Негостеприимная земля...

               Как же теперь жить  с этой болью! Как жаль, что нельзя избавить собственную память от таких кровоточащих ран. Вроде и забудется почти всё, а стоит случайно прикоснуться к душе неосторожным словом или неуклюжей фразой и всё начинается снова. И никак от этого не избавиться. И ничем не стереть, ни вытравить эту боль из груди. Так и приходиться жить.

               Своих крановщиц, работавших со мной в одной бригаде, я условно делил на две очень неровные части. Замужние и незамужние. Причём из восемнадцати крановщиц, замужних было только две. И они обе разительно отличались от незамужних. Если первые обе были всегда тихими и спокойными, или даже точнее выразится умиротворёнными, то вторая и большая половина, была вечно чем-то озабоченна, напряжена и раздражительна. По большей части они были матерями одиночками, все немного за тридцать и мне двадцатилетнему было не понять причины их вечной агрессии. Тогда мне ещё не хватало для этого ни ума, ни житейского опыта. Да и не очень-то меня в ту пору интересовала их личная жизнь, мне все они казались уже слишком пожилыми по сравнению со мной, чтобы думать о них.
               Как-то стал я в одно время замечать, что самая спокойная и уравновешенная женщина в нашей бригаде Валентина, стала приезжать на работу во вторую смену с красными, заплаканными глазами. Переодевалась, залазила на кран и целый час после этого не спускалась вниз. Я знал её мужа, это был спокойный, хозяйственный мужик. У неё были две прекрасные маленькие дочки, которых он безумно любил. И я долго не мог понять, что же такое происходит с ней. Может он ей изменяет или стал распускать руки? Спросить в открытую я очень долго не решался. Не хотел лезть в личную жизнь. Боялся что она скажет, - а твоё какое дело? Но однажды оставшись на едине с ней, не удержался и спросил, что же такое с ней происходит?
               - Да со мной-то всё в порядке, - печально ответила она. – Ты же знаешь что у меня всё хорошо. Просто каждый день, перед тем как уезжать на работу, часа в три дня я захожу к своей соседке. Молодая ещё совсем девчонка. Недавно она родила девочку и не может её оставить одну. И на улицу её тоже выносить нельзя, вот я и захожу каждый день по пути на молочную кухню, чтобы забрать для ребёнка детское питание. А потом заношу ей. А когда ухожу от неё, каждый день плачу.  Иду на работу и реву.
               Девочку она родила хорошую, доношенную. Муж её был очень рад, надышаться на неё не мог. Жену свою на руках носил от счастья. Радовался, сам её купал, пеленал, набрал ей заранее игрушек всяких. Прямо светился от любви. Но недолго продлилось их безмятежное счастье. Когда ей исполнилось пол годика, стали они замечать что с девочкой что-то не ладное творится. Стала она часто неожиданно затихать и неподвижно смотреть в одну точку. Пошли в детскую поликлинику на обследование. И там, у малышки обнаружили рак мозга. Причём в такой стадии, что вылечить практически уже не возможно. Они были раздавлены. Они не могли поверить. Как же так? Оба родителя совершенно здоровы. Может это ошибка? Но нет, повторное обследование всё подтвердило.
               Нужно было срочно делать операцию. Метастазы разрослись уже по всему мозгу. И особенно страшно было то, что они уже опутали глазные яблоки. Операцию проводил московский специалист, но ничего практически уже поделать было нельзя. Девочке удалили один глаз, только так хоть ненадолго ей можно было продлить жизнь. Врачи предупредили родителей что ситуация безнадёжна. И предложили оставить ребёнка в больнице. Сказали, что больше года она всё равно уже не проживет.
               Но они всё равно забрали её домой. И теперь дрожат над ней, каждый день делают ей уколы, дают таблетки, кормят, купают и знают, что она скоро умрёт. До самых последних дней, придётся смотреть им, как она умирает, и знать, что ничего, ничего уже поделать нельзя. Это невыносимо так жить. За что такое людям? Муж весь ходит как не свой. Не ест, не спит. Она сама от слёз не просыхает. Не живут, а горят безвинно, как в аду. И я принесу им молоко и весь день отойти потом не могу. И не ходить тоже не могу.

               Какие всё-таки у нас стоят морозы. Я ехал с работы. Электричка постукивала стыками ледяных рельсов. Я стоял в холодном от ледяных сквозняков тамбуре и курил. В серых, бетонных громадах домов горели огни окон. Они были то тёплые жёлтые, то холодные голубые, то сладкие розовые. А я курил и представлял как за шторами одного из этих окон, ходит по комнате молодая женщина в таком домашнем цветастом халате, с ребёночком на руках и глазами полными нежности и слёз смотрит на обезображенное лицо маленькой девочки, которая скоро станет ангелом в голубых небесах. Но как же она хочет, чтобы девочка ещё хоть немного пожила просто маленькой девочкой, на жестокой и такой негостеприимной для неё земле.