Я стивидор

1
 
 День, как день. Ничто не говорило о многообразии и красочности бытия, и всё шло к тому, что впереди только унылая монотонность и обрыдшая предсказуемость.
Ну, чем, скажите на милость, может отличаться утро семейного молодого мужчины, собирающегося на работу где-нибудь в Бразилии и в России? Только языком, на котором невнятно буркнешь «Доброе утро» такой же сонной, как сам жене, да количеством одежды, которое напяливаешь на себя перед выходом в промозглое морозное пространство, не намного отличающееся от космоса. Только звёзд на улице меньше, чем в небе. Всего одна звезда. Я! А дома осталось маленькое звёздное скопление — нежная и уютная после сна жена, сын, собирающийся в школу и маленькая звёздочка-дочка, беспечно посапывающая в кроватке.
 - До вечера.

 На автопилоте пройденный маршрут от подъезда дома с магазином «Альбатрос», что на Портовой улице, до Третьей Линии, где уже стоят такие же несчастные, как и я, люди, нахохлившиеся, как воробьи и думающие, что если втянуть голову поглубже в плечи, при этом пританцовывая, то непременно согреешься. Наивные. Порывистому ветру, дующему по Приморскому бульвару, как в аэродинамическую трубу,   всё равно, где прячется голова - уши почти наверняка со звоном брякнутся на нечищеный с осени от снега и льда асфальт минут через десять, поэтому самые «продуманные» стараются подойти к автобусу «тютелька в тютельку», а потом, задорно матерясь, кричать водителю, что он чудак на букву «М», долго где-то шляется или отъезжает раньше расписания.

 Водитель вовсе не на букву «М», потому что он — Егор. У Егора сегодня с настроением не важно. Это ощущается по количеству пойманных ухабов, резкому старту и немилосердному торможению, от чего пассажиры отчаянно держатся за всё, что торчит и не шатается. Неподвижных конструктивных элементов салона на всех не хватает, поэтому спрессованная в проходе людская масса сильно похожа на колышущийся студень. Но все знают, что Егор, на самом деле, очень хороший парень, так что на такие мелочи никто внимания не обращает.
Цель моего путешествия — ППК-3 «Ордена Трудового Красного Знамени морского торгового порта Ванино». Потому, что я - стивидор. Названий у этих морских и железнодорожных восточных ворот страны за последние годы сменилось немало, но я упорно называю его так, как он назывался на момент моего трудоустройства в 1989 году. Что-то величественное есть в этой длинной фразе: «Ордена Трудового…».

 Выходя из автобуса, пытаюсь «щёлкнуть» «боевой режим». Помогают звуки и запахи. Бряцанье цепей и клевант, завывание грузовых двигателей на портальных кранах, сердитое  попёрдывание погрузчика, через «не могу» прущего огромный грейфер, и, как писал Звягинцев, «…в воздухе висел густой флотский мат, без которого не обходится ни одно осмысленное действие русского человека». Запахи. О, портовые ароматы, о Вас можно писать баллады и оды! От «амбре», растекающегося вокруг мешков с химикатами до одуряющего йодистого аромата парящей между льдинами воды в сильный мороз. На «третьем» районе в основном лесные грузы, о чём мне напоминает запах свежераспиленных брёвен и досок.
Наконец-то начинаю просыпаться окончательно.

 Из-за штабелей нестройным рядом выруливает ночная смена:
-Привет, Андрюха! Как отдохнул? - проявил отеческую заботу Николай Александрович, начальник ночной смены.
-Спасибо, отвратительно. - отвечаю, скромно туша окурок ботинком.
-А чего так? - с подковыркой ухмыльнулся ночной стивидор.
-Недопереспал. - попытался отшутиться я.
-Ага, запасайся вазелином! - развеселились механики.
-Вазелином пользуются только гомики, а настоящие мужики терпят! - огрызнулся я, демонстрируя наличие интернета с регулярным посещением «цитатника рунета», и состряпал мину, означающую: «шутки в сторону, сдавайте смену».
Проржались, «сдались». Нахлобучиваю белую каску, беру портативную рацию — символы власти стивидора, как скипетр и держава у царя, и выдвигаюсь на причалы.

2
 
 Хаос. Именно такое впечатление производит на непосвящённого человека вся портовая круговерть. А для меня всё, что происходит вокруг — коктейль из логистики с оперативным планированием, и никакого пафоса. Обычная рутина, но мозги уже «щёлкнули» и все мысли только о кубах, трюмах, докерах, кранах, вагонах и немереных штабелях сопутствующих проблем. Жалеть свои стёртые «по самые помидоры» ноги и опухшую голову буду дома, до которого нужно ещё дожить — день только начался, и впереди около сорока километров (как однажды посчитал без учёта топтания и стояния на месте) пеших прогулок по причалам, подкрановым и ж/д путям, по складам, вокруг штабелей и кранов, между трюмами и внутри их, по судовым надстройкам и трапам. Зато, как у поэта Вишневского:
…Работа, ведь, на воздухе,
Работа, ведь, с людьми!
Да-а-а, на воздухе и с людьми — это про меня!

 В проезде между штабелями на 16 причале импровизированное собрание:
- …мать! Куда станок и грейфер привезти я тебе говорил? Вова, ты где ездил больше часа? - прыгает от злости бригадир на водителя погрузчика. Тот в ответ скромно смотрит на свои валенки.
- Тимофеич, ему же больше одного задания давать нельзя — всю память занимает и мозги виснут! ;  подливает масла в огонь сигнальщик.
- Серёжа, помолчи, б…ь! - Тимофеич всегда учтив и называет всех по именам, не смотря на обстоятельства. Настоящий джентльмен. А уж что там после добавит, дело случая и, опять же, обстоятельств.
И послал так, что «на три буквы» показалось бы поприличнее:
- Иди на трюм, Серёжа!
Серёжа, не смотря на двукратное превосходство над бригадиром в росте и весе, охотно покидает ристалище — может выйти себе дороже. Да, и остальные начинают понимать, что дело пахнет не весёлым стёбом над растяпой-водителем, а «керосином», и пора расползаться по «ходам» (местам работы — технологическим линиям).
-  А-а-а! Здравствуй, здравствуй, жеребчик!
Жеребчик - это я. У Тимофеича все, кто моложе его (а ему уже под семьдесят) — жеребчики.
- Привет, Тимофеич. Где не клеится?
- Где не клеится, там гвоздями прибьём. Андрюша, ты сходи на «глину» (так называют балкеры с глинозёмом на 20 причале), там ребятки подачу заканчивают, а я тут сам пока разгребу.

 Мимо механизации никак не пройти. Ноги сами заворачивают во двор диспетчерской, где слесари и электрики под чутким руководством и задорным матом групповых механиков бегают, как муравьи по горящему муравейнику. Но, это с утра, а в обед цех будет напоминать английский клуб - у кого в руках кружка с непонятным содержимом (торчащая чайная ложка не позволяет однозначно утверждать, что там чай или кофе), кто с сигаретой, а кто с газетой.
- Вова, дарова! - незамысловато рифмую приветствие слесарю, который на мгновение выбыл из броуновского движения.
- Сила и честь! - по римски вскидывает руку в приветствии эрудированный и улыбчивый Вова. Это юмор у него такой.
- Вилка и ложка! - в тон отвечаю я. Мы поняли друг друга и разошлись - он крутить гайки, а я крутить мозги.

3
 
 Глина, глинозём, порошок, пушонка, мука. К каждому из этих названий в среде докеров ставится прилагательное, самое приличное из которых - долбаный. Но, как бы эту субстанцию ни называли, попасть в звено на её обработку, да ещё в ночную смену, да ещё на зачистку трюмов, считается неплохой добавкой к жалованью.
Яростно ревёт компрессор, воздух с оглушительным шипением вырывается из шланга. Погрузку вагонов закончили, и пока мы их не обдуем, на станцию они не уйдут. Такая вот «забота» об экологии. По рации говорю диспетчеру, что-бы заказывал тепловоз для перестановки. Прохожу вдоль вагонов со всех сторон. Нигде не сыпется, вроде.
- Здравствуйте господа!
- Господ с 17 года нету!
- Ну, тогда товарищи.
- А товарищи с 91 года перевелись.
- А если так: здорово, мужики.
- Здоровы рога у коровы, а людям говорят «здрасти».
- На вас не угодишь.
- Угодишь,если вагоны за час переставишь.
- Да-а-а, ванинские докеры настолько суровы, что, когда они шутят - в Америке самолёты падают. Вы мне настроение с утра не кукожте, а то день длинный, а земля круглая. Чешите в разнарядку, пока я в рифму не заговорил!
- Да, ладно, ладно, Андрюха, мы не со зла. Ты, там, эта… пошевели «чугунку», чтоб побыстрей.
- Пошевелю угли, когда из вас шашлык жарить буду.
- Ну, вот завёлся…
- Сами нарвались. Идите уже, отдыхайте. Как накатывать порожняк начнут - позову.

 Замечаю двух дамочек возле судового трапа. Кто такие - не знаю. Замёрзнуть не успели, значит приехали на машине. Заметили меня и сразу в лоб:
-  А почему ваши докеры во время работы с глинозёмом не одевают защитные маски?
Вопрос настолько неожиданный, что я впал в лёгкое оглупление и промямлил с улыбкой дауна:
-  Дык, у всех есть, а кто не надевает, тот сам враг своему здоровью.
Они не дают мне времени опомниться, садятся в лихо подъехавшую машину и я ловлю конский топот и облачко глинозёмной пыли. Мли-и-ин! Это же СЭС, великая и могучая, как КПСС! Во попал!

 Отделался лёгким… устным выговором и КТУ 0,8 вместо единицы. Через неделю узнал, что начальника района за «наплевательское отношение докеров к своему здоровью» оштрафовали на ощутимую сумму. Уж кто виноват в последнюю очередь, так это начальник района. С тех пор стараюсь не улыбаться слишком глупо незнакомым дамам на причалах, а на их провокационные вопросы отвечать агрессивно:
- А Вы кто будете? А на каком основании Вы находитесь в районе производства грузовых работ, и прошли ли инструктаж по охране труда и технике безопасности? А почему Вы без сопровождающего представителя Администрации порта? А у Вас есть пограничный пропуск на посещение причалов, где стоят суда иных держав?
И ещё несколько подобных вопросов. Если хоть на один из них нет вразумительного ответа, я прилюдно передаю по рации о нахождении на территории посторонних лиц. Несколько раз от этих «шпиёнов» слышал угрозы смешать меня с глинозёмом и официально получал за это «по шее», но в приватной беседе с начальством мои выходки были удостоены одобрения, в следствии чего ни одна моя зарплата от набегов контролирующих органов не пострадала. Они, оказывается, почти никогда не имеют при себе никаких документов, опираясь исключительно на свою наглость и уверенность, что все должны падать перед ними «на четыре мосла» от одной только мысли о возможных штрафах.

 Не хочу оправдывать человеческую безалаберность, но в двадцатиградусный мороз с ветром в «лепестке» работать почти невозможно - проверено лично мной. Через несколько минут «намордник» покрывается инеем, и приходится вдыхать не просто глинозёмную пыль, которая начинает подсасываться через щели на краях повязки, а ещё и охлаждённый пар от собственного дыхания. Такой «экстрим» зачастую доводит до простуды, а то и похуже. Но, ничего лучше пока не придумано, так что приходится пугать рабочих всеми карами небесными за спрятанный в карман «лепесток», и самому подавать пример, отчего все становятся похожими на воинов Империи из  «Звёздных войн».

 Квест с перестановкой успешно пройден, за что снискал всяческих похвал и уважуху докеров. День уже прожит не зря.

4
 
 Обед. В разнарядке такой шум, что можно подумать, будто не докеры обедают, играют в домино и нарды, а кузнечный цех пашет сверх плана. Стучат ложки и «доминошки», кто-то шумно обсуждает перипетии дня, кто-то травит анекдоты (в основном скабрезные) под одобрительный ржачь. Но, есть и такие, кто скрупулёзно пережёвывает пищу (по 32 жевательных движенья на укус) и сосредоточенно слушает матерные баяны.

 У Валеры, не молодого, но мощного телосложения, медвежьей силы и не высокого роста докера, начисто отсутствует чувство юмора, что регулярно становится причиной всеобщего веселья. Впрочем, он добродушен, поэтому шутят над ним без злобно. Серёга (герой утреннего инцидента) рассказывает очередную хохму: «Колхозное собрание. Председатель опаздывает, все волнуются. С часовым опозданием председатель приходит, выходит на сцену клуба, снимает кепку и бьет ею об пол.
 - Ну, пиндык, одной заботой меньше стало.
Все:
 - Что, корма завезли?
Председатель:
 - Нет, х… стоять перестал.»
Мужики одобрили анекдот хоровым гоготом. Валера грустно спрашивает:
- А что, пока стоял, у него проблемы какие-то были?
- Да, Валера, большие были проблемы! - давясь от смеха в предвкушении очередного «перла» отвечает Серёга - Он ему в стоячем положении собрание вести мешал.
- Ну, и что, не мог какие-нибудь лекарства принимать? Сейчас же медицина сильная.
- Нет, Валера, когда происходили описываемые события, врачи только отрезать умели.
- А-а-а! Понял! Это старый анекдот.
Как пишут в байанах: занавес.

 В обеденный перерыв готовится работа на вторую половину дня и в это время часто планируются перетяжки и швартовка флота, расстановка вагонов и другие подобные работы, чтобы уменьшить простои бригады, поэтому у диспетчерской смены обед наступает тогда, когда работа, что называется, «поставлена на рельсы», то есть не часто, так как проблемы склонны перетекать одна в другую или накапливаться и возникать там, где меньше всего ждёшь.

 Стоя, давясь и обжигаясь, закидал в себя запаренную корейскую лапшу и побежал на швартовку. На семнадцатый причал ставится лесовоз «пятитысячник». Ещё до обеда я получил от начальника причала Грузовой план, поручения на погрузку, узнал у грузоотправителя номера штабелей и очерёдность погрузки сортов леса, у судовладельца выяснил, в каких трюмах и сколько автомобилей находится и определился, как ставить судно.

 Ещё не проводился пограничный и таможенный досмотр, а на причале уже уйма встречающих, и мне приходится поднапрячся, чтобы оттеснить всех на безопасное расстояние. Большинство понимает, что не стоит мешать работе швартовщиков, и нельзя стоять возле “пушек” (швартовных тумб), особенно на линии натяжения канатов. Трое крепких и самоуверенных молодых людей, явно не местных, на моё «Нельзя!» отвечают : «Нам можно». Дело, конечно, хозяйское. Я вас предупредил.

 Зимняя швартовка отличается от летней несколькими нюансами: мороз, привальный или отвальный ветер и ледяные торосы, мешающие вплотную подойти к причальной стенке. Чтобы выгнать лёд, с бака заводятся два шпринга, корма отводится от причала и в образовавшийся угол заходит буксир, чтобы винтами создать течение, выгоняющее лёд. Шпринги в этот момент представляют из себя две звенящих струны, способные со звуком пушечного выстрела лопнуть и, собравшись колышками, смести всё с линии натяжения по обе стороны от разрыва. От таких змеиных бросков канатов погибло немало людей, поэтому моё «Нельзя!» - вовсе не занудство, а оправданная предосторожность. Так случилось и в этот раз. «Выстрел», со свистом летящие кольца канатов, яростные команды лоцмана с крыла и рычание старпома по громкоговорящей связи, судовая машина, отрабатывающая «Полный назад», чтобы не навалиться на корму впереди стоящего судна, матерно визжащяя троица, со спринтерской скоростью улепётывающая за штабеля. Вот тебе и «Нам можно».

 Я этих «Нам можно» ещё не раз видел, встречающих другие суда, и каждый раз после того случая они у меня спрашивали, куда можно встать. Ничто так не дисциплинирует, как звук пушечного выстрела.

5
 
 Теплоход на оформлении, у меня минут десять свободного времени. На шестнадцатом причале возле лиственничного штабеля замечаю, судя по расслабленным позам, отдыхающих докеров. Подхожу в предвкушении удовольствия от неспешной беседы и возможности позубоскалить, отвлекаясь от рабочей суеты. Как говорится, предчувствия меня не обманули. Почти сразу к нам приблизилась тальманша Надежда.
 Надежда у нас никак не ассоциируется с Верой и Любовью. Она у нас ассоциируется со скандалами, разборками и выяснениями отношений. С её характера, наверное, писали типажи самых скандальных персонажей «Дом 2», только кастинг она никак не смогла бы пройти ни по возрасту (Оноре де Бальзак описывал дам сильно помоложе), ни по внешности (вечно мятые и одежда и лицо).
 - Чего делаете? - вопрошает это «чудо природы» у мирно обсуждающих мировую политику и футбольные матчи докеров.
 - Х… в штабеля укладываем. - без особой фантазии попробовал «отбрехаться» вездесущий Серёга (центр, как вы догадались, почти всех курьёзов), тем самым обозначив назревающий очередной скандал.
 - Ты…, ты… - эмоции у тальманши превалируют над речевым аппаратом - как ты смеешь!? Ты с кем так разговариваешь!? - складок на лице и фуфайке изрядно добавилось - На колени, и…, и проси прощения!!! – сорвалась на визг.
 - Ага, сейчас последний х… в штабель уложу и встану.
Импровизированный зрительный зал только не рукоплещет, остальные проявления эмоций (хохот, свист и топот) в комплекте.
 - Я рапорт напишу на тебя! - брызгает слюной тальманша.
 - Тебе ручку с какого штабеля выдать? - вооружается Серёга.
 - Я на тебя в суд подам! - не унимается злобное существо, мало похожее на человека.
 - А я с этого штабеля отстреляюсь! - откусывается неугомонный докер.
 - Прения сторон окончены - вклиниваюсь я в словесную перепалку, угрожающую перерасти в «кухонный бокс» - мужики, по «ходам»! Тимофеич вам сейчас с этого же штабеля куда надо напихает!
 Недовольные окончанием спектакля люди вяло расходятся. Осатаневшая тальманша в «догонку» изрыгает такие речевые обороты, за которые теперь уже ей самой, не то что на коленях, а и лёжа прощения не вымолить.
 Отведя в сторону, спрашиваю у Сергея:
 - Ну, чего ты опять её расковырял?
 - Да она меня с утра уже несколько раз цепляла. Ну, сколько терпеть можно?
 - Ладно, успокойся. Лучше подумай, что начальству говорить будешь. Она же не угомонится  - обязательно «телегу» накатает.
 - Отбрешусь. Да и так все знают, что она всех достаёт.

 Позже нашёл эту мадам, уговорил не писать рапорт в обмен на обещание провести «воспитательную беседу с матерщинниками и хулиганами», толкнул встречную просьбу не приставать к докерам с глупыми вопросами и скрепил устный договор вымученной улыбкой. Разошлись с чувством, что привнесли в этот мир «прекрасное, вечное». Мне ещё и психологом приходися прикидываться.
Что там в учебниках по приладной психологии пишут про «деструктивное поведение конфликтующих сторон? Вот вам, как говорится, без купюр.

6
 
 Окончание погрузки судна - это аналог штурмовой войсковой операции, особенно, когда на рейде или другом причале на очереди стоит другой теплоход. Перед последним броском все накачиваются заверениями, что в случае невыполнения сроков будет проведена операция по выворачиванию мехом во внутрь без наркоза. Соответствующие обстоятельствам задор и нервозность, таким образом, обеспечены.

 «На прорыв» бросаются все резервы, техника и лучшие кадры. Стивидор, как завещал Чапаев, «впереди на лихом коне», то есть носится с причала на караван, с каравана в надстройку с чифом к капитану, от них к мастеру грузоотправителя, вокруг штабелей, отвечает и делает запросы в рацию, орёт сам и слушает чужой рёв. В общем — работает.
И вот, уложено последнее бревно, сделано кренование, снята осадка, посчитаны кубы  и рассчитан метацентр, оформлен коносамент, подписан таймшит, закреплён караван, сказаны последние слова экипажу. Обычно, оформление отхода властями происходит на том же причале, где заканчивалась погрузка, но сегодня отправляющееся в рейс судно будут оформлять на рейде.

 Через два часа к борту подходит буксир «Золотой» и швартовщики сбрасывают кончики с пушек (швартовных тумб). Караван и низкая осадка лишают теплоход лёгкости и изящности, присущие ему при переходе в балласте, но добавляют в стометровый силуэт «суровости» и неуклюжести, сходство с подводной лодкой в надводном положении. Как слон-интеллигент, боящийся разбить посуду в лавке - медленно и осторожно он разворачивается и, ведомый буксиром, как племенной бык за верёвочку, величественно покидает бухту.

 За короткое время стоянки этот теплоход уже стал почти родным. Немало сил, душевных и физических, вложено в эти трюма и палубу, и когда, выходящее на траверз мыса Бурный, судно даёт прощальный гудок, где-то между рёбрами в унисон звучит какая-то струнка.
Жизнь, конечно, на этом не заканчивается - спустя полчаса, появляется силуэт другого лесовоза, сопровождаемый «Сизиманом». Зимние дальневосточные сумерки уже давно накрыли порт. Предыдущими передвижениями флота лёд немного разогнало, и срывающийся с поверхности воды пар в сильный мороз превращается в совершенно сказочные ватные облака. Скользящее в этих пушистых клубах судно, иллюминированное ходовыми огнями, кажется плывущим по воздуху, словно сказочный летучий корабль.

 Но вся эта сентиментальная сказка разбивается о причальную стенку, команды лоцмана и всё тот же густой флотский мат, сопровождающий швартовную операцию.
Вот такое сочетание поэтических сюжетов с суровой реальностью.

7
 
 «Уборка», как много в этих звуках для сердца докера слилось! Да, и организатору работ с бригадиром это слово тоже не чужое. Уборочные работы в конце смены докеров по задымлению, шумности и грандиозности можно сравнить только с беспорядками на стадионе во время футбольного матча. Кажется, что со всех сторон слышно натужный рёв автопогрузчиков, сгребающих кору и прочий мусор в кучи нацепленными на вилы здоровенными щётками, и шустро снующих «Фурукав» с ковшами, дуэтами исполняющих этюды под названием «Веник и совок». Люди, машущие мётлами, лопатами, руками, что-то кричащих друг другу, выбегающие в проезды на перехват автопогрузчика с целью его захвата - «привезти чистый лист, увезти лестницу, захватить такелаж». На всё-про-всё отводится полчаса, и нужно успеть не только убраться на месте производства работ, но и сдать технику, что-бы следующая бригада могла вовремя начать работу. Поэтому неизбежны накладки, хитрости и откровенное «кидалово».
 
 К Тимофеевичу стремительно приближается невысокая фигура, от которой за сто метров тянет неприятностями. Татьяна Александровна очень душевная женщина, не смотря на то, что помзав (сменный помощник зав. складом), но она, как человек тонкой душевной организации, не переносит наглости и хамства. Виртуозно владея техникой словесного «опускания», Татьяна выдаёт короткий, как залп зенитного комплекса, и ёмкий по смыслу монолог, вплетая в каждое предложение по пять-шесть падших женщин, сидящих на мужских детородных органах. Смысл тирады в переводе на литературный язык в том, что под пятым мостом (мостовой перегружатель МП-5 в тылу причала №19) погрузчик замёл кучку мусора под штабель, а на требования помзава «выгрести и вывезти» водитель глумливо отказался, мотивируя тем, что «другая бригада пусть убирает», и был таков. В общем - безобразие! Пахнет отметкой в наряде.

 - Б…я-а-ть! - обобщил одним словом Тимофеевич весь ужас ситуации  - Таня, завтра уберём прямо с утра, я тебе обещаю, и этого охламона накажу! Какой номер погрузчика?
 -Да, этот, ваш Вовик, … мать, компот ему в рот!
 Бедный Вовик (бедный Йорик). Я меньше всего на свете хотел бы оказаться на его месте с утра следующего дня.
 Татьяна уже не в боевом азарте, но ещё кипит:
 - В следующий раз, Тимофеевич, влеплю отметку в наряд!
 Я же говорил, что она душевная женщина. И ещё - отходчивая и добродушная.
 - Ну их на …й, б…ей. Андрюха, пойдём лучше чаю попьём! Я пирожки принесла с мясом и картошкой, сама пекла.
 - Правда что, пойдём. - потекли у меня слюнки.

 Заходим в слесарный цех механизации, что на первом этаже диспетчерской, находим сменных «маслов» - улыбчивого электрика Мишу и «сурьёзного» механика Цыпу, берём их с собой (крановщики уже сдали ключи от кранов) и поднимаемся на третий этаж в кабинет к Татьяне. Пьём чай, жуём вкуснейшие пирожки, делимся впечатлениями от сегодняшнего дня, подначиваем друг друга, смеёмся. Эти недолгие минуты дружеского общения самые приятные за смену. Дух товарищества и «ощущение единой команды» варится в таких вот посиделках, а не на новомодных корпоративных тренингах. Мы расходимся с приподнятым настроением и отдохнувшие, готовые к новым подвигам во славу капиталистического труда.

8
 
 Вот и настал момент, о котором мечталось с самого утра — сдача смены. Закрыты наряды, заполнен вахтенный журнал, собраны в аккуратную стопку каргопланы, схемы штабелей, справки, акты и прочая макулатура, без которой невозможно работать.

 Сергей Николаевич (СН), стивидор, заступающий в ночную смену, как настоящий упырь высасывает из меня информацию до последней капли. Да я и не сопротивляюсь — успешное начало его работы зависит от достоверности и полноты моего знания текущей обстановки. В том и заключается особенность этой профессии — стивидоры абсолютно зависимы друг от друга. Одно недосказанное слово, один маленький упущенный нюансик, «засадочка» (СН) способны перерости в «катастрофочку» или «армагеддончик» (СН) в виде засортировки груза, простоя вагонов и бригады, зачастую с тяжёлыми последствиями для кармана — своего и товарища.

 Потерять доверие своих коллег, диспетчера-начальника смены, докеров, администрации — самое распоследнее дело. Поэтому, из кожи вон лезешь, что бы на тебе «информация не умерла» (СН), пытаешься прогнозировать развитие ситуации и делишься своими соображениями со сменщиком. Ну, а дальше всё зависит от его знаний, опыта, навыков, как всё зависело утром от меня. Парни с предыдущей смены не подвели и работать, зная обстановку с их слов, было легко. Надеюсь, что и мой друг СН не будет меня заочно материть. По крайней мере я к этому прилагал усилия. Дежурные фразы, как суеверные три плевка через левое плечо:
   - Через часик вы поймёте, как мы вас нае…ли!
   - Ничё, мы вам тоже смену будем сдавать!

 Можно идти в автобус, не думая о «хвостах». Захожу за Татьяной, Цыпой, Мишой, цепляясь языком с каждым и, наконец рассаживаемся в салоне. В восемь вечера домой едет только третий район, «чугунка», да первый район (из тех, кому лень по виадуку в посёлок подняться). Кто-то устало молчит, сосредоточенно разглядывая морозные узоры на окнах, кто-то ведёт диалоги о рыбалке, а мы, уютно оккупировав «корму» автобуса, делимся впечатлениями от прожитого дня. Я рассказываю про «весёлую» швартовку, про сложенные в штабели детородные органы, про рандеву с СЭС. Хихикаем. Мне немного жаль тальмана Надю, и я даю себе слово — ещё раз с ней поговорить (Слово сдержал, поговорил, и даже сдружился. Она, в общем-то, не плохой человек, только со своими «особенностями», а у кого их нет?) Что-то там ещё про себя анализирую, провожу «инвентаризацию» сегодняшнего дня, но, чем ближе автобус к нижнему маяку, тем больше мой мозг начинает «отпускать», я плавно выхожу из «боевого режима» и полностью переключаюсь на мысли о домашнем тепле и вкусном ужине.

 Приморский бульвар залит оранжевым светом, на «Орбите» развесили мигающие гирлянды и плакат с намёком на скоро наступающий Новый год. С Первой по Пятую линии не видно ни одного таксиста — все заняты готовящимися к празднику гражданами, коих немало снует во всех направлениях по Бульвару с полными пакетами, несмотря на то, что до боя Курантов ещё пара суток. Водители, спускающиеся от верхнего маяка, отчаянно сигналят, не в силах быстро остановиться из-за гололёда, припорошенного свежим снежком — привет Ванинским работникам дорожных и коммунальных служб! Вяло переругиваются два «джигита» на раздолбанных «рыдванах», не желающих уступать друг другу на узком разъезде между конторой Экспортлеса и «Павловским» домом, к тому же, там неудачно торчит чей то «Паджерик», припаркованный, как левой ноге хозяина захотелось. В общем, «жизнь такова, какова она есть, и больше ни какова», как говаривал один из героев романов В. Звягинцева, и мне хорошо — я иду домой.

 - Привет! Как отработал? - целует меня жена, вкусно пахнущая борщём, блинчиками и чем то ещё вкусным, домашним, уютным.
 - Продуктивно! - улыбаюсь я, с трудом справляясь со слюнками от этих восхитительных ароматов. Тем более, что «кукса» давно сгорела в стёртых ногах и офонаревшей голове.
 - Пап, а я контрольные на пятёрки написал! - хвастается сын, ловко уворачивающийся от моих объятий. Он уже не любит «телячьих нежностей», и максимум, что мне дозволено — хлопнуть по подставленной ладошке.
 - А малая весь день болтала и бегала! — продолжает он доклад — а мы завтра уже не учимся и пойдём к бабушке с дедушкой!
 - Ну, вот! Самое интересное я и пропустил! - сокрушаюсь я и прикидываю, кого из друзей попрошу, что бы свозил нас на «Финский» и обратно к родителям. Перед праздником проблематично вызвать такси, и боязно застудить нашу звёздочку на ветру, не стихающем уже неделю, и морозе за двадцать.
 - Давай, умывайся и садись ужинать. - окончательно приводит меня жена в умиротворённое состояние.

 Портовая — Приморский бульвар — порт — склады — пароходы — причалы — Приморский бульвар — Портовая — вот мой дневной маршрут. И люди. Разные люди: умные и не очень, сердитые и весёлые, чистые и грязные (и душой и телом), яркие и тусклые, но никто из них не был равнодушным. Они живут в Ванино, Сортировке, Токах, Заветах, Западном и где то ещё поблизости. Каждый из них — центр своей маленькой вселенной, где имеются и звёзды, и пульсары, и загадочные квазары с чёрными дырами.

 В моей вселенной мир и покой. Это потому, что я наяриваю ароматный борщ, не без оснований поглядываю на ещё горячие блинчики с вареньем, рядом со мной любимая и любящая меня жена, красивые и умные дети. Это потому, что рядом со мной трудятся хорошие люди, а я - стивидор в «Ордена Трудового Красного Знамени морском торговом порту Ванино».