Мореплаватель и олигарх

Мореплаватель У. вышел в море на рассвете 15 сентября 19… года из тихой питерской гавани. Его яхту, оснащенное по последнему слову, сокровище, на которое он копил много лет, не доедая, не допивая, обделяя жену и детей красивой одеждой и подарками, провожали с холодного пирса домочадцы, собака Дымок и сосед, который хотел занять у У. денег на опохмел. Ради этого и встал в пять, тащился на морось пристани, потому что знал – ни один моряк перед путешествием не откажет – почтет дурным знаком. У. денег дал, крепко обнял провожающих, не разбирая, кто свой, кто чужой, и скрылся за горизонтом.

Сначала он плыл знакомыми местами, причаливал часто, в портах проверял яхту, боясь, что в ответственный момент откажет малюсенькая деталь, и путешествие, которого он ждал всю жизнь, а было ему сорок, по-глупому сорвется. Однако постепенно перестал бояться – не зря выверял со шведом-корабелом каждую мелочь – и постепенно города-порты остались далеко позади, а его вынесло в открытый океан. Из средств связи  была портативная рация, которая искажала голоса близких до неузнаваемости, и, чем дальше он был от земли, тем слабее становился сигнал. Постепенно мореплаватель У. стал звонить домой реже – слишком завораживали его огромные синие просторы. Он был жилист и крепок, поэтому еды требовалось немного, да зачастую он за повседневными заботами забывал поесть – все плыл и плыл, иногда встречая  огромные океанские лайнеры, от которых У. спешил скрыться, потому что не любил толчеи. Он достаточно настрадался от нее на улицах родного города.

Олигарх Ф. ворочал миллиардами, пока его не посадили. На олигарха ему мешало быть похожим наречие «слишком» – слишком интеллигентное лицо, слишком умные глаза, слишком большая неприязнь к золотым цацкам, слишком напускная скромность. Вместо престижного штучного автомобиля он довольствовался вполне экономичной «Хондой», без шофера, но держался в ней так, что «Бентли» и «Лимузины» почтительно пропускали его вперед. Слабо верится, что кто-то мог давно точить большой зуб на этого милого, семейного, не скандального человека, но так бывает, как пишут в газетах среди «акул большого бизнеса» - раз – и Ф. уже за решеткой. Он сам не ожидал такого поворота событий и публично, в присутствии прессы сделал заявление, что отправляется инспектировать на личном самолете свои северные предприятия, усердно который год высасывающие нефть из российских недр. И тут же, устыдившись богатства, сунул под блеск фотовспышек представителю общественности чек для детского дома на 500 тысяч рублей. С тем и улетел. Летал неделю, проверял отчетность, уволил пару нечестных управляющих. В последний раз перед прилетом в Москву приземлился на дозаправку в Уфе. Тут его уже ждали – с наручниками и автоматами, и, хотя Ф. интеллигентно отводил руку в черной перчатке, тянущуюся, чтобы проводить в казенный черный «Мерседес»- прямой потомок «ворона», рука в конце концов, как существо, наделенное самостоятельной жизнью, не выдержала, довольно грубо схватила Ф. за обшлаг дорогого пальто и больно дернула. Ф. как во сне дал надеть наручники, взобрался на заднее сидение мерина, рядом с большим человеком в штатском, с другой стороны его тут же заблокировал аналогичных размеров молодец, и был препровожден в местное СИЗО. Из уважения к его социальному статусу, олигарху выделили отдельную камору с умывальником в углу. Через два дня после оформления необходимых бумаг, его отправили в Москву.

Мореплаватель У. плыл уже несколько месяцев. Он отключил рацию, чтобы она не мешала ему созерцать красоты океана, потому что только здесь он понял, что смысл его жизни  в этих штормовых волнах, в шуме брызг, редких криках чаек, свидетельствующих о близости земли. Он шел под парусами, изредка сверяясь по навигационным картам, с той лишь целью, чтобы не случайно не наскочить на материк или остров. Там он будет беспомощен. Здесь он у себя дома. Неожиданно У. обнаружил, что целиком и полностью принадлежит этой дикой стихии. Он стал похож на Нептуна, отрастив за несколько месяцев густую бороду и патлы, которые мыл исключительно морской водой. От этого они сделались густые и жесткие, и – о чудо – постепенно исчезала лысина, нагло протолкавшаяся сквозь шевелюру  в ненавистном КБ. У. помолодел лет на пятнадцать и чувствовал себя двадцатипятилетним мальчишкой, бросающим вызов Океану. Он все реже задумывался о том, как поживает его семья, и последним слабым воспоминанием стал пес Дымок, благодарно виляющий с пристани – рваная точка, стремящаяся контуром хвоста к запятой. Несколько раз на просторах океана его настигал шторм, и утром приходилось чинить порванные паруса, но такая работа была мореплавателю в несказанную радость. Питался он пойманной рыбой – ловил на острогу прямо в океане, привязывая себя веревкой к паруснику, чтобы не унесло течением. Сначала готовил, потом баллонный газ иссяк, и У. долго дрейфовал рядом с обитаемым островом, хотел пересилить себя и пополнить запасы топлива. (один раз он уже останавливался на другом конце земли – загрузил на борт несколько чудовищного размера канистр с пресной водой – их тоже по его просьбе сконструировал швед), но не смог и, дав радиосигнал на берег о том, чтобы его не ждали, ринулся подальше от зараженного мазутом и нечистотами берегового шельфа – и тут же почувствовал, как на него нисходит спокойствие, граничащее с благодатью. Рыбу он научился есть, не злоупотребляя солью, чтобы не превышать дневной лимит воды. Все же несколько раз он разговаривал с женой, но ее разговоры очень быстро утомляли – в несколько предложений она пыталась втиснуть миллионобитный объем информации – от ветрянки сына Саша до туалета Дымка (жидко). На вопросы-скороговорки, вроде «кактамувасвокеанемноголирыбынеболеешьлияхтацела?» отвечал убедительным хмыканьем. Жена удовлетворялась малым, ей нужно было просто слышать его голос. А У. с каждым днем потихоньку забывал о тех, кто ждал его на земле.

Олигарх Ф. отнесся к аресту спокойно. Ежедневно на Крайнем Севере  трудолюбивые «журавли» высасывали для него тысячи баррелей нефти, исчисляемые астрономическими суммами. Никто не говорил об этом вслух, но все знали, что это Ф. фактически определяет стоимость нефти на товарно-сырьевой бирже, а телевизора «Юность», который приволокли к нему в камору, Ф. вообще никогда в глаза не видел, и он был для него как будто оживший мамонт из Исторического музея. Сколько бы Ф. не крутил антенну, экран телевизора упорно показывал пургу в Ямало-Ненецком округе, сквозь которую просвечивали силуэты людей, так что телевизор Ф. не смотрел, а слушал. Про него передавали часто, и, что смущало, прогнозы были неутешительными. В первые дни говорили о его аресте, просто как о факте – бусинке в низке ежедневных текущих событий: мол,  взяли олигарха Ф. За сообщением следовала информация о том, что вот уже полгода знаменитый мореплаватель У. не выходит на связь. Есть подозрения, что он погиб, но на днях из дальнего порта в Новой Зеландии пришло сообщение, что У. заходил туда для осмотра яхты и пополнения запасов пресной воды. Потом говорили о таянии шельфовых ледников в Антарктиде, глобальном изменении климата, землетрясении в Иране и так далее. Через неделю в сводках о его аресте стала проскальзывать негативная информация, что активно не понравилось Ф. Говорилось, что он присвоил себе государственную собственность, не платил налоги и обманом завладел нефтяными скважинами. Еще через неделю из информационных сообщений выяснилось, что Ф. на досуге промышлял убийством людей. Дело принимало очень плохой оборот, и Ф.,поначалу воспринявший арест как приключение, чуть ли не как подарок друзей-экстремалов, ради забавы подстроивших камеру, парашу и плохо работающий ТВ (Ф. даже иногда ждал, что дверь откроется, и они с коньяком и дорогим шоколадом кинутся поздравлять его…ну, предположим, с годовщииной открытия Пуровского месторождения нефти.), стал напрягаться. Наконец, по словам диктора, семья Ф. определилась с адвокатом – носатым нетопырем, про которого говорили, что он из ж… клиента вытащит, не запачкав рук, и который брал за услуги посредничества между законом и заключенным бешеные бабки. Общаться с ним считалась за честь. В тот же вечер нетопырь пожаловал к Ф., и они имели беседу, после которой Ф. вернулся в камеру ни жив, ни мертв. Он долго лежал на продавленной кровати, застеленной застиранным серым бельем, и с каждой минутой тоскливые мысли все больше овладевали его помраченным сознанием. Нетопырь рассказал, что какая-то падла наклепала на него донос Самому, и тот решил сделать из милейшего олигарха козла отпущения, устроить ему принудительную порку. Увы, месторождений было уже не вернуть – ими теперь распоряжался его заместитель и бывший друг, который уже оформлял сделку продажи контрольного пакета акций за бесценок государственной компании, как не вернуть честного имени – по всем государственным каналам его заклеймили как преступника и отъявленного мерзавца. Нет, конечно, осталось еще кое-что в оффшорах и за границей, но, судя по вакханалии в прессе, и рвению прокурорских шавок, скоро Ф. лишится и этого. Но даже не это приводило олигарха в уныние. В короткой беседе нетопырь поведал, что дан приказ после показательного процесса во что бы то ни стало Ф. посадить. И надолго. Лет на двадцать, чтобы тот вышел из тюрьмы старым, больным зэком с мизерной пенсией. Ровесники будут презирать его бедность, кичиться машинами, дачами, отдельными жилплощадями с центральным отоплением, а внуки (если они объявятся, эти внуки – нетопырь сказал, что жена уже подала на развод) станут говорить, усаживаясь на колени: «Деда, расскажи, как у тебя было много-много денег».

Ф. заметался по кровати, вскочил, забегал, как зверь, из угла в угол. На шум глухо звякнул засов, и в двери открылось маленькое слуховое окно. «Ты чего? – весело спросил молодой тюремщик. – Плохо, что ль? Принести, может, таблетку какую, от головы там, ты не стесняйся, говори. Ты до суда нам живым нужен». Очень весело. «Ты мне бумагу принеси, - засипел в окошко Ф. так, что парень отшатнулся. – Я написать хочу. Чистосердечно». «Ладно, ладно, - закивал охранник. – Завтра начальство придет – даст». «Мне сейчас надо! Сейчас, понимаешь! И ручку». «Не положено». «Дай, милый! -  взмолился Ф. и от бессилия опустился на колени. – Мне просто написать. Просто написать».

Мореплаватель У. очень удачно заправился пресной водой в Новой Зеландии, и теперь в прекрасном расположении духа плыл по океану. Навигационные карты он выкинул, подумывал то же сделать и с компасом. В какой-то момент своего путешествия У. понял, что приборы ему не нужны – он может чувствовать океан так, как чувствует мать своего новорожденного ребенка, без слов, заболел ли у него животик, режется ли зубик, описался ли младенец – она всегда знает, что с ним, а кто ей об этом сообщает, неизвестно. Теперь он за несколько дней, по особенной ломоте в костях чувствовал непогоду, по полету птиц понимал, в какой части света находится. У. перетекал из океана в океан, как маленькая пробка в сообщающихся сосудах – свободно и безбоязненно. Много раз он встречался с торговыми, транспортными и пассажирскими судами, но, как и прежде спешил отойти от них на безопасное расстояние. Теперь он все больше напоминал Робинзона на необитаемом острове с той только разницей, что его убежище было плавучим, и еды вдосталь. Мореплаватель У. (конечно, если не было урагана и не приходилось с риском для жизни день и ночь бороться с огромными волнами) выработал такой распорядок дня: утром он обязательно делал зарядку – отжимания, приседания, упражнения на укрепление мышц, затем минут сорок плавал, привязав себя прочной веревкой к яхте, в океанской воде. После водных процедур наступало время завтрака – обычно это была сырая или слабосоленая рыба, реже – морские птицы – они были невкусные, их приходилось сначала долго ощипывать, а потом то, что оставалось, долго вялить, или тушить. Останавливаясь на несколько часов в порту, У. вменил в обязанность брать на борт такое количество полуфабрикатов, чтобы под их тяжестью ватерлиния чуть не захлебывалась, так что все большее ее возвышение над уровнем моря, свидетельствовало о скором выходе на землю.  Обычно он запасался  галетами, сахарным песком, консервами, чаем, растворимым кофе. По утрам – до и после завтрака, У.пил кофе, как, бывало, по утрам, когда он работал в КБ. Только тогда приходилось делать это быстро, проливая воду на стол, рубашку и галстук, обжигаясь и чертыхаясь. Здесь он превратил кофепитие в священный акт, вроде поклонения божеству. Воду  кипятил в специально сооруженном на палубе, надежно укрытом от непогоды мангале – запас дров тоже имелся, хотя из-за их вечного недостатка, приходилось ограничивать себя и использовать огонь лишь для приготовления утреннего напитка. В принципе, ему хватало – к сырой рыбе он привык, хотя от нее в дерьме мореплавателя появились неприятные белые черви. У подумал, что в следующий раз, когда зайдет в порт, обратится к доктору, хотя паразиты не слишком донимали его,  избавление от них он относил к атавизмам цивилизации. Рацию У. в конце концов тоже выбросил. Он решил, что если настигнет смерть, то пусть она будет похожа на шторм, поглотит, перемелет свинцовыми коронками волн под седыми усами бурунов, переварит и испражнится тем, что осталось на пустынный берег, где его кости будет полировать прибой много тысяч лет. Умирать под прицелом родственников и медсестер, писать в утку, не мочь двинуть ни единым вялым членом, тихо вонять и разлагаться заживо, было как-то противно. Самому с собой говорить тоже не хотелось. Постепенно У. стал забывать многие слова, его глоссарий сократился до сотни-другой узкоспециальных терминов, слов, обозначающих жизненно необходимые вещи: «вода, огонь, рыба, кофе, птица, ураган, шторм, север, юг, восток, запад» и пр.

«Господин Президент, уважаемое правительство! Россияне! Много лет наша компания трудится на благо российского бизнеса. Нами уплачено в казну около 10 миллиардов долларов налогов, почти 50 миллиардов вложено в  благотворительные программы. Мы первыми в отечественной деловой практике последовательно реализовали принципы финансовой прозрачности и социально ответственного ведения бизнеса. Внедрили международные стандарты корпоративного управления. Смогли добиться безоговорочного признания на российском и мировом рынках. Мы создали самую эффективную компанию в стране. В связи с этим мне хочется принести извинения  контролирующим органам за возможные просчеты руководства  компании. К таким последствиям привел излишний либерализм в отношениях внутри компании и нежелание последовательно выполнять наказы государства. Сейчас, справедливо находясь в местах заключения, расплачиваясь за ошибки, мне бы хотелось попросить государство принять нашу компанию во внешнее управление. Необходимо несколько тщательных проверок, которые в полной мере выявят недостатки и скорректируют деятельность компании. Я отказываюсь от контрольного пакета акций и прошу только об освобождении, поскольку признаю все свои ошибки. Простите меня, если сможете. Ф». Конец получился некрасивый и вялый, как у человека, растратившего с годами мужскую силу, но Ф., несколько раз перечитав послание, решил оставить все, как есть. Такая старческая беспомощность у него самого вызывала умиление и жалость, и, он надеялся, что вызовет аналогичные чувства у Того Одного, Кому это письмо было на самом деле адресовано. На следующий день он передал послание нетопырю, и, хотя тот был здорово недоволен такой инициативой, настоял на том, чтобы письмо проникло в газеты. В ответ нетопырь, небрежно положив бумагу в карман пиджака, рассказал о том, как арестовываются активы его компании, и, между прочим, намекнул, что скоро  нечем будет платить дорогим защитникам. Ф. намек понял и сообщил, пряча глаза, о том, что имеются, так сказать, и небольшие личные сбережения, в основном в драгоценностях и золоте, их в случае крайней необходимости можно будет изъять, образно выражаясь, из кубышки. Нетопырь оживился и, чтобы Ф. не сомневался в его верности, принялся рассказывать о том, что ученые обнаружили неподалеку от земли странное новообразование, сродни космической раковой опухоли. Эта штука не подпадала ни под один известный науке объект, к ней уже послали зонд, чтобы отщипнуть и доставить на исследование
какую-то квазичастицу. Об этом говорят уже целую неделю. «Ты мне скажи лучше, - перебил его Ф. – скоро суд?». Нетопырь насупился и пробормотал, что, мол, сделает все возможное, и на том откланялся. По «радиотелевизору» сегодня фигурировали три новости. Первая – о том, что мореплаватель У. давно не выходит на связь, и, возможно, заблудился в просторах мирового океана. В связи с этим зрителям предалагался опрос общественного мнения на тему: стоит ли посылать подмогу. Вторая – о том, что зонд наконец – то вернулся и принес с собой частицы антиматерии с поверхности «космической опухоли» и третья – об олигархе Ф., который продолжает расплачиваться за злодеяния. Ф. узнал, что содеянное исчисляется тремя сотнями томов уголовного дела, и ужаснулся – неужели он нагрешил в таких библейских масштабах. Он лег спать и всю ночь видел во сне народный гнев, который, как говорили (и, вероятно, показывали) по ТВ, вырвало на улицы города болезненной кровавой пеной.

Мореплаватель У., казалось, потерялся окончательно. Последний раз его видели в порту  одного из островов Новой Гвинеи. Вот как описывала его появление заметка в местном интернет-издании. «Ранним утром, когда просыпаются лишь одни чайки, ко второму причалу пришвартовалась яхта. Некогда она была величавой и красивой, ее белоснежные борта украшало имя  девушки, которая много лет ждала на берегу прекрасного принца. Яхта эта стала в далекой снежной стране символом веры, надежды и любви. Но сейчас судно представляет собой зрелище одновременно уродливое и жалкое. Краска изъедена соленой водой, так что невозможно разобрать ни названия, ни ватерлинии, ни других опознавательных знаков. Почти все население острова сбежалось в то утро смотреть на причалившую яхту, потому что ее капитан – это человек, ставший символом. Символом мужества, отваги и стойкости, символом непобедимости и непокорности слепой стихии. Люди рукоплескали и пели, девушки несли букеты цветов, юноши трепетали при мысли, что герой всей Земли причалил именно к нашему острову. Мореплаватель оказался маленьким тщедушным человеком с недлинной (видно, что он регулярно стрижет ее до определенной длины) бородой. Одет он в шорты и выцветшую, как его глаза, майку. Не обращая внимания на людей, он сошел на берег и сразу направился к начальнику порта, с которым в стороне от толпы, долго объяснялся жестами.
Через несколько часов, которые мореплаватель У. провел на борту яхты, не желая выйти к людям. Ему доставили груз – ящики с провиантом, запас топлива и пресной воды, и уже вечером он вновь ушел в открытый океан, чтобы появится много месяцев спустя в ином уголке земли».

С тех пор, как У. отплыл из родного города, прошло три года. Его сын подрос и стал сумрачным тихим подростком. Он почти не помнил отца. Начала забывать его и жена. Недавно она познакомилась с хорошим человеком, который звал сына «сын» и водил их в зоопарк, пить газировку и есть мороженое. Последний, кто отчетливо хранил в памяти образ мореплавателя, был Дымок, но он умер, и супруга У. в некоторые бессонные ночи уже сомневалась о существовании мореплавателя, когда-то бывшего инженером на городском предприятии и ее мужем. Ей казалось, что никакого У. не было, а в заметках в Интернете, гласивших, что его видели то тут, то там, она винила головотяпов-журналистов, к которым сама имела косвенное отношение (она работала корректором в газете),  за неимением хорошо прожаренных тем лакомившихся полусырыми слухами, из которых легенда о мореплавателе У. слыла самой беспроигрышной в силу своей недоказуемости.
 
Олигарх Ф. привык. Привык к тому, что при пробуждении он не видит больше лепного потолка своей загородной резиденции, не начинает день с просмотра бизнес-новостей и ответов, а значит в полном смысле слова могущие именоваться таковыми. Каждый день он спрашивал повзрослевшего и заматеревшего в бесконечном дозоре Петра, которого считал почти сыном, когда же принесут дело, на что Петр, он, кстати, очень хорошо относился к заключенному олигарху, отвечал, что про это ему ничего не известно, но, как только его ушей коснется хотя бы малая информация, он тут же передаст ее Ф. Но проходили дни, ночи застревали в решетках камеры и до самого полдня не могли протиснуться на волю сквозь узкие прутья, еле успевая улизнуть до начала вечера, а новостей, если не считать коротких сообщений, исторгаемых «Юностью» в противоположном от параши углу, не было никаких. Теперь новости касались в основном поведения той самой космической опухоли, которой три года назад никто не придал значения – к ней слетали, взяли на биопсию анализ вещества и забыли. Но, как и полагается злокачесчтвенному новообразованию, космическая дрянь не рассосалась, а наливалась вредоносными соками и упорно прибавляла в весе, да так, что уже почти подобралась к Солнцу. Обеспокоенные ученые боялись, что через некоторое время этот ниоткуда взявшийся монстр, начнет сжирать и нашу галактику, но это были пока еще робкие предположения. В большинстве своем астрономы давали оптимистические прогнозы, что, мол, рассосется само, но олигарх Ф.в своих четырех бетонных стенах, ослепший, как телевизор, усиленно в последнее время взращивающий зоркое третье око, понимал, что от этой штуки ничего хорошего ждать не приходится. Это была интуитивная догадка, которую в тот же вечер Ф. оформил в виде очередного письма в издание. Олигарх чувствовал себя пророком (справедливо рассудив, что если о нем самом написано почти шесть тысяч книг, его принадлежность к высшей касте неоспорима), и в припадке медитативного просветелния, все быстрее водил карандашом по бумаге, описывая чудовищность глобального катаклизма, который может наслать на Землю неизвестная доселе антиматерия. Ф. подробно описывал, как в начале океаны выйдут из берегов, небо заволочет плотной пеленой, на земле возникнут доселе неведомые виды насекомых-мутантов, которые сожрут сначала растительность, а потом примутся и за людей. И закончится все это, как писал Ф., тем, что из огромного океана, который, наконец, поглотит сушу, выйдет странное существо, которое так долго жило в воде, что отвыкло от земной тверди, и с появлением этого существа кончится исчисление времен, и наступит новая эра. Петр сказал, что письмо опубликовали.


Где-то на северо-западе небо озарилось странным красноватым пламенем. Обостренным за много лет чувством Океана мореплаватель У. понял, что сполох лижет восточную Европу, однако, понять его происхождения не мог. Было похоже на рисунок в старом советском учебнике из главы о ядерных испытаниях западных империй – фотограф издалека подобрался к полигону, как казалось исключительно для того, чтобы с риском для жизни показать горячее смертоносное марево. Может в реальности это было вовсе не фото ядерного взрыва, но на детей производило грандиозное и пугающее впечатление. Несколько минут марево колебалось над горизонтом, потом весь мир пришел в прежнее сонно-умиротворенное состояние. В Индийском океане был чудесный вечер. Мореплаватель У. почесал голое пузо и продолжал смотреть в истошно синее небо. Казалось, ничто не могло отвлечь его от созерцания просвечивающих сквозь закат космических глубин. Однако через некоторое время доски его яхты заскрипели и показалось, что судно, подобно самолету, падает в воздушную яму. Вода под днищем резко расступилась, как будто океан ошеломило страшной болью, которая не смогла исторгнуть из груди древнего гиганта ни стона, но от материка до материка выгнула его спину и скрутила бурунами неизлечимого отчаяния. У. подбросило, и он с высоты нескольких метров рухнул вниз, на палубу, но прежде, чем успел что-то сообразить, его накрыло второй мощной волной. Как и прежде, когда доводилось попадать в шторм, У. сгруппировался и рванул в рубку. По счастью паруса были убраны, и ему оставалось только, напрягая похожие на веревки мышцы, крутить штурвал и умело лавировать среди волн. Борьба человека и стихии продолжалась минут десять, а потом, к удивлению У., за время проведенное в одной купели с океаном  повидавшему многое, все кончилось. Нежданный ураган унесся, оставив на поверхности  грязь и дохлую рыбу. Тонны дохлой рыбы. Среди привычных экземпляров попадались чудные и странные твари с огромными глазами, раскоряченные и серые. У. понял, что необычное цунами вывернуло Океан наизнанку, и сейчас он видит то, что раньше могли созерцать только исследователи глубин. Однако каковы же должны быть разрушения на суше, подумал У., и ему впервые за эти три года захотелось связаться с землей и предупредить о грядущей опасности. Подосадовав про себя, что избавился от рации, У. все-таки решил повернуть к земле – внутри него образовался комок,  мешавший спокойному существованию, несмотря на то, что небо было безоблачно, солнце, как и всегда в это время в этих широтах палило, а запасов пищи и воды с лихвой хватало еще на полгода. Вечер следующего дня он провел в раздумьях, сидя на корточках на палубе и чертя пальцем на выдубленных досках одному ему ведомые кабалистические знаки. Несколько часов, пока безудержно пылал над Индийским океаном закат, его голову терзали обрывки мыслей, фраз, чувств, некогда присущие ему, как представителю хомо сапиенс – все, что он мог на данный момент вспомнить. И еще была страшная тоска по родине и земле. Мореплаватель У. включил свои внутренние навигационные приборы, что помогают птицам находить за многие тысячи километров дом, и уверенно направил «Ассоль» на норд-вест, к ближайшей обитаемой суше.

Тряхнуло сильно. Некоторое время олигарх Ф., задремавший после обеда, лежал в изрешеченном свете камеры и пялился в знакомую трещину в бетоне. Через несколько минут он уверился, что толчок всего лишь приснился, когда стены узилища сотряслись во второй раз. «Землетрясение», - с ужасом подумал олигарх Ф. – «В Москве?» – иронично поинтересовался голос здравого смысла. «Ну, тогда какой-нибудь карстовый разлом. В Москве такое ведь бывает?» - уже спокойнее подумал он. «Бывает», - согласился здравый смысл. Он был жив, и это главное. Значит скоро придут люди, охранник Петр выпустит его (временно) и препроводит в другое, безопасное, место. Олигарх Ф. немного успокоился и решил немного поработать. Несколько дней назад он задумал писать книгу о своей жизни и теперь в день «делал» не меньше десяти страниц. Но только он сел на кровати, тряхнуло в третий раз. Ф., подобно левитирующему магу, оторвался от продавленной решетки, некоторую долю секунды висел в воздухе, а потом упал на пол. Потер копчик, поднялся и поковылял к окну, но решетка была высоко, и он ничего не увидел, кроме привычных  квадратов неба. По крайней мере, небо было на месте, остальное должны были объяснить пришедшие на помощь люди. В ожидании их  Ф. включил «Юность». Первый канал, основной источник новостей олигарха, испускал лишь неприличные звуки, второй вообще молчал, он понял, что из-за этих подземных толчков временно вышел из строя передатчик, и стал ждать Петра. Наступил вечер, но никто не позвал его на ужин, ни разу не лязгнул тяжелый дверной засов. Ему даже показалось, что привычный гул СИЗО за стенами его персональной камеры тоже затих. От мистических переживаний и физического голода третий глаз перестал подавать признаки жизни. Впервые за много лет его пребывания в изоляторе молчал и телевизор, пурга в Ямало-Ненецком округе стала такой густой и беспросветной, что сквозь нее не пробивались даже звуки. Олигарх Ф. решил ждать, тем более, что  небо, поменявшее к вечеру заливку с синего на радикально-черный цвет, придавало ему уверенности, что, возможно, проблемы всего лишь у одного него, а это ничто по сравнению со всеобщим благоденствием вне этих стен. Свое положение узника он воспринимал, как нечто понятное, легко вписывающееся в логику судьбы, как часть этого мира, если хотите. Некоторое время назад он выстроил собственную теорию, что без него, сидящего в СИЗО много лет и даже толком не знающего, в чем его обвиняют, не было бы этого мира, и некоторые жизненные процессы попросту застопорились бы, законсервировались в своем бытии, так и не произойдя. А это значит, он, олигарх Ф., будет сидеть столько, сколько сочтет нужным гособвинение. Такая мысль заставила его уютно свернуться калачиком на продавленной проволочной сетке кровати, закрыться жестким одеялом (и даже, как в детстве подоткнуть его под бока) и крепко уснуть.

Голод – вот первое, что он почувствовал при пробуждении. В решетчатое окно светило солнце, но Ф. не мог определить, какой сейчас час.  Время он определял по четкому расписанию новостных телепрограмм. Он соскользнул с кровати, шлепками босых ног разбудив холод камеры, пощелкал кнопками телевизора. Как и вчера на него обрушились тонны «снега», и, если бы был настоящим, должен бы уже совсем завалить Останкино. У желудка были свои, отлаженные с годами биологические часы. Признаки голода он начинал подавать в 8, 13 и 17 часов, и, судя по недовольному урчанию, было где-то около 10. Петр не приходил. Олигарх Ф. походил по камере, пососал палец, чтобы унять голод, сгрыз ноготь, с отвращением выплюнул, постучал в дверь сначала тихо, потом все громче и громче, но звук его крепких кулаков о железную обшивку был, казалось, единственными на всей земле.

Мореплаватель У. плыл по направлению к Индии пять дней. В этом не было ничего особенного, однако что-то его постоянно нервировало, не давая адекватно оценить обстановку. На всем пути попадалась дохлая рыба, плавать в океане из-за нее было противно, и У. заменил ежеутренний променад в океане отжиманием на кулаках. Под палящим солнцем рыба разлагалась и воняла, этот запах нагонял на него тоску, и  самое пекло мореплаватель предпочитал пересидеть внутри яхты – там, по крайней мере, было прохладно. Был полный штиль, и мореплаватель безжалостно расходовал остатки топлива, останавливаясь только на ночной привал, в течение которого яхта почти оставалась на месте, поскрипывая и тихонько разминая бока, как большой поплавок в ленивой реке. Он плыл на северо-запад с неведомым доселе остервенением и опомнился только когда понял, что плывет уже десятый день. Внутренние навигационные приборы не могли обмануть его – яхта шла точно по направлению к земле, но, если даже случилось что-то непредвиденное – он заболел, отклонился от курса, ошибся – рано или поздно, он должен был увидеть хотя бы необитаемый остров, хотя бы круизный лайнер, хотя бы рыбацкое судно, или буровую установку. Даже чайки покинули этот расплавленный под палящим солнцем океан, только зловонный запах рыбы преследовал теперь У. днем и ночью. На пятнадцатые сутки закончилось топливо. Штиль по-прежнему не давал его судну передвигаться самостоятельно. Некоторое время У. предавался размышлениям, и принял, как он полагал, единственное правильное решение. Собрав некоторый провиант и как можно больше пресной воды, он залез в надувную шлюпку и погреб в сторону предполагаемой земли. Прошло еще много дней, он перестал их считать. Воду и галеты У. старался расходовать крайне экономно, но вскоре еда, что естественно, подошла к концу, и вместе с ней кончился его оптимизм и жизненные силы. У. не мог поверить своим глазам – за долгие недели он не встретил ни одного признака жизни. Там, где должны быть континенты, страны, горы, леса был только мертвый безжизненный океан, напоминавший  раскаленную в мареве солнца пустыню. Один раз он видел мираж – большой город. Тогда он задохнулся от счастья, изнемогая поплыл к нему, но через несколько часов понял, что жестоко обманут Фата-Мораганой. Майку мореплаватель У. разорвал, чтобы сделать панаму, штаны под воздействием пота и соленых брызг превратились в рубище, борода отросла почти до пупка, а тело съежилось и, казалось, теперь состояло из одних костей. Он был страшен и напуган, и если бы не потребность совершать лихорадочные действия, быть единственной движущейся точкой в этом застывшем мире, он лег бы на дно шлюпки и, как морская птица, убитая его рукой, вялился на беспощадном солнце.

Сколько дней прошло с того страшного момента олигарх Ф. не помнил – телевизор перестал показывать через несколько часов после его пробуждения. Вечером не включился в камере свет – значит, вышел из строя  резервный генератор – и олигарх сидел в полной темноте и тишине, косясь глазом на квадраты света, которые с рассветом меняли цвет с черного на голубой и обратно. Он кричал, барабанил в дверь, выл, стонал, звал на помощь, метался по камере – все бесполезно. Олигарх Ф. похудел килограммов на пятнадцать, и вся одежда висела на нем, как на пугале. Он перестал регулярно бриться, потому что из крана текла теперь почему-то только соленая вода. Ф. понемногу пил ее, заглушая жажду, но от этого пить хотелось еще больше. Ф. пытался, как раньше, писать письма, но выходила полная белиберда, как будто мозги от голода высохли и превратились в ядро крупного грецкого ореха. На десятый день он начал бредить. Казалось, что стены камеры раздвинулись до самого горизонта, стали почти невидимы, и он ступил в мягкую зеленую траву. На горизонте виднелись журавли-гиганты – они послушно качали для него нефть, умножали благосостояние. Он видел жену, детей, партнеров по бизнесу, Самого. Олигарх, минуя родных, бросился к нему, упал на колени, стал умолять о прощении, чтобы оставить себе небольшой домик где-нибудь в Швейцарских Альпах и небольшой счет в банке. Он жил бы скромно и счастливо, ездил на экскурсии в сопредельные страны, нянчил внуков. Ну, пожалуйста, что стоит Ему отпустить узника на волю, тем более что Ф. готов отдать все свои блага кому угодно. Но Сам только хмурил тонкое лицо и кривил в усмешке губы, а потом стал отдаляться, уплывать в облака, превратился в маленькую точку и исчез. Олигарх Ф. очнулся в слезах.

Сначала показалось, что это очередной мираж в ставшем  пустыней океане. Из-за горизонта, секунду назад  раскаленно отсвечивающего в белое небо, вынырнул остров. Без надежды У. погреб в его сторону, сосредоточенно опираясь веслами на воду и экономя силы. В какой-то мере У. даже был рад пусть призрачной зацепке для глаз – появление цели отсрочивало конец. Через три часа У. поднял голову и понял, что остров не растаял, а, наоборот, приблизился и обрел отчетливые контуры. Стало ясно, что это стена какого-то сооружения, гнилым зубом высовывающаяся из вечерней лазоревой воды. И он так обрадовался, что, уже не экономя силы, кинул шлюпку на этот гранит, и не прошло и часа, как она ткнулась носом в темный камень. Зацепиться было не за что, и У. осторожно поплыл вдоль стены в надежде обнаружить острый выступ, или крюк, чтобы привязать лодку и вскарабкаться наверх. Вдруг ему что-то почудилось в закатном солнце в паре метров над водой. У. вгляделся пристальнее и увидел зарешетчатое окно, за которым угадывалось какое-то помещение. Он так обрадовался, что, забыв о всякой осторожности, прыгнул с носа шлюпки, которая словно получившая пинка собака, отпрянула и застыла в расплавленной воде, ожидая хозяина, зацепился за невидимый выступ и из последних сил пополз наверх, к людям.

Олигарх Ф. приготовился к смерти. Общее истощение, неопределенность, страх привели его к этой мысли гораздо раньше, чем он мог себе позволить. Покончить с собой, повесившись на решетке у Ф. не было сил – мощный инстинкт самосохранения, не раз спасавший его от безумств, включил резервный механизм защиты, и останавливал олигарха на полпути к замышляемому – то он обнаруживал себя стоящим на  унитазе со скрученной в жгут простыней, то тормозил в пяти сантиметрах от стены и недоумевал, зачем ковылял туда, наклонив голову, как баран. Но инстинкт не мог сберечь его от нахлынувшей тоски. Не по скважинам, не по домике в Альпах, не по родственникам – Ф. тосковал по охраннику Петру, по  матерным словам, по нетопырю, по следователю, по зоне, где он мог шагать в бесконечном строю и видеть перед собой, равно как и ощущать шапкой на бритом затылке дыхание людей, по звукам, которые убивают бесконечную тишину. Она преследовала его даже во сне и ассоциировалась с бескрайней пустыней, без намека на кустик, травку, животное. Кроме того, он уже не мог пить соленую воду. От нее и отсутствия пищи, тело Ф. раздулось, натянутая кожа болела, он не мог ходить в туалет и мучился болями ниже поясницы. Умереть ему было назначено сегодня. То ли спал, то ли нет, очнулся с утра от слабости, боли и воспоминаний о своих видениях. Помнится, он писал о чудовище, вышедшим из вод. Каких вод? Вод, которых нет…Нужно было срочно выпить воды, смочить наждак языка, чтобы не затупить алмазную крошку о металл неба. Где же Петр, где охранник, где кто-нибудь?! Ф. отчаянно задвигал пальцами, разыскивая в складках одежды пропавших людей, его лоб и лицо от такого напряжения покрылись испариной, он попытался слизнуть ее языком, но испарина была соленая. Олигарха стошнило комочком слизи, потом он почувствовал, что хочет в туалет и так обрадовался единственному за много дней подобному позыву, что пописал, не вставая с кровати. Несколько минут после мучительного короткого акта он лежал с закрытыми глазами, а когда его поблекшие очи вновь увидели мир, Ф. увидел, что из вод выходит страшный зверь с дикими глазами и черной бородой. Ф. догадался, что это смерть вспомнила о нем.

Морепалаватель У. преодолел последний сантиметр до решетки, руками-прутиками дотянулся до некрупных ячеек, подтянулся, посмотрел вниз. На койке лежал бледный человек, отекший и одутловатый. На глазах У. человек описался, и мореплаватель последним звериным чувством понял, что человек умирает. У. зарычал, впился в решетку, оттолкнулся ногами от стены. Наверное, решетка была изъедена соленой морской водой, потому что вдруг хрустнула у основания, и У. едва успел схватиться рукой за кирпич. Придерживаясь одной рукой за стену и почти не находя ногам опоры, другой он раздирал вход в узилище, пока дыра не стала достаточной, чтобы протиснуть в нее тело. В тот момент, когда он затаскивал внутрь нижнюю часть туловища, человек на кровати раскрыл глаза. В них мореплаватель прочел неподдельный ужас. Рука лежащего приподнялась, а потом упала. Когда У. подполз к незнакомому человеку, тот был мертв. Только тогда мореплаватель, наконец, понял, что их было двое в этом мертвом мире – он и этот человек, и вот теперь остался он один. Мореплаватель У. присел на кровать рядом с мертвым, положил его голову на колени и стал слушать доносящуюся извне оглушительную тишину.


Рецензии