уважай Кавказ, посети нас! дневники 2010

   Вечером 11 июня, порывшись в инете, обнаружил, что плацкартные места до Ростова есть на 4.17 утра 12 июня - и потом лишь через три дня. Ощущая знакомую по прошлым вылазкам странную сосущую тоску, собрал рюкзак, побрился наголо и к 3.50 притопал на вокзал. Билет купил быстро, но пришлось 3 часа сидеть на пыточно жёсткой скамье в зале ожидания - поезд опаздывал. Так мой экспромт оказался скомкан вероломной РЖДой.
   В вагоне, лысый и злой, рухнул спать - и продремал под противные вопли соседей-мальчишек (где же хармсовы казни?!!) до второй половины дня; воспрял лишь в Ельце. Там подсела спортивная тётя, которая сперва маслянисто улыбалась в пространство, затем, обронив пару бездонных реплик библейского толка, сверилась с календарным перечнем чтений, извлекла мятую библию и вцепилась в "Третью книгу Царств". На "Утвари Храма" тётя стала клевать носом, в итоге богоугодные деяния Соломона сразили её наповал. Ближе к вечеру в "купе" возникла иссохшая от праведности коротко стриженая бабуся; мигом опознав в маслянистой соломонщице сектантку, бабуся насупилась и выставила из гигантской торбы лик Иисуса - по скулы, чтобы он на нас укоризненно глядел. Я немножко потерзал тётю разными коварственными вопросиками - она тщетно пыталась дожать положенные чтения, светя себе фонариком; попутно выяснил, что она числит себя в евангельской церкви, не признающей власти попов, но заручившейся положительным экспертным заключением РПЦ (врёт, небось!) - от каковой регулярно совершает кинжальные миссионерские атаки-вылазки. Поведала, как их миссия однажды сокрушила буддистов Калмыкии: после инициированного миссионерами массового просмотра "Страстей Христовых" четыре мента-калмыка из оцепления крестились - а буддисты, соответственно, утёрлись; торжествующе ткнула в ахиллесову пяту РПЦ: на вопрос рядовым православным, что такое православие и чем замечательно, те теряются и скисают - становясь лёгкой добычей тётиного разящего глагола; поделилась лютой ненавистью к свидетелям (лжесвидетелям, как я их величаю) Иеговы, коих неизменно сокрушает и топчет внушением Духа Святого. Аллилуйя!

   Прибыв в Ростов утром 13.06, на древнючем "икарусе" покатил в Сальские степи. Через шесть часов устроился на турбазе, где обзавёлся постельным бельём в застиранных обильных пятнах крови. Начальник базы Геннадий Иванович замашками и гримасами напоминал рыжего мультяшного разбойника - как и положено, правое плечо его украшала наколотая морда льва, изуродованная всамделишным шрамом. Из особых достоинств базы нельзя не отметить сортир: немыслимая вонь, гудящее сообщество мух, траектории коих имели вопиюще вероятностный характер, и, в довершение, временами раздававшиеся из бездны глухие инобытийные всплески - вынудили меня назвать его "квантовым сортиром".
   Поселил меня мультзлодей Г. И. в пристройке к кухне (вечная проблема: все "отдыхательные" домики и комнаты минимум двухместные, а я один - пришлось даже каплю переплатить за своё койко-место), от кухни отделённой перегородкой с дверью, в которую вечно ломились свежеприбывшие отдыхатели с непраздным вопросом "там туалет?" Отдых на базе двух сортов: с ночёвкой (называется "нам домик") или на светлое время (называется "нам беседку"), дабы ПАКУШАТЬ (певуче, ударения на всех гласных), ПАКУПАЦА (аналогично) и пьяно поорать-побеситься - большей частью визитёры из Сальска просились в "беседку", каковых по базе маячило с полдюжины. Приезжали на нескольких машинах шумными компаниями, оплатив "беседку", выгружали необъятные пакеты со снедью и принимались готовить на кухне ПАКУШАТЬ - я в своём "туалете?" невольно слышал все корпоративные секреты, сплетни и певучие матюги. Бывали перлы забавные: раз мужики наловили на удочку маааленьких, как обмылки, рыбок и взялись их чистить, вдруг возглас: "У! Ё! Она ходячая!"; автором возгласа оказался Андрей, водитель из ж/д больницы (гулял её персонал), 15 лет оттрубивший прапорщиком, командиром отделения спецназа (череда командировок в горячие точки) и уволившийся за полтора года до пенсии ввиду острой неприязни к отцам-командирам: те систематически задерживали жалованье на 3-4 месяца, сами же намывали капитал, продавая оружие моджахедам и обкрадывая казну. В приливе нетрезвой откровенности Андрей сообщил мне: "Видал я их: интеллигенция, генералитет - а как ужрутся, так свиньи свиньями..." - а также поведал, что в маленьких городках вроде Сальска (насел. 80000) нет ни закона, ни перспективы достойного трудоустройства, и ситуация стремительно хужеет. Подарил мне яичкообразную бутылочку с настоем полыни (от несварения) собственного изготовления, буркнув: "Хде та Тюмень, а хде Сальск!" - и мощно отхлебнув из неё напоследок.
   Регулярно в "каменный мешок" моей комнаты попадались крупные жуки - и сутками ходили по ней, подобно луноходам, выкусывая из ковра съедобности. Однажды вздумал помочь луноходу и катапультировал его в форточку - в благодарность он обделал мне руку вонючей дрянью, которую не взяли ни мыло, ни спирт. Позднее, когда плотность жуков на кв. метр моего жилья стала критической, повыбрасывал их, хитро заманив на бумажку - один, самый вездесущий, с задницей в форме усечённой клизмы, всё время норовил припасть физией к полу и воздеть свою пушку, наводя её на меня.
   Совершая 15-20-километровые вылазки в окрестностях базы, наблюдал в реке рыбок, со связанными ручками деловито курировавших территорию (трогали ротиками все соринки на поверхности), обменивался репликами с вороном на вершине большого дерева (я его приветствовал, а он меня картаво ругал), любовался изгибами древесных стволов и узорами трав - не мог надышаться степными горькими ароматами. Благословенные места, воистину!


    Станет ладонью
    тёплая глыба реки -
    медлю коснуться...


   Погоды, утратив всякое постоянство, дарили то солнце, то оловянный ветер с дождём (несколько раз бывали "штормовые предупреждения") - впрочем, тепло держалось неизменно. Как-то вихревой ночью наблюдал дерево, мечущееся и шумящее кроной, и узрел в нём хтоническое дитя, безутешно простирающее ко мне свои косматые младенческие руки...
   Следя за тем, как начинается ливень: по каменным плиткам дорожки стучат спелые капли, внезапно всё наполняется влажным шорохом, травы подрагивают и обретают лезвийный блеск - напел хайку:


    Шёпот пролился...
    Сонно вздрогнули змеи
    лоз виноградных.


   После одной из гроз прогулялся ночью по лону базы, слушая "фехтование" сверчков - сомкнувшиеся с заходом солнца цветы лилий длили и венчали ветвления стеблей, чьи тени напоминали древние семитские письмена:


    Тысячелетний
    лунный плетут алфавит
    линии лилий.


   Мультразбойник Г. И., проникшись ко мне симпатией, однажды поделился жизненной мудростью: "Жениться тебе надо, вот шо! Вот у меня хорошая семья: жена-красавица, хорошие сыны, институты покончали - живём дружно; ну, когда вжаришь какой козе - а то чё она, вон, ходит?.. Правильно?" - "Не знаааю," - "Ты подумай над моими мыслями... мне жалко тебя, шо ты один". Вскоре он присмотрел мне невесту - зловеще пышнотелую брюнетку, ветхую днями; стал сватать за меня, та игриво запротестовала: "На шо мне? Я уж два разА была замужем!" - "И куда они делись, мужья?" - "Бох их знает! Сбежали куда-то". Я тихонько квакнул, вибрируя от сдерживаемого смеха: "К Богу," - брюнетка расслышала и строго разъяснила мне, насколько сильно она не любит шуток в свой пышнотелый адрес. Я, разумеется, стремительно раскаялся - однако сватовство расстроилось совершенно.

   Наблюдая, как качаются-рыскают в руке ветра виноградные "кобры", заметил, что, чем старше лист, тем более он "волнист", как поля старой фетровой шляпы. Понятно, причина в избыточной ткани, нарастающей по периферии - возможно, таким образом виноградные листья, не умея поворачиваться за солнцем, достигают наибольшей освещённости при любом его положении. Надумал замерить, как превышение над 2ПR привязано к порядковому номеру листа, начиная от нежно-зелёного раздвоенного "язычка" лозы. За неимением инструментов измерения не состоялись, однако был обнаружен маленький паучок, в последний момент нырнувший в шёлковый чулочек, от которого во все стороны тянулись тонкие блескучие нити. Хищные.

   23.06, в предпоследний день моего пребывания на базе погода выдалась жаркой и солнечной, с ветром - прошёлся 20 км полынным берегом Маныча. В самом начале пути нашёл на обочине дороги птичку, лежавшую навзничь, вверх лапками - но ещё живую. Полил её водой из фляги и взял с собой. Сперва нёс её в ладони, но рука взмокла - соорудил из платка, сложенного вдвое, "переноску", в коей птичка чутко дремала. Через какое-то время развернул платок - жива ли? - птичка расправила крылышки, встрепенулась и, стартово сикнув помётом, шатко долетела до ближайшего куста, где повисла вниз головой. С увещеваниями вернул её в платок, погладив шейку. Пока бродил, наблюдая волнистый блеск трав, узлы и пряжу облаков, стаи воронов, круживших над одиноким деревом, несколько раз попытался накормить пассажирку: вложил в клюв свежепреставившегося юного кузнечика, но птичка, скучно глядя на меня, помусолила "сигару" и выплюнула. Пару раз угостил её подёнками, ловимыми на собственных членах, - но и они были выпихнуты острым язычком. Демонстрируя гордую сытость, птичка обильно обгадила мне платок в несколько заходов. "Ну, и хрен с тобой!" - сказал я, поднеся птичку к лицу - тут она впервые посмотрела на меня с интересом... Приближаясь в сумерках к базе, раздумывал, из чего бы соорудить домик для пациентки, дабы назавтра взять её с собой в Кисловодск, и чем эту сволочь кормить. Птичка, кстати, оживилась, завертела головкой, явно опознав знакомые диалекты. Выбежавший встречать щенок радостно боднул носом переноску - и птичка вдруг выпорхнула, по дуге набрала высоту и скрылась в кроне дерева. Радуясь и сожалея, отправился стирать платок. Следует отметить, что крылышки и хвост у птички были узкими и длинными, а лапки совсем маленькими, не пригодными для взлёта с земли - возможно, она почему-либо упала на землю и не смогла оторваться. А тут я.
   На следующий день собрал рюкзак, последний раз посетил "квантовый сортир", где мухи кружили, аки дервиши, а из глубины доносились многозначительные всплески, - и в 17.00 отбыл в Сальск. Поезд ожидался в 1.30 ночи, и у меня была уйма времени - сдав багаж в "Справочное бюро" (!), прогулялся по ул.Кирова, упиравшейся в Водоканал, с цитатой из Сент-Экзюпери на заборе. Едва удержался от искушения обобрать ничейную вишню, под которой кляксы слились в сплошной багровый континент. Характерно для маленьких городков, что к пяти-шести часам вечера улицы опустевают - лищь рыщут милицейские УАЗики, да бродячие собаки делят территорию. По вымершей улице вернулся к вокзалу. Центральная ул.Ленина, напоминающая бульвар, с газонами и лавочками, в отличие от прочих была оживлена: сновали юные мамзельки, вальяжно фланировали местные качкИ в маечках, теллигенция шуршала газетами и ругала действительность (тяготея к мнимости, полагаю). Обозрев красоты Сальска, к 21.30 вернулся на вокзал, пожевал и стал читать "Винни-Пуха". В 1.30 сел в проходящий поезд Новокузнецк-Кисловодск, вскарабкался на верхнюю полку и рухнул спать. Всё!


   В Кисловодск приехал 25.06 к обеду, сразу купил обратный билет, прошёлся по городу и, измученный ночёвкой в вагоне, рано улёгся почивать.
   Назавтра погода была дрянь, так что ограничился вылазкой на рынок, где закупился овощами и мёдом. Загорелый, в майке и шортах, вполне сходил за аборигена, почему продавец мёда изумился, узнав, откуда я; после секундного замешательства безапелляционно заявил: "Тверь любит каштан!" - "Почему? У всех вкусы разные. Я вот люблю липу". - "Тверь любит каштан (категорично). Север любит каштан. Местные любят акацию, а липа самая лучшая - калмыцкая". Всё знает... "Дома" переоборудовал перекладину в шкафу под полотенцесушитель - теперь у меня из верхней одежды полотенце, как у Евклида.

   28.06 был день-вырви-глаз! С утра стояла хмарь, и я решил вообще не вылезать из постели - читать да нежиться; однако ближе к десяти прояснело - галопом позавтракал и, наплевав на умывание и зарядку (солнце на вес золота!), двинул по карте на село Кичи-Балык. Вышел в начале одиннадцатого, планируя захватить часа четыре, пока наползут обычные послеобеденные тучи, и уповая на стойкость сальского загара. Миновал карачаевский посёлок с загадочным названием Индустрия - дорОга сделалась словно полуобглоданной и обильно заляпанной коровьими кляксами. Вне обжитых мест всюду царил серебряный ветер, цвели и колыхались травы, небольшие сосновые боры источали смоляной дух; шёл неспешно, впитывая разлитое всюду солнце. На крутом изгибе дороги с бетонным отбойником, куда дождевая вода выкатывает разноцветные камешки, набрал себе несметных сокровищ. Через какое-то время заметил, что дорога прогрызена в скале; вскарабкавшись на охряные глыбы, нашёл в них сверкающие жилы кварца, закрученные кристаллические "калейдоскопы". Поразительно! Пополнил мошну с трофеями. Когда миновал Кичи-Балык («маленькая рыбка» по-карачаевски) и преодолел реку Кичмалка («маленькая Малка»), в пути был уже 3,5 часа - но не находилось сил повернуть назад, т.к. дорога завораживающими зигзагами забирала всё выше, "ястреб всё летел, летел..." Одолев затяжной подъём, узрел знак "Кабардино-Балкария"; за перевалом открылась волшебная Долина Нарзанов, до краёв наполненная солнцем - нить дороги прихотливо вилась по ней и вновь поднималась в горы, грядами синевшие вдалеке. Заметил внизу строение, смахивавшее на магазин, и решил купить пожевать, ибо взалкал, будучи в пути более пяти часов. Магазин "Эдельвейс" оказался подобием общежития: два этажа коридоров с "клавиатурой" запертых дверей, внизу столовая - на длинном клеёнчатом столе несколько буханок хлеба, банка с молоком и головка лука. Не найдя хозяев, отрезал себе ломтик хлеба и, блаженно смакуя его, обошёл соседние здания - сплошь заброшенные, с зияющими окнами и проваленными крышами. Когда повернул назад, на крыльце показались хозяева "Эдельвейса" - старый (в национальной одежде) и юный. Между старым и мной, уже изрядно удалившимся, состоялся диалог-перекрик:
   = Эй! Вы далеко?!
   = В Кисловодск! (больше 20 км от того места)
   = Чай будете пить?!
   = Нее, спасибо! Я хотел купить еды!
   = Поесть?! (посоветовались) Есть только хлеб и молоко!
   = Я у Вас кусочек хлеба отрезал, извините! (показал малюсенький объедок) Очень есть хотел!
   = Ничего страшного!
   = Всего Вам хорошего!
   = И Вам! (помахали вслед)
   Добрые люди.
   Обратно отправился в 16.00, уже с трудом переставляя ноги; на высоте ветер стал ледяным, наползли тучи, где-то погромыхивало. Поясница ныла, плечи, грудь и икры горели, напрочь спалённые, на ладонях выступил какой-то скользкий клейкий жир, лицо покрыла корка горько-солёной пыли - шёл на голом упрямстве, неся несметные трофеи… и это было кэндзё! Через два часа миновал Кичи-Балык, после которого часто бывал приглашаем улыбчивыми водителями попуток - но отказывался заради кэндзё. По дороге дважды беседовал с конными пастухами коровьих стад о пользе пеших прогулок... "Домой" вернулся к 20.30 едва живым; из зеркала в меня вперилось кто-то багровое и бесформенное. Намазался ряженкой, и два следующих дня тоже - теперь от меня довольно гадко тащит кисломолочным амбрэ. С учётом карты и километровых столбов, имевшихся отнюдь не везде, насчитал порядка 46 км подъёмов и спусков - за десять с лишним часов.
На следующее утро ощущал лишь горящую шкуру и вбитые в задницу гвозди - кряхтя и охая, сделал зарядку и снова рухнул в постель. К вечеру оклемался и даже затеял физо: совершил несколько подходов отжиманий и подтянулся на пыльной трубе - аки истинный отец русской демократии.

   Несколько дней, проходя под роскошными липами в цвету, не обонял их запаха - даже специально тянул носом. И вот вдруг сладко полыхнуло - словно обернулись и посмотрели на меня своим ароматом. Волшебно.

                *                *                *


   За две недели после возвращения из Кисловодска изнемог от "русской бани" с её духотой и принудительным потоотделением - собрав рюкзак, вечером 19.07 отправился на Павелецкий вокзал.
   В переходе "Охотный Ряд"/"Театральная" явно нездоровый бородатый мальчик лет 20 пел магическим женским голосом - ронял отдельные слова, набиравшие соку под гулким долгим сводом; мальчик сутуло жался к стене и тревожно вертел головой, а из него словно уснувший женский дух капал, тёк кровью из ранки: "Наша любовь..." - было что-то воистину прекрасное в тех литых полновесных звуках.
   Вагон оказался новым, благоустроенным, кондиционированным и с вакуумным сортиром, обрекшим проводниц на регулярные разъяснительно-драматические речитативы. На остановках крайне непривычной ощущалась смена вагонной прохлады на душное уличное пекло - обычно всё бывало ровно наоборот. Если бы не пара храпунов, обложивших меня с флангов и обе ночи состязавшихся, кто кого перетрубит-перехрюкает, обещанное мусульманским праведникам блаженство состоялось бы вполне.

   21.07 в 11.00 покинул оазис РЖД в Невинномысске, на маршрутке добрался до автовокзала - а дальше перекладными "газельками" до Черкесска, Карачаевска, Теберды; вся дорога заняла порядка 4 часов. Озирая через окошко карачаевские города и сёла, отметил избыток заброшенных и частично руинированных зданий, в основном производственных - на фасаде одного из таких прочёл отпечатавшееся светлыми, аки след от майки на загаре, буквами: "ДРУЖБА НАРОДОВ СССР НЕРУШИМА!" Квинтэссенция иллюзии, однако - в предельно иллюзорных знаках на уже весьма иллюзорном носителе. Погода становилась всё более скверной и к Теберде достигла категории "холодная-дрянь-с-дождём"; изрядно разболелась голова - тот отдел мозга, что отвечает за недобрые предчувствия.
   На следующий день решил сходить в администрацию Тебердинского Биосферного Заповедника, дабы оформить себе пропуск в его хвойное чрево. Остренькая каменная крошка дороги лезла в сандалии, набивалась в носки - опознал в ней тетраэдрические платоновские первочастицы огня, утратившие совершенство форм и грацию, но отнюдь не способность ранить. В административном корпусе мне указали нужную дверь - единственный уполномоченный на выдачу пропусков "главный лесничий" Алексей Бок, косматый дядька лет 50, жалобно-сварливо заявил, что ходить никуда нельзя. Зарезал моё намерение подняться в верховья реки Муруджу к Муруджинским озёрам, кисло перечислив пяток разрешённых маршрутов, три из которых пролегают в Домбае, а один вне границ Заповедника - и, вообще, попытался сплавить меня: "Вы поедете в Домбай - там всё и оформите". Пришлось настаивать... В бухгалтерии, куда явился оплатить сбор 200 р., был ужален поверх очков и гундосо спрошен: "Вы пришли оплатить штраф?" В итоге получил пропуск с бестолковыми пятью маршрутами и, плюясь, отбыл восвояси. Вечером прогулялся: пар изо рта, сырость и колотун. Обсудил свои муруджинские планы с местным проводником Казимом, обладателем подробных карт, отпечатанных ещё для нужд вермахта,- он сообщил, что пути по Муруджу нет; по поводу тропы к Муруджинским озёрам, обозначенной на карте, сказал: "Не верь написанному!"
   Новый заезд спортсменов на турбазу состоял в нашествии диких карачаевских обезьян, всю ночь без устали скакавших и надрывавших горловые мешки. Уснул под утро. То же повторялось и впредь.

   23.07 отправился к реке Муруджу, мысленно влепив Боку страшный ноздрёвский безе. Исполинские буки-чинары в три обхвата, серые, как души носорогов, могучие сосны и ели на каменистых склонах - поразили. В голове вертелось слово "реликт", странным образом помогавшее взгляду скользить по узлам чудовищных "рук", распявших небо. За час достигнув реки, двинулся по её ближнему, правому берегу; кроны сосен смыкались кружевом в далёкой выси, царившая всюду сказочная тень создавала иллюзию океанского дна (каковым сия местность некогда и была). Около часа поднимался по крутой тропе, всё более забиравшей от реки - но, когда возникли отвесные каменные уступы, тропа растаяла. Было искушение карабкаться выше, однако, учёный прежними вынужденными засидками на скале, повернул обратно; река ревела отовсюду, разве не с неба, и стоило усилий верно сориентироваться по ней при спуске. Погода постепенно испортилась, и к турбазе топал уже под дождём.

   25.07 отправился по реке Джамагат (этот маршрут значился в пропуске) к минеральным источникам. Было солнечно и ветрено; после камня с высеченными лермонтовскими стихами пошли турбазы - и, наконец, неизменный шлагбаум на попечении унылого деда, сборщика пошлин, и двоих здоровенных псов.
   = Сейчас пропуск покажу (роясь в кармане).
   = Если есть, то не надо (совсем уныло). А чё один?
   = Я люблю ходить один... тут есть минеральные источники?
   = Да. Пять километров.
   Каменистая дорога плавно забирала вверх, ныряя в тенистые заросли, наводнённые биосферными кровососами - лупил себя майкой "шахсей-вахсей", аки конь хвостом. Через час достиг источников: "мужского", булькающего пузырями в цилиндрической скважине, и "женского", текущего струйкой из "носика" (если я ничего не перепутал). Оба железистые, рыжие. Попил из "носика" - вкусно, солоновато-терпко. За источниками маячил запретительный щит, но я ещё около часа карабкался вверх вдоль реки, фоткая прекрасности, пока не упёрся в гигантский завал явно искусственного происхождения. Когда брёл вниз, встретил троих доминантных самцов в экипировке "сафари" на квадроциклах да задыхавшихся велотуристов, вскоре обогнавших меня на спуске. Наблюдая за рекой, то и дело "выворачивающейся наизнанку" на наковальнях камней, вспомнил новогоднюю детскую гирлянду - даже ощутил её сгибы и кривизны подушечками пальцев. Забавно. "Дома" насчитал 27 км пёха - неплохо.
   В пути поразился почти правильной сферической форме камней, местами "всплывших" из грунта - сколь титанический труд должна была проделать вода, чтобы из обломков скал нализать "голов"! Ощущение такое, что, поверни прохладный белый затылок, а там - лицо. Страшное. Спящее.


    Древние боги
    лунами, линзами сна
    парЯт под землёй.
 

   Последний день провёл праздно, греясь на солнышке да ощущая на себе тяжёлые пристальные взгляды турбазовских детей-спортсменов - чем мельче был спортсмен, тем более гневно-пламенные взоры он устремлял на меня. Особенно усердствовали воины аллаха лет 7-10.
   Около 18.00 тень от горы заполнила ущелье - и словно воды древнего океана вернулись на былое дно: всё окутали зыбкие акварельные пятна, поглотив цвета и контуры:


    Солнце иссякло.
    Мёртвым плеснули стеклом
    сны океана...


   Утром 28.07 встал в 5.00, сделал зарядку, помылся в артезианских водах и к 6.50 был на автостанции. В 7.00 тронулись - в Архыз!


   По прямой от Теберды до Архыза порядка 70 км, но ехали крюком, через Карачаевск и станицу Зеленчукскую; дорога заняла порядка трёх часов. В пути машина была битком набита тараторящими карачайками: теснились на сиденьях, мостились на запасном табуретике, стояли, согнувшись - и беспрерывно кудахтали. Уяснил характерные черты карачаевского лица: тонкий серповидный нос с хищными крыльями, глаза чуть раскосые, порой почти азиатские, скулы высокие. Друг с другом карачайки, включая молодых, очень дружелюбны и по-хорошему услужливы.
   Архыз, крошечный посёлок (600 жителей) в широком, хорошо прогреваемом солнцем ущелье, в летний сезон напичкан отдыхающими под завязку: множество турбаз в самом посёлке и его окрестностях, палаточные лагеря "дикарей" и гостеприимные хибары/хоромы частников вмещают несколько тысяч голов. По опыту Теберды зная, что на турбазе покоя не сыскать (кошмарные музЫки из громкоговорителя, визг и вопли резвящейся молодёжи и т.п.), высматривал объявления о сдаче жилья. По одному из них и устроился: пожилая хозяйка Полина Салпагарова, учитель истории в местной школе, её 33-летние сыновья Ратмир и Артур - лесник и безработный, соответственно. В недавно построенном кирпичном доме (хозяева обитали в старом, саманном) из розеточных гнёзд топорщились кривые проволочки, а вместо лампочки с потолка свисала лента-ловушка для мух. Оставив вещи, отправился на погранзаставу (3 км от Архыза) оформить пропуск в приграничную зону (Полина сердечно напутствовала меня: "Смотрите, не заблуждайтесь!"), на обратном пути прогулялся по центральной ул.Ленина, закупился продовольствием, пообщался с поджарым очкастым дядькой, организатором конных экскурсий:
   = Я, вообще-то, никогда на лошади не сидел.
   = Стваэйканстэтуцэейможьнабытьжакеем.
   = Когда лошадь взбирается в гору - можно и загреметь.
   = Умэнябывалевэсам 120 кэлаграм, мэшокмэшком - инэчевО, нэпадали... мэнядядяГэразавут, эслищто.

   Следующим утром в 6.40 затрубил рог, будто пьяный горнист дул, надсаживаясь - позже Артур сказал, что это был призыв на утреннюю молитву. После зарядки принял "летний" душ из 200-литрового бензобака - смотрел, как капли в лучах солнца сверкают ослепительными радужными искрами. Поразительно! Был бы античным натурфилософом, построил бы теорию о внутреннем огне воды. Для пробы сделал вылазку "на водопад": сперва по ул.Водопадной, затем по крутой тропе, извивавшейся вдоль реки и часто служившей руслом ручьям, в реку впадавшим. Высокая трава кусалась и жглась, колотая голубовато-серо-зелёная порода (барит - нечто полудрагоценное) предательски ползла - любой камень размером меньше конской головы оказывался "живым" и норовил провернуться под стопой... Водопад появился внезапно, возле копошилась детская группа с женщиной-инструктором, облачаясь после купания. По "козьей" тропе обогнул водопад и за скальными выступами обнаружил чудесные "альпийские луга" в цвету; хотел подняться на вершину горы, но тропа стала глохнуть. Наткнулся на паутину с коренастым пауком в центре - зад с гривенник! - и, решив не рвать его невод, лишь пофоткал (паук спрятался в "рукавичке") и повернул обратно. У водопада уже никого не было; разделся и нагишом вступил под тяжёлый водяной столб, в самое сердце радуги. Ощущение ошеломительное - восторг и трепет! Вопил что-то, ликуя... На обратном пути связал цвет горной реки - зелёно-голубой, волшебный - с баритовой толщей горы, что подобна исполинской волне, в коей вдруг умерло солнце.

   30.07 утром появились двое ребят-москвичей, полмесяца ходивших по горам сложным маршрутом - с кучей впечатлений, фоток и белыми "очками" на загорелых лицах. Полина досконально расспросила их, кого из зверей видели на просторах Тебердинского Биосферного Заповедника (ну, никуда от него не денешься!); общительные и толковые, Алексей и Олег рассказали много занятного: оказывается, тур, прыгая с 12-метровой скалы, демпфирует мощными рогами. Олег предложил мне составить ему компанию в подъёме на "семитысячник" в Непале - продолжительном, с носильщиками. Сомневаюсь, что спина сдюжит, однако замааанчиво... Ребята отбыли на следующий день - отпуска истекли.

   31.07 решил сходить на Озеро Любви, популярный объект конных экскурсий - все нахваливали его красоту и упоминали дистанцию порядка 10 км, но почти никто не знал точно, как до него добраться. Через дырку в заборе проникнув на заповедную территорию, по натоптанной тропе пошёл в приблизительно верном направлении. Сперва резво, скачками поднимался в лесной чаще, перелезая через упавшие стволы и избегая ям с грязным месивом; примерно через час-полтора лес сменился кустарником и колючей травой в рост. Вдруг заметил лежащую на боку лошадь да хмуро торчащих подле проводника-карачаевца и туриста, с лошади, верно, слетевшего. Проводник буркнул мне, что впереди ещё есть лошади, и не следует подходить к ним сзади. Пришлось обогнуть через колючий малинник и кусты двух щипавших траву лошадей, на которых пищали и скандалили девицы, одолеваемые оводами. Оглянувшись, отметил, что упавшая лошадь лежит "задом-наперёд" - т.е. опрокинулась навзничь, через спину; запросто могла и седока придавить. Ещё полчаса по колдобинной осыпной тропе - и за кустарниками открылись нарядные "альпийские луга", стало прохладно... Озерцо оказалось крохотным, аки дачный прудик - в форме стилизованного сердечка (отсюда и название); питали его два студёных ручья из снежника, и один из озера вытекал, устремляясь вниз по оврагу. Вода имела драгоценный синий цвет с изумрудным отливом - и это при охристом цвете дна! Не рискнув искупаться в ледяной воде (лишь умылся, сидя на корточках и отмахиваясь от банды биосферных оводов), пофоткал озеро с разных точек и отправился обратно. Вскоре встретил тех конных девиц, за ними на лошади ехал слетевший турист, следом пешком поднимался парень-проводник. Полагая, что проводник уступил свою лошадь клиенту, а упавшую так и оставил на склоне, спросил:
   = Лошадь-то как?
   = Ничего, встала.
   = Там оставили?
   = Нет. Вон - ковыляет. (кивнул в сторону туриста)
Понял, что лошадей и было три, а проводник с самого начала шёл пешком.
   = А я думал, перелом.
   = Неееет. Третий раз идём - и она каждый раз в одном и том же месте ложится: сперва на коленки, потом на бочок... Она так отдыхает.
   Представил себе, как лошадка, достигнув любезных кустиков, обстоятельно разворачивается на 180 градусов, игнорируя судороги и паническое хрюканье седока, становится на коленочки и - плюх на бочок. Умница какая.
   Спускался аккуратно - засохшая грязь крошилась и осыпалась под стопой, мелкие камешки и ветки подло прокатывались. Когда проходил кустарником, поблизости что-то мощно заворочалось, треща ветками - вспомнив предупреждение Полины, что в Заповеднике водятся медведи и теперь они объедают малинники (а малина там как раз была), молча прибавил шагу. И хлопнулся - резко, ударом; приземлился на ладони, но спину таки дёрнул. Прислушиваясь, продолжил скорый спуск... В лесу заметил конную группу, поднимавшуюся растянутым цугом - уступил ей дорогу, пережидая; вдруг в головном узнал дядю Геру.
   = Здравствуйте, дядя Гера! А я пешком сходил на Озеро Любви.
   = Намэсте?
   = На месте - не утекло.
   = Амыэдемсразунатрыозэра.
   = А что, выше есть ещё озёра?
   = Здрастэ!.. Канэщно - ыВыбылинасамаммаленкам (удаляясь)... самамнэкрасивам! (наполняя крик ликованием)... самамванючэм!!! (уже вполне ликуя)
   Экскурсанты, впрочем, бодрости дяди Геры не разделяли - опасливо косились на колдобины и коряги, тюкАми колыхаясь на клячах, непонятных в своей флегме.
   В лесу хлопнулся ещё раз, сильно, с хрустом вывернув правое колено - оно так и не зажило по сию пору. Весь спуск занял два часа - немногим меньше подъёма. Ноги забились до тянущей боли и жжения, в глОтке будто рашпилем прошлись. Купил пакет айрана - холодного, густого - и блаженно выкушал его, плетясь "домой". Вымылся в душе, заварил себе сушёного кизила; Полина неодобрительно заметила:
   = Очень плохо кушаете!.. Какой Вы смелый, что один сходили на Озеро Любви!
   = Может, просто, дурак?
   = А карта у Вас была?
   = Нет.
   Позже нашёл на карте "сердечко" (там оно под иным, трудночитаемым названием) - насчитал всего порядка 20 км с набором 1 км по высоте. Ничё так.
   Во дворе в здоровенном казане третьи сутки варился творог из четырёх вёдер обеднённого молока - для меня и четы соседей (собственно, они и попросили зачем-то обезжирить молоко). Вечером наблюдал, как Полина брала консультацию у пузатой чернявой бабы: Полина что-то сокрушённо объясняла, дырявым половником извлекая со дна беловатую зернистую массу - в итоге тётка, скаля дрянные зубы циркового шимпанзе, запустила цирковую лапу в жёлтую сыворотку, достала горсть творога, помяла и высыпала обратно. Я пережил гигиенический коллапс - в дальнейшем, поедая творог с вареньем, старался не думать о пузатой чёрной обезьяне с немытыми руками. Кортасар (в монологе Оливейры) заметил, что "обезвоженные женщины ужасны" - я бы решительно предпочёл обезвоженных унавоженным, че!

   2.08 около 11.00 стартовал в сторону Софийского седла стандартным экскурсионным маршрутом: Архыз - мост через реку Псыш - поляна Таулу - погранпост - Софийское ущелье - "Ледовая ферма" - Софийское седло (назад в обратном порядке); около 25 км в один конец с набором высоты порядка километра (из которого 600 м на последнем этапе). Обычно отдыхающих группами на "Ледовую ферму" доставляют УАЗики-"буханки" (наряду с местными водилами-частниками, в сезон этим кормится немало "гастролёров"), а к снежному перевалу-седлу желающие поднимаются по тропам, вблизи любуясь опалово голубоватым ледником в каллиграфической "бахроме" водопадов. Чуть больше, чем за полтора часа, достиг погранпоста, где зарегистрировал свой пропуск, и потопал по грунтовке Софийского ущелья вдоль реки София (около 10 км). Хрустальные объятия солнца, рокот реки, гранёная мощь гор и уводящая в небо дорога - что ещё нужно бармалею, чтобы встретить старость?.. Навстречу попадались группки подростков, очевидно, из идейных соображений отколовшиеся от своих жёлтых автобусов - вежливо здоровались, как принято у походников; встретил пару бывших десантников в тельниках и голубых беретах - один нёс флаг ВДВ на древке.
   = Добрый день!
   = Добрый. (несколько вызывающе)
   = Лихо смотритесь.
Тот, что без флага, хохотнул, а тот, что с флагом вместо чувства юмора, быковато отрубил:
   = А мы всегда так!
   За полтора часа прошёл Софийское ущелье и достиг "Ледовой фермы", где посреди россыпи цветастых палаток угловато серели продовольственные конурки и кафе местных коммерсантов. Осведомлённый о двух тропах: нижней, по дну ущелья, и верхней, по гребню хребта - пытался найти нижнюю, но странным образом оказался где-то посредине, на горном склоне (наверное, это и называется "топографическим идиотизмом" - крайней формой топографической олигофрении). Погода постепенно прокисла, начало накрапывать - ледник, под солнцем нежно голубой, в сизой пелене слился со скалой, напоминая дохлую медузу; фотки вышли так себе. Веер тропок, то накренённо разбегавшихся, то терявшихся в траве, то утыкавшихся в ручьи, то нырявших в заросли колючек, сомкнулся возле приземистой рукастой берёзы, под которой я переложил документы и "аппаратуру" в пакет. От берёзы крался по едва заметной тропе, вскоре окончательно захиревшей; снежная седловина была на одном уровне со мной и выглядела вполне досягаемой, лишь дотянуть по склону - поворачивать назад не хотелось. Поскальзываясь на мокрой траве, шёл, пока не уткнулся в огромную "резаную рану" осыпи. Побрёл обратно. Вскоре голосом муравья из м/ф сказал:
   = Моя берёооза.
   От неё тропа была внятной, однако дождь расквасил грунт в месиво - на спусках грязь ползла хуже (т.е. лучше), чем трава. Вспомнив про чёрствую горбушку в кармане (покупал буханку неделю тому, ещё в Теберде), затеял погрызть на ходу - пока жевал, дождь размачивал сухой край под следующий откус. Одежда промокла насквозь, сандалии чавкали, очки мутно "кривлялись"; не достигнув поставленной цели, кургузо ковылял под ливнем - и был страшно доволен! Распевал песенку солдата из "Старой-старой сказки". Около двух часов пробродив по склону, в 16.30 спустился к "Ледовой ферме", ополоснул ноги, сандалии и носки во взбухшей грязно-коричневой Софии и потопал восвояси. Вскоре меня предложила подбросить до поляны Таулу добрая женщина на красном миниджипе.
   = Мне неудобно: я весь мокрый и грязный - загажу Вам салон.
   = Ничего, моей ласточке и так светит химчистка. Садитесь!
   Поднявшаяся река местами захлестнула грунтовку, и без того ставшую непролазной грязью - выручали два ведущих моста "ласточки" да уверенное вождение хозяйки. Бывалый турист, она рассказала мне о чудесных местах в Адыгее: плато Лаганаки, горе Фитч, поляне Алибек - слушал завороженно, твердя про себя названия... В Архызе купил арбуз у пузатенького "акробата", в тесноте кузова потешно перебрасывавшего толстенькие ножки через дощечку-"жёрдочку" (и арбуз на ней!), и вкусных помидоров у дивно доброжелательного местного дядьки ("Выбирай-выбирай - не стесняйся!").
   Вечером, вернувшись "домой", насчитал около 30 км пёха, неплохо. Констатировал, что мне поразительно везёт на добрых людей. Подозрительно везёт.
   Полина, расспросив о походе, тусклым тоном, каким озвучивают смертельный диагноз, сообщила:
   = Когда Вас не было, Артур у Вас одно яблоко наел.
   = Правильно сделал.
   = Без спросу нехорошо.
   Посмаковал бессмертное *Жил-был мальчик... Он взял яблоко... И он его наел... А бабушка сказала... а бабушка сказала... а бабушка сказала: "Свинух!.. Свинух!.. Свинух!!!"* и мысленно послал привет братьям Кагадеевым - однако решил не сообщать Артуру, что он "стал теперь манул".
   Ночью поливало; я, на сон грядущий приняв летальную дозу арбуза, до утра остервенело сражался с мочевым пузырём. Победила энтропия.

   На следующий день, 3.08, было прохладно, дождило; надеялся просушить сандалии в своей комнате, но они, сыро набрякшие и похожие на запчасти от Винни-Пуха, противились. Запланированный на завтра поход в верховья реки Кызгыч выглядел всё более сомнительным - в мокрых сандалиях не ходьба, а набивание мозолей. По карте, переснятой у Алексея и Олега, оценил путь: по тропе вдоль Кызгыча (на карте значится Кизгыч, но местные произносят через "ы") с форсированием реки вброд до "хижины" лесников 17 км, оттуда подъём к Софийскому седлу 5 км по горизонтали и 1 км по вертикали, от седла 6 км под горку к "Ледовой ферме" - и далее знакомым маршрутом до "дома" 20 км. Итого 48 км, одолимо. Обсудил маршрут с Артуром; он подтвердил, что тропа вдоль Кызгыча с бродом имеется - но протяжённость её не 17, а 25 км. Рекомендовал заночевать в "хижине", разложив т.о. поход на два дня. Хитро поглядывал на меня.
   Вечером сходил на спортплощадку турбазы "Алания"; когда упражнял себя на брусьях, стал свидетелем занятной "полифонии": трое пацанов лет 8, облепив детскую горку, пронзительно, с визгом и демонстративным хохотом выясняли, кто из них "обосрался", турбазовские калибаны-аниматоры включили танцевальное долбилово - и вдруг из толщи сумерек возник извилистый плачевный тенор муэдзина. Однако, букет.

   4.08 было солнечно и тепло; посвятив день просушке обуви, никуда не пошёл - копил силы для рывка по Кызгычу... Накопил.

   5.08, плотно позавтракав (планировал вернуться лишь к ночи), около 10.00 стартовал в своей обычной "униформе": шорты, голый торс (майка в сложенном виде висит на поясе - мух отгонять), на ремне нож, фляга, фотоаппарат и мобильник, документы в карманах. Провиант и спички брать не стал (вопреки настоятельным советам соседей, бывших в курсе моих планов), намереваясь обернуться за один день... Сразу же плутанул: пытаясь кривотропьем выйти к Кызгычу, залез в дебри, вынужден был вскарабкаться на скалу-останец по обрывистому склону (отнюдь не шуточное испытание, замечу), далее торить спуск через густой колючий малинник и крапиву - через 2 часа оказался на берегу Кызгыча (от Архыза аж 3 км!). Хилая береговая тропка (на карте означенная жирной штриховой линией) скоро завела меня в топкую непроходимую дрянь и бурелом; оглядев мелководье и широкую каменистую косу, решил сразу перейти реку, дабы двигаться по "финальному" берегу. Разулся, босиком, балансируя на камнях, вошёл в студёную воду (ожидал, будет кукожаще ледяной… да нет, терпимо) - на косе умылся, пофоткал слияние речных рукавов. Вспомнив, что придётся форсировать множество стекающих с гор притоков - не разуваться же каждый раз! - решил шлёпать к тому берегу и далее в сандалиях. Сперва было мелко, по лодыжки, но в паре метров от берега влетел в стремнину: когда вода, разом стиснув до пояса, потащила, пережил острый приступ изумления. К берегу таки пробился; в тупом недоумении извлёк содержимое карманов: всё насквозь, один паспорт, стянутый резинкой, намок лишь по периметру. Через пару минут вспомнил про мобильник и фотоаппарат; расчехлил их: из отверстий сочилась вода, мобильник слабо похрипывал, словно агонизирующее Очень Маленькое Существо... Теперь, когда купание свершилось, стало казаться очевидным, что следовало заранее переложить все вещи в пакет и прежде, чем лезть в поток, проверить глубину шестом - "...приходит опосля". Повесив на запястье левой руки фотокамеру-утопленницу, а между пальцами зажав сырые документы, аккумуляторы, флэшку и симку, продолжил путь. Поначалу тропа была вполне "человеческой", утоптанной, но вот стала резко забирать от реки в лес - высокая трава обжигала и драла голые ноги, невидимые палки, ломаясь под стопой, били по лодыжкам, аки капканы; "колеи" в царапучем малиннике зигзагами выводили к "проплешинам", где трава была примята до земли - сразу понял, что лёжки звериные (человеку даже спьяну так не навалять ся). Часто тропа вела под упавшими "пятернями" деревьев, и приходилось пробираться на карачках; но страшнее всего оказались густые кустарники - сплетения тонких веток ранили острыми отломами, словно хлысты с крючьями. Так и двигался, меняя галсы: когда "колючая проволока" леса делалась совершенно непролазной, выруливал к реке, дабы пройти десяток метров против течения по мелководью; когда отмель сменялась глубокой стремниной (у горных рек основной поток виляет по руслу, прижимаясь то к одному берегу, то к другому), опять возвращался в лес, где регулярно натыкался на крупные круглые лепёхи тёмного медвежьего дерьма, отрадно свежего. Преодолённым притокам Кызгыча скоро потерял счёт. Также потерял счёт времени, т.к. часы умерли вместе с мобильником - сознание скоро и незаметно приняло "оптику безвременья"... Постепенно разнылось правое колено, подвёрнутое несколько дней назад - болело всё сильнее, вынуждая прихрамывать.
   Изредка тропа выглядела вполне человечьей и внушала надежду на скорый выход к обитаемым местам; однажды на стволе, лежавшем поперёк тропы, обнаружил комплект поношенной мужской одежды: футболку, куртку и бейсболку, возле на земле валялись сапоги с отвёрнутыми голенищами, поверх них топорщились джинсы - в метре от реки. Разок крикнул: "Есть кто живой?!" - никто не ответил. Приподнял джинсы, отсыревшие и тяжёлые - а во всех складках улитки и жучки; то бишь несколько дней, как человек нагишом куда-то испарился. Итожа, заключил:
   = Приятно, что этой тропой пользуются люди - но, похоже, они плохо кончают.
   Когда брёл уже порядка шести-семи часов, находясь в лесу, вдруг ясно ощутил чьё-то присутствие - принялся громко аукать; и вот метрах в тридцати от меня среди кустов шевельнулось что-то коричневое. Подумал - коза. Вдруг коричневое бесшумно поднялось на задние лапы - медведь, аил (по-карачаевски). В рост человека, молодой. Стоял на возвышении и внимательно смотрел на меня. Одна мысль: "Убегать нельзя," - по дуге обходя медведя и забирая к реке, попёр через колючие дебри; машинально достал из ножен нож, понимая иллюзорность пользы от него в случае атаки. Аил продолжал стоять и смотреть на меня, пока я не скрылся в чаще (я оглядывался). Шёл быстро, изредка замирая и прислушиваясь; в голове плясали обломки мыслей: что в Заповеднике медведи непуганые и человека не боятся, что медведи умны и выходят наперерез жертве, что я произвожу чудовищные шум и треск, а аил двигался неслышно, что мне повезло рано его заметить, не то аукал бы до "победного конца", что робкий и любопытный молодой аил - это не матёрый аил, который задрал бы меня без прелюдий. И наел.
   Через какое-то время увидел отпечатки протекторов грузовика, выходившие из реки (брод, верно) и тянувшиеся в лес - пошёл по ним. Вскоре след вынырнул из леса и пролёг по залитым солнцем цветущим лугам (подумал с горечью: "Штурмую шкуродёрню, а в нескольких десятках метров - настоящий рай!"). Колея привела к палатке из грузового тента - на мои зовы никто не ответил - а затем к скошенному лугу, уставленному маленькими копнами. Обошёл весь покос, но не нашёл продолжения колеи; дальше пришлось торить тропу самостоятельно. Луг закончился, заросшая кустарником низина превратилась в настоящее болото - смачно чавкая на каждом шагу, ковылял по зловонной грязи, пытаясь вновь вырулить к реке. Изгнание из рая, однако.
   Ближе к вечеру небо обрело фарфоровую бледность, в лесу набрякли тени - стал чаще напарываться на сучья и камни, пару раз ветки, скользнув по очкам, втыкались в лицо. Осознал, что ни до какой "хижины" мне нынче не добраться и придётся ночевать в лесу. Когда лесная гуща сделалась графитово мрачной, неожиданно вышел на полянку с большим белым камнем, лежавшим в центре - словно кто-то предлагал мне волшебное покойное ложе. Однако, помня из прочитанного или виденного по ТВ, что во избежание визита хищников ночёвку следует планировать так, чтобы ветер уносил запах, решил ночевать на косе посреди реки. По воде прошлёпал к обширной косе в белых оглоблях плАвника - и с неё увидел за лесистым склоном ближайшей горы снежный зуб следующей (хотя по ущелью уже растеклись сумерки, бледный свет неба держался на горных склонах - верно, было около семи вечера). Помня, что со стороны Софийского ущелья лесистые конусы хребта Чегет-Чат (а я находился по другую его сторону) сменились снежными вершинами лишь на подходе к седлу, ощутил себя на финишной прямой. В сознании загарцевало на мебельных ножках словечко "триумф": переночую под сказочно звёздным небом, созерцая метеоритные дожди, а завтра рывок и - триумф!.. Здоровенное седое бревно с продольной выемкой показалось пригодным в качестве ложа, приладил рядом три ствола дециметровой толщины, чтобы не стоять босиком (сырые сандалии и носки снял) на стремительно остывавших камнях. Видел в дикой, без палатки и костра, ночёвке возможность испытать ресурсы организма (энергетические и психологические, в первую очередь), поправить режущую кромку кэндзё.
   По реке потянуло сыростью и холодом; мне, одетому в шорты и майку, пришлось греться отжиманиями/приседаниями на бревне, а также интенсивно растирать руками ступни и пальцы ног - с них обычно начинаю замерзать. Когда в небе засверкали созвездия, изо рта начал валить пар (т.е. температура упала ниже 10С) - понял, что ложе пригодится лишь в качестве скамьи: сидел на ней, сжавшись в комочек, и неустанно тискал пальцы ног. Постепенно вызрел цикл: блок из отжиманий/приседаний/упражнений на "дельты" и пресс заканчивал кёкушиновскими концентрированными ибУку, аки заправский самурай, затем растирал и массировал ступни, затем на несколько минут отключался, уткнувшись скулами в колени. Очнувшись, щупал левое плечо (сидел лицом к западу и струящийся с юга холод принимал левым боком) - с удовлетворением ощущал: горячее. То бишь внутренняя печка организма "держит жар" (тогда я не задумывался, чем она топится)! Прикинув, что за 8 часов ночи небо должно повернуться вокруг Полярной звезды на треть оборота, наметил конечное, утреннее положение ковша Большой Медведицы - и, завершая очередной цикл телодвижений, посматривал на "карусель". А "карусель" стояла, как вкопанная!.. Я трудился на своём бревне и кратко проваливался меж колен в рыхлый рёв реки, снова и снова - а небо оставалось НЕПОДВИЖНЫМ. Увидел, как планета неподвижно "катится" по орбите в бриллиантовых декорациях - и, увлекаемый ею, я неподвижно опрокидываюсь спиной в сверкающую бездну. На кромке дрёмы, словно аллитеративный сорняк, пророс хайку:


    Каменно вечно
    вместе с планетой в ночИ
    падаю навзничь.


   Сформулировал (начал тогда, а закончил сейчас): оптика вневременья, сфокусированная линзой ночи, преломляет ожидание в интуицию вечности.
   Когда поясницу стало ломить от упражнений, а в правом колене проснулась иголка, начало светать: звёзды погасли, на севере и востоке небо вылиняло. Холод был такой, что руки-ноги ходили ходуном, а зубы оглушительно лязгали - приходилось стискивать челюсти. Страшно медленно западная гряда чуть порозовела макушками, потом чуть осветилась; холод усугубился росой. Понимая, что до дна ущелья солнце дотянется лишь через пару часов, решил двигаться (к триумфу), дабы заодно согреться. Обулся в сырые сандалии и, перешед мелководье, углубился в лес, в зелёное месиво. Роса вымочила разом всего - стучал зубами, как заводной цыплёнок; ожесточённо продирался через дебри, получая по вчерашним ранам новые удары и  пропилы (вчера частые омовения в студёной воде притупляли боль, а тут окровавленные голени и колени будто огнём занялись). Когда ступени лучей достигли низин, оказался в расширении русла - с протяжёнными косами и ровным берегом. Согрелся в солнечных ладонях. Далее шёл ещё часа два-три у подошвы той снежной горы, грезя вертлявым "триумфом" - удавалось продвигаться в неплохом темпе, хромая по отмелям и косам, пока не пришлось преодолевать стремнину. Держался за ветви поваленного дерева (торчало в метре над водой поперёк потока - примерно на две третьих ширины рукава), перебирая; когда на самой глубине меня потащило, оторвало ноги от дна, вцепился в очередную ветку - и вдруг тонкий боковой прутик, как крючком, сдёрнул с переносицы очки и метнул их в воду. Вися на левой руке, правой попытался поймать, но тщетно - лишь проводил взглядом (и сейчас вижу, как они, блеснув, нырнули и исчезли в текучей толще). Цепляясь за ветки, еле-еле перебрался через поток, прошёл по длинной косе и упёрся в очередную стремнину.

   Собственно, повесть "о всё видавшем" внезапно оборвалась с утратой очков - и началась новая, о затОичи.
   Вяло попеняв реке: невольное приношение забрала (очки, кстати, были замечательные) и пройти не дала - обратил взоры к перевалу, "висевшему", словно гигантский гамак, между двумя пиками в лоскутах снега. Полагал, что это и есть Софийское седло, хотя никаких признаков "хижины" и штриховой линии тропы не наблюдалось. Побрёл по мелководью в лес, около часа маневрировал, пытаясь почти вслепую продраться сквозь колтуны кустарников, но вынужден был констатировать: со своими "минус пятью" я, скорее, покалечусь, нежели пройду. Всё, финита... Решил вернуться на середину реки, дабы быть заметным с воздуха, и дожидаться помощи. По стволу упавшего дерева, близоруко щурясь, перебрался через поток, разложил на камнях для просушки документы, мобильник, фотокамеру и сандалии - ежели уж доведётся снова ночевать на речной косе, то не босиком. Осмотрел свою шкуру: плечи и руки изрядно посечены, колени и переднюю часть голеней будто "зачирикал" старательный пакостник-детсадовец - посередь плотной ретуши кровавых ссадин-царапин воспалённо сочилось лаковое мясо (от ударов о камни и палки). Мухи неотвязно липли, теснясь, припадали к ранкам, будто гну к водопою - дубасил их майкой, шипя от боли. Воскрешая события вчерашнего дня, припомнил, как, пробираясь через нагромождения камней размером со славянский шкаф, пару раз чудом избежал перелома: нога проваливалась сквозь плёнку грунта во мху&лишайниках и криво заклинивала в каменных тисках - а тело длило шаг, беря ногу "на болевой"; как спугнул олениху, шумно скакнувшую из укрытия и застывшую в профиль; как пережил крушение здравого смысла в петле речного притока: наткнувшись на мощную стремнину, развернулся и потопал "домой", минуя знакомые места - но скоро с оторопью обнаружил, что продолжаю двигаться всё в том же южном направлении...  Опорожнив флягу, напился студёной воды из реки (от холода заложило уши) - и тотчас мимо проплыла-продрыгалась лягушка, тщетно боровшаяся с течением. К своему удивлению, абсолютно не ощущал голода. Попытался просчитать ситуацию: скорость продвижения моего по лесу была невысокой, если же учесть пилообразность медвежьих троп, то "полезная составляющая" не превышала 2 км/ч; вчера двигался вдоль Кызгыча часов 8, сегодня ещё 4 - т.о. одолел порядка 20-24 км. Если "хижина", вообще, существует, то она должна быть в нескольких километрах отсюда, за изгибом реки.
   Оценивая перспективу, надеялся быть найденным сегодня - либо, вторично переночевав на косе, завтра двинуться назад, по течению Кызгыча. Сперва думал соорудить плот из плАвника, однако затея полузрячим провести скрепленные прутьями оглобли через пороги и "шлагбаумы" упавших деревьев (каковые маркируют стремнину, активно подмывающую берег) показалась гиблой; решил вооружиться мощным шестом и, упираясь им в дно, пешком форсировать умеренные потоки - дабы, отогреваясь на солнце после купаний, двигаться по косам и мелководью. Дистанция 20 км выглядела внушительной, но вполне одолимой... Оптимизм прожектов начал увядать с приближением солнца к западной гряде: ещё одна бессонная физкультурная ночь (реальная продолжительность коей в ущелье не 8, а все 14 часов) и назавтра слепой сплав по ледяной реке (местами стремнина набирала мощь аэродинамической трубы и запросто могла утащить меня вместе с шестом - и тогда кранты пояснице, почкам и т.д., не считая риска побиться о камни) стали казаться роковым испытанием для организма. Временами чудилось, что слышу за рокотом реки женский смех и реплики-с-глумцой вроде: "Смотри - стоИт!" - понимал, что это река морочит меня. Когда солнце скрылось за горами, но тени в ущелье ещё не сгустились, оставалась слабая надежда быть замеченным погранцами с патрульного вертолёта (как-то наблюдал его из Архыза)...
   С наступлением сумерек по реке приполз плотный двухметровый туман, потянуло холодом; принявшись греться отжиманиями/приседаниями, почувствовал, что внутренняя печка не держит жар - замерзаю! Грядущая 14-часовая ночёвка стала казаться обескровливающей, разомкнутой в погибель. В сыром мраке ходил из конца в конец косы, словно зверь по вольеру, временами "крутил кихон" и отжимался/приседал - приняв неизбежность ночёвки, сознанием погрузился в безмыслие, сросся с говором реки... Вдруг в ночи кувыркнулся луч света, ещё раз - конусы автомобильных фар скакали и рыскали по речному руслу. Видные сперва "в профиль", вскоре они повернули в мою сторону, стал слышен надсадный рык двигателя. Угодив в слепящую трубу, принялся семафорить руками; сияние с рёвом приближалось - и вот возле меня замерла неразличимая во мраке махина. С платформы, светя фонариками, спрыгнули двое вооружённых карабинами крепышей в камуфляже, а из кабины вылез пожилой в гражданке; крепыши деловито потребовали документы, а пожилой с карачаевским акцентом выдал мутную фразу вроде:
   = Если терпишь бедствие, я тебе помогу - но, если тебе здесь нравится... (ему ЯВНО хотелось, чтобы мне здесь нравилось)
   = Не нравится. Заберите меня отсюда!
   Принятые мною сперва за спасателей, крепыши больше походили на погранцов - один из них обмолвился, что они патрулируют этот район. Отвечая на их "силовикастые" вопросы, кратко обсказал ситуацию с МВТУ им. Баумана, преподаванием школьной математики, постоем в Архызе, второй ночёвкой на косе и утраченными очками - один из крепышей, "Добрый", предложил свитер и два яблока ("На, пока яблоки погрызи!"), а второй, "Злой", объявил, что ему моя "легенда кажется подозрительной": ЧТО это я делаю ночью на не прописанной в пропуске реке, КАК это я не простудился после ночёвки раздетым при 10С, ПОЧЕМУ это я после "бауманки" учительствую в школе, ОТЧЕГО это я при близорукости "-5" на фото в паспорте без очков?.. Заметив на поясе нож, "Злой" изъял его и ретиво обыскал-обхлопал меня - мой жёлтый пакет с документами, мёртвой "аппаратурой" и ножом был передан появившейся из кабины штатской тётке, с которой "Злой" поделился своими подозрениями.
   Под бдительным присмотром "Злого" забрался на платформу "Урал"а (где обретался третий вооружённый крепыш, "Нейтральный" - хотя по канонам спагетти-вестерна должен был оказаться типа-"Плохим"), тронулись. У платформы лесовоза наличествовал лишь передний борт - вчетвером цеплялись за него изо всех сил, когда машину рывками кренило и бросало по речному руслу (ехали туда же, куда я шёл - вверх по Кызгычу). Вскоре "клюнули носом" в невидимую донную яму (мы четверо едва не полетели кубарем) - да так, что вода залила двигатель и погасила фары (лампочки лопнули); хорошо, что по инерции из ямы выскочили и дотянули до косы. Пока водитель при свете фонарика боролся с форсунками, "Злой" напару с тёткой, тоже охренительно "злой", учинил мне вторичный каверзный допросик (например, какую математику я преподаю в школе - пришлось, подобно киношному Чапаеву, измыслить скользкий ответ: ЕГЭшную); тётка зачем-то яростно рылась в пакете с документами&"аппаратурой" - зело возбудилась, узнав, что в нём покоится флэшка от фотокамеры. Полагая, что погранцам подобают припадки бдительности, обстоятельно отвечал (завернувшись, аки вождь кикУи, в стёганое одеяло). Постепенно начал понимать, куда клонят дознаватели: они угрюмо-методично "кололи" грузинского диверсанта! Среди их "козырных" аргументов значился, к примеру, такой:
   = Вот ты говоришь, что вышел из Архыза - но местные ходят в горы, хорошо одевшись и захватив спички и еду; не мог лесник Ратмир отпустить тебя в горы в майке и шортах. (пожилой согласно закивал, заявив, что знаком с Ратмиром - и тот никак не мог...)
   Оставив без комментариев вывод, что только грузинская разведка отправляет своих агентов в горы голышом, я метнул "джокер":
   = Вот будет свет - вы на мои ноги посмОтрите. Тогда вам станет ясно, вру я или нет.
   = Чё нам на твои ноги смотреть?!
   Опережая события, замечу, что профессиональная крезА "СМЕРШевцев" подпитывалась чувством раздражения неведомой мне тогда природы, каковая прояснилась позже.
   Починились, двинулись во мраке медленно, наощупь - трогая реку чахлыми лучами фонариков. Валясь в очередной глубокий крен, вчетвером карабкались на задравшийся край, готовые спрыгнуть в воду, ежели "Урал" опрокинется. Вскоре справа обозначился домик со слабо освещённым окошком - крепыши, словно сказочные три медведя, возмутились:
   = Кто это в нашем домике?!
   Пожилой, высунувшись из кабины, сообщил, что там живут "ботаники", работающие в Заповеднике. Ботаники, три девушки и парень, были грубо изгнаны из домика, оказавшегося пресловутой "хижиной", и перебрались в крошечную палатку а-ля зонтик. Крепыши перенесли из машины вещи и провиант, в т.ч. ящик водки. В домике было тепло от натопленной печки; при свечах принялись накрывать на стол - помимо длинного дощатого стола и Г-образной скамьи, комната вмещала ярус нар в старых тюфяках. Получив от опекавшего меня "Доброго" брезентовую куртку, я забился в дальний торец стола; абсолютно не испытывая голода, вынужденно уплетал огурцы-помидоры-хлеб-мясо, заботливо мне "Добрым" подкладываемые - дабы не вселять новые подозрения в "Злого" и "Охренительно Злую" тётку: они пристально следили, достаточно ли жадно я ем для человека, полтора суток питавшегося лишь водой. Зазвучали тосты под водку, я со своей минералкой в зелёной пластиковой бутыли произнёс благодарственный тост:
   = Спасибо, что выручили меня в беде!
   На что "Злой", кивая и "весомо" кривя рот, заметил:
   = Даа, спасти человека - это... (не нашед мыслеобраза подходящих габаритов, принял на грудь)
   После ужина "Добрый" сообщил мне, что мобильной связи в ущельях нет - т.о. известить о своём жив-здоров смогу только лично, добравшись до Архыза. Предложил завтра перевалить через Софийское седло вместе с "ботаниками" - даже оговорил с ними мою полузрячесть.
   Скоро все стали готовиться к отбою; однако двое ("Добрый" и "Нейтральный") собрались куда-то с карабинами и приборами ночного видения. Пожилой-с-акцентом (он оказался старшим лесником Заповедника) дал им какие-то рекомендации и проводил. Вернувшись, неожиданно грубо отправил меня спать в кабину "Урал"а (швырнул мне куртку и "кикУистое" одеяло, неприязненно буркнув: "На! - штоб ты о нас х*ёво не думал... Ничё там не трогай!"). Дивясь такому отношению, я устроился в тёмной кабине; всю ночь мёрз - в рваной полудрёме ловил сползавшее одеяло да криво втискивался между спинкой сиденья и рулём. Когда небо побледнело и холод достиг точки росы, обнаружил, что ночевал с открытой форточкой - в темноте сослепу не заметил.
   Поднялся, сделал кёкушиновскую зарядку, немало впечатлившую крепышей ("Злой" покаянно протянул: "Даа, ноги у тебя... Могу сказать тебе, что ты отважный человек".) - они снаряжались на охоту, окончательно утратив сходство с погранцами. Выслушав мой рассказ о встрече с медведем, "Добрый" заметил:
   = Они здесь крупными не бывают - до трёхсот килограммов.
   За завтраком "Добрый" от лица всей команды попросил у меня прощения за вчерашний допрос:
   = Места здесь сложные, и были прецеденты проникновения с территории Грузии бандгрупп. Я - бывший сотрудник спецслужб, остальные тоже; мы должны были тебя проверить - надеюсь, ты всё правильно поймёшь.
   В общем, нормальные мужики - просто, заигрались в индейцев... Кстати, "Охренительно Злая" (действующий подполковник милиции из Теберды), разглядев кровавую и начавшую нарывать "ретушь" на моих коленях-голенях, прониклась сочувствием и стала "Волшебно Доброй" - вручила голубые спортивные штаны, весьма пригодившиеся в тот день (иначе в своих шортах по-новой ободрался бы о колючки и шиповник).
   Прощание со всей командой было вполне дружеским; мужчины отправились в горы искать туров, "Волшебно Добрая" углубилась в малинник, где ночью "Добрый" и "Нейтральный" тщетно пытались высидеть медведя - я же стал помогать в сборах "ботаникам", аспирантам биофака МГУ, планировавшим в тот день перевалить через Софийское седло и спуститься к "Ледовой ферме".
   Ребята просушили газеты для собранного гербария, уложили габаритные рюкзаки (каждый весом порядка 15 кг) - к половине одиннадцатого были готовы стартовать. Нашёл себе у реки мёртвую палку-карАбкалку, наполнил флягу из родника и облачился в небесно голубые штаны. Спросил, какое время запланировано на переход - получил бодрый ответ: "День". Несколько ошарашенный, переспросил - пояснили, что предстоит долгий подъём на километр по крутому склону (с путевым составлением описаний флоры), плюс ещё пара часов на спуск... Двинулись по тропке через колючую траву и заросли шиповника, ориентируясь на небольшой водопад (не видел ни водопада, ни прочих ориентиров, но, доверившись провожатым, топал след-в-след), вскоре вошли в полосу леса. Градус подъёма заметно возрос - почувствовав, как на подстилке из хвои и прочей трухи поехали мои лысые сандалии (ребята были обуты в трекинговые ботинки с мощным зубчатым протектором), стал налегать на палку, аки каноист на весло; тропа большей частью выглядела дикой промоиной в грунте от дождевых вод и, будь я один, вызвала бы острые сомнения в своей нахоженности, тропности.
   На привалах Аня, головная группы, вооружившись рулеткой, составляла описания, фотографировала образцы. Рассказал ребятам о своём кызгычском походе и чудесной встрече с крепышами; когда упомянул о необъяснимо резком обращении спасителей со мной, Аня проницательно заметила:
   = Они так усердствовали потому, что их собственные действия не вполне законны.
   Тут я прозрел (раньше даже не задумывался об этом): лесник организовал в Заповеднике двухдневную браконьерскую охоту для отставной спецуры, затеял скрытную ночную доставку клиентов к "хижине" - и вдруг посреди реки семафорит на хрен не нужный свидетель! Есть человек - есть проблема... отсюда общее раздражение, грубость обращения и СМЕРШевский раж. Однако.
   Двигались медленно, с частыми привалами - боролся с искушением уйти налегке в отрыв (был бы зряч, ускакал бы непременно - в Архызе все уже, поди, на ушах!). Вблизи отметки 500 м по GPS-высотомеру (середина подъёма) забрал рюкзак у подуставшей Наташи (девочки на оставшейся дистанции организовали "ченьч", разгружая кого-то из) - воюя с гуляющим центром тяжести и ветками, цепляющимися за габариты, прочувствовал недетскость нагрузок. Слушал спину и больное колено - вроде, держат. Пару раз чуть не сверзся вниз (сандалии поехали по грунту, как по маслу, да ветка на шаге дёрнула за лямку рюкзака), предощутив под ложечкой прохладу падения, но в последний момент зацепился палкой-выручалкой. На очередном привале спросил:
   = Как вы ходите без связки? Кто-нибудь может и улететь.
   = А так все улетят... гОрники с маленькими рюкзаками ходят в связке - а с этими (кивнув на свой "комод") бессмысленно.
   После ярусов леса и кустарника достигли изумрудных альпийских лугов в россыпи цветов - заметно посвежело, из-за высоты стало труднее дышать. Постепенно обозначился прогиб перевала с застиранной простынёй снежника; добрели до снега и, соскоблив верхнюю серую корку, набили им ёмкости для питья (в дальнейшем фляга, напоив меня талой водой, норовила вдогон накормить мякотью). Квартет совсем растерял темп (Таня устало констатировала: "Ноги не идут".), у меня же обозримость цели запустила форсаж - возможно, сие специфика примитивной маскулинной психики.
   На Софийское седло, где джигитовал оскаленный ветер, поднялись около 18.00; вопреки моим ожиданиям, ни один из мобильников не взял - тлела надежда известить службу 112 о своём благополучии с "Ледовой фермы", откуда якобы можно (по спутниковой связи?) вызвать такси. Небо набрякло оловом, начало накрапывать; команда привычно зачехлила рюкзаки и двинулась вниз по набитой тропе. Чуя приближение вечера, решил оторваться от коллектива и ускорить спуск; напоследок впятером сфотографировались (дождик перестал) и тепло распрощались (должен отметить, что молодые биологи оставили самое доброе впечатление). Тыча палкой в муть каменистой колеи, энергично поковылял в ущелье... амплитудно хлопнулся на бугристом языке снежника и - умерил прыть. Берущие начало в леднике бурные речки то и дело пересекали тропу, приходилось наудачу перешагивать/перескакивать их по шатким каменьям, упираясь палкой в дно. К половине восьмого в густеющих сумерках достиг "фермы"; поспрашивал у обитателей палаточного лагеря, имеется ли связь с материком - увы. Стало ясно, что придётся преодолеть 10-километровое Софийское ущелье (наивно уповал на попутку), дабы выйти на связь с погранпоста.
   Приволакивая ногу, отправился по знакомой грунтовке, вооружённый жёлтым пакетом, ржавым ножом и верной палкой-живопыркой. От усталости и недосыпа увяз в скотьей апатии - и когда довелось пробираться сквозь стадо коров, возвращавшихся с выпаса, ощутил себя с ними на одной "крупной рогатой" волне. Кромешный мрак сомкнулся над ущельем - едва различал в черноте бледную шею дороги; ухабы и каменья, обозримые днём, нащупывал, вслепую тыча палкой (не слишком успешно - на каждом шажке спотыкался да проваливался; со стороны, небось, смахивал походкой на разбуженного носферату). Местами колея была залита мелководными речными притоками - уже не пытаясь высмотреть на обочине валуны, служившие для "аки посуху", шлёпал по щиколотки в невидимой воде, бубня эвфемизмы. Порой темнота внятно, выпукло шевелилась, принюхивалась - вежливо рычал, выуживая из ножен рыжий ножик... Тянулось всё это неопределённо долго (сообразно мизерному темпу, часа три) - оптика вневременья с асферическим элементом, без просветления.
   Наконец, добрёл до шлагбаума, грифельно чёрной полосы во мраке, ответившей прохладой на прикосновение - крикнул в сторону тёмного погранпоста: "Есть кто живой?!" - в окошке появился свет, и двое часовых вышли, шаря фонарями. Посмотрели документы, задали дежурные вопросы - ухмыляясь ответам (моя саморекомендация "учитель математики" неизменно вызывает у всех приступ веселья). Один из них, осветив меня фонарём, вдруг резко отступил на шаг и схватился за автомат:
   = Это кровь?
   = Где? (в голове прошелестело " пуля-в-живот")
   = На пакете - откуда кровь?
   = (тупо пялясь на жёлтый пакет) Это яблоки красные... нарисованы.
   Попросил бойцов известить службу спасения, что я нашёлся. Они сообщили обо мне по рации начальству, стали ждать приказаний; усадили на сказочно удобный стул и налили сказочно вкусной газировки "Буратино". Потрепались о каратэ и тайском боксе, о школьной математике и ЕГЭ... Один из бойцов, уже семь лет прослуживший по контракту, рассказал, как год назад поступал в военный институт (не помню, где именно) по своему пограничному профилю: подняв забытые за шесть лет школьные предметы, самостоятельно подготовился к ЕГЭ, сдал его и прочие экзамены на "проходной балл" (на экзамене по физо заподозрил неладное: сдававший вместе с ним и не сдавший некто странным образом получил положительную оценку); однако за пару дней до объявления результатов он (и все неблатные) был извещён, что потерян его аттестат - на резонное предложение запросить в РОНО дубликат большущий полковник (не помню, то ли декан факультета, то ли сам ректор института) с начальственной деликатностью заявил:
   = Мест мало... понимаешь?.. Ты, конечно, молодец, что хорошо сдал... неси триста тысяч - и ты зачислен. (не поверив ушам, я переспросил у бойца: "ТРИСТА?!!" - не ослышался: триста тысяч... вот жирная гнида!)
   Боец (и все неблатные) забрал документы - аттестат, разумеется, внезапно нашёлся - и тем же летом поступил в гражданский ВУЗ на заочное отделение, теперь перешёл на второй курс. Вспоминает свою былую наивность с кривым смешком.
   Рация зашуршала, голос тускло распорядился:
   = Значит, так: держите этого карандаша... станет рыпаться - вяжите... за ним щас приедут, заберут.
   Когда рация умолкла, спросил не без ехидства:
   = Карандаш - это я?
   Погранцы сконфуженно промолчали... Вскоре подкатила машина; оконтуренный фарами, ко мне приблизился силуэт в расхристанном кителе:
   = Ты, штоли, Герман? Очки, значит, потерял... Иди в машину!.. Куда с палкой прёшься?! Обивку порвёшь!
   = Мне эта палка дважды жизнь спасла.
   Не помню точно словес, коими силуэт (оказавшийся архызским участковым, майором) меня поливал; суть: прокуратура и милиция вместо того, чтобы раскрывать многочисленные убийства и изнасилования, вынуждена заниматься поисками такого козла, как я - едва прочитывалась в злобно цедимых перлах. Уяснив содержание оных, я заметил в тон:
   = Знаете что, я эти три дня не в кустах прятался, хихикая, что вы меня ищете - мне тоже досталось! И если бы мне было на всё плевать, я бы сейчас на "Ледовой ферме" чаи распивал, а не пёрся ночью вслепую к погранцам.
   Поведал вкратце о походе по Кызгычу, закончив тем, что картам верить нельзя:
   = Нет там никакой тропы.
   = Есть там тропа - ты что, со мной спорить будешь?
   = Если бы я сам там не был, не стал бы спорить... нет там ни хрена! Вы когда там последний раз были? Может, всё уже давно заросло.
   = Да я постоянно там хожу - выношу трупы... нормальная тропа - шесть раз реку переходишь...
   Рассказал любителю трупов&бродов (участковая разновидность бутерброда) о мужской одежде на берегу - он как-то примолк. В итоге установился паритет, майор даже угостил меня конфеткой:
   = Аскорбинку будешь? (по-свойски, торя путь к моему сердцу через желудок)
   = Не буду!
   = Аскорбииинка. (примирительно тыча ею мне в плечо)
   Тормознул, изрядно не доехав до Архыза - оказалось, на полпути нас поджидал микроавтобус со следственной группой на борту. Для приличия пободавшись со следователем прокуратуры за моё "ДЕЛО", участковый отчалил, и микроавтобус покатил в Архыз. Трое парней лет 25: следователь прокуратуры, старлей-оперуполномоченный и, похоже, ещё один прокурорский (отсиживался в сторонке и не представился) - каждый на свой манер опросили меня. Следователь был вежлив (на Вы), корректен и обстоятелен; опер хамовит (на ты), развязен и замашками походил на сытого гопника; третий спрашивал сочувственно и мало, но неотрывно сверлил меня взглядом - верно, недавний выпускник психфака. Следователь сообщил, что, исходя сугубо из моих интересов (куда, однако? в свои?), группа произвела досмотр моих вещей и ознакомилась с содержанием КПКшной флэшки, так что я не должен удивляться беспорядку в своей комнате. Занеся показания в протокол, дал мне его на подпись (в т.ч. приписку типа "хочу заявить, что ко мне не применялось насилие с чьей-либо стороны...") и попросил на днях заехать в зеленчукское отделение милиции, дабы отксерить паспорт для "ДЕЛА". Напоследок порекомендовал мне несколько волшебных мест в близлежащих горах - видимо, ему понравилось меня искать.
   Церемонно распрощавшись с группой, похромал "домой"; несмотря на поздний час, возле ворот тёрлась небольшая толпа, привлечённая милицейской активностью ("ДЕЛО" делалось с полудня: следователь описал мои вещи и стребовал объяснительные со всех контактных). Когда, опираясь на палку, ковылял через двор, поганец Артур (коего я винил в своих злоключениях вторым после моей собственной дурости) покатился со смеху:
   = Герман, как ты похудел!.. Болят ноги? Я забыл тебя предупредить, чтобы ты надел штаны. (позже он, гыгыкая, осведомлялся: "Медведя видел?! Успел его сфотографировать?")
   Принял душ и, кратко переговорив с Полиной (оплаченный срок моего постоя истёк, а наплыв сбежавших от горящих торфяников Средней полосы, готовых селиться за любые деньги, достиг пика - но Полина сказала: "На улице не останетесь - найдём место".), рухнул спать.
   Назавтра явились местные МЧСовцы - трое пожилых орлов; оказалось, что на сей день заказан вертолёт для поисков меня (то бишь накануне ночью погранцово начальство так и не связалось со службой спасения), привлечены пограничные наряды. Извинился за беспокойство - не вполне искренне.
   За трапезой подробно поведал Полине и чете соседей о походе; касательно "медвежьей" встречи Полина заметила, что нынче медведи, поедающие малину и грибы, сыты и малоагрессивны - в отличие от весны, к примеру. Когда обмолвился насчёт их предполагаемой заповедной непуганности, Полина гневно запричитала:
   = Какой непуганность?! Стреляют их - ради шкуры, ради жёлчи - совсем у людей совести нет!
   = А как же лесники? Не ловят?
   = Какой ловят?! - сами и стреляют! У нас сосед, через дом, убил тура - и мяса поел, и рога продал за десять тысяч! Бессовестный!
   = И что, никто лесников не контролирует? А начальство тебердинское?
   = Они приезжают - так все вокруг них танцуют, барашку режут, водку наливают. Те уезжают, довольные... А Вы говорите - заповедник! Стреляют зверей, зубров почти не осталось. Скоро ничего не останется!
   Слушая, вспоминал душку лесника и его малый бизнес.
   Выстирал голубые штаны и попросил Полину передать их через Ратмира хозяину, водителю "Урал"а; Полина криво спросила: "Они что, такие важные?" - и зашвырнула их куда-то. Попытался было объяснить, что важны не штаны, но данное мною обещание их вернуть - без толку.
   Ссадины на ногах серьёзно загноились (санчасть в Архызе отсутствует), и я решил уехать на следующий день, 9.08. Утром собрался, попрощался с хозяйкой и добрыми соседями (кратно перекрестившими меня в спину) и покатил на маршрутке в Зеленчукскую. Быстро закончив дела в милиции ("А вот и наш потеряшка!"), отправился в поликлинику - там девочки-из-регистратуры, разгадывавшие кроссворд, послали меня к травматологу, от двери коего очередь болящих тянулась за горизонт. Вернулся к регистратуре - девочки меня просто послали, улыбаясь. Купил в аптеке мазь и бинт, на лавочке в парке провёл сеанс полевой хирургии: соскоблил ножом коросты до чистого мяса и смазал ранки. Забинтовал.
   Когда сидел на автовокзале, ожидая проходящего автобуса Черкесск-Москва, увидел Женю, аспиранта-биолога. Он рассказал, что на следующий день после нашего перехода через Софийское седло ребята встретили начальника охраны Заповедника, у которого была ориентировка на "мужика в шортах, который бегает по горам" (представилось нечто халкоподобное, каучуковое).
   Автобус шёл дольше суток, ноги страшенно отекли в лодыжках и ниже - едва смог втиснуть их в разношенные сандалии. По возвращении пережил потрясение, узрев в зеркале скелетную, в кожных морщинках худобу, характерную для зэков и йогов - организм, вынужденный к экстремальным энергозатратам, сжёг в "печке" отнюдь не сало, но мышечную массу (порядка 8 кг). Предатель. Недели три лечился и целенаправленно отъедался, однако и теперь восстановился не вполне.

   Многие мелочи, детали пришлось выбросить, дабы не перегружать повествование - хотя были и забавные. Например (перегружу чуточку), перед прощанием Полина сказала:
   = Приезжайте на следующий год... или Вы, небось, про Архыз думать забудете?
   = Пожалуй, да - горами я наелся. Но вот говорю Вам это и ловлю себя на мысли: какой тропой лучше подниматься на тот хребет?
   = Ай-яй-яй! (посмеиваясь и качая головой)

   P.S. Зимой 2010/2011 ностальгия кристаллизовалась в хайку:

    Памятью трону
    струны ревущей реки -
    ночь хлынет горлом.