вина?

                1980





















ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ БАЛЬМОНТА

Души тончайшие оттенки
Теперь доступны. В них разлад.
Из глубины зеркальной взгляд
Глядит в лицо и ловит сценки
Игры эмоций, что царят
И лепят, и дают оценки,
И разбивают на проценты:
Там наша цельность – там распад.

О, для чего я это вижу,
Лицо с ухмылкой сатаны
Застыло маской неподвижной.

Загадки сфинкса и стены
Известны, если разум выжил
И ноты больше не нужны.

                1980 г.



















ПОЛУТОНА

Всего ценней полутона.
Цветастость пышного пейзажа
Столь быстро утоляет жажду,
Что расслабляется струна.

Пусть будет чуточку больна
Джоконда, в дымке увяданья,
Во встрече – горечь расставанья
И в пышной пряди – седина.

Но спирта тяжкое забвенье
Предпочитает большинство…

Ты хочешь ясности всего?
Ты хочешь четкости прозренья?

Букет тончайшего вина
Я пью за вас, полутона.

                1980 г.

















Не жить во сласти,
Не засыпать!
Страшней напасти
Всех бед – кровать!

Жизнь, как надсмотрщик
Свистит кнутом –
Пригнуться проще,
А что потом?

Уж лучше кожу
Исхлещет плеть!
Пусть боль итожит,
 В покое – смерть!

                1980 г























Словно строчка рожденная
Ночью бессонною
Скрипом петель,
Это утро оконное,
Тьмою вскормленное –
Прорубь в апрель.

Ясность чуда бездонного
Кем нарисована
В рамке весны?
Неужели метелями
В чаре капелевой
В давние сны.

                1980 г.


Кругом пустынных улиц забытье,
Вся ночь в плену опалового света,
Где нету «Я», где унеслось «МОЕ»
В холодный мир небесного корвета.

                1980 г.
















Перенеси меня во сне
Туда, где днюют сновиденья,
Где происходит их рожденье
И воплощение извне.

Где все, как в этом странном сне
С полетом сквозь стекла прозрачность
И с приземлением удачным
Среди кочующих огней.

Где ты бредешь сквозь густоту,
Едва ворочая ногами
Меж просветленными домами
Как бы буравя немоту.

Где сжаты время и объем,
Где ощущенья белой ночи
Спрессованы в единый почерк
С взгрустнувшим августовским днем.

Но знаешь, стоит завернуть
За оголенность перекрестка
Как сон стремительно прервется,
В сознанье разум окунув…

Перенеси меня в страну,
Где сны находят продолженье
В тревожной зыби пробужденья,
В явь удивленьем проскользнув.

                1980 г.








ЛЕТО

Как жестоки тополя
С сыновьями пуховыми!
Облачась в июньский иней
Задыхается земля,
Влаги трепетно моля,
Чтоб в воздушном тополенке
Не погиб Антей зеленый,
Взлет упругого стебля.
Чтобы в буклях короля
Отдавал гигант влюбленный
Ветру гордые поклоны,
Словно мачта корабля.
Только случай у руля,
Ведь по всем его законам
Выжить – шанс из миллиона
У пушистого нуля.

Сеют жизнью тополя,
Словно снегом заметая
Мир – огромный абортарий,
Снисхожденья не суля.

Пухом будет им земля,
А пока они над нами
Осязаемыми снами
Ткут воздушные поля.

                1980 г.






 


БРАХМАН

Плыть по волнам ассоциаций,
Затем проникнуть в символ ОМ,
Чтоб скинув цепь реинкорнаций,
Растаять в таинстве самом.

Где, пробуждаясь, Кундалини,
Расправив сонную спираль,
Ползет с шипеньем по читрини,
Срывая с лотосов вуаль.

Где средь дхианы расцветают
Самадхи странные цветы
И, расправляя складки майи
Брахман грядет из пустоты.

                1980 г.





















ИУДАМ

Заплатите за лето осенью,
За любовь – исступлением ревности,
За талант и за счастье – пошлину,
А Иуда получит серебряники.

Вам за верность заплатят изменою,
За распутство расплатятся ветреники,
Неплатежеспособны блаженные,
Но Иуда получит серебряники.

Поцелуй на измене настоянный –
В нем твоя эпохальность, посредственность!
За предательство входят в историю –
Получай свои тридцать серебрянников.

Вам – сожженье, искатели истины,
Вам – терновый венец, проповедники,
И, как прежде, за лесть и безличие
Получают иуды серебряники.

Это ложь, нет, такой не повесится,
Пережил он Пилата и Ирода,
Сладкий миф, леденец человечества:
Наказуема гнусная выгода…

Грех иуд не людьми наказуем, нет,
Но в одном лишь находит прощение:
Рядом с ними – святое безумие,
За распятьем идет Воскрешение.

                1980 г.






Бокситогорск осенью 1980 г.

Душу ничто не смутит.
Дрема глубокой провинции
Под заунывный мотив.
Листьев убогий настил.

В чем же его сиротливость?
Улицы что ли пусты?
Начал колодец цвести –
Раньше хоть были бокситы…

Городу можно уйти,
Тихо знамена спустив.
Так умирают старушки
(Некого больше растить).

                1980 г.





















БАЛЛАДА ОБ ИНВЕНТАРИЗАЦИИ

Опечатан весны сладкозвучный хорал
Пластилиновой пломбочкой, странной табличкой:
- Не входить! Органист разбирает завал
Бирюзы и проводит дождей перекличку.

Накопилась их прорва за несколько лет,
И растут: глубина – в глубину, ширь – все шире,
Пусть изведают чувства, кто нечет, кто – чет,
Пусть узнают клеймо инвентарной цифири.

Не стучаться снегам, оголтелым стрижам –
Их и так уж без малого сотня на полке,
Не стучаться листве в колыханье ветвей –
И без вас эта флора дождется прополки.

Что ты нового можешь сказать ледоход?
Не мешай, человек нумерует кометы –
Обозначен закат, прошнурован восход,
И разложены в стопки на чистой газете.

Не стучаться звезде… и т.п. и т.д.
Слышен жалобный писк: - сто второй, - двести пятый…
После – клацанье счет (допотопный учет,
Органист – не позорься, купи калькулятор.

Бормотанье: - ну, вот, отчитаюсь за год,
Разберу этот хлам, наведу марафетик.
И такое создам, чтобы мир зарыдал –
О дожде всех дождей, о насыщенном свете.

Чтобы в каждом цветке полыхал миллион,
Чтобы в капле жила суть бесчисленных капель,
Чтоб снежинка раскрыла лавины закон,
И сыграю…услышите… (восемь в квадрате)

Вскоре был завершен инвентарный учет.
Он устало взглянул на плоды сортировки:
Чистота, все на месте, нигде не течет,
Что захочешь – найдешь без особой сноровки.

За работу теперь! Алгоритм бирюзы
Заложил в синтезатор с программной насадкой,
А в ответ прозвучало: до-ре-соль-ля-си
И похожее нечто в обратном порядке.

С той поры только гаммы играет орган
И бормочет стихи (а точнее – цитаты)
А за дверью, в лесу – развеселый канкан
Неучтенной весны, сумасшедшего марта.

                1980 г.

























Раньше думал: - Я пою!
Вдруг дошло: - На мне играют!
Свой мотивчик подбирая
Дни по клавишам снуют.

Кто я? Маленький оркестр?
Примитивная шарманка?
Графоманю ли, шаманю, -
Мною правит чей-то перст.

То банальная лазурь
Вперемешку с бирюзою
Ранней теплою весною
Вальсом выдавят слезу,

То свингует майский день
В упоенье импровиза,
Словно в слух швыряя вызов
Синкопирует сирень

То, беременный стихом,
Сентябрем отяжеленный
Минуэтно и салонно
Август двигает смычком.

То на несколько недель
Струны в тупости немеют…
Иль немеет тот умелец,
Что доселе мной владел?

Годы ждать когда смычком
Прикоснется Паганини,
Чтоб под пальцами святыми
Петь заоблачный псалом?

Или всуе петь для всех,
Увядая, расцветая,
То халтуря, то взлетая,
Свято веруя в успех?        1981 г.




Некая вагонность
В нашей быстротечной:
Взгляда заоконность,
Слуха закрылечность.

В ней яснозапутанность
Мимопробеганья:
Слухоубаюканность
Взглядопромельканья.

Перестук раскапывать
Чувствоускользанию
Разговоров вкрапленность
В дремоосязание

Цепко память вцепится
Лишь в названье станции,
Словно спутав ценности
В дискомфорте статики

                1981 г.

















Хочу светиться изнутри!
И захлестнет опалесцентом,
Как будто до сего момента
Мальчишка, пасынок зари,
Весь год по капле, по минуте
Вбирал, боялся захлебнуться,
Как губка пил украдкой свет,
Чтоб, облачась в самосвеченье,
Разлился аурой вечерья
Апреля розовый портрет.

                1981 г.



























КРИЗИС

Проклятый ритм, меня знобит
Твоим навязчивым повтором:
Сперва родник, потом – магнит –
Ты стал цензурой, семафором.

Как будто сердце в унисон,
Как будто чувствам резонатор –
Мой поэтический диктатор,
Мой отработанный поклон

Как опостылел твой шаблон
И строк точеная чеканной,
Немного вычурная странность,
Чуть замутненный небосклон

Уже не поломать строку,
Не вырваться из консонанса,
Из па классического танца,
А ритмы – дерзкие влекут…

                1981 г.
















КОММЕНТАРИЙ К ИНДИЙСКОЙ СТАТУЭТКЕ

1 Мы, как лодки-скорлупки, бороздящие гладь Абсолюта,
   Все куда-то стремимся, обозначив дорогу и цель
   И, слепые, не видим, что цель – ни корабль, ни – каюта,
   А, разрушив ладью, устремиться в свою колыбель.

2 Мы, глухие, не слышим его океанского ритма,
   Нам доступны лишь звон и газетный галдеж суеты.
   Словно вата в ушах дребедень скудозвучной палитры,
   Порожденье авидьи, духовный налет нищеты.

3 Мы забыли слова чистой правды без ржавчины эго.
   Мы – немые, язык – словно жало шипящей змеи,
   Мы не знаем, что он – для рожденья небесных побегов
   Из семян биджа-мантр, отреченных от «мне» и «мои»

4 Как мы жаждем плодов каждодневных корыстных деяний
   «Труд – погоня за именем», «труд – накопленье добра»…
   Сбрось оковы цепей, раствори свое я в Океане,
   Там где есть лишь «сегодня», нет «завтра» и нету «вчера».

                1981 г.
















Я гений, Игорь Северянин…

Вы гений? Нет, пожалуй глупо
Назвать титаном соловья
И очарованную хрупкость
Восточным кайфам опоя
Нелепо выдвигать в мессии,
Того, кто только в акварель
Ажурит прелестью бессилья
Сладкоголосую капель

О век мутантных потрясений,
Своих детей казнящий тать!
Родить поющее цветенье,
Чтоб тут же грубо растоптать!

                1981 г.






















«Ни души – и все душа»…
                И Северянин

Я читаю в узорном
Светогрезии бликов
На тисненье озерном
Клекот девичьих всхлипов.

В лепестенье левкои,
В лень листающей кроне
(Бездуховность в живое
Разве семя заронит?)

Столько слепков кокетства,
Столько вычурной позы,
Что бледнеет эстетство
Всей уальдовской прозы.

В мыльно-пенной марине
Страсть бурунит дыханье…
Наша глина – едина,
Острота – в узнаванье!

                1981 г.















ДИАЛОГ ЛЕСНОЙ ФЕИ И МЕЖДУНАРОДНЫХ ТУРИСТОВ


- Чего проще, взял, да поехал!
 Что ж неймется бродяжке босой?
- То блуждаю потерянным эхо,
То на травы прилягу росой…
- Слишком мокро, в джинсах и дубленках
Мы из лайнера прямо в такси…
- Вы бродили в тишайших полотнах
Левитана? – Красиво, мерси,
Проезжали. Но это ж не Ницца!
Ты видала Монмартр, Пляц Пегаль?
- Нет, я трогала скрип половицы
В старой горнице. Неба эмаль
Долго слушала. (- Бред идиота!)
Мы с экзотикой тоже на ты…
А представь кА Монблан с самолета!
Ну а вас целовали цветы
В наготе? Вы летали над лесом,
Задевая сосочки вершин?
- Мы таранили тучи завесу
В люкс-салоне крылатых машин!
- Вы пчелою кружились над лугом,
Перемазавшись желтой пыльцой?
Вы дружили с глубоким испугом
Всхлипа-омута? С ликом-крыльцом?
Белой церковки? С горем избушки,
Где бормочет в печи головня?
- Ладно, чао, покеда, старушка,
Непонятна твоя болтовня.
Мы помечемся всласть по планете,
Ты ж дуди на своей бересте!
(Им вослед) – как вы суетны, дети –
Утопить красоту в пустоте!
Путь на кладбище легок вначале,
Что ж, травите бензином простор!
Мне гармонии гимны звучали,
Вас же в хаос уносит мотор.   1981 г.






В ОЖИДАНИИ БЕДЫ

Влекомый
В бесцельную дрему,
В целебную кому,
К постельному лону.

От грозного груза
В безмыслия лузу,
В беспамятства шлюзы.

Как в кокон – в солому
Ни шагу из дома.

В пастозность трясины,
В тягучую тину,
Но память – резина,

Сверлящая дума,
Как дырочка дула…

В упор,
Тяжелый топор,
В усыпляющий омут.

                1981 г.












АЛЕКСАНДРОВСКИЙ ПАРК

Какая осень! В сне аляповатом
Она в щелях застыла золотистых
И струнный свет, настоянный на листьях
Стоял в лесу кристальным дистиллятом.

Как идеально был он профильтрован!
С него сдувалась каждая пылинка,
Но еле тлелась терпкая горчинка,
Как послевкусье пиршества былого.

Он проникал, пронизывал лучисто,
Пронзал – и оставался неподвижен,
Прохладно жег, сметая с сучьев выжим
Когда-то кроны, сочной и плечистой.

Лишь к вечеру он юркнул в позолоту,
Осел тончайшей капельною взвесью
С тем, чтоб к утру насытить редколесье
Иль кануть в хлябь, в анабиоз, в дремоту.

                1981 г.
               















Зимою любезно лишь раннее утро –
Зевок полуяви, глоток перламутра,
Короткий прыжок сладких дрем в созерцанье,
Глубинного света немое касанье.

Зимою любезно лишь раннее утро,
Застывшего севера Брахма мухурта,
Минутный уход, растворенность в природе,
Какой-то студеный, бездонный колодец.

Скрип, пух, неподвижность, верблюды сугробов –
Всего лишь фасад, подчиненность оправы,
Яви ее сущность, стань спектра игрою
В дробящем кристалле осознанной правды,

Что в снежную муть окунула рассудок,
Свободный от суетной сутолки суток,
Где нету мышленья, где вещая мудрость…
Зимою любезно лишь раннее утро.

                1981 г.


















ПОЭЗИЯ

Что можно придумать из слов,
Куда заведет их сцепленье –
Тот вечно болезненный шов,
Связующий звук и значенье

Ваять из созвучий пейзаж?
Вязать звукоряд из печали?
Со смыслом, твердят, на ножах
Дурман звуковой пасторали.

Пусть ясно чеканится мысль –
Курсив на куске монолита…
Но чую надгробную стыль
В холодном вещанье гранита.

Есть некая тайна слогов,
Пред смысл, пред названье, пред чувство,
Праматерь, основа основ,
Пракрити, структура искусства.

Не мы создавали слова,
Они обретали звучанье,
Но были извечно: в «УА» -
Потенция всех сочетаний.

Язык наш – младенца язык,
Агуканье, трепетный лепет,
Начало дороги, азы
Того, кто вселенную лепит.

И сонмы неявленных слов,
Неслыханных новых значений
Нашли свой невидимый кров
Под чарой неясных сплетений



                1982 г.

КАК СЛУШАТЬ ВЕСНУ

Не говори, гляди и слушай,
Пусть все поет само собой,
Избавь от бирочки бездушной
Вобравший истину настой

Не облекай цветок в названье
И с объясненьем не спеши,
Всей немотою созерцанья
Пей сок внимающей души.

Пусть есть, как есть, бездонна мудрость,
Когда в былинке узнан Бог,
Когда тернистость и округлость
К познанью высшего пролог.

И нет метафор, нет сравнений,
Едино все в едином сне.
Лишь всплеск немого озаренья
Достоин молвить о весне.

                1982 г.
















ПРИГРЕЗИЛОСЬ

Все это было столько раз,
Но в первый раз глаза круглы.
- Вы так считаете, «сейчас» -
Пустяк?
-Бегущие столбы.
-Сейзвон…
-Но жизнь из пустяков.
- Сейшаг…
- Но путь из сих шагов,
Как част
Лишь сумеречный зов,
Лишь наст,
Да цоканье подков.
- Все вздор!
А свет моей звезды?
- Путь скор,
Но сладки ли плоды?
Вкушай,
Не этим ли ты жил?
Ад – рай,
Что посередке? Штиль.
Ни «до», ни «после».
Лишь «сейчас»,
Сей миг – скользящая петля.
А память?  - Пение нуля
А планы? – Вечно впереди!
Блеск нам
– я цель твоя, не спи -
Блесна, железка да шипы.
Вдруг сник?
Что слава, что слова?
Взгрустни,
Как в детстве целовал!
Ты – ослик!
- Ты-то кто?
- Седок, морковка, леска, вечный бег…
-Ты лжешь, мне имя – человек…
- я – ложь… и правда –
Я – ответ –
Вопрос,
В единстве полюсов.
Луг рос,
В околышке лесов,
Я – суть
Тебя, - и я – не ты,
Я – путь,
Я лотоса цветы…
Забудь…

                1982 г.


























1 «МАРИНА» (Марине Цветаевой)

Мелкою дробью, паленой щетиной
Туго набит заряд,
Бьют из берданок в корабль «Марина»
Ночи и дни подряд.

Шторм отступил, не осилила мина –
Опытен был моряк,
Чем же пробита твоя сердцевина,
Где парусов наряд?

Даже чужбины зыбучая тина
Выплюнула якоря!
Что же тебя погубило, «Марина»?
(Чуть не сказал – «Варяг»)

Годы такого расстрела кто б вынес –
Только за то, что зряч!
Лучше уж – «Пли!», как в соседний эсминец,
Легче, когда горят.

Нет, не прощают таких, как «Марина»,
Тех, кто нарушил ряд,
Если другая твоя парусина,
Если слова парят.

Годы расстрела паленой щетиной –
Но не учел палач:
Вскрыты кингстоны и хлещет пучина,
Песню прервав, не плач.            

 1981 г