Я не Сократ

   И вот, я зашел в просторный кабинет, в котором сидел человек, больше всего походивший на огромный кусок сала. Пот лился с его лба ручьями, заливая глаза и капая на письменный стол. Редкие, рыжие волосы, обрамлявшие огромную, сияющую на июльском солнце, лысину, были мокрыми и засаленными. Лицо его было красным и лоснящимся, а щеки уже практически легли на маленькие, вялые плечи. Двойной подбородок, побритый и воспалившийся прыщами и красными пятнами, навсегда оставил нам право самим представлять и рисовать в своем воображении, какая у этого человека была шея. Руки, опухшие и покрытые непонятной пигментацией, с трудом держали карандаш, которым он что-то отмечал на полях моей рукописи. Он тяжело и со свистом дышал, и мне стало его очень жалко. И я подумал, взирая на все это омерзительное представленное передо мною зрелище, за что все это ему? Что же он мог сделать такого, или наоборот, чего он не сделал, что ему досталась эта страшная участь? Участь гнить и умирать внутри собственно тела. Закованного в стягивающие и душные одежды, трещавшие на нем по всем своим швам, заплывшего толстым слоем жира, и заживо похороненного в нем. Чем он заслужил такое мучение? Мучение страдать от одышки, высокого давления, фурункулеза и сахарного диабета. Мучение проводить в больницах все свое свободное от работы время. Мучение есть и тем самым добивать себя. За что же все это тебе, бедняга…?
   - То, что вы написали, не может быть издано и даже опубликовано где-либо в виде небольших отрывков, - его тонкий, хрипловатый и противный голос оторвал меня от раздумий о его страшном кресте. – Послушайте, мне понравилась техника вашего повествования, но то, что я прочитал, повергло меня, мягко говоря, в шок. Присаживайтесь.
   Я сел за стол напротив него и почувствовал омерзительный запах пота, который источало все его разлагающее и истекающее липким соком тело.
   - О чем вы вообще пишите? – спросил он, уставившись на меня своими маленькими, блестящими, свиными глазками.
   - О реалиях того, что проистекает вокруг меня, - ответил я.
   - О чем? – он сипло засмеялся. – О каких реалиях? Что вы понимаете в этом?
   - Я могу ничего и не понимать, но я могу видеть.
   - Да? Я уже ознакомился с тем, что вы видите. И знаете, что я вам скажу?
   - Что?
   - Вы видите и как следствие, пишите полный бред, дорогой мой, - он поднял своей жирной ручонкой мою рукопись и потряс ею в воздухе. – Все, что здесь написано, от первой буквы и до последней, является исключительным бредом. Вы уж простите меня, но я привык говорить только правду и говорить ее только в глаза.
   - Кому?
   - Кому? Да таким, как вы. Возомнившим себя величайшими писателями современности. Хранителями духовных ценностей и прочего, абсолютно не ассоциирующего с вами. А на самом деле вы ничего не стоите. Я тоже способен писать что-то подобное. Строить из себя непризнанного и непонятого никем философа, живущего верой в новое время, но не желающего даже пальцем пошевелить, чтобы это время пришло.
   - Я никого из себя не строю.
   - Строите, строите. Вас много таких. Дать почитать? – он открыл ящик стола и достал целую стопку исписанных листов. – Вот, полюбуйтесь. Это, между прочим, ваш коллега. Такой же великий, но загнанный злобным режимом зла и непонимания, философ. Пишет практически обо всем. Затрагивает все сферы человеческого существования, но ничего из того, что здесь написано, не достойно даже того, чтобы это не то, что приняли и согласились с этим, а просто прочитали. Вот и я не читаю. Не хочу забивать себе голову всем этим вонючим шлаком. И я не позволю забивать этим головы других людей.
   - Мы имеем право писать то, что мы хотим, - было невыносимо смотреть на эту рожу, брызгающую слюной и политую потом.
   - Имеете и пишите, но зачем же, скажите, нести это в издательство? Ну, неужели вы думаете, что это и правда кого-нибудь может заинтересовать? А может, вы думаете, что написав, все это вы сделаете эти, как вы изволили выразиться, реалии другими? Что может изменить ваше произведение? Чем оно может быть полезно? Ну, купят его люди, ну, заработаете вы небольшой гонорар, а дальше то что? Да ничего дальше. Никто не вспомнит о вас, пока вы не состряпаете очередной философский сорбент, который для вас будет величайшим произведением мировой литературы, а для остальных шести миллиардов, живущих в этих самых реалиях, которые вы так желаете изменить, а потому, неустанно пишите о них, оно будет просто туалетной бумагой, или подстилкой для кошачьей еды, - он налил себе воды и начал пить ее огромными глотками, проливая на влажную от пота рубаху. – Ну, согласитесь, что вы не Сократ, не Аристотель, и даже не Кант, чтобы правильно рассуждать об этом мире и месте каждого внутри него. Они все были великими и образованными людьми. Они постигали многие науки и постигали их всю свою жизнь. А вы? Какие науки постигли вы? Я не удивлюсь, если вы даже не имеете высшего образования. А они учились всю жизнь, а потом учили нас. Потому их помнят, их знают и цитируют. Вы рассчитываете, что вас тоже будут помнить и цитировать? Ну, скажите…
   - Нет…
   - Тогда зачем все это? Зачем? Я никогда не понимал, зачем писать подобное, не понимая в этом абсолютно ничего? Почему бы не попробовать себя в детективном жанре, например? Зачем лезть туда, где все условно и недоказуемо? Кем вы все вообще себя возомнили? Многие великие писатели вообще начинали с рассказов и записок, пробовали себя в чем-то простом, искали себя так сказать, а эти сразу романы! И о чем?! О сущности бытия! О добре и зле! О жизни и смерти! Вы что, все с ума сошли? К чему этот максимализм?
   - Кто вы вообще такой, чтобы судить то, что создано трудами других, - я чувствовал, как внутри меня, медленно, но все более настойчиво, просыпается огромное и слабо контролируемое желание вцепиться в эту жирную, омерзительную рожу.
   - Если вы не знали, мой дорогой, то вообще я достаточно известный в литературной среде нашего города критик. А вот кто вы такой…? Для меня это остается загадкой. Вы то, наверное, представляете себя великим писателем современности, а вот я могу сказать вам, кем на самом деле вы являетесь.
   - Ну, скажите.
   - Вы человек, которого всегда влекла к себе слава пера. Прочитав сотни, или может быть, даже, тысячи книг, вы решили для себя, что, несомненно, станете известным и самым читаемым автором не только у нас в стране, но и в мире. Вы решили, что ваши способности в литературе настолько велики, что все то, что выйдет из под вашего пера, будет тут же, в эту же самую минуту, разобрано на цитаты и переведено на все языки мира. Вы, наверное, думали, что стоит вашему первому творению увидеть свет, как все сразу станут заваливать вас письмами и не давать покоя звонками, с криками «еще, еще»! Но, увы, молодой человек…. Иногда, а точнее чаще всего, все складывается совершенно не так, как мы сами себе это представляли. Вы написали что-то, вложили в это время, силы, эмоции, деньги, в конце концов, но. Проходят дни, месяцы, года и ничего не происходит. Ваши почтовый и электронный ящики пусты, телефон ваш молчит, вас никто и никуда не зовет, никто и ничего не предлагает. А вы все ждете, все пишете, пока в один прекрасный момент до вас не доходит самое главное. То, что должно было дойти еще тогда, когда вы только выбирали себе эту стезю. Когда вы только стояли на перекрестке тысяч дорог. Когда вы мечтали и гордились собой, еще ничего для этого не сделав. Доходит то, что никому вы, равно как и ваши мысли, переживания, взгляды и сочинения, попросту не нужны и не были нужны никогда. Доходит до вас и то, что никто не спешит разделить вашего мнения, поддержать вас, да что уж там, даже просто похвалить. Ничего этого нет. Понимаете? Нет! И вы думаете, да что же это за люди то такие? Стадо просто! Необразованное и глупое стадо, живущее только погоней за материальными ценностями и абсолютно забывших о ценностях духовных. Что же они за животные, раз поменяли величие музыки, театра и литературы на пиво, секс, интернет, и Дом 2?! Как они докатились то только до такого?! И вы начинаете искать ответ на этот вопрос с помощью стакана и бутылки, так как ваш огромный замок гордости за себя и свою писанину, который вы так долго возводили в своем иллюзорном мире, рухнул, погребя под собой ваши надежды и мечты, ваше желание двигаться вперед и не стоять на месте. Ваше стремление быть, - он налил себе еще стакан воды и вновь выпил его все теми же жадными глотками. – Но вот, когда вы немного успокоитесь, и может быть, даже, начнете забывать о том, кем вы хотели быть. Когда в вашу жизнь войдут совершенно иные заботы и дела, отнимающие у вас практически все время, вы прозреете. Вы посмотрите по сторонам и с ужасом поймете, что люди то все те же. Что ничего с ними не случилось. Да они больны, но больны не безнадежно. Они и были такими всегда. Что они также слушают классическую музыку, посещают театры и выставки, читают Толстова и Булгакова. Что они по-прежнему любят и верят, ждут и ищут. И тогда, остановив на секунду круговорот своей жизни, с ее проблемами и жертвами, вы поймете, что вы будете нужны им, но никак писатель, а как тот, кто способен помочь в решении жилищного вопроса, дать в долг, или выступить поручителем, - он с трудом вырвал свой увесистый зад из кресла. – А теперь пошел вон отсюда!
   Вернувшись в жаркое и душное лето, я долго курил, сидя на трамвайной остановке. Глотая яды никотина, пары плавящегося на сорокоградусной жаре асфальта, вперемешку с запахом горящих за городом свалок и леса, я продолжал думать о сказанном этим толстым и несчастным редактором, маленького и мало кому известного издательства. Но, с каждой минутой моих размышлений, я все больше и больше понимал, что он абсолютно прав. Прав, как бы мне и не хотелось этого осознавать.