Путешествие в Чехию. Возвращение из Карловых Вар

   

        Глава из повести "В осколках отражается небо"


                птица парящая в небе высоком
                осеняет крылом
                шепчет сладкое слово:
                свобода

На горе мы прожили дней десять. Каждый день спускались вниз, в прогулочную зону и играли там часа 2 или 3. Потом шли наверх обедать, а после занимались, кто чем: гуляли, купались в реке, сидели на скамейке рядом с нашей палаткой и глазели вниз на уходящие вдаль ряды коттеджей, на синюю полоску гор у горизонта. Иногда мы ощущали себя детьми, которых неведомая сила забросила куда-то далеко-далеко от родного дома. Тогда мы чувствовали грусть, тревогу и собственную уязвимость. Потом эти ощущения сменялись чем-нибудь приятным, например, когда нам удавалось заработать немного денег, купить что-нибудь вкусненькое и поесть. Мы шли из супермаркета по уютным старинным улочкам, мимо банков, отелей и нарядных мерседесов. Переходили по узким мостикам через протоку, поднимались по крутой тропинке в гору... А вокруг высились гостиничные комплексы, магазины, галдели толпы туристов, словом, протекала обычная жизнь европейского курортного города. Но – странное дело – мне казалось, что я существую отдельно от всего этого, отрезанный невидимой, но прочной стеной от происходящего. Эта отдельность переживалась как непонятное мучение, похожее на муторную зубную боль, существующую где-то внутри. Впрочем, долго на это внимание обращать не хотелось, и я гнал от себя это чувство, отвлекаясь на дела, разговоры и прочие развлечения.
Километрах в двух от нашей стоянки протекала река. Это была не узкая протока, зажатая бетоном и газонами. Это была настоящая река, метров 300 шириной. Через нее проходил большой мост, по которому шли автобусы, грузовики и машины.
Немного выше по течению был искусственный перекат, как это почему-то принято на реках Западной Европы, уж не знаю, зачем их делают, да это и неважно. Перекат выглядел красиво: застывшее зеркало воды плавно лилось через него вниз и падало с высоты чуть меньше метра. Берег в этом месте был травянистый и на нем в изобилии росли какие-то кусты.
Как раз чуть ниже переката мы купались и стирали свою одежду. А потом загорали, в чем мать родила, радуя своим неформальным видом водителей и пассажиров проезжающих по мосту экипажей.
За десять дней нашего пребывания в Карловых Варах всего два дня выдались относительно солнечными и без дождя. В остальное время было мокро и очень холодно, не смотря на июнь. Рано утром в нашем парке было градусов 5-6, не больше, и стопроцентная влажность. Дело в том, что плотный полог деревьев плохо пропускал солнечный свет, зато влагу задерживал хорошо, благодаря этому получался естественный природный холодильник, в котором мы и жили.
Встав рано утром, я разогревался пробежкой и гимнастикой, а потом мы плотно завтракали. После завтрака, как правило, шли на работу. В очередную субботу работа оказалась особенно удачной. В этот день местная компания по производству целебной воды устраивала свою презентацию с раздачей бесплатных пластиковых бутылок (с водой, разумеется), а также бесплатного кофе. Еще были палатки, которые торговали вкуснейшим пивом на разлив – как сейчас помню, мой любимый сорт был «Крушовице темное».
Играла музыка, проводились конкурсы, народ гулял, глазел и покупал все, что можно, в общем, все было, как это обычно бывает на подобных мероприятиях.  В тот день мы заработали, кажется, крон 400 – небывалая сумма, чистый рекорд. Меньше всех нам дала группа немецких туристов. Сначала они долго галдели вокруг нас по-немецки и фотографировались, а затем, улыбаясь, бросили в нашу сумку полторы марки мелочью и удалились, гордые своей щедростью. Эти монеты мы пытались потом обменять в банке, но тщетно – банки принимали для обмена только купюры. Зато на часть заработанных в тот день денег мы купили Свете серебряные сережки, и она была счастлива. А если женщина счастлива, мужчинам живется хорошо и беззаботно рядом с ней, это факт.
Через пару дней мы поняли, что наш визит в Карловы Вары подошел к концу, что нам здесь нечего больше делать. С легким сердцем мы отправились на автовокзал, купили билеты до Праги и вскоре уже ехали в автобусе, глядя на проплывающие поля и деревеньки, на голубоватое небо с прозрачными белыми облаками. О чем мы думали? Даже и не знаю, трудно вспомнить сейчас. Думали о том, как нас встретит Прага, об Ирке с Алешем, о том, как глупо, а, главное, бесполезно чего-то ждать от жизни. Ведь жизнь ничего не дает… Вернее, даже не так. Жизнь все время дает, очень много, всегда больше, чем нужно, больше, чем ты можешь взять. Но она дает нечто незнакомое тебе, и уж конечно не то, чего ты можешь от нее ждать. И в этом смысле чуда – ожидаемого и известного – не происходит, потому что ожиданиям твоим никогда не суждено сбыться, и слава Богу. Ты только представь себе жизнь в соответствии с твоими ожиданиями! Это была бы скука смертная, все равно что бесконечный шахматный матч с самим собой. Хорошо, что этого не случается, хорошо, что все происходит волшебно и непонятно, неожиданно и без компромиссов, низкий поклон тебе за это, жизнь.
И все же, все же… Мы так часто грустим о чем-то, о том, что не сбылось, не случилось… Грустим, сами не ведая о чем… О своей беспомощности и безвыборности, о пути, что начертан неизвестно где и неизвестно кем, о том, чего еще не случилось и о том, что обязательно случится… Мы просто привыкли грустить, вот ведь странная штука, а? Что бы нам привыкнуть смеяться и радоваться, или это для нас невозможно?

***
снова едешь в автобусе
из одного города в другой
думаешь о том что опять не случилось того
за чем ехал
не довелось увидеть услышать узнать
одним словом понять что-то важное
после чего все меняется самым чудесным образом
жизнь становится приятной и легкой
облака нежными и пушистыми
а мир дарит тебе любовь и понимание

вот ведь штука
годы идут а ты все бегаешь
за одним и тем же сюжетом из детского сна
хочешь найти отыскать
свое личное право на счастье
мучаешься вопросом
«что же еще мне с собой надо сделать
чтоб наконец получилось?»
каждый раз обливаясь кипятком ужаса оттого
что не вышло
не успел не допел не допрыгнул
и теперь уже не добежать
снова все вокруг подергивается серой пеленой
выдуманного безразличия
которым ты прикрываешь свою безысходность
отчаянье
от которого иначе и не скрыться
только надвинуть кепку поглубже
откинуться в кресле назад и уснуть
надеясь уже никогда не проснуться