Бездыханная легкость

Пузатый бокал из тонкого, кристально-прозрачного стекла, на дне которого плескается темно-янтарная жидкость как будто забыт в тонкой бледной руке. Так же как и сигарета, что возмущенно сверкала тусклым огоньком истлевая сама по себе. Полумрак в комнате, из-за чего нельзя рассмотреть обстановку, только лишь тонкая свеча темно-бордового цвета выхватывала трепещущим желтоватым огоньком черный, а может темно-коричневый массивный кожаный диван. Но не он так сильно привлекал внимание семнадцатилетнего худенького паренька, что почти неслышно стоял в углу, почти не дыша, забывая моргать, только пальцы мелко подрагивали. А взгляд был устремлен на мужчину, что вольготно раскинулся на этом самом диване: бокал в одной руке, сигарета в другой, одна нога небрежно закинута на спинку, волна темных волос в легком беспорядке и взгляд, взгляд пустой, утсремленный вникуда. Он красив, очень красив, желтоватый свет свечи только подчеркивает бледность кожи, изящность рук, только  темные тени залегли под глазами - но может это лишь игра света. В таком состоянии врядли Он вообще заметил, что в комнате был кто-то еще. На то и был рассчет
Мальчишка пробрался в эту комнату несколько часов назад и сидел, скрючившись в углу в надежде на то, что его не заметят. Надежды оправдалась, с момента прихода Его свет не включался, только сверкнула зажигалка и всполыхнула свеча. Уже час. Уже час Он не менял позы, только безостановочно  тратил в пустую сигареты, не сделав ни одной затяжки и ни одного глотка из наполненного бокала. О чем Он думал, что видел? Только бы не заметил.
-Ты можешь подойти. - чуть глуховатый голос прорезал тишину, заставив паренька вздрогнуть, всполошиться и рвануться к двери.
-Она закрыта. - голос совершенно безэмоциональный, глухой, тяжелый, он словно лег на плечи неподъемной тяжестью, заставив замереть с нелепо поднятой рукой, протянутой к дверной ручке. Опустились плечи, поникла олова. Две секунды тишины, развернулся, взгляд боясь поднять сделал несколько робких шагов в сторону дивана, остановился перед ним, глаз не поднимает, переминается, дрожит, как будто по меньшей мере пыток ожидает.
-Кусаться не буду. - тихий, хриплый смешок, в котором ни капли веселья не наблюдается. Плавное, но стремительное движение и бокал стоит на столике, а окурок в пепельнице, а сам сидит теперь опираясь  подбородком о ладонь и наблюдает. окидывает взглядом тщедушное дрожащее тело, что перед Ним. Не оценивая, просто принимая к сведению: тонкие покусаные губы, темные волосы, вихрами торчащие во все стороны, слишком маленькие для парня ладошки, сжатые в кулачки, тонкая шея, нелепые обтягивающие джинсы и футболка, что велика размера на два-три, а лицо красивое. Не смазливое, нет, просто красивое, какой-то особой прелестью как будто сияло. И не сказать, что незнакомое, видел, просто не помнил когда и при каких обстоятельствах, быть может даже каждый день, быть может даже разговаривал с ним часами, только не помнит  - значит это было совершенно неважно.
-Разденься. - это не просьба, это даже не приказ, Он просто желал, что-бы так случилось. И в ту же секунды тонкие пальцы, с обломанными ногтями схватились за края футболки, нервно, порывисто, стягивая через голову. Замер с темно-серым куском ткани в руке, огляделся нервно, словно бы раздумывая куда деть, бросил на пол, взгляд чуть виноватый. Далее за брюки взялся. Это все выглядело так нелепо и он прекрасно это понимал, потому движения стали более суетливые, нерные, резкие,  как всегда забыл об обуви, и теперь так смешон в этих спущеных брюках, обнаженных, с покрасневшими щеками и совершенно несчастным взглядом. Еще минута и  брюки вместе с обувью лежат кучей рядом с футболкой. В комнате не холодно, но мальчишка дрожит ежится, обхватывает ладонями плечи, сгорбился под этим тяжелым взглядом, что пригвозил к месту.
-Повернись. - еще одно движение - подставляет  этому взгляду беззащитную спину с совершенно подетски выступающими позвонками и тонким длинным белым шрамом. Но теперь весь его вид словно говорит «смотри», спина выпрямилась, как в попытке показать след на коже в более выгодном свете, что-бы заметил, что-бы ни в коем случае не проглядел.

Мальчик. Ты пришел ко мне сам, заметь - я не звал тебя, не просил тебя явится  в мою жизнь. В сущности мне совершенно все равно кто ты и зачем ты здесь. Я помню твой тоскливый голодный взгляд, которым ты провожаешь меня едва встретив. Смешно, я не помню тебя, но взгляд этот помню, такой привычный, такой... скучный. Да, мне скучно, потому что я слишком хорошо знаю, что таится за такми взглядами, я вижу, что в твоей голове, твои самые тайные желания. Милый мальчик. Зачем тебе это? Я вижу, что ты надеешься, мечтаешь стать для меня ... им. Ты не знаешь кто он, не знаешь был ли вообще этот гипотетический он. Ты просто хочешь заменить, ты знаешь, что не станешь для меня собой, ты знаешь что ты сам не сможешь ничего, не сможешь быть для меня. Ты поддатлив как пластилин, ты готов менятся в моих руках как я того сам захочу, ты хочешь стать для меня механической игрушкой, такой себе пластмассовой подделкой, заменой "его". Не слишком ли жестоко с твоей стороны, мой милый?
Я смотрю на тебя, ты так открыто демонстрируешь свой шрам на спине, как будто плетью прошлись небрежно. Мне тебя не жаль, ты знаешь?  Ты даже интереса у меня не вызываешь, мне плевать как ты проник в мою комнату, я только знаю зачем.
Не стоит  маленький мальчик. ты думаешь, что знаешь все? Но это ведь так мало. Ты знаешь только ту часть жизни, что коснулась тебя тонким крылом и то совсем мимолетно. Не стоит упиваться собственной болью, лелея ее как драгоценный камень. Я этого не оценю. Во мне нет ни жалости, ни сочувствия. Я все вижу, все понимаю, но не стоит ожидать от меня чего-то большего.
У каждого своя боль, мой мальчик. У каждого своя.  Тот шрам, что так уродует твою идеальную кожу не вызывает у меня более никакого чувства, кроме как сожаления о том, что испортили нечто прекрасное. Необдуманно и глупо испортили. Эта боль лишь твоя и я никогда ее не пойму. У меня - своя. Без видимых шрамов, с невидимыми оковами. Я не буду тебе рассказывать  в подробностях о своем падении и унижении, что доставляет благостное наслаждение. Оно просто есть. Я не хочу этим ни с кем делится, это только мое. и соответственно для меня моя боль не сравнима ни с чем. У каждого - своя.
Знаешь, я мог бы даже  полюбить тебя, вполне себе искренне, ты был бы счастлив, приторно счастлив, как маленький щенок, что преданно заглядывает в глаза и вызывает желание ударить сапогом по морде – все равно ведь не обидится. Ты был бы липко счастлив, после такого твоего счастья мне сразу захотелось бы вымыть руки, меня просто бы затошнило.
Увы, мне не нужны куклы. Хотя я достоверно знаю, что тебя очень легко любить, тебе можно ничего не давать, никаких эмоций и чувств – тебе хватит и осознания того, что тебе позволяют отдавать.
Сейчас ты получишь то, что хочешь, а потом полночи будешь  валяться у меня под дверью и выть. Так бывает каждый раз и каждый раз я об этом забываю.

Неслышное движение – рука протянута, ладонь  на хрупкую спину ложится, едва касаясь, но мальчик вздрагивает ощутимо, почти дергается, как пугливое животное. Он знает, что произойдет дальше. Пальцы остановились на плече, обманчиво легко, словно раздумывая несколько секунд, что-бы потом сжаться с силой, дернуть на себя. Движения плавны, точны и стремительны – ни капли колебания и неуверенности. Теперь мальчишка лежит, испуганно хлопая глазами, на том самом диване, выделяясь на темной коже неуместной белой кляксой, слишком маленький, слишком хрупкий.
От резкого движения свеча возмущенно полыхнула огоньком и оскорблено потухла, оставляя за собой  почти неуловимый аромат  прлавящегося воска. В комнате темнота. В первую секунду кромешная, из-за задернутых темно-бордовых баржатных тяжелых штор на окнах.
Терпкий запах табачного дыма. Что за сигареты Он курит? Странный аромат, как будто вязкий, тяжелый, притягательный, он туманит разум и подавляет волю окончательно. Как и Он сам.
Юношеское тельце обреченно расслабилось, как будто говоря «делай со мной что хочешь». Глаза понемногу привыкают к темноте и взгляд выхватывает  темный силуэт, что возвышается на ним.  Огонек зажженной сигареты порхает к губам и парень точно знает, что Он на него даже не смотрит. И пока не докурит – не вспомнит.
Зашипела вдруг эта сигарета, по ошибке, очевидно, попав в бокал вместо пепельницы и через сотую долю мгновения ияжелое тело придавило парня к дивану, практически не давая дышать, как будто бы он был сильно против.
Только охнул придавлено и сразу же вцепился тонкими руками в плечи. «Он даже не разделся» - мелькнула совершенно ненужная, и даже какая-то обидная мысль.
Он ведь не рассчитывал на поцелуи, так ведь? И правильно делал. Легкий укус в основание шеи вызывает тихий вскрик и желание прижаться еще сильнее в обманчиво тщетной надежде получить ласку, тепло. Глупый маленький мальчик, очень глупый. Сам ведь знает, что никогда ничего не получит, он только отдает свое тепло, свою душу, которую выжигает это отсутствие поцелуев и ласки. Он ведь просто не_нужен.
А Он, Он только брюки расстегнул и взял мальчишку одним плавным движением без предупреждения, без подготовки. Вскрик, тщательно сдерживаемый, до прокушенной губы, все же сорвался и прорезал почти кромешную тишину.
Но не дернулся даже в попытке отстранится. Пусть так. Хоть так. Потому что иначе никогда не будет, даже в мечтах.
Метался, выгибаясь с каждым толчком, терзая собственные губы, закусывая до крови. Только бы не стонать, только бы не вскрикивать – Он ведь молчит. И правда, даже дыхание не участилось. Он вообще человек?
Судорожно вцепляется слабеющими пальцами в тонкую ткань рубашки. Ему и больно и больно_хорошо, он чувствует себя униженным, он чувствует себя почти_счастливым, но ни капли не желанным. От такого чувства ему хочется плакать. Потому что это безысходность. Безысходность обоюдная.
Дрожь сильного тела,  тихий вздох Его. Замер, удерживая на несколько секунд и сразу же оттокнул от себя, отстранился.
А мальчишка лежит дрожащий, с нелепо разведенными ногами, возбужденный до предела, всхлипывает и с мольбой смотрит. И впрямь как щенок.
-А теперь уходи. – Он безжалостен в своем равнодушии и противиться ему нельзя. Еле встает, трясущимися руками собирает одежду с пола, на подгибающихся ногах идет к двери, что волшебным образом вновь оказалась открыта, и захлопывается тут же за его спиной.
Оседает в полутемном коридоре, где  мерцают желтоватым светом полуперегоревшие лампы, на багровый ковер, что будто вымочен в крови человеческой. А возбуждение-то никуда не делось. Всхлипывая, размазывая по лицу слезы он ласкает себя, уже даже не представляя на месте своих рук чьи-то другие. Он унижен и раздавлен и у него нет выхода, кроме как с тихим стоно излиться на этот ковер в грязном коридоре, запрокинуть голову, в тщетной надежде загнать слезы обратно. Он обречен.
А за закрытой дверью почти ничего не изменилось. Второй окурок летит в бесполезный уже бокал, только пальцы мелко подрагивают. Жаль лица не видно. Бледного, с тенями под глазами, закушенными до крови тонкими губами. Все бесполезно. Все бесполезно. Ничего уже не изменится.
Глаза прикрылись, и вдруг блаженная улыбка освещает лицо, сумасшедшая улыбка, что пугает еще больше, чем выражение обреченности. Изящные рук открывают темную шкатулку на витых ножках, окованную непонятным металлом, на синем баржате лежит стеклянный шприц, наполненный странной беловатой жидкостью. Не жидкость то словно, а легкий перламутровый туман, что клубиться, натыкаясь на стеклянные стенки импровизированной тюрьмы. Бережно, очень бережно шприц ложиться в ладонь. И Он замирает, любуясь  завихрениями тумана.
И резко рванул зубами рукав рубашки на правой руке, пуговица отлетела, ткань задралась, обнажая  ненормлаьно бледную кожу. А улыбка с лица не сходит, только еще больше расцветает, когда смотрит, как тонкая игла медленно приближается к коже, так же медленно прокалывает ее, добираясь до синеватой венки. И снова резко, до упора ввел в себя все без остатка.
-Ну здравствуй… - тихий нежный шепот, приглушенный звук падения. Волосы совсем растрепались, а на лице так и застыла эта блаженная улыбка.