На исходе детства в сороковые

  Конечно, тбилисскому  подростку в  те годы для того, чтобы заняться, чем-то, кроме уроков  можно было записаться в любую спортивную секцию и, отдав себя в руки тренера, специализироваться  и добиваться результатов в каком-либо   отдельном виде спорта, а то и попросту под руководством школьного физрука заняться  общей спортивной подготовкой. Например, по  программе сдачи норм на значок  ГТО («Готов к труду и обороне»), имевший несколько ступеней квалификации, в рамках которых можно было реализовать свои подростковые амбиции.

Всё это было разумно и полезно, однако не могло вытеснить у мальчишек  школьных и дворовых компаний самодеятельных  интересов, где во все времена наряду с официозом  имели место и другие, независимые от взрослых,  свои  игровые вкусы  и занятия. От примитивных до самых замысловатых.
 
Например, на уроке можно было, сохраняя маску неподдельного внимания к учителю, с успехом играть с приятелем  в «Джухт-кент» («Чёт-нечёт»), для чего достаточно  было протянуть ему  под партой  скомканные в кулаке конфетные фантики, предлагая  угадать   чётно или нечётно их  количество.
Если ему удавалось это угадать, то все   выставленные на кон  обёртки переходили в его собственность, если нет, то он  выкладывал  такое же  их количество  в качестве  проигрыша.

Игра вошла в моду после присоединения к Советскому союзу прибалтийских республик, откуда стали поступать в продажу  конфеты в непривычных для нас особо красочных обёртках, которые, употребив конфеты, не хотелось так сразу выбрасывать.
С возрастом эта забава приобрела дополнительный стимул после того, как  стало принятым  делиться выигрышем с  избранницами из среды похорошевших  одноклассниц.

На малой  переменке, когда девочки начинали сами играть в эту неприхотливую  игру между собой, не рискуя заниматься ею на уроке, мальчишки успевали, разбившись на две команды,  сгонять пару раз в  «Длинного осла».
Для этого команда, которой по жребию доставался «низ», упёршись в подоконник, выстраивалась в длину, держась друг за друга,  нагнувшись и подставив «соперникам» свои сомкнутые горизонтально  спины. Задача другой команды  была оседлать  «нижних»,  поочерёдно запрыгнув на них с разбега сзади и зафиксировав на их спинах всю свою команду.  Срыв или недостаток места хотя бы для одного игрока означал проигрыш, после чего  команды менялись местами.
Преимущество было у  команды, располагающей игроками, запрыгивающими на спины «противника» достаточно глубоко, и тем самым оставляющие за собой место достаточное для   прыгающих  вслед.
Неудача, как правило, преследовала команду, которой при дележе доставался  перекормленный Муся Гольдберг с распространённым в те времена прозвищем для толстяков: «хозо ГПУ».

Тучному Мусе, ни за что не соглашавшемуся отказываться от участия в игре, назначали прыгать последним. Это избавляло его от необходимости резервировать место для следующего за ним. Однако, если  ему даже и удавалось, запрыгнуть самому, то он,  начинал так ёрзать своими телесами, устраиваясь на спине «противника» поудобнее, что, в конце концов, съезжал на пол, стащив за собой всю крепко сцепленную в своих объятиях собственную команду, после чего той в следующем кону  приходилось выступать уже в партере.

На большой перемене активные действия переносились во двор. Там, разделившись на две команды  можно было затеять  игры, требующие большего пространства. Например игру  «Лахты».
Начиналась она с того, что зачинщик игры объявлял себя капитаном первой команды, выкрикнув сакраментальную фразу:
- «Арчевани, ме!»
- «Арадани, ме!», - откликался тот, кто, принимая вызов, выдвигал себя в лидеры второй команды.
После чего, называя поочерёдно имена желающих играть, они честно делили  их между собой. По незыблемым правилам отказывать в участии нельзя было никому, поэтому неповоротливый толстяк Муся Гольдберг так или иначе кому-то доставался, и это вносило в игру дополнительную интригу, без которой она не была бы столь занимательной для зрителей.
Действие заключалось в следующем:
 Участники снимали с себя брючные ремни, разыграв перед этим роли «защитников и «нападающих».
«Защитники» располагались по кругу лицами вовне и укладывали свои   ремни на землю  пряжками наружу между  раздвинутыми на ширину плеч ногами. Задача «нападающих» была изъять из круга «защитников» их ремни, орудуя своими  собственными, наподобие цыганских кнутов. «Защитники», при этом, как могли,  охраняли свои ремни, заслоняя их расставленными  ногами. Задача была уберечь ремни от  похищения, щадя при этом свои ноги от хлестающих ремней «нападающих», но ни в коем случае не прибегая, при этом,  к помощи рук.
Зрители  восторженно вопили при виде тщетных усилий Муси Гольдберга  уберечь свои лодыжки от плетей нападающего «противника», и в то же время, изо всех сил удерживая лишённые ремня сползающие  с толстого брюха штаны.

Помимо командных состязаний были и индивидуальные. Тут  пальму первенства  прочно удерживал  «Авчалури».
 Действо  заключалось в том, чтобы небольшой мешочек из старого носка, на треть заполненный зашитым в него  любым сыпучим материалом (желательно  какой-нибудь непорушенной крупой), надо было, как можно дольше удерживать от падения на землю, непрерывным  подбрасыванием  его  верхней частью ступни, принимая в зачёт количество таких подбрасываний.
Наиболее напряжённая борьба при игре в «Авчалури» разворачивалась между игроками, достигавшими без потерь 150-200 поддержек, наряду с отдельными рекордсменами, доводившими эту цифру до 300 и более. Выступления таких «асов» были вне конкурса и носили сугубо показательный характер, поскольку  реальных соперников у них на этом уровне  не было.
Залогом  успеха в количестве подбрасывания мешочка правой ногой было умение при этом подпрыгивать в такт на ноге левой. Кратковременное удовольствие зрителям доставлял всё тот же Муся Гольдберг, который тщетно пытался подпрыгнуть на одной ноге, оторвав  себя от земли хотя бы на сантиметр и исключавший  по этой причине себя из игры в самом её начале.

Для тех кого не прельщала перспектива возвращения после игровой разминки в класс, было связано  другое проявление независимости, в форме коллективного  прогула занятий,  так называемое «шатало».
Сорвавшись с уроков, группа нарушителей, задумавшая эту акцию, отправлялась «шататься» по городу. В хорошую погоду по садам и паркам, но чаще всего на удешевлённые дневные киносеансы.
Явление это было бичом любой школы и районные отделы народного образования («РОНО») не раз ставили перед властями вопрос об упразднении в будни дневного кинопоказа вызывающего массовый соблазн нарушений учебного процесса.  Надо сказать, что администрация большей части кинотеатров этому призыву вняла. Но был на проспекте Руставели небольшой кинотеатр «Спартак», который упрямо продолжал в рабочее время крутить 10-ти копеечные киносеансы и вопреки всем призывам долгое время оставался вожделенной «Меккой» для «шаталошников» всего города.

Одной из  самых любимых домашних забав было тогда катание на самодельных самокатах и колясках. Для этого требовалось, чтобы чей-либо  отец, на которого возлагалось  их изготовление, добыл у себя на производстве нужное количество списанных (а может быть и не списанных) шарикоподшипников. 
Для изготовления самоката достаточно было сочленить с помощью  примитивного шарнира  две доски: опорную и рулевую. После чего, отталкиваясь   левой ногой можно было кататься на этом двухколёсном сооружении по ровной поверхности в своё удовольствие.
В отличие от самоката тележка на подшипниках своего  «двигателя» (толчковой ноги) не имела и была пригодна только на катание с горки. Тут преимуществом перед самокатом была возможность навалиться на неё за раз  стольким ребятам, сколько  могло там  удержаться, потому что прочность стальных подшипников была для этих целей не ограничена.
Самокат  и тележка требовали для своих подшипников асфальтированного покрытия, которое в левобережной части города, где мы проживали, было  тогда редкостью, поэтому нам приходилось  таскать свои сооружения на себе, устраивая катания на правобережье, где, кроме оживлённых проспектов, в то время начали уже асфальтировать и сходящие к Куре крутые переулки.
Затащив тележку на верхнюю точку покатого асфальтированного проезда и устроив на ней «кучу малу», мы с визгом и воплями под оглушительное верещание шарикоподшипников устремлялись вниз, пугая прохожих  и вызывая резкое неодобрение случившегося милиционера.

Всех забав не упомнишь, но стоит вспомнить отдельно ни с чем не сравнимое удовольствие от управляемого катания обруча. Для этой цели годился,  диаметром не менее, чем в  3-4 растопыренных ладошки прочный обруч (например: от небольшого бочонка), который  надо было катить перед собой с помощью «водила», то бишь  выгнутого  определённым образом из толстой проволоки крючкообразного   толкателя.
В умелых руках для такого обруча, который можно было катить с любой скоростью, от самого медленного шага до предельно быстрого бега, не существовало никаких ограничений в качестве и профиле дороги. Годилось всё: от булыжной мостовой до лесных тропинок. Воображение позволяло представлять себя при этом любым средством передвижения: то ли гусеничным танком,  с треском сокрушающим лес,  то ли самолётом,  с рёвом идущим на взлёт.
Многое зависело от качества обруча. Идеальным считался лёгкий, гладкий и деревянный, тот, что на гнутом  венском стуле  стягивал пониже сидения его  ножки. У нашей бабушки было в доме несколько любимых ею таких стульев,  но она долго не соглашалась жертвовать одним из них ради моей пустой забавы. Какое-то время она стойко переносила моё настойчивое клянченье, но в один прекрасный день сердце её  дрогнуло, и она разрешила, таки, дворнику Саркису  разорить один из стульев, чтобы изъять из него и выдать мне вожделенный  деревянный обруч. Тот же Саркис раздобыл в своём сарае подходящую проволоку, из которой выгнул мне замечательное водило. Впоследствии, толкая, легкое, как пушинка, гнутое деревянное колесо, я разделил с ним  не один километр совместного  пробега по пересечённой местности.

Сегодня, при наличии в свободной продаже самых разнообразных, на все возрасты, бесшумных,  на резиновом ходу самокатов, скейтбордов, роликов и прочих «хула-хупов» трудно  представить себе радость подростка от катания на примитивных досках с  металлическими подшипниками вместо колёс  или толкания перед собой голого обруча, наделяя его в  воображении необыкновенными качествами.
Сегодня все эти забавы в глазах совремённого подростка  могут показаться примитивными,  но,  уверяю вас, детство наше от этого не было менее счастливым.

Когда после войны из побеждённой Германии по репарации в нашу страну стали поступать точные масштабные копии подвижного состава, я уже вышел из подросткового  возраста, но, приобщившись с детства к технике, мог с умилением  подолгу разглядывать в игрушечном магазине  элетрофицированную копию маленького паровозика с вагончиками всех типов.
Мне пришло в голову купить такой дорогой подарок своей пятилетней дочери, и я привёл её в этот магазин,  втайне надеясь, что, обслуживая дома технически сложную игрушку, сам  буду получать при этом не меньшее, чем она удовольствие.
Демонстрационный экземпляр железнодорожной модели был выставлен на магазинный прилавок и вовсю работал.  Миниатюрный паровозик, приводя своими рычагами в движение ведущие колёса, деловито переходил на стрелках с пути на путь, бойко снуя между несколькими платформами,  сцепляясь и расцепляясь с различными по назначению вагончиками.  Глаз было не оторвать.
- Оленька, - пытался я привлечь внимание своего ребёнка к железной дороге, -посмотри, как интересно. Этот  маленький паровозик, ну  совсем как настоящий.
Оленька, однако, была в то время  поглощена другим. Соседний с нами покупатель демонстрировал её ровеснице дешёвые кубики, на которых с поворотом их рядов менялась общая картинка, изображавшая зверушек.
- Хочу кубики, заявила моя дочка, не обращая внимания на железную дорогу.
- Подожди с кубиками, - пытался я переключить  её внимание, - посмотри на этот паровозик. Он, как самый настоящий.
- Хочу кубики, - упрямо повторял ребёнок, ничуть не сомневающийся в том, чего он хочет.
Авлабарская продавщица в ондатровой шапке на высокой причёске, сверкая золотыми зубами и перстнями, смотрела на меня с нескрываемым сочувствием.
- Какой  глюпий у тэбе ребёнок, э! – заключила она, - тридцатьрублёвый дорога не хочет, а пятдесяткопеечный кубик  хочет. Очень глюпий!
Тогда помню, обидевшись за дочку, я наскоро расплатился за кубики и поторопился покинуть магазин.

Было всё это  уже в благословенные шестидесятые.
Нам тогда было ещё неведомо, что придут другие  времена и наши внуки  уже с детсадовского возраста, глядя на сверстников в модных на синтепоне,  ярких с продвинутыми «лейбами» одеждах, станут стыдиться своих  практичных для игры в песочнице   лёгких,  от  фабрики  «Мосшвея», хлопчатобумажных   комбинизончиков, которые без всяких комплексов с удовольствием носили их родители.

Молоденькая, чуть ли не в школьном возрасте, невеста в в эти новые времена  с негодованием станет  отвергать изящную сувенирную модель «Мерседеса», как символ обещанного будущего благополучия, со словами: «Хочу не  в будущем, а сейчас, и не игрушечный, а настоящий!».

С новыми временами, приход которых мы так долго ждали, пришли  и новые нравы,  которые, как выяснилось,  далеко не всем нам  оказались по нраву.

Москва. 2010