Дневник Совы в письмах. Больничные этюды номер два

                Родная моя Милочка! Второй день нахожусь в больнице. Теперь я не в одиночестве. Ты знаешь – от скуки я не умру. Меня спасает любопытство. Каждый новый персонаж в моей жизни, даже если он проходной, мне интересен.
                Вчера я поступила после обеда, так что с врачом не успела познакомиться. Сегодня первый для меня обход. До завтрака появился доктор, Иван Олегович, не такой уж и мальчик – лет тридцати. Славное лицо, приятные манеры, но если встречу на улице без халата – не узнаю. Короче – не мужчина, а ПРОСТО ВРАЧ. Подарил мне минут двадцать внимания. Молодец: слушать умеет, осмотр грамотно провел,  уж я-то знаю, есть с чем сравнивать.
                Затем явилась новенькая больная, пожилая женщина.  Недовольным взглядом окинула комнату, потрогала обе пустые койки – сравнила матрасы. Выбрала койку возле окна, против моей.
                Тетка из простых.  Честно признаюсь:  не люблю этот народ. Так называемых простых людей делю на три категории – если грубо. Первая  –  самая распространенная: образования не имеет, но гонору хоть отбавляй. Всё знает, всем дает советы, Не различает, кто умней, кто глупей, всех считает дураками. Книг не читает, газеты – охотно. Думает, что разбирается в политике лучше всех. Обожает давать советы, любит рассказывать о себе и своих болячках. Слушать не умеет.
                Вторая категория, менее распространенная: четко знает свое место, а потому помалкивает, больше слушает, чем говорит,  и если говорит, то заискивающе, ведет себя  скромнее, чем  требуют обстоятельства. Эти умнее, но слишком биты жизнью. Унижений испытали выше крыши, а потому ранимы. Зато обиды не показывают.
                Третья категория  – самый приятный и редкий пласт людей: образования нет, но природного  ума  навалом. Запоминает поговорки да пословицы и свободно орудует ими,  лексика богатая, знает кучу полезных рецептов, имеет чувство юмора. Чаще среди этой категории попадаются мужчины.Этот симпатичный народ еще сохранился в сельской местности, так что в городе нечасто встретишь.
                Моя сопалатница, увы, из первой категории. «Классика жанра», так сказать.
                – А кто тут уже сидел? Моя постель помята.
                Врет, я только прикоснулась, когда пробовала, не скрипит ли кровать.
                – Я попробовала.
                – Надо было разгладить! Порядка не знаете?
                Так, хорошее начало...
                – Зина я.
                – Люся.
                – Вам сколько лет?
                Я ответила.
                – А, и мне столько.
                Я мысленно отмечаю, что выгляжу куда моложе. Правда, Зина меня тут же порадовала:
                – Я  думала – вы старше. Вот мне все дают на десять лет меньше.
                Так, еще и хвастунишка. «Да в зеркало глянь!» – удивляюсь про себя, разглядывая физиономию Зинаиды, разрисованную морщинами всех калибров.
                – Женщины, завтракать!
                В столовой  все занято, и мы возвращаемся «домой». 
                – Ну и порядки, – возмущается Зина. – Зовут, а сесть негде! А в туалете лампочка перегорела,  и дверь не закрывается. Надо сказать сестре-хозяйке.
                – Я уже говорила. Вчера.
                – Плохо говорили. Надо лучше.
                – Скажите лучше.
                – Я тут быстро порядок наведу. Я люблю порядок. У нас на фирме меня все уважали.
                – А кем вы там работали?
                – Техничкой. Уборщицей. Все начальники меня в пример ставили.
                – Это здорово. Значит, и здесь скоро всех построите, – улыбаюсь я.
                Зина подозрительно косится на меня:
                – Как это – построите? Кого я построю?
                – А весь медперсонал.
                – Идем завтракать! Что-то я тебя не пОняла.
                – Не понялА, – поправляю механически.
                На завтрак овсянка на воде. Без соли, сахара и масла. Я молча разворачиваюсь назад. У меня есть кипятильник и все что положено  к чаю. Английская диета не для меня. Мне хватит тонкого бутербродика с сыром и чашки чаю. Лучше – кофе.
                Зинаиду с ее больной коленкой врач позвал в ординаторскую. Я отправилась на свидание с мужем, который закупал в аптеке по списку лекарства для капельниц.
                – Так, пенсия твоя – тю-тю, – оптимистично подвел итоги супруг. – Но денег не хватило. Остальное – завтра. Что принести из еды?
                Я в шоке – пялюсь на длинную ленту чека. Каждая ампула стоит дороже килограмма  первоклассной ветчины... Может, слинять отсюда, пока не поздно?
                Распухшее плечо, такие же кисти рук и ноющее колено скулят ответно: «Не надо! Черт с ней, твоей пенсией! Осталось же что-то у мужа!»
                Возвращается Зина – с перекошенным лицом. Это след от ее шока. Она тоже побывала в аптеке под лозунгом    «Самые низкие цены!».
                Зато каким-то образом Зина раздобыла у нашего Ивана Олеговича несколько бесплатных упаковок лекарства.
                – Мне положено еще бесплатно на пятьдесят гривень, а он говорит, что нету больше.
                Все знает наша Зина.
                – За какие заслуги положено бесплатно?  – любопытствую я.
                – Я же дитя войны.
                – Я тоже. Но мне бесплатно не предлагали. Молодец, Зина..
                Зина  умолкает:   жалеет о  своей болтливости.
                Молчала недолго. Когда отошла от потрясения, разговорилась. Вот когда я позавидовала своему вчерашнему одиночеству!
                Сравнение этой особы с радио слишком бледно. Радио можно выключить. Зину не удавалось. За три часа говорения  я узнала всю подноготную  о ее бывшем муже-алкоголике, дочке-эгоистке, любительнице выпить, внуке-дауне, о соседях слева и справа, о соседях по даче (слева и справа), о бывшем Зинином начальнике на железной дороге, где она всю жизнь вкалывала, о  семье начальника и его детях.
                От потока ненужной информации можно было озвереть! Я уже перестала подавать знаки голосом, что слушаю, несколько раз выходила из палаты – тщетно! И только Зина плавно перешла с родни начальника на друзей соседки слева,  я простонала:
                –  Зи-иа, хватит... на сегодня! Ты меня запутала окончательно!
                Но когда нам обеим поставили капельницы, я оказалась в плену у этой заводной куклы еще на полтора часа.
                Пыталась отключиться от звуков голоса, лишенного разнообразия эмоций. Задавала наводящие вопросы, чтобы как-то свернуть на более интересную тему. Но Зина упорно тащила меня в свои садово-дачные проблемы или квартирно-домовые. А там народу для обсуждения было не перечесть!
                – Я хочу спать, – не выдержала я.
                – Под капельницей спать не положено.
                – Интересно, кого к нам положат?
                «Господи, – думаю, – хоть бы не такую всезнающую дуру! Иначе я погибла!»
                Кровать пустовала до следующего утра. Меня удивило, как мало народу  было в отделении. Лето?  Или ждут возвращения СВОЕГО врача? В каждой палате по две-три свободных койки. Такого не припомню, когда ревмоотделение находилось в центре города, а не здесь, у черта на куличках. Там приходилось ждать очереди на стационар, здесь же...
                Конечно, после ремонта здесь чистота и относительный порядок. Не шныряют резвые пруссаки, туалеты  сияют кафелем и лампами дневного света. Правда, лампы перегорают, двери не запираются, слив не работает, как положено. В палатах только мойка, но нет даже шкафчика для одежды. На три кровати столько же тумбочек, но всего один стул. Его захватила я – по праву «первопроходца». Некуда класть вещи, вешать одежду.
                Еда больничная – это особая песня. Заунывная песня-плач по временам советского застоя. Когда в чай клали заварку и сахар, давали даже кусочек масла на завтрак, а  в  обед – тефтельку с пюре. В супе плавала картошка с морковкой! На третье – кисель или компот из сухофруктов!
                Не буду уходить памятью в допотопные времена моей молодости, когда все обедали по своим диетам! Диабетчики поражали воображение желудочников разнообразием меню! Если язвенники ели манную кашку, то «счастливчики» с диабетом лопали курицу и салаты!
                И у каждого был свой стол! По номерам! А если некому было носить домашнюю еду,  гарантия, что ты не подохнешь с голодухи, все-таки существовала.
А сейчас ее просто нету. Голый суп на воде, где плавают одиноко крупинки перловки и  кусочек картошки, назвать едой нельзя. В концлагере кормили лучше. В тюряге современной за такой обед уже бы устроили бунт.
Второго блюда нет.  Есть третье - какая-то жидкость непонятного происхождения. Ее не берут, а просто сливают в мойку.
                И не придет в голову простая идея, что надо открыть на одном из этажей дешевую столовую...
                Хочу домой!!! Уже хочу домой!
                А впереди совершенно бессонная ночь, потому что свет погасили в десять, а я привыкла ложиться в полночь и позднее. Мыслей тревожных много, боль не отпускает, говорить не с кем, читать нельзя в темноте... После капельниц и других уколов тянет в туалет, но он так далеко, что пока доберешься, успеваешь взбодриться окончательно. Ведь тебе приходится преодолеть стометровку, не меньше.
                Нет, есть в любой жизни и светлые стороны! Зина не храпит! Ура!

Продолжение  http://www.proza.ru/2010/10/01/1256