Рассказы Гофманов

Рассказы Гофманов

Запланированное ещё три года назад главами двух держав наших  свершилось: non vi, sed arte  – 2010 год идёт под эгидой культурной связи России и Франции. И если когда-то Франция захватывала Россию новой модой на парики, пудры и легкомысленную декоративность, то сегодня вскрылось, что Россия давно внедрилась во французское искусство, прививая моду на интеллектуальность, минимализм и глубину души.

«Год знакомства с многогранной Францией» – гласит официальный сайт посольства Франции в России Предполагалось, что для россиян это станет возможностью ближе познакомиться с историческими и современными формами искусства Франции, и, несмотря на то, что программа года включает в себя свыше 350 мероприятий в различных его видах, всё-таки в первую очередь с самыми наглядными – изобразительными.
Какого же было удивление публики, когда демонстрировать французское культурное достояние, из Парижа явились потомки наших же, русских эмигрантов(!), захвативших улицы прославленного квартала Монпарнас, исторически считающегося местом рождения современной живописи.

Одним из таких удивительных примеров убеждённых русских французов, являются известные скульпторы, живописцы Андре и Владимир Гофман. Франция ценит их бесконечно: работы художников находятся в Фонде Современного искусства в Париже, Национальной библиотеке Франции, в частных и муниципальных коллекциях.
От Европы до Америки, прозванные «поэтами изобразительного искусства», братья-близнецы Гофман известны уже более 20 лет – в стране же, которой считают родиной, им заявить себя удалось лишь сейчас.

ЛЕГЕНДЫ МОНПАРНАСА

Приехали в Россию они как французы (всё-таки родились в Париже во втором поколении – тут уж ab incunabulis, хоти не хоти – француз), и тут же удивили столицу никогда не виданной до этого «живописью в объёме», игрой тенью на стенах от бронзовых фигур с ходящими по ним в своём измерении маленькими людьми лицом к огромному внешнему миру, ищущими, как сразу определили критики, «равновесие в огромной Вселенной, умиротворённость в вечности…».
– Я действительно совсем не считаю себя французом, и в особенности, если говорить обо мне, как художнике, – сказал мне на русском Владимир Гофман, с изящной французской неторопливостью попивая кофе в мягком кресле кафе на Арбате. – «Да, я знаю, что говорю с акцентом, я родился в Париже, как и моя мать, отец вырос во Франции, но до шести лет мы с братом общались только на русском, и даже пойдя в школу, ещё совершенно не знали французского, а потому оказались в весьма пикантном положении…».
Дело в том, что эмигрантом из России был дед братьев Гофман. В 1922 году главный хранитель рукописей А. Пушкина Модест Гофман уехал во Францию с целью покупки фондов А. Ф. Онегина. На родину не вернулся.
Бабушка братьев Гофман имела в Париже крупную мастерскую по изготовлению костюмов для кино и театра. А тётушка была ассистенткой знаменитого деятеля искусства Юрия Анненкова (литературный псевдоним Борис Темирязев), который в то время много работал с известными режиссёрами и считался одним из лучших декораторов кино в Европе. Заботливые родственницы убедили Ю. Анненкова давать юным братьям Гофман уроки живописи. Будучи русским художником в эмиграции, Юрий Павлович никогда не преподавал во Франции, а потому Владимира и Андре Гофман можно заслуженно считать единственными учениками великого мастера.
– Мы росли в творческой атмосфере квартала Монпарнас. – вспоминает Владимир, – русская диаспора тогда плотно держалась вместе, не было тогда ещё такой быстрой ассимиляции с местным населением – наши родители общались с эмигрантами на русском, в городе были русские кварталы, рестораны, и даже моя мать, не смотря на то, что родилась в Париже, ходила в русский лицей. Монпарнас же – известный квартал художников. Там жили и М. Дюшан, и А. Модильяни, О. Цадкин, М. Шагал, П. Пикассо, М. Кислинг, Ц. Фудзита, К. Клодель, Ф. Леже, Д. Ривера, С. Дали, и т.д. Писатели Ман Рей, Г. Аполлинер, Э. Хемингуэй, С. Беккет, А. Гийом, философ, писатель, драматург – Жан-Поль Сартр, Гертруда Стайн, и многие другие знаменитые люди. Я до сих пор не покинул его – моя мастерская находится на первом этаже небольшого здания, где располагаются ещё семь творческих мастерских.
В рамках года Россия-Франция до конца октября в музее Монпарнас проходит выставка принадлежащих крупному коллекционеру Г. Хаценкову картин «Художников русского зарубежья», кураторами которой являемся мы с братом.
Самое интересное, что музей Монпарнас – бывшая мастерская Марии Васильевой, которая эмигрировав из России, в годы Первой мировой войны открыла здесь небольшой ресторанчик для бедных художников. Со временем круг посетителей заметно расширился – на творческих вечерах стали появляться известные деятели искусства, приходили П. Пикассо, Х. Сутин, А. Модильяни и прочие. Гостями М. Васильевой бывали Н. Гончарова и М. Ларионов, которые впоследствии организовывали балы в поддержку русских художников. Мария была интересной, неординарной, одарённой личностью и талантливым художником, она притягивала к себе людей. В музее на маленькой улочке Монпарнаса остались все атрибуты её мастерской и ауры того времени.
– Кто же сег;дня на выставке в музее Монпарнас вызывает особое внимание?
– Мы с братом составили каталог выставляющихся художников. Его можно назвать целой книгой, ибо там более двухсот страниц(!). Среди интересных живописцев, требующих особого внимания благодаря яркости и глубине своего творчества, я бы назвал Бориса Анисфелда, Леопольда Сюрважа, Николая Колмакова... В целом выставка открывает художников, которые расцвели во Франции: росли и формировались под влиянием французской атмосферы и энергетики Монпарнаса. Они мало представлены во французских музеях и совсем не известны в России. Благодаря году сближения культур мы раскрываем их и для французов, и для россиян. А такие художники как М. Маревна, В. Роклин, С. Иванов, С. Фера, нашедшие признание во Франции, ещё ни разу не появлялись в российских музеях.
 К своему удивлению, я заметил, что в России и плохо представлен Ю. Анненков, особенно его последний период. Дело в том, что эмиграция сильно влияла на творчество русских художников – многим пришлось измениться. Легко было войти во французскую жизнь неоимпрессионистам. Приехавшие в Париж на старости лет, такие творцы как Константин Коровин, продолжали работать в привычном стиле. А Иван Пуни, например, в России был футуристом. Прибыв во Францию, он обнаружил, что футуризм просто вышел из моды. Начался долгий период поиска, приспособления к вкусам публики – это не было ломкой, ибо и сам он почувствовал, что время прежнего его творчества прошло. Нашёл он себя в стиле чем-то похожем на французского художника Э. Виара, перейдя на создание живописных картин малого формата.
Другие творцы, как Сергей Шаршун, открыли свой новый путь в иллюстрации музыки.
– Неужели музыку можно перевести в живопись!?
– Да, я считаю, что картины его музыкальны, музыкальны и темы, представьте, он пишет симфонии Бетховена! Это надо увидеть.
Если же говорить о молодом поколении эмигрантов, то интересен пример Андрея Ланского. Будучи фигуративным художником, он, как и Лев Зак, прекрасно воплотил себя в новом стиле абстракции. Здесь лежат и корни метаморфозы Ю. Анненкова. Ведь Юрий Павлович всегда занимался синтезом – картины писал футуристические, фигуративные, много увлекался кубизмом. Но во время Второй мировой войны волна абстракции накрыла не только Францию, но и захлестнула Европу и даже дошла до Америки. Ю. Анненков понял, что к этому виду давно лежала его душа. С тех пор он был поглощён исключительно абстракцией, что и представляет его последний, малоизвестный в России, период.
– Очевидно, что никто иной, не может рассказать о Юрии Анненкове так глубоко и много, как Вы – единственные его ученики.

ВЕЛИКИЙ… СЕКРЕТАРЬ Л. ТРОЦКОГО?

– Да. Мы с братом написали книгу о Юрии Анненкове. Его творчество вытекает из тонкой души и богатой истории жизни.
Благодаря участию в XIV Международной художественной выставке в Венеции, в 1924 году он покинул Россию. Интересен тот факт, что сперва Ю. Анненков был революционером: он активно поддерживал новую власть, и объяснял это тем, что революция в социуме соответствует той, что он и многие художники того времени искали в искусстве. Но со временем они вскрыли в этом большой обман. Навязанный обществу коллективизм, встал против индивидуализма, необходимого любому творцу, созидателю. Будучи свободолюбивым искателем, ярким живым художником, Ю. Анненков не мог вогнать себя в политическую раму. Также рассуждали и его коллеги – собравшись вместе, они пришли к выводу, что будущего у такой России нет, и как печально бы это ни звучало, пора покидать идущую ко дну родину. А вскоре пришёл и соцреализм, а стать соцреалистами было для них невозможным…
Юрий Анников поспешно уехал и вопреки желанию так никогда и не вернулся в Россию.
Открыто ненавидя Иосифа Сталина, он до последних дней оставался истинным патриотом России и так никогда и не принял французского подданства.
– Каким же он был человеком?
- Очень честным и принципиальным. У него всегда получалось оставаться самим собой, и он смело отстаивал свои идеи. С ним было безумно приятно общаться, всегда и во всём ему тактично удавалось держать свою линию.
Внешне же это был маленький, живой человечек с моноклем, носить который он начал ещё в России. Уже тогда о нём говорили «родился с моноклем». На всех портретах Юрия Павловича вы можете видеть сей атрибут – представительницы прекрасного пола шептались, что и спать он ложился с моноклем.
На юге Франции живут наследники Ю. Анненкова, мы с братом часто ездим к ним в гости. В архиве, среди оставшихся после него вещей, монокль найден не был, из чего мы сделали вывод, что Юрий Павлович был вместе с ним похоронен. Я, например, в этом ни капли не сомневаюсь.
– Монокль тогда был предмет весьма модный…
- Кокетство ему чуждо не было, но знаю, что этот монокль носил он ещё и потому, что и правда страдал близорукостью. Я помню, картины он всегда рассматривал в очень большой близи.
Хотя, как и большинство художников во Франции, жил Ю. Анненков весьма бедно, ему всегда удавалось выглядеть элегантно. Поношенный старый пиджак его был всегда с пошивками. Был он и хорошим танцором –Юрий Павлович очень любил танцевать.
Я помню его как серьёзного человека, чуждого легкомыслию. В эмиграции Ю. Анненков пользовался огромной славой и уважением, его имя было знакомо даже далёким от искусства людям.
 Бывшие белогвардейцы в Париже с ним враждовали – ходили слухи, что Юрий Анненков был секретарём Льва Троцкого. Известно, что он писал портреты революционера, и даже создавал декорации к спектаклю «Взятие Зимнего дворца». Для многих клеймо «красного» осталось с Ю. Анненковым и по сей день, хотя художник изменил своё отношение к революции, не принимал И. Сталина, даже писал на него воистину зловещие карикатуры.
– Каково влияние школы Ю. Анненкова на Ваше творчество?
Юрий Павлович нас учил в основном живописи. Мы много рисовали с натуры. Будучи большим поклонником женских прелестей, маэстро часто приглашал молодых натурщиц, которых мы рисовали в огромном количестве – сам Ю. Анненков делал это непревзойдённо. Значительно реже писали мы натюрморты.
Влияние на нас Юрия Павловича проявляется в большей части в самом восприятии объектов и натур; в ощущении пространства, если говорить о живописи. От Ю. Анненкова в нас – мироощущение, психология восприятия: он больше действовал на нас ментально, чем в рисунке, чем в самой линии. Хотя скажу, что со временем немного Ю. Анненкова я стал находить в скульптурах своего брата, Андре, но сколько времени прошло к тому времени, как это открылось!
- Сложен ли оказался путь к мировому признанию?
- Наша первая выставка прошла почти полвека назад, в маленьком ресторане «Ле Навигатор» на улице Галанд студенческого квартала Сорбоны. Нам с братом было по 22 года. Это была выставка картин, но не простых, а живописи в рельефе. Идея нам перешла от Ю. Анненкова. В своем последнем периоде он рисовал картину абстрактную, но в рельефе – он использовал дерево, железо, картонку. Говорил, что не понимает, почему живопись непременно должна быть изображением на плоской поверхности. «Взгляните на мои картины», – объяснял он нам с братом, – «в зависимости от направления света, они могут выглядеть совершенно по-разному, они изменяются, как живые. Игра света на такой картине – нераскрытый предмет изучения».
Своё же истинное призвание мы нашли в скульптуре – в ней мы стали новаторами, разработав свой уникальный, уже узнаваемый, стиль. А началось всё ещё в детстве. Эмигрировавший во Францию дедушка наш, был серьёзным коллекционером произведений искусств. С самого рождения нас с Андре окружали стены, завешанные шедеврами эпохи Возрождения. На одном из рисунков, авторство которого дедушка приписывал Микеланджело, было изображение фигуры из сцены последнего суда. Восхищённые красотой, мы с братом так её изучили, что, решили попробовать лепить похожее. А в 14 лет мы уже делали свои первые настоящие скульптурки из обожженной глины и керамики.
 С тех пор мы не могли остановиться – скульптура стала нашим истинным ремеслом. Нам полюбилась бронза. Мы начали играть с тенью, делая почти прозрачные фигуры, развивающиеся в пространстве. Совершенствуя стиль, я понял, что единственный материал, из которого можно сделать столько тонкую работу – дерево или бронза. Мой брат пытался заниматься камнем, он делал мраморные скульптуры, ездил в Италию, а я упорно шёл по найденной для себя стезе, творя из глины, бронзы и дерева.
На наших проходящих в рамках года в России выставках россияне могут созерцать то, что я называю «игра скульптуры с тенью». Обычно я навожу на бронзовую фигуру прожектор – и контуры на стене порой даже интереснее самой скульптуры: они больше, объёмнее, выразительней. Это будит воображение.
Выставки наши прошли всю Европу. Сегодня работы находятся в частных коллекциях в Голландии, Италии, Швейцарии, Бельгии, Дании, Марокко, Англии, Германии, США, в муниципальных коллекциях Франции, но я не могу сказать, что мы целенаправленно боролись за всемирное признание. Мы творили то, что было заложено в нас свыше. Создание произведений – это форма написания автобиографии. И я убежден, что творения любого художника в той или иной степени автобиографичны. Жизнь идёт, художник меняется – меняются произведения, меняется стиль, и повторить то, что он создавал вчера невозможно, да и уже не интересно.
Как бы эгоистично это ни звучало, но мы с братом творим в первую очередь для себя. Если произведение находит отклик в сердцах людей – это прекрасно, но, а если нет – мы вряд ли будем огорчаться.

ФРАНЦУЗЫ – СНАРУЖИ, РУССКИЕ – ИЗНУТРИ

- Расскажите о ваших отношениях с Россией? Какой она вам предстала?
- Нам было меньше тридцати, когда мы поняли, что тронули души людей и к нам приходит популярность. Об этом говорили многочисленные рецензии, похвалы. Пошла волна выставок: Швейцария, Бельгия… А вот Россия по-прежнему оставалась от нас далека.
Меня и Андре тянуло в Россию, родители очень хотели, чтоб мы считали родным языком русский. Впервые я приехал в эту страну туристом в 70-ых, и лишь через тридцать лет, в 2002 г. состоялась моя первая выставка – в Петербурге. С художником шестидесятником, моим близким другом, Владимиром Овчинниковым мы выставились в музее нонконформистского искусства, через несколько лет (уже вместе с Андре) – в музее А. Ахматовой.
Лишь этой весной прошла наша с братом первая выставка в Москве. Она была в музее им. Бурганова. В конце июля открылась выставка в Константиновском дворце в Петербурге – ансамбль скульптур и живописи на тему человеческого пути во времени и пространстве. А далее нас ждёт Курск. Наш отец, Ростислав, известный музыковед, водил дружбу с композитором, Георгием Свиридовым. Георгий Васильевич бывал у нас дома в Париже, я помню, мы всей семьей показывали ему город… Всё это Г. Свиридов описывает в своём дневнике.
Каждый год в Курске проводится Международный конкурс имени Свиридова. К сожалению, в связи с пожарами, в этом сентябре его отменили. Но следующей осенью, по приглашению администрации, мы едем туда со своей выставкой. Андре создаст трофеи для лауреатов.

В целом реакция русского зрителя меня приятно удивляет. После каждой выставки, в книгах отзывов мы читаем, что открываем для людей новое видение, помогаем понимать жизнь и искусство, пишут много благодарностей. Русская аудитория нам ближе французской. Я всегда вспоминаю фразу «художник раскрывает мир своим способом, к людям же это переходит как явность». Каждый художник хочет показать скрытое глазу. Я рад, что могу донести это до зрителя. В творчестве мы с братом – русские. У французов искусство более поверхностно. Русская школа всегда была более глубокой, философичной, она пыталась раскрыть внутренний мир человека, передать его мудрость. Французская школа смотрит снаружи, а русская – изнутри.
- В чём, на ваш взгляд, причина!? В истории, в психологии нации…?
- Думаю, в русской натуре. Возьмите даже жанр «портрет»! XVIII век: картины Владимира Боровиковского пропитаны мыслью так, что не возможно не проникнуться глубиной, а Жан-Марк Натье – чистая декорация. Русские портретисты – это всегда содержание. Вот почему Ю. Анненков так ценится как портретист, недавно на аукционе была большая борьба за его портрет «Gjrebina». Единственный с кем могу я сравнить Юрия Анникова – Люсьен Фрейд. Не зная происхождения Л. Фрейда, я мог бы подумать, что художник он русский.
- А понимают ли русского художника в Европе?
- Три года назад, прошла выставка русского искусства в одном из крупнейших музеев Франции – д'Орсе. Будучи плохо знакомыми с русским творчеством, французы были удивлены его качеством и глубиной. Даже русский пейзаж несёт в себе некий смысл, а не ограничивается простой декоративной функцией. Вот она – эта загадочная душа русского человека.
Так что оценить русского живописца Европа может, я уверен. По крайней мере, мы с братом художники русские. На этой почве у нас часто бывают конфликты с другими, и особенно с поселившимися во Франции шестидесятниками. В рамках года Россия-Франция близ Парижа прошла совместная выставка русских и французских художников. Мы с Андре просили, чтобы нас включили в сектор русских. «Да какой же вы русский!» – крикнул мне один из шестидесятников. «Да такой же, как и вы!» – сказал я, – «только вы, родившись в России, бросили её, а я, хоть и родился во Франции – стремлюсь в Россию».
«ПОЕЗД ЖИЗНИ»

– Братья Гофман – в искусстве братья?
- Несмотря на единство стиля, мы с братом разные. Я не чувствую схожести, и даже в том, что мы пытаемся передать. Созерцая скульптуру, развивающуюся в пространстве, посетители выставки думают, что экспонаты похожи и несут единый смысл, но на самом деле, вглядевшись, ты понимаешь – миры у них разные, сходство лишь визуально. Андре в этом со мной согласен.
Андре – первый в мире экологический скульптор. Бронзовые ветки деревьев он стал делать значительно раньше, чем появилась мода на Гринпис.
Моя скульптура более механическая. Я пытаюсь одновременно запечатлеть разные моменты жизни. Вечером, взглянув на дома, вы видите в окнах свет. В каждой квартире – своя жизнь, люди занимаются совершенно разными делами, но в один момент времени. Каждая моя скульптура – фрагмент большого поезда жизни. Название концепции, над которой я тружусь – «Поезд Жизни».
- А поезд В;шей собственной жизни каков? Обретя признание и популярность, чувствуете ли Вы себя реализованным человеком, донесшим до мира всё, что хотелось сказать?
- Ну что вы! У меня впереди ещё долгий путь. Ещё столько идей, которые я не успел воплотить! В частности, это скульптуры большого размера. Я мечтаю о дне, когда я создам произведения в несколько метров высоты, и, конечно же, я хочу закончить проект «Поезд Жизни».
В молодости я собирался стать оперным певцом, потом писал рецензии в известный журнал «Опера Интернационале» (я первый, кто заметил и написал об Анне Нетребко, когда она ещё не была знаменита), но понял, что начал повторяться в стиле и форме. Я покинул журнал. В искусстве, и особенно в скульптуре, у меня никогда не наступало такого момента – я всё время двигаюсь к новым вершинам и никогда не устаю. По жизни я считаю себя «искателем жемчуга». Россия мне в этом смысле очень интересна. Считаю, что в программе Россия-Франция – большой потенциал. Был сделан первый шаг к сближению культур, который может быстро забыться, если мы не продолжим в этом ключе. А потому я искренне верю, что наше партнерство ещё о себе заявит.

ГУСЕЛЬНИКОВА Таис