Зависимая экспертиза

Коль народ требует, лучше подстраиваться под народ. Для успокоения волнений новоизбранный царь Василий Иванович повелел создать «авторитетную» комиссию в составе: митрополита Ростовского Филарета Романова, астраханского епископа Феодосия, скончавшегося по возвращении домой близ Царицына, архимандритов Андреевского монастыря Аврамия и Спасского - Сергия.
В комиссию вошли и светские особы из бояр, сторонников партии Шуйских и Романовых: князь Иван Михайлович Воротынский, сосланный Годуновым, впоследствии им прощённый, друг и единомышленник будущего патриарха Гермогена; князь Пётр Никитич Шереметьев, также состоял в переписке с Гермогеном и Филаретом (его сын потом «едва утёк в Псков», поддерживая сторону Шуйского).
Князья Григорий Фёдорович и Андрей Александрович Нагие помытарившие по тюрьмам ожидали от Шуйского титулов и милостей, это всё те родственники вдовствующей царицы Марии Фёдоровны Нагой (в пострижении Марфа), матери убиенного царевича Дмитрия.
Видимо, немало членов комиссии могли думать примерно так: а что нам Васька Шуйскай, сермяжной мужик, мы, чай, родом не менее знатные. Ну и что с того, что сродственник Василь Васильевич был женат на полутатарке Анастасии, двоюродной сестре Иоанна Грозного?
Так ведь летом женился, а осенью того ж года отравили. Бог весть, от кого та Анастасия родила Марфушку, невесту для Ивана Бельского, прислужника Грозного.., а пока надо было делать то, что требовалось.
Посланцы новой «экспертной группы» по прибытии в Углич «нашед в земле не токмо Царевичево тело, но такоже и все на нём одеяние ничем невредимое». Чей труп нарядили в царские одежды, выполняя поставленную перед комиссией задачу? Ведь прошло 15 лет со дня смерти царевича, а он и его одежды не подверглись воздействию времени?
Кто вложил царевичу в одну руку орешки, а в другую платочек с вышивкой, забыв, видимо, о результатах первого заключения, где было сказано, что, мол, царевич игрался с ножичком, да нечаянно и зарезал сам себя. Не орешками или носовым платочком, а ножичком зарезался.
Что за обряд захоронения, если по христианскому, то если уж не свечку, то крест или икону в руки должны были вложить, странно всё получается.
Для траурной церемонии нетленные мощи царевича Дмитрия срочно доставили из Углича в Москву. Можно понять обезумевшую от горя мать-царицу, когда её из монастыря вновь привезли ко гробу «сына». И тут она отказывается от первого своего признания, якобы «Мария Фёдоровна, всенародно сознавая вину свою в необличии тем невинному сыну своему, Царевичу Дмитрию, обиды, просила прощения у Государя Царя Василия Ивановича, который её в том тогда же простил». Такие признания Марии Нагой, находившейся в монастырском заточении, были срочно разосланы по всем городам Московского государства.
Процедура подлога набирала обороты. У меня долго не укладывалось в голове, как можно было отвергнуть растерзанное, обезображенное толпой тело своего сына, и вдруг…
За примерами подобной морали далеко ходить не надо, возьмём коллективизацию в годы Советской власти: Трофим Морозов вырастил хлеб и хотел его подальше спрятать ради спасения от голодной смерти своего семейства, в том числе сыночка Павлика, а тот взял и заложил отца, хотя никто его не пытал. Зато мальчик обрёл вечную Геростратову славу, и всего-то - за расстрелянного папу, а целое поколение страны на этом предательстве воспитывалось.
На днях зашёл ко мне один малознакомый человек с оригинальным предложением: «Евгений Иванович, давайте с вами вскладчину изготовим золотую медаль Борису Николаевичу Ельцину». Конечно, мне было от чего растеряться. Спрашиваю, мол, почему Ельцину, а не Горбачёву, да и нужна ли Борису Николаевичу наша медаль?
Если и возникнет у него такое желание, то некоторые олигархи ему покруче ордена Победы каждый год будут на грудь вешать. На мой ответ малознакомый человек слегка обиделся, понимая, что в осуществлении его задумки я не соратник, перешёл на другую тему: «А вот как вы относитесь к нашему известному политологу Курцову (фамилию я изменил)?»
Тут мне почему-то сразу стали понятны ехидные нотки, звучащие в его голосе, и я ответил: «Настороженно-критически, а вообще это типичный «хомо советикус». «Вот-вот, - подхватил собеседник, - я его не могу понять и хочу спросить, сын ли он своих родителей или почти святой Павлик Морозов? Ведь снесли его памятник в Москве и на том месте поставили часовню в 1991 году.
Получается, они были состоятельными людьми, Сталин всё у них отобрал и выгнал за границу, зато сын репрессированных родителей, вернувшись в зрелом возрасте в страну Советов, стал, да так и остался, ревностным защитником Сталина-Ленина и КПСС-КПРФ, прямо мамелюк какой-то!»
Никуда не денешься, согласился я с незваным гостем. Большевистская пропаганда заставила полюбить партбилет больше, чем родителей.
Подлог?
Оказывается, вовсе нечему тут удивляться. Властолюбивые изверги могут из человека выбить многое. Заставить! Другое дело, могли вместо сына Марии Фёдоровны Димитрия для толпы казнить кого-то другого, потому тогда и отказалась царица, не признала в нём сына.
«Дмитрия сыскали.
Спасаясь, он прыгнул в окно
И весь расшибся… всё равно,
Ему погибнуть суждено!
Он мать зовёт… он помириться
Не хочет с правдой… «Что же мать?»
«Да, слышь, не хочет его знать!»
«Винится, что ль, злодей? - «Винится!»
Зараз два выстрела… Конец!
Нет, нет, ещё! Ведь и мертвец
Ожить сумеет!.. и влекут
Распухший труп за волоса
На площадь… крови полоса
За ним течёт; его секут
Ножами острыми; на стол
В аршин длиной его кладут.
«На кол его!.. на кол!.. на кол!»
Ревёт толпа. Но кто-то маску
Нашёл в покоях у него.
«Давай сюда!.. Ещё чего?..
А дудку в рот!» «Дуду, ведь пляску
Любил небось!» Ведут и мать.
«Ну, говори: твой сын иль нет?»
Но был загадочен ответ:
«Теперь не мой! Тогда бы звать,
Как был он жив!»
Так описал те события в стихотворении «Смерть самозванца» поэт А. Львов.
Для поклонения и чествования 3 июня 1606 года на Лобном месте установили гроб с мощами объявленного (в отсутствие патриарха) «святым» порфирородного мученика царевича Дмитрия. Затем перенесли невинно убиенного бывшего наследника для захоронения в Архангельский собор.
Мы помним, что патриархом Всея Руси изберут казанского митрополита Гермогена только через месяц, то есть в июле 1606 года. Затем при живом Гермогене так называемый Лжедмитрий на патриаршую кафедру посадит Филарета, отца будущего царя Михаила Романова, но не надолго. В 1612-1619 гг. местоблюстителем патриаршего престола был митрополит Крутицкий Иона. Филарету суждено ещё раз взойти на вершину руководства русской церкви в 1619-1633 гг.
Когда придётся вам побывать в Архангельском соборе Кремля, обратите внимание на белокаменную резную сень, где на второй ступеньке закреплена почерневшая бронзовая решётка. Там у юго-восточного столпа собора в XVII веке установлена рака с мощами канонизированного царевича Дмитрия, а может, и совсем другого отрока, по одному из свидетельств самого же Василия Шуйского, - умершего от мора поповского сына.
Охраняют жертву политических интриг, чистую душу малыша бронзовые единороги, спрятавшиеся в виноградных лозах металлической решётки.
Основа 300-летию Романовых
Развитая и поддержанная Романовыми историческая теория донесла нам, что Дмитрий I, да и Дмитрий II, Лжедмитрий III, (будем считать, Лжедмитрий) - это пьяница, мот, расстрига, еретик и так далее. Может быть, Василий Шуйский отличался высокой нравственностью и моралью? Ведь его голова могла быть отсечена именно на Лобном месте ещё при Борисе Годунове, да царь на свою же беду в последний момент прислал помилование. Как Николай II всё жалел Владимира Ульянова, дожалелся, зато святым стал. Брата старшего Александра казнили, как претендента на царский трон. Видишь ли его статская дама нагуляла от великого князя, так что же корону теперь давай?
Прочтём послание рязанца Прокофия Ляпунова, сторонника предводителя народной армии Ивана Исаевича Болотникова, к молодому полководцу Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому: «… Сел (Василий Шуйский-Е.К.) на Московское государство силою, а ныне его ради кровь проливается многая, потому что он человек глуп, и нечестив, пьяница, и блудник, и всячествованием неистов, и царствования недостоин». Даже в наше время готовая характеристика для многих руководителей. Странно, нашли, кому жаловаться - племяннику на своего царственного дядю.
Воевода Прокофий Ляпунов был сторонником Болотникова (до поры до времени), вскоре он с земляком Григорием Самбуловым предаст народного героя и 2 декабря 1606 года в битве при Котлах Болотников будет разбит.
«Я дал душу свою Димитрию и сдержу клятву, буду на Москве не изменником, а победителем», - заверял Иван Исаевич. Не довелось! Предали товарищи, позарились на посулы царские.
Правда, как предали Болотникова, так же предадут и других. Прокофий водил большую дружбу с Иваном Мартынычем Заруцким, пославшим его с казаками на Тулу. Храбрым и сложным человеком был Иван Мартыныч, то отчаянно сражался, то с лёгкостью предавал товарищей и покровителей.
Безграмотный беглый раб крымских татар, ставший атаманом донских казаков, стремился примерить на свою буйну голову шапку Мономаха, после тульского поражения, прихватив с собой царевну Марину с наследником бежал на Дон .
Ещё один освободитель не хотел подчиняться: «…ни королевичу из Польши Владиславу, ни шведскому принцу Густаву короля Судерманского, ни царю Шуйскому». Прокофий Ляпунов подбивал через своего брата Захария войска стоявшие под Смоленском, присягнуть на верность ему, Захарию. Собрались немалые силы из поверивших речам Ляпуновых, призывам Ивана Заруцкого и Андрея Просовецкого. Эти формирования подошли к Москве, но поляки во главе с Александром Гансевским опередили их и вошли в город первыми, завязалась битва. Пожары уничтожали многие строения, в который раз опустошая Москву.
Волна недовольства деятельностью царя Василия поднималась и спадала, но в феврале 1609 года группа дворян, не согласных с избранием государя только москвичами, ворвалась во дворец и потребовала от бояр всенародного избрания достойного человека на русское царство. Бояре, перепуганные агрессивным поведением толпы, разбежались.
Тогда возмущённые «дворяне-демократы» заставили патриарха Гермогена прервать службу в кафедральном соборе, а день был субботний на масленицу, и дать объяснение, почему так долго понапрасну льётся кровь детей и жён русских. В толпе раздавались голоса: «Князь Василий нам не люб!» и требования отстранения его от власти.
Патриарх был вынужден с Лобного места произнести речь: «Дотоле Москве ни Новгород, ни Казань, ни Астрахань, ни Псков и ни которые города не указывали, а указывала Москва всем городам. А Государь Царь и великий Князь Василий Иванович избран и поставлен Богом. …И крест ему Государю целовала вся земля…».
Северный спаситель
В поисках новых союзников Василий Шуйский обратился к северным соседям шведам.
В обмен на территориальные уступки, то есть « … город Корелу с уездом и ещё вящшее, что от швеции потребуется», подписали в Александровой слободе договор с главнокомандующим шведскими войсками воеводою Якобом Делагарди о присылке в Россию 4000 солдат. Хотя царь Василий просил войско в пяти тысячное войско. Шведский посол Мартенсон Мопс встретившись в Новгороде Великом со Скопинум-Шуйским запросил за такую услугу сверх всего ещё и сто тысяч ефимков (1 ефимок=28 гр серебра). Первые ефимки стали чеканить 1518 году в Чехии у Ехимовского рудника. Составленный в Выборге договор, предусматривал возможность создания нового государства на основе Новгородской республики и примкнувших к ней земель: Москвы, Твери, Владимира, Ярославля, возможно, и других территорий, согласных присягнуть новому царю Густаву. При таком раскладе новгородский митрополит Исидор ожидал для себя патриаршей кафедры Всея Руси.
Призыв на Русь юного шведского королевича, сторонниками Василия Ивановича Шуйского, больше походил на политический трюк, главной задачей которого было привлечение сил и средств в противостояние Лжедмитрию и Сигизмунду III, а также переметнувшим на их сторону боярам.
Возглавил объединённую армию племянник царя Василия боярин Михаил Скопин-Шуйский. Новое воинское формирование наступало с севера, угрожая и полякам, и литовцам, а также Дмитрию Ивановичу (Самозванцу).
На то время ставка самозванца находилась в Козельске. Остановившиеся здесь посланники-немцы, исповедовавшие лютеранство, получили поместья, но жителями Козельска были приняты враждебно. Поговаривали, мол, не зря этот городишко татары прозвали «Злым городом», а посему и разрушили его до основания. Вот как воспел в стихах героический город поэт А.А. Навруцкий:
«Исполнили волю владыки рабы,
С землёй белый город сравняли,
И городом злым, за упорство борьбы,
Козельск с той поры называли».
Козельские дворяне с духовенством вместе с окружавшими Дмитрия боярами обвинили немцев в предательстве. Якобы лютеране сговорились сдать Козельск Сигизмунду III-му и, дескать, немцы преисполнены радости, отплясывая при каждой неудаче войск Дмитриевых.
Дмитрий Иоаннович сделал вывод: коли наёмные немецкие отряды часто вероломно его предают, из-за какой-то невыплаты им жалования, тогда вполне возможен среди них и сговор, согласно донесению.
Дмитрий с царедворцами, после легендарного Козельска, основал свою ставку в Калуге. За ним потянулись изгнанные послы.
В начале января 1610 года в новой столице «Самозванец» повелел всех немцев с жёнами и детьми, числом 52 человека, побросать в реку, а имения их разорить: «Теперь я вижу, что Немцы мне нимало не преданы: они служат неверному королю и бьют моих людей. Взойду я на престол, поплатятся у меня все Немцы в России». Обвинённые «еретики-предатели» бросились в ноги к Марине, убеждая её в преданности, покорности Государю, и слезами выпросили малую отсрочку казни. Марина Мнишек послала воеводу путивльского князя Григория Петровича Шаховского к Дмитрию с просьбой удостоить её своего приёма. «Лжедмитрий» не счёл возможным принять жену-царицу.
Тогда Марина в окружении придворных дам вошла в покои Дмитрия, не смотря на запрет. Все дамы вместе с царицей бросились со слезами в ноги повелителю. Вскоре и сам он убедился в наговоре, и немцы получили прощение.
Калуга стала для Дмитрия Иванович последним пристанищем в его полной драматизма жизни, здесь он и погиб от руки убийцы-татарина в декабре 1610 года. Не спас его и лихой Шаховский, командир отряда казаков из Царёва Займища.
Хотя ещё 17 февраля 1610 года в разорённой столице Руси чернь пыталась свергнуть богопротивного царя Василия, спасение пришло 12 марта 1610 года, в Москву вошли войска Скопина-Шуйского и Якоба Делагарди, но это спасение оказалось временным.