Грязь оптом

Я грохнул кулаком по столу, и на дороге взорвалась стая птиц. Они рассыпались в воздухе, как соль. Это такое местное развлечение — покупать сбои в птичьих стаях. Стоит дорого. Но сразу скажу, что бизнесменам тут делать нечего: методы разгона, применяемые, например, на городских площадях и улицах, типа: топот ножкой, запуск камня, — не прокатят. Суть здешнего метода — вынудить стаю рассыпаться (неважно как — плюнуть ли, щелкнуть пальцами, топнуть той же ножкой) и не позволять собираться. И чем дольше, тем круче. Как это выглядит, видите сами. Наша стая на дороге распалась минуту назад. И потерявшихся в нескольких метрах атмосферы, с трудом и шальными взмахами преодолевающих силу тяжести птиц все еще откидывает одну от другой и от всех одновременно. Займет это представление, по моим подсчетам, минут 10 нашего времени — уж сколько смог заплатить.

Зачем подобное нужно и какой в этом прок? Не знаю. Колян говорит, что россыпи — результат «открытия грязного сердца миру». Простим Николаю бессмысленный «дефис», потому что выражаться в таком духе у местных жителей в порядке вещей, и дослушаем его до конца: «... сердца миру. Отходы, разбрасываемые в видимом и невидимом свете от открытия, преследуют птах и каждую — настигают огнем. Огонь чем-то похож на лихорадку...»

— Так это просто птичий грипп! — говорит кто-то из вас.

— Зовите как угодно, — отвечает Колян и достает из кармана старенький портсигар. Красивая безделушка, ничего не скажешь. Ну что, Николка, угостишь пришельцев вашенским табачком?

Николай усмехается вопросительным взглядам, и его черные влажные глазища-блюдца будто ищут в воздухе что-то. Тем временем каждый из нас уже обладает великолепной самокруткой, а мы ждем непонятно чего. Огонька, что ли, у него нет?

— Сейчас все будет, — успокаивает нас Колян, — только вот... — не успевает договорить, как выхватает из воздуха двух грязно-серых птиц. По одной на руку. И сосланивает их клювами. В месте стыковки вспыхивает «бенгальский огонек».

— Ну, чего ждете? — спрашивает Колян. Руки его напряжены, даже перенапряжены. А нам остается только склониться и сделать первую затяжку (скажи кому... а! уже крутят у виска). Кто-то закашлялся. Кто-то и вовсе курит впервые. Николай хохочет. Понятно, он несколько попривыкший — к таким самокруточкам.

Колян помаленьку ослабляет хватку, и птички с подпаленными головами сигают в разные стороны.

— Раньше, — говорит он, — у нас были специальные люди — часовые. Они стерегли птиц. Ну, не ради самих птиц, конечно. Вообще, назначение этих специальных людей было следить за тем, чтобы не открывались грязные сердца. Но... часовых упразднили, и вот вы уже попробовали то, что когда-то делать было нельзя.

— А почему?

— Почему что — упразднили или нельзя? — спросил Николай.

— Нельзя.

— Не знаю.

— Но если грязные сердца открываются, это же — хорошо?.. — предполагает кто-то из вас.

— Отчего же? — усмехается Николай.

— Это ясно, как день, — предположение кем-то явно утверждается, — Зачем собирать грязь? От нее нужно избавляться — открывать сердца да разбрасывать птиц!

— При чем тут птицы? — раздраженно спрашивает еще кто-то.

— И птицы тут ни при чем и сердца тоже не в тему, — соглашается Колян. — Часовых больше нет. Кстати, вспомнил, почему упразднили. Они заломили «космическую» тарифную ставку, и их вышвырнули на улицу. Высыпали на дорогу. Топали на них ножками-сапожками, плевали, стучали кулаками, щелкали пальцами, клацали зубами, глазели, закидывали чем попадется, открывали грязные сердца нараспашку, и из распашки вытекала грязь — вся, что была — оптом вытекала, на улицу, на всеобщее обозрение...

— Так получается... — прервал Николая кто-то, — выходит, что часовые — это и есть птички?

Николай промолчал и только пожал плечами. А мы поглядели на шальную стаю. Неприятно думать, что «это» когда-то, возможно, было людьми.

— А ты, Колян... ты был кем-то еще? — спросили мы его.

Колян опять ничего не ответил, а потом зачем-то взмахнул руками.