Визит к Минотавру

Началось всё с малости… Эта самая малость в виде горстки карандашных опилок сейчас лежит прямо на полу. Рядом лежат листы для рисования. Подозрительно спокойным и даже тихим голосом ты обратился к нашей старшей дочке. Не услышав отзывов, а потом, наконец, добившись отклика, в котором было лишь раздражение и досада, ты взорвался. Тебя  кажется буквально разорвали, сдерживаемые эмоции. Ты сгреб в охапку листы бумаги и понесся выбрасывать их, заодно ты хватал всё, что видел у себя на пути детского: игрушки, принадлежности для рисования, всё что так нужно детям и всё что мешает взрослым. Дети плачут, мама причитает, я смеюсь, это похоже на сумасшедший дом. Мне правда пришла в голову шальная мысль: закрыть от тебя дверь, когда ты вынесся на лестничную площадку к мусоропроводу, но ты был похож на разъяренного вепря, и хлипкая дверь сейчас для тебя – не преграда. Ты выбросил всю бумагу, всю… И как им теперь рисовать? Мне досадно, ведь только недавно эту бумагу детям принесла именно я. Начинаю потихоньку что-то вставлять против, потихоньку, потому что ты сейчас – зверь. Ты уже не выносишься на лестничную клетку, ты продолжаешь в остервенении швырять в мусорную корзину, стоящую в коридоре, детские игрушки. Меня хватает только на то, чтобы устало подбирать их. Дети ревут, игрушки из киндер-сюрпризов рассыпаны, у некоторых кукол отлетели детальки, но я упрямо всё подбираю. Я уже не молчу и не смеюсь, я устала от этой фантасмагории. Когда же всё это закончится…
В твоей комнате – тихо, ты закрыл дверь и не подаешь признаков жизни. Войти сейчас туда подобно визиту к Минотавру. Дети тоже притихли, из потерь – только бумага для рисования, всё остальное я водрузила на письменный стол в их комнате. Они просят меня остаться ночевать в их комнате, но я не могу, у меня – еще дело… Я обнимаю их, и утешаю, не забывая при этом попрекнуть старшую дочку в том, что ее тоже бывает, одолевают вот такие же приступы гнева. Говоря это, кажется, мой голос дрогнул, не нравится мне сталкиваться со стихией, я не боюсь с ней бороться, просто много сил уходит ее преодолевать. Я – не гладиатор, чтобы укрощать льва. Если ты – человек, ты обязан говорить, чтобы тебя поняли.
А еще я боюсь плохо думать о тебе, мне давно думается, что моя мысль – материальна. Я умею, что называется ворожить через мысль. А потом, если что я буду виновата, да?! Я боюсь будить в себе зло, я боюсь разбудить в себе спящую собаку… Я открыла к тебе дверь, свет выключен, ты лежишь на диване и кажется, что ты спишь. Но я почему-то знаю, что это не так. Мне думается, что после такого возникает чувство вины, оно просто обязано появиться, во всяком случае, у меня точно появилось бы. Таких приступов гнева во мне, наверное, никогда не было, но вот чувства вины – через край. Сейчас я боюсь думать о тебе плохо, почему-то боюсь. И меня опять понесло на любовь, я опять говорю тебе о любви. Когда я не знаю, что делать, только это приходит в голову. Ты молчишь, и извиняться за гнев явно не хочешь. Этот эксцесс связан, оказывается с твоим представлением приучения к порядку. Вот, остолоп!  Мне не спиться, хотя до этой истории я кажется, умирала от желания лечь и уснуть. Сажусь немного посмотреть Интернет, вдруг из меня полились слова, адресованные тебе, завтра я с детьми ухожу. Почему-то именно желание уйти, быть от тебя подальше пришло в голову. А может быть, во мне проснулся инстинкт материнства, выражающийся в желании: спрятать своих детей от опасности? Давно замечала, если что-то угрожает детям, тогда во мне просыпается именно: «мои» дети, если они бедокурят, то дети уже – только «твои».  В эту ночь, по-моему, не спал никто, слишком ярко громыхал Вепрь. И как потом оказалось, все они боялись за меня, они и, правда, тот поход к тебе восприняли как визит к Минотавру. Но, вообще, ты – поддонок и гад, и подонок именно с двумя буквами «Д», от силы презрения, так произносит мой свекор в некоторых ситуациях, и мне это понравилось, поэтому и подхватила. Мне жаль тебя конечно, и в такой ситуации особенно, но детей мне жальче больше, они сторона сейчас – слабая.
Я не бросала те слова в воздух, я именно так и сделала бы, но пришло утро, ты разбудил меня со словами, что нам пора ехать, я молча встала и стала собираться, у нас – действительно дело, и надо его сделать. За временем прошедшем в дороге твой гнев как-то немного стерся, впечатления от него поугасли, а ты всё молчишь и молчишь по этому поводу, и извиняться не собираешься.
Пришло письмо от подруги, у нее происходит, по-моему, тоже самое, только она уже намерена уходить. Я бросилась убеждать ее не делать этого, упирая на то, что с этими людьми мы прошли край и они тогда поддержали нас, они были с нами до конца. И вообще: коней на переправе не меняют. Не знаю, услышала она меня или нет, но, кажется, это было ей неприятно, я почему-то не поддержала ее в своем решении. Да, не поддерживаю! Каждый имеет право на ошибку, вот и они могут ошибаться. Когда мы болели, мы молчали, а сейчас, что? К нам пришло спасение, чтобы сделать выбор в сторону зла? Не согласна! Сейчас мы будем молчать уже осознанно, а не от слабости, мы – с теми, кто не предавал нас в самый тяжелый момент жизни, мы – с теми, кто нас по-настоящему любит. Правда, моя дорогая?!