Не учи меня жить без тебя

Я тебя люблю, с этого начинается все

Не учи меня жить без тебя


Не только муха умеет ползать по кромке кухонной плитки. Оказывается, я умею точно так же. Конечно, я прихожу к тебе реже, чем мы этого хотели. Но когда постель становится святилищем, а потом это святилище накрывает нас с тобой, как всегда неудержимым желанием, потом у меня вырастают крылья. Разница между нами заключается в том, что, когда ты моешь посуду, я умею гулять по скошенному от засохших обоев краю плитки. Я знаю, что никогда не упаду. Разница между нами заключается в том, что я смотрю на тебя влюбленными глазами, а ты на меня – измученными.
« Давай не будем сегодня мыть посуду».
«Давай не  будем гладить рубашку, в которой я сегодня должен уйти.  Давай сомнем ее, испачкаем и выбросим, чтобы никогда нельзя было уйти от тебя».
«Давай сделаем так, что утро станет необходимым продолжением вечера, который превратится в ночь, которой нам, как всегда, не хватило».
В темноте ночи существуют два прикосновения: ощущение грустного одиночества и неожиданное замирание тела от близости любимого человека. Я знаю, что ты боишься и первого, и второго прикосновения.
Первое – страшно от  брезгливости и страха, что оно может исполниться, а второе – просто не съедобно, потому что не может быть продолжением ночной любви.
- Ты знаешь, сколько в моем члене сперматозоидов? Их – миллионы. Я хочу, чтобы ты родила мне столько же детей.
Почему-то мой член, когда видит тебя, всегда тверд и бестолково тыкается во все части твоего обнаженного тела. Я знаю, что ты меня хочешь, но нам простого желание иметь друг друга мало. Мы успеваем соскучиться друг о друге, раньше, чем заканчивается последний поцелуй. И снова потом мы будем обречены, носить надежду и прятать желание от других, как  будто мы их у кого-то украли. Когда я прихожу к тебе, ты всегда надеваешь фартук, но зато я всегда вижу твои розовые ягодицы. Когда я прихожу к тебе, ты всегда хочешь спрятаться за легкостью хлопчатобумажной  ткани.  Ты все время скрываешь от меня свое целомудрие, но самое интересное, что оно никогда не запрещено для меня. Если я не вижу, то это еще, не означает, что меньше я тебя  хочу.
Каждый сперматозоид несет в себе желание собственной реализации. Я не боюсь кончать беспредельно, но я боюсь, что ты не сможешь взять все мои желания, и часть моих желаний станет беспризорным наследством, которое превратится в раздирающую рану наших последующих отношений.
 - Ну ладно, давай, - сказала ты, – но только один раз.
 - Давай, - согласился я,- но лучше два раза.
Если бы кто-то не открыл секса,  я бы открыл его сам. После этого твой фартук перестал соприкасаться с твоим телом, но твое тело с удовольствие начало подчиняться моим рукам и твоим желаниям.
В жизни бывают неожиданные радость и закономерные неудачи. Радости проносятся быстро, а неудачи запоминаются надолго. Простынь осталась лежать закрученным жгутом у края кровати. Ее морщины сердились на нас за нашу невоздержанность, которая была той самой необходимостью, без которой мы не могли дальше жить  и больше дышать. Перехватило дыхание, и слова закончились раньше времени, а потом случилось то, чего мы оба очень хотели, и к чему мы как всегда так долго бежали. Женщина всегда видит в себе изъяны, даже когда их нет, а для меня их не было, потому что я любил тебя.  Я знаю много, но понимаю мало, и мне не хотелось ничего понимать.
Время, как короед, всегда подтачивает красоту женщин. Но после нашей близости ты, как всегда, стала настолько прекрасной, что я не смог найти не только недостатка в тебе, но мне хотелось опять снова и снова прикоснуться к еще большему совершенству. Я опять хотел того самого запредельного и не переживаемого секса, хотя не понимал, что секс  - это не только поступательные движения, но и умение ощутить, вобрать в себя и осознать  то, что произошло. Ты умерла, ты воскресла, чтобы снова впустить меня в себя, чтобы я теперь снова умер, а потом, благодаря тебе, воскреснул.
Твое бедро, которое я только что обнимал, которое было только что  истомой и блаженством растекалось подо мной, - оно стало недосягаемой  белоснежной вершиной. Лежащая Даная пыталась соблазнить, а ты даже не думала об этом, но это у тебя естественно получалось. Твоя грудь,  из которой безнравственно кричали два соска о любви, теперь с Евской целомудренностью были стыдливо прикрыты рукой. Глаза, которые можно было целовать  без стеснения и до бесконечности, были закрыты водопадом стыдливо обрушившихся волос. Ты снова превратилась в девственницу, и мне снова предстояло лишить тебя мудрого целомудрия, и я  почему-то к этому был готов. Если я скажу, что был не готов, то будет неправда, но если бы этого не случилось, я просто бы умер.
Мне все время хочется смотреть на тебя, хочется разгадать тайну твоего тела, а желания никак не дают возможности увидеть и понять. Так хочется любить и целовать, так хочется быть не приложением, а необходимым условием. Так хочется непросто бесполезно улыбаться утром, а с необходимостью улыбаться милому лицу. Так хочется поскорее сдаться в плен, не который мы придумали, а который должен завоевать меня, и которому хочется принадлежать всю оставшуюся жизнь.
«Не учи меня жить без тебя. Я не должна уметь жить без тебя. Я боюсь привыкнуть жить без тебя.»
Крылья придумал не я, но благодаря тебе я подставил спину под эти крылья, и теперь ты стала опасаться меня, потому что я могу не только ходить по кромке кухонной плитки, но и залететь к тебе, когда ты меня совсем не ждешь. Теперь я понимаю, что крылья, которые могут поднять меня не только выше плитки, но и за потолковую заоблочность, теперь они становятся предательски не нужны, потому что я мог бы долететь на них до необъяснимости наших отношений. Но эти самые крылья не смогут закрыть откровения присутствия чужого человека у тебя. Мои крылья рождены для тебя, чтобы я умел летать, но их излома не хватит, чтобы я смог закрыть ими свои глаза от твоей откровенности с другим человеком.
Я знаю, почему мы до сих пор не взлетели. Потому что ты сумела подарить мне крылья, а я тебе – только надежду, что они у тебя будут. Теперь, когда я научился бегать по кромке кухонной плитки, я чувствую, что именно сейчас, я одинок и что в этот момент, несмотря на подаренные крылья, именно в этот момент я готов грохнуться и разбиться.
 Я понял, что у меня нет больше будущего, потому что будущее было связано с тобой. И если я не перестал тебя желать, то ты теперь постоянно думаешь о ком-то другом. Если ты сумела подарить крылья мне, то тот кто-то чужой тоже сможет бегать по краю кухонной плитки. Теперь твои крылья мне уже не нужны. Мне бы теперь только доползти до самой темной норы и спрятаться в ней со своими безумными воспоминаниями. Может быть, ты даришь, выдаешь крылья на прокат, но я никогда не отдам назад твой прокат тебе. Мне менее болезненно их переломать самому, чем знать, что они достались кому-то другому.  «Не учи меня жить без тебя. Я не должна уметь жить без тебя. Я боюсь привыкнуть жить без тебя».
Теперь я прошу – не заставляй меня жит без тебя, теперь я не могу жить один без тебя. Я остался не один, а стал одиноким. У нас с тобой были разные часы – мне не хватало времени проведенного с тобой, а тебя мучило и гноило время, проведенное без меня. У меня было много времени, чтобы подумать о тебе, но когда мы встречались, я  хотел только собственного наслаждения. Есть ли предел человеческому счастью, или оно отмерено каждому крохотными кусочками незабываемого наслаждения? Теперь я знаю, что оно бесконечно, но если только оно взаимно.
В норе темно и сыро от слез, хотя я все время стараюсь не плакать. Теперь, может быть, кто-нибудь подарит тебе крылья. Я хочу, чтобы ты научилась летать.
После тебя я всегда считаю количество плиток, которые должна накрыть необходимая поступь твоего шага. После тебя я всегда знаю, как на подошве асфальта отразится мой неуверенный след, после тебя я всегда знаю, что мой шаг навсегда впечатается и останется в мурашках расплавленного асфальта.
Теперь я знаю, что во мне тебя не может быть мало. Тебя стало так много, что я научился смотреть на небо. Тебя стало так много, что я научился оставлять следы на облаках. И теперь, когда вы посмотрите на небо, всегда увидите подошвы на сытой перине облаков. И облако, примятое моей сумасшедшей поступью, обязательно уронит нечаянную слезу, от которой вам не захочется плакать, но от которой вам захочется испуганно спрятаться, и в укромном месте вы все равно смахнете соленую каплю, которая неожиданно смочила кожу на вашей щеке.
Теперь, когда тебя нет рядом, я понимаю ошибку комбинации на твоей шахматной кухонной плитке. Теперь для меня не существует действительности, а я живу на «дозе» причесанных моей памятью воспоминаний. Я каждый день вижу заходящее солнце, а у меня тогда было целых два солнца, обнаженность которых не мог защитить хлопчатобумажный фартук.  Раньше я сторожил тебя, а теперь сторожу свое одиночество и воспоминания, потому что только они достались в наследство мне от наших отношений. Я понял, что когда надо было смотреть на тебя, стало совсем темно. Ты столько раз просила, чтобы я не уходил и посмотрел на тебя. Теперь я понял, что мне теперь идти уже некуда, а смотреть на тебя уже поздно.