Жанна д Арк из рода Валуа 25

 
Теперь надо было не пропустить королеву. Уж и так дотянули до критического срока. Луи Орлеанский упрямился, никак не хотел мириться с Бургундцем и возвращаться в Париж, а время уходило и уходило. Пришлось снова писать письма и призывать на помощь герцогов Беррийского и Бретонского.
Как дяди упрямого герцога Луи и старые придворные интриганы, они хорошо знали, какие нити следует натянуть, а какие оставить в покое, так что, слава Богу, все получилось. Примирение состоялось и было обставлено с такой пышностью, что замирало сердце, особенно учитывая, сколько крови уже успело пролиться…
Однако для мадам Иоланды главной заботой на этой церемонии была королева. И медик Анжуйского двора, специально привезенный ею на торжества по случаю совместного причастия двух непримиримых врагов, заверил герцогиню, что королева выглядит вполне здоровой, несмотря на частые переезды и волнения последних дней.
А чуть позже и мадам де Монфор сообщила в письме, написанном сразу после убийства герцога, что королева чувствует себя нормально, и беременность протекает без осложнений.
«Ни минуты в этом не сомневалась, - пробормотала мадам Иоланда, бросая в камин письмо старшей фрейлины. – Её величество даже при поверхностном знакомстве предсказуема, как балаганное представление. Бог с ней, лишь бы родила кого надо и нормально. А вот с Бургундцем пока ничего не ясно…»

Действительно, от разъяренного герцога  ожидать можно было чего угодно. Мало того что первая растерянность и позорное бегство сменились тяжкими размышлениями – кто же настоящий виновник, так к тому же ещё эти размышления навели герцога Бургундского на мысль, что этот «кто-то» и есть его новый противник, и что он - далеко не такой простак, каким при всем его лоске являлся Луи Орлеанский.
Первым подозреваемым был, естественно, граф д’Арманьяк – фигура чрезвычайно подходящая, если брать в расчет его почти королевское честолюбие и давнюю ненависть к Бургундскому дому. Но вряд ли эта ненависть была настолько сильна, чтобы убивать своего суверена, покровителя и почти родственника ради того, чтобы навести подозрения на герцога Жана.
Получалась полная нелепица. И озлобленный коротышка, который делался злее и опаснее день ото дня из-за невозможности что-либо понять, вряд ли мог дать мадам Иоланде хоть какую-то зацепку, чтобы повернуть ситуацию на пользу ей и её делу.
«Поразительно! Я всегда знала, что частицу удачи можно откопать даже в самом проигрышном деле, - размышляла герцогиня, меряя шагами свои покои в Анжере. – Но здесь на ум пока приходит только то, что подозрения в убийстве достаточно подпортили герцогу Бургундскому репутацию. Даже вернувшись полностью прощенным он не начнет действовать слишком откровенно и решительно. А это уже хорошо, поскольку дает нам драгоценное время. И, возможно, это время удлинится из-за того, что герцог Жан будет чувствовать за спиной таинственного кого-то, кто очень хочет убрать его подальше».
Успокоив себя такими размышлениями, герцогиня сочла за благо немножко подождать и как следует присмотреться к развитию событий.
Но тут – новая препона!
Железная воля герцогини наткнулась на такую же твердую волю графа д’Арманьяк, разъяренного не меньше Бургундца, только по причинам кардинально противоположным. Уж он-то сомнений ни в чем не испытывал, кто убийца знал наверняка, никакого другого знать не хотел и возмездия за убийство требовал незамедлительного!
- Ваша светлость! – кричал он, прискакав в Анжу сразу после похорон герцога Орлеанского. – Если этого бешенного пса не покарает король, я сам перережу ему глотку, и пускай меня вздернут, как какого-нибудь простолюдина!
- Но без вас Франция окончательно погибнет, - попыталась лестью успокоить его герцогиня. – Кто же еще имеет столько оснований и прав стать возле трона с мудрым словом щитом и мечом!
Однако, грубая лесть особого действия не возымела. Граф продолжал бушевать и требовать расправы, а герцог Анжуйский, оставшись один на один с женой, стыдливым шепотком объяснил ей словно неразумной девочке, что убийство герцога Луи - прекрасная возможность для Арманьяка привести свою партию к единоличной власти, и он просто боится этот шанс упустить.
«О Боже, дай мне еще и силы! – каждый вечер восклицала тогда перед молитвой мадам Иоланда. – Как же я устала с этими мужчинами!»
Успокаивая графа, она затевала то псовую охоту на кабана, то потешные бои между пажами, то просто конные прогулки по окрестностям Анжера - благо снега в тот год выпало немного. И всякий раз упрашивала не торопить события, подождать. И доводы приводила - один разумнее другого - как, к примеру, тот, что многие дворяне, явные сторонники Бургундского дома, стали таковыми лишь из-за глубокого уважения к мощной личности герцога Филиппа. «Дайте им время, - убеждала герцогиня. -  Полубезумные выходки его сына отвратят от Бургундии многих. И тогда им ничего иного не останется, как либо держать нейтралитет, либо примыкать к вашей партии».
Но даже на это почтительно слушающий граф всего лишь растягивал рот в подобие улыбки, целовал мадам Иоланде руки, а потом с назидательным видом, который она терпеть не могла, замечал, что раз уж всех этих дворян до сих пор не отвратило от Бургундии подлейшее из убийств, то и в будущем уповать на них не стоит.



Продолжение: http://www.proza.ru/2010/10/01/1365