Долго и счастливо

- Эй, консервная банка, аварийный люк открой?
Ах, ты ж, металлолом несчастный!
Хорошо, что движком не изжарил. Хотя, зачем ему энергию тратить? Пройдет минут десять, сам дышать перестану.
Это надо же было так лопухнуться.  Обычно, я осторожен, а тут...
Впрочем, наверное, именно потому, что в мелкие неприятности  попадать в привычку у меня не входит, влип я, как говорится, фатально, и на кону уже не просто временная нетрудоспособность, а жизнь.
Не люблю размышлять о грустном, но, кажется, конец. Приехали. Отлетался.
И, главное же, как по-глупому! Всего-то подтвердил команду, не подумав, а вернее, не придав системе достаточного внимания. Ну, ясно же, что если бортовой компьютер что-то спрашивает, ему непременно нужно отвечать отказом. Кроме, конечно, тех редких случаев, когда он спрашивает о том, нужно ли выходить на связь или кто-то просит помощи. Даже автоматические обновления не все загружать следует, потому как яйцеголовые, что сидят в центре, не столько о нас, космолетчиках, думают, сколько о том, чтобы двигать бизнес в массы. Поменяют пару кнопок с красного на синий или процессор заговорит сексапильным голосом, который в одиночном рейсе, как башмак по мозоли, и потребует железяка дополнительной памяти. А где я ее возьму, и на какие, скажите, кредиты? Филат однажды через этот сервис едва в звезду не влетел. А сколько побилось? Не сосчитать уже.
Опять же, если верить слухам – по новостному каналу о таком не говорят – в метрополии очередные акции андроидурков. Вот нечего толстосумам делать, они теперь за права машин борются. Типа человек плохо обходится со своими творениями.
Тьфу.
Дайте мне парочку этих митингующих, я их сейчас по частям разберу! И, спорю на что угодно, успею раньше, чем то облако звездной пыли, что уже вблизи маячит, до меня доберется и прекратит мучения. Тем более что, пусть косвенно, но из-за них, я и попался.
У андроидурков основной пакет акций, они давят на совет директоров, те, в свою очередь, на администрацию, они – на яйцеголовых. И в результате, не вчитавшись как следует, такой обормот, как я, устанавливает для корабля приоритетом общую безопасность. А это значит, что в экстраординарных случаях, которые в условиях полета дело обыденное, космолет станет заботиться не о человеке, а о себе. И тогда лучше уж самому разучиться дышать или в космическое пространство без скафандра выпрыгнуть.
Впрочем, со мной еще смешнее произошло: в меня попал метеорит.  Ну, как сказать, попал? Задел по касательной. Подпортил обшивку и снес антенну. А без антенны как бы я с Милкой объяснился?
Можно было, конечно, обождать до станции, но мне же, именно сейчас нужно! Нас же час назад поругаться угораздило, и если перед ней вот прямо сейчас не извиниться, то все: прощай любовь, кометы разошлись. Итак, видимся от случая к случаю.
В общем, вышел, антенну исправил, а назад войти не могу. Потому что родной и дорогой бортовой компьютер закатил мне истерику по поводу того, что это именно я метеорит не заметил и много больно ресурсов и энергии на себя оттягиваю.
Хорошо, что удалось уговорить послать сигнал о помощи. Мол, такому космолету, как ты, в состоянии близком к консервации находиться нельзя: хордовая слабая и энергии не хватает. Ну, а уж там ребята быстро сориентируются, в чем дело, чай, не первого меня с подобным проколом спасают...
Если будет, конечно, кого спасать, потому как кислорода у меня минут на двадцать, облако сюда доберется через десять, а в нем пыль, которая скафандр изъест, как саранча пшеницу.
Ох, ситуация!
И все это на фоне неописуемой красоты: звезды крупные, вдалеке красный гигант полыхает, туманность спиралью раскручивается, и космос вовсе не черный, а цвета морской волны. Умирать не хочется, ну, кто бы знал как!..
- Я знаю.
Вот и галлюцинации, а чего, спрашивается, я хотел? Это с самим собой я сохраняю вид спокойствия, а внутри-то паникую: сердце кислород не экономит, руки трясутся. А теперь вот – с ума схожу. Самому противно, а что ребята подумают, когда найдут меня в таком состоянии? Если найдут, конечно...
- Могу помочь.
Угу, конечно. Забавная у меня галлюцинация. Помочь хочет. Знал бы я сам, как себе помочь, не висел бы здесь, наверное.
- Так помогать? – в голосе появилась настойчивость, а меня начал бить истерический хохот.
- Взамен-то что попросишь? – проговорил в мертвый эфир, отсмеявшись.
- Как в сказках, - усмехнулась галлюцинация, - ты меня поцелуешь и станешь жить долго и счастливо во дворце из хрусталя и металла.
Не помню, кто мне такую сказку рассказывал. Про дворец – вроде, бабушка – только он из бетона был, а про долго вообще бред при нашей продолжительности жизни:
- А если нет?
- На нет и суда нет.
Вот так, все предельно понятно и четко. Ну, у меня и мышление, даже с ума сойти, по-человечески не выходит. Голос бабий какой-то слышится с хрипотцой, совсем как у навигатора Семеновой, с которой пили на Марсе. Милка тогда в бар заскочила с явным намерением скандал устроить, наплел ей кто-то из связистов, что я с пассией очередной, а увидела нас и рассмеялась. Потому что Семенова – боевой товарищ, отличный друг, но мать шестнадцати детей и жена генерала Синицы.
Впрочем, чего ж я о грустном-то снова?
Далеко отсюда друзья, да и недруги и на удачу рассчитывать не приходится. Только с галлюцинацией развлекаться и выходит, которая мало того, что хрипатая, так еще и шантажистка.
- Это просто условие, - мне так и представляется, как она морщит носик и обиженно складывает губки. Как Милка почти.
Условие? На краю жизни и смерти? Не смеши мое сопло. Кстати, а можно я тебя галкой звать буду? А-то галлюцинация – слишком долго.
- Давай.
Вот скажи ты мне, зачем я тебе сдался? Нет, правда. Жила и жила себе где-то в глубинах разума, и вдруг нате, спасать вздумала.
- Думаешь, просто Вселенную в одиночку бороздить? Мужиков нормальных на сотню парсеков не сыщешь, а те, что есть, уже кем-то прибраны. А в тебе и потенциал есть, знаешь, который предки изначальной искрой называли. Лет на двести должно хватить, а потом я кого-нибудь еще спасу.
Надо ж, как меня ценят: на двести лет хотят. Всего-то! Да, заяви мне Милка что-нибудь подобное... а ничего бы, я с ней и на сто согласился бы. А с этой, нет, пожалуй. И вообще, превышение допустимой концентрации углекислого газа для мозга – зло гораздо большее, чем рассказывают на курсах безопасности космической деятельности.
- На наш запрос о помощи откликнулись три корабля, - врубился в наш разговор бортовой компьютер, прибудут часа через полтора.
Я с тоской взглянул на часы. Облако застыло в каких-то ста метрах и, кажется, не спешило убивать, кислород был на исходе.
- Удачи, малыш, хоть кого-то спасут, - бросил я звездолету.
- Он малыш?! – взвилась галлюцинация, - Я уже десять минут поддерживаю его в сознании и не услышала ни одного доброго слова!
- Галка, не ерепенься, - прохрипел я.
- Кто?! – переспросили в унисон бортовой компьютер и женский голос, который я едва ли уже мог узнать.
В голове крутилось только то, как бы мне растянуть разговор и заставить галлюцинацию сохранить во мне жизнь подольше. Авось, откачают. Впрочем, это была уже совершеннейшая клиника.
- Так ты согласен? – настаивала галлюцинация. – На пороге смерти будь хоть капельку серьезен!
Каким? Серьезным?!
Да если бы я мог не тешить себя напрасной надеждой, то и ее бы здесь не было. Я и выдумал-то ее лишь потому, что умирать очень не хочется. Хотя, видит Космос, махнуть рукой, и послать эту жизнь в черную дыру, было бы легче. И, в конце концов, стоит ли изменять себе, ведь предательство на смертном одре ничего уже не изменит. Да, если бы и изменило, зачем мне этот дворец и это долго и счастливо?
- Нет, - говорю, вполне отдавая себе отчет в том, что сейчас умру.
- Что?! – вскрикивает галлюцинация и еще кто-то.
Облако на какой-то миг превращается в суровое женское лицо, красивое, но не нашей, холодной и расчетливой красотой. И наступает темнота, когда нельзя  не только вздохнуть, но и увидеть.

***
- Мозг не поврежден, - докладывает бортовой компьютер, хоть бы нотка раскаяния в голосе проскользнула, так ведь, нет, не дождусь.
- Значит, все будет штатно, - уверенно, но все равно, озабоченно произносит Милка.
Открываю глаза, вижу сосредоточенный полный жалости и страха взгляд.
- Ну, чего ты боишься, глупая? Хорошо уже все.
- Да, нет, - она отворачивается, чтобы скрыть слезы, - просто подумалось, что было, если бы я не справилась с гордостью и не вернулась?
Улыбаюсь. Хотя, это и трудно. И уж чтобы слегка ее подстегнуть замечаю:
- А гордыня недостойное чувство.
Милка моментально вспыхивает, а потом мы оба смеемся. Я – очень слабо, она – в полный голос. Он у нее звонкий, чистый.
- Я когда тебя увидела, чуть с ума не сошла от страха. Думала, что мертвый уже. Хорошо, что бредить начал, а то побоялась бы брать на борт.
- Бредить?
- Ну да, с Галиной какой-то разговаривал. Кстати, кто она? Одна из бывших? Бывших в полуобмороке не зовут, и вообще...
Хорошая она у меня, ревнивая только.
Я набрался сил и попробовал ее поцеловать, получилось паршиво: тело меня не слушалось. Впрочем, довольно скоро она сделала это сама.