Вместо предисловия
Меня зовут Антон. Я познакомился с этим человеком совершенно случайно. Было утро воскресенья; я копался в своём гараже, собираясь выехать с семьёй на дачу. И тут появился Он. Старик, как старик. Голова седая, худощавый, даже слишком, одет чистенько. С ним – маленькая чёрная собачонка, левая лапа белая, глазки умненькие.
– Простите, вы не видели, под соседним контейнером щенилась Лизуха? Такая овчаристая собака чёрной масти с рыжим лицом... Простите, рыжеватой мордахой... Мы вот с Фроськой пришли её проведать и покормить. Лизуха-то бездомная, ей тяжело придётся со щенками...
– А, я знаю, о ком вы говорите! Только дворничиха сказала, что собаку зовут Жуля. Мы её тоже подкармливаем возле своего третьего подъезда.
– Понял. То-то я смотрю, что она часто лежала в тени у третьего подъезда, вроде, кого поджидая. Правда, мне дворничиха говорила, что её зовут Муха... Но это неважно – Муха, или Жуля. Она в прошлом году здесь появилась маленьким щеночком...
– Её кто-то из жильцов выбросил из дома. Так часто бывает, дети приносят в дом собачонку, а родители не знают потом, как от неё избавиться. Жалко, она такая ласковая, приветливая...
– Да, она всегда Фроську радостно встречала и облизывала ей мордашку, из-за чего я и назвал её Лизухой. Да, простите, мы живём с Фроськой вдвоём в первом подъезде этого же дома.
– Так что соседи! Очень приятно. Я – Антон.
– А как по-отчеству?
– По-отчеству не положено, – улыбнулся я. – Мне-то всего тридцать три, рано величать.
– Меня зовут Леонид Иванович, – протянул руку дед, – живу здесь недавно, около полутора лет. Ещё не совсем освоился. Но уже местных собак всех знаю. У меня шиза такая: люблю собак. Мы вот с Фроськой одинокие, мне уже семьдесят, живём в однокомнатной квартирке. Переселились сюда, когда я жену потерял...
– А где раньше жили?
– В районе Ново-Сенной улицы. В самом начале её, в переулке. Там у нас дом был частный, с усадьбой: сад, огород... А ещё раньше – на улице Короленко. В детстве – на Русской Слободке, сейчас это «хвостик» Провиантской улицы.
И рассказывал дед подробности...
Он родился в Житомире и большую часть жизни провёл в нём, хотя и попутешествовал достаточно, знал лучших людей Житомира, дружил с ними...
Потом мы часто встречались. Мне нравилось с ним общаться, его рассказы были удивительны, трагичны и веселы одновременно, более того, они были полны образности, юмора и приключений. Дед был очень открыт, не стеснялся своих слабостей и недостатков. Я всегда попадал под очарование блеска его глаз, передо мной проходили этапы его необыкновенной жизни. «Почему вы не напишете об этом всём?– удивлялся я.– Какие у вас очаровательные стихи, их обязательно надо издать,»– увещевал я его. «Да ну, очаровательные...– отмахивался он.– Все влюблённые идиоты в какое-то время пишут стихи!» «Ну, а о вашей работе, вы же были пионером электромузыкальных инструментов. Это же предмет гордости для нашего Житомира!»
«Что я хочу сказать вам, Антон,– отвечал дед.– Вот у нас здесь недалеко есть улица Б.Тена. Пойдите на эту улицу и опросите сотню прохожих, кто такой Б.Тен и что он сделал замечательного? Вы будете шокированы: никто не знает, кто это и что он изваял. Кто-то (редко) скажет, что это писатель (или поэт), но никто не назовёт его настоящую фамилию. И уж точно, никто не читал его. Кто решил назвать улицу его именем? Не знаю. Я удивлялся: многие в Житомире путают Королёва с Короленко! А вот Владимир Елисеев или Борис Портной – гениальные житомирские художники. Где улица Елисеева или Портного? Её нет, и вряд ли будет, хотя они оба умерли. Вот точно так же ни одна сука в Житомире не знает Леонида Федорчука. Хотя,– дед заулыбался,– я уверен, что наши местные суки: Лизуха, Фроська, Лали хорошо знают меня!»
«Житомир – особый город,– далее вёл он.– В нём нет места для божков. Все житомирцы и житомиряне – особые люди. Им не нужны кумиры. Они не знают, как с ними обращаться, поэтому проще не замечать их. Гордиться кем-то, кроме самого себя, здесь попросту не умеют, это вам не Одесса! Кроме того, я алкаш запойный,– засмеялся он,– хотя и Есенин, и Высоцкий, которых очень люблю, тоже были алкашами. Такова жизнь, но мои шансы на славу заметно скромнее, согласитесь...»
И вот в какой-то момент я решился на непривычный для себя поступок. Я раскопал из хлама на антресолях портативный диктофон, почистил его и наладил. И стал записывать всё, что дед мне рассказывал. А затем вечерами переносил записанное в диктофон на бумагу, сохраняя, по возможности, тексты как можно ближе к оригиналу. Попросил деда повторить некоторые моменты, и очень удивился, что они звучали уже иначе. На моё удивление дед среагировал так: «Когда я рассказываю, я творю. Иначе этот рассказ будет пресным. Но вы, Антон, не обращайте на это внимания, потому что различие моих редакций не есть попрание правды. Кроме того, наша память никогда не сохраняет информацию в первозданном виде, что поделаешь. Знаете, иногда небольшая доля вымысла только улучшает художественное повествование. А потому плюньте и слушайте дальше!» Ну что тут скажешь?
Таким образом рождалась книга, которую вы держите в руках. Автор у неё, исключая это (моё) предисловие и вынужденные диалоги, один – Леонид Иванович Федорчук или fedo, как он светится в Интернете. Так что, желаю вам, читатель, получить такое же удовольствие, какое получал я, но уже без моего адского труда переноса текстов с диктофона. Любите жизнь, собак, женщин и работу так, как это делал автор, ваш, уважаемый мною, земляк – Федо.
...А Лизуха в тот день прибежала, повиляла мне хвостом, облизала Фроську, приласкалась к деду, поела требухи, что он принес. И жизнь продолжалась...
Фактическая справка: Борис Тен, переводчик, поэт (настоящее имя Николай Васильевич Хомичевский (1897–1982).Бористен – античное наименование Днепра (точнее, Борисфен). Хорошие переводы на украинский «Илиады» и «Одиссеи» Гомера. Стихи. Улица Бориса Тена, где он жил, называлась ранее Кашперовской, Сталинградской, ХХII партсъезда.
Свидетельство о публикации №210092700482