Моей подруге

Я не знаю, есть ли жизнь после смерти, и действительно ли души умерших находятся с нами еще 40 дней, а потом смотрят за нами с небес. Поэтому я тебе расскажу, что случилось когда тебя не стало.
До твоей смерти я не верила в ее существование. Всегда умирают престарелые дальние родственники, знакомые и знакомые знакомых. Но до тех пор, пока смерть не коснется тебя лично со всей очевидностью и бесповоротностью, просто не веришь в ее существование. И утверждение, что «все мы смертны» кажется речевым штампом, пока не уйдет кто-то по-настоящему близкий, и ты поймешь, что нет на свете силы, способной это изменить, исправить или хоть на три минутки повернуть время вспять, чтобы успеть сказать что-то самое важное, сказать которое не хватило всей жизни, но теперь вот хватило бы и трех минут.
О том, что ты разбилась на машине, мне сказала наша общая подруга по телефону, когда я была в другом городе. Я с бой-френдом выбирала в торговом центре подарок для его друга, и тут позвонила она:
– Привет, ты где?
– По супермаркету гуляю, а что такое?
– Наташ, сядь, если ты стоишь.
– Да мне некуда сесть, говори так – я крепко стою.
– Пожалуйста, сядь…
Как же я не люблю эти эффектные вступления, за которыми должна следовать сенсация! Как в старом фильме: «Верочка, ты сейчас упадешь! Режиссер Якин взял меня на главную роль, и я улетаю с ним в Гагры!». Ну неужели так трудно просто сказать, в чем дело, обойтись без этой пресловутой барабанной дроби???
– Надя разбилась на машине вместе с мужем…
И вот остается 10 секунд до катастрофы.
– Она жива?
Еще 5 секунд надежды. Их хватает, чтобы мозг принял информацию, всплыл образ самой Нины, ее мужа. В голове проносится вчерашний разговор с Нинкой о том, что сегодня они собирались ехать по делам в Калугу. Она еще спросила, что мне подарить на день рождения – он через 10 дней. Я похвалилась своими новыми сапогами, и мы поговорили о моде. Но главное – она сказала о поездке. А сегодня пасмурно и дождливо. Но она ведь уже не раз ездила на большие расстояния. Водить боялась, но ведь и не гоняла, осторожно ездила. Еще за эти 5 секунд успеваешь вспомнить, что у них машина вся напичкана электроникой, и в ней 5 подушек безопасности. Разбиться на такой можно только если в космос полететь… или врезаться в двухэтажный туристический автобус… «Господи, – еще успеваешь подумать ты. – Смерть ведь может случиться с кем-то другим, но не с тобой, и твоими близкими».
– Они оба погибли. Они поехали в Калугу, и врезались в двухэтажный автобус.
Все, надежды не осталось. Не осталось больше ничего, слова произнесены, и значит это свершившийся факт. Пока не сказать об этом вслух, кажется, что можно как-то изменить ситуацию. По крайней мере, можно ее не замечать. Сделать вид, что ничего не произошло, что ты об этом не знаешь, даже если знаешь, а значит, это не правда. Но если сказать вслух, уже ничего нельзя изменить.
– Нет, Жанна! Скажи, что это неправда! Скажи, что ты пошутила! Скажи же, что это не так, – кричу я в трубку. Но сама уже знаю, что это правда, потому что Нина вчера говорила о Калуге, а сегодня плохая погода. И кричу я совсем не потому, что меня захлестнула волна горя и отчаяния. Я сразу поняла, что ты действительно погибла. Просто нужно как-то отреагировать, и продемонстрировать горе и отчаяние. Тем более и зрители есть – тот самый бой-френд. Не могу же я на сообщение о смерти близкой подруги сказать: «А. Жаль. Когда нужно приехать?», ну или что-то в этом роде. А что нужно говорить в таких случаях – я не знаю. Как-то не учат этому ни в семье, ни в школе, ни в институте. Поэтому приходится экспромтом истерить на публику. И только холодный голос Жанны останавливает поток словоблудия:
– Перестань вести себя как глупая! Такими вещами не шутят. Приезжай, тебя ждут.
И действительно понимаешь всю глупость этой показной истерики, хотя по-прежнему не знаешь, как надо вести себя в подобной ситуации. Ты оказалась первой, кто донес до меня реальность и неумолимость смерти.
А потом навалилось горе. Настоящее, и которое по этой причине невозможно ни выразить, ни вытеснить из себя. Оно пришло вместе с воспоминаниями о тебе. О том, что в прошлый выходной ты звала на семейный пикник, а я отказалась, придумав несуществующие дела. А теперь вот никогда я не поеду с тобой на шашлыки. И даже в последний раз увидеть тебя живой и счастливой отказалась. Знать бы…
Еще я вспоминала, как вы с мужем целый год выбирали эту машину, надоели всем с вашими обсуждениями и дурацкими вопросами кто что думает по этому поводу, и какую лучше. Мы с Жанной постоянно жаловались друг другу на тебя и твои понты с этой машиной.
В ту ночь я позвонила своей маме, чтобы сообщить о твоей смерти, каталась по кровати, и рыдала в трубку: «Она не дожила до моего дня рождения всего 10 дней! Как она могла так сделать?! Мамочка, она умерла!!!». И это было не показное.
А на следующий день я включила аську, и увидела там твой контакт он-лайн: компьютер был включен, никто не обратил внимания на горящее окошко на нижней панели экрана, и ты была в сети. Мне стало страшно.
Когда я приехала в дом, где остались твой маленький сын, твоя мать и твоя свекровь, он уже не был похож на твой дом, где я любила бывать, и где мне было уютно. Там было тихо, ходили какие-то чужие люди, которых, я уверена, ты и не знала-то никогда, и почему-то темно. То ли от сдвинутой мебели, то ли от пришедшего несчастья, то ли из-за пасмурной погоды. И я со всеми этими людьми стала ждать, когда привезут ваши тела в гробах, чтобы завтра отвезти вас на кладбище. Приходили еще люди – друзья вашей семьи, ваших родителей, дальние родственники, которые непонятно как возникают в нашей жизни два раза – на свадьбе, и на похоронах. Я смотрела за твоей мамой. Наверно, боялась что она умрет. Но все было в порядке, никто не плакал и не стенал. Просто вашему сыну не сказали, что вы умерли, а сказали, что уехали в командировку. И все изо всех сил были веселыми, ну или по крайней мере будничными. До тех пор, пока Ваньку не увезли к родственникам. А потом сделалось совсем тихо, и стало совсем нечего делать. Мы ждали вас.
Когда подъехала машина с твоим гробом, я посмотрела на твою маму, и сказала: «Приехали». Она замерла, а потом начала молча мыть посуду. А я все думала – как же она сможет пережить твою смерть? Ведь ты ее единственный ребенок, и у нее нет больше никаких родственников, и все, что осталось – твой сын.
Когда вносили твой гроб, на площадке что-то громыхнуло, и показалось, что тебя уронили. Я в этот момент держала твою мать за руку, что-то ей говорила, а она начала терять сознание.
Что было на кладбище, я помню смутно. Единственное, что врезалось мне в сознание – твои руки, связанные веревкой. Когда сняли крышку твоего гроба, я увидела твои маленькие ладошки с короткими пухлыми белыми пальчиками – как у младшей школьницы, любящей сладкие плюшки. И моя мысль: «Господи, зачем же ей связали руки? Ведь ей же больно!». На твое обезображенное в аварии лицо, закрытое прозрачным покрывалом, я старалась не смотреть, чтобы не угадывать, как ты сейчас выглядишь. И запомнила только твои детские ручки.
Если ты все-таки наблюдаешь за нами с неба, ты знаешь, что твоя мать пережила это горе. А я поняла, что пережить можно все, что угодно, даже смерть единственного ребенка. И со временем горе становится менее острым. Но я могу тебе сказать, что время не лечит. Боль притупляет, но никуда не исчезает. Теперь я вспоминаю тебя не чаще, чем живую. Но каждый раз, когда вспоминаю, сердце мое рвется на части.