Моё военное детство

               
                Блокада

           Лучше помнится то, что давно прошло. Я знал одного старика, участника нескольких войн  20 века. Так вот, он с подробностями рассказывал о своём участии в «далёкой» Гражданской и ничего интересного не мог вспомнить о Великой отечественной войне, которую прошёл от первого дня  до последнего. Так и я, в жизни которого была и флотская юность, и многолетняя работа по созданию энергетики для судов и военных кораблей, и  смена мест жительства, городов и стран, и увлечение пушкинианой, туризмом и  путешествиями, несмотря на всё это, ярче всего помню то, что было очень давно – моё  военное детство. Мне иногда кажется, что всё самое главное произошло именно тогда, а всё остальное -  лишь какие-то отголоски и дополнения прошедшего. Происходит какое-то смещение времени: оно то расширяется, то сжимается. Последнее чаще, и я как бы нахожусь в своём детстве и оттуда вижу всё, что происходит сейчас. Мои  детские воспоминания  связаны  с блокадным  Ленинградом, эвакуацией и горечью  потерь близких людей в той страшной  войне.
              Я хорошо помню, как началась война. Мне было девять лет. Как только окончились занятия в школе,  родители увезли нас  на дачу в Александровку, небольшой приморский посёлок под Ленинградом.
             22 июня 1941 г был прекрасный солнечный день. Мы, дети, играли в саду за домом. Сбегали на залив. Нас удивляло то, что в небе появились какие-то самолёты. В обычные дни их редко можно было наблюдать. Говорили, что самолёты были финскими. Потом выяснилось, что это были немецкие самолёты, вылетавшие с финских аэродромов. О возможности войны в конце 40-х годов много писали и  всегда уверяли, что она будет быстрой, победоносной и, в основном, не на нашей территории. Книжка  «Первый удар», в которой прогнозировались события будущей  победоносной войны, долго хранилась в нашей домашней библиотеке. Но никто не думал, что война  придёт так быстро и неожиданно. И, конечно, никто не предполагал, что враг дойдёт до Ленинграда. После объявления войны мы  вернулись в город. И сразу же пришлось  готовиться к новой поездке. Уже в июле, когда  о  возможной блокаде никто и  не задумывался, ленинградских детей начали  организованно вывозить  за город, считая, что  там они смогут переждать, пока взрослые справятся с врагом. В это время немцы стояли еще на дальних подступах к городу  и его руководители  были уверены, что опасность Ленинграду грозит  в первую очередь со стороны Финляндии. Поэтому дети отправлялись в те места, которые они посчитали безопасными – в южные и юго-восточные  районы Ленинградской области, а также в район Старой Руссы  Новгородской области. Навстречу наступавшим немцам. Многие  ленинградцы не хотели отправлять детей и  скрывались с ними на дачах.  Д. С. Лихачёв в своих воспоминаниях рассказывает: «Набирали женщин, которые должны были сопровождать детей. Так как выезд из города по личной инициативе был запрещен, то к детским эшелонам пристраивались все, кто хотел бежать. Было ясно, что отправка детей совершается в полнейшем беспорядке. И, действительно, позднее мы узнали, что множество детей было отправлено под Новгород — навстречу немцам. Рассказывали, как в Любани сопровождавшие «дамы», похватав своих собственных детей, бежали, покинув детей чужих». Рассказывают, что в  августе некоторые матери стали приезжать туда, пытались украсть своих детей, забрать их назад в Ленинград. Дети бродили голодные и  плакали. Маленькие дети не могли назвать своих фамилий и навеки потеряли родителей. Впоследствии, в 1945 г., многие несчастные родители открыто требовали судить эвакуаторов — в их числе и «отцов города. Детей часто везли прямо навстречу войне. Им суждено было попасть в самое огненное пекло. О трагедии, произошедшей на станции Лычково (теперь это Новгородская область), долгие годы не писали. Тогда под варварские вражеские бомбежки попали беззащитные эшелоны с ленинградскими детьми. Только скромные могилы с надписью «Ленинградские дети» на кладбище в поселке Лычково и в некоторых других местах напоминают  сейчас о случившейся трагедии.               
              Нам повезло. Нас, четверых детей, вывезли  вместе с детским садом, которым заведовала приятельница нашей семьи,  в посёлок Пикалёво, расположенный на склонах Тихвинской гряды, в 246 км к юго-востоку от Ленинграда. Лето было тёплое. Мы прекрасно отдыхали и совершенно не чувствовали, что где-то идёт война. Но немцы быстро приближались и  в конце июля или начале августа нас вернули в Ленинград. Когда мы возвратились, город жил тревожной жизнью. Положение на фронтах было неясным.   Люди жили слухами, которые в основном оправдывались. Поговаривали о   возможной сдаче Ленинграда.  Все, включая детей, ловили шпионов. В первые месяцы войны  по городу было развешено много плакатов с призывами бороться со шпионами и диверсантами.  Каждый вопрос прохожего казался подозрительным. Я помню, как мы привели в отделение милиции, располагавшееся на Лиговке напротив Московского вокзала, человека, искавшего спиртовый завод. Почему нам показалось это подозрительным, я  не понимаю. Сейчас мне кажется, что он не был никаким  шпионом. К подозрительности призывали плакаты. На них рисовали  человека с большим ухом и рядом маленькие фигуры шепчущихся людей. Шпиономания в городе достигла невероятных размеров. Шпионов искали всюду. Рассказывали о сигналах, которые передавались с крыш немецким самолетам. Были какие-то якобы автоматические маяки, которые начинали сигнализировать как раз в часы налетов. Какая-то доля истины в этом, наверно и была, потому что немцы, действительно, знали все, что происходило в городе. Сейчас это находит подтверждение в материалах, приводимых в  изданной в 2004 году книге Н. Ломагина «Неизвестная блокада».
                Отец мой был кадровым военным и, я думаю,  он понимал какую угрозу городу несёт быстрое наступление немцев. Поэтому он всё время пытался вывезти нас из города.  В середине августа был вариант нашей эвакуации на морском транспорте, но кто-то из детей заболел, и мы к его отплытию опоздали. Потом стало известно, что судно разбомбили  и все  пассажиры погибли. Затем появилась возможность эвакуации по железной дороге. В ожидании отъезда мы пробыли две недели в товарных вагонах на Московском вокзале Ленинграда. Находиться там было опасно - я хорошо помню осколки снарядов, валявшиеся на перроне. В начале сентября железная дорога, соединявшая Ленинград с Большой землёй,  была перерезана,  и все вернулись домой. В первый  блокадный год большинство ленинградских школ не работали. Не было занятий и в нашей 301-й школе. Но школьники привлекались к работам по оборудованию бомбоубежища, которое располагалось во дворе дома, в подвальном помещении. Дети выносили мусор и помогали закладывать окна.
          В сентябре начались ежедневные бомбёжки и артобстрелы. Количество воздушных тревог достигало шестнадцати в день.  Каждый раз мы выбегали в бомбоубежище, находившееся в подвале дома. Позже даже стали там ночевать. Бывали случаи, когда мы ленились или по каким-то причинам не могли уйти в убежище по сигналу тревоги. Это не всегда нам сходило с рук. Однажды во время налёта мы с мамой не спустились в бомбоубежище и сидели у окна в кухне. Вдруг где-то недалеко от нашего дома раздался взрыв, от которого разлетелись стёкла окон. Осколками стёкол мне поранило лицо и руки. Вечером под нашими окнами мы увидели накрытый листом толи труп убитого во время бомбёжки мужчины. После этого случая мы  старались не оставаться дома во время воздушных тревог. Сейчас в памяти всплывают  только отдельные события. Я прекрасно помню стада коров перегонявшихся из пригородов  по Лиговскому проспекту. Трудно забыть и те тревожные дни, когда на улицу невозможно было выйти из-за того, что она была затоплена водой по колено, как говорили,  из прорвавшегося водопровода.  Когда бомбардировки особенно усилились, на последнем этаже  шестиэтажного дома, где находилась наша квартира,   стало жить уже просто опасно, поскольку осколки снарядов и зажигательные бомбы пробивали крышу и попадали на чердак  над  нашим жильём. Поэтому нашей семье разрешили переехать на второй этаж в квартиру, жители которой эвакуировались.
В эти тяжёлые дни  все родственники съехались к нам на Лиговку, и одиннадцать человек стали жить в одной квартире, пользуясь общим столом.  Может быть, поэтому и выжили. Наша основная семья состояла из бабушки Хаи Лейбовны, всеобщей любимицы, её дочери Песи Борисовны, зятя Марка Борисовича (моих родителей) и двух детей: меня, Владимира, и моей сестры Галины. К нам присоединилась семья второй бабушкиной дочери Ревеки Борисовны -  она сама, её муж Филипп Алексеевич и дети - Геня и Белла, а также ещё одна бабушкина дочь Люба и её муж Борис. До ухода в армию нас часто посещали бабушкины племянники Боня и  Фима, учившиеся в Военно- механическом институте. И ещё одно обстоятельство нам очень помогло. Немцы быстро продвигались к Ленинграду. Отец, человек военный, по-видимому,  не исключал  того, что снабжение города может резко ухудшиться, и предпринял меры к тому,  чтобы в доме были  запасы продуктов.
Я всегда удивлялся предусмотрительности отца. Но оказалось, что  дело не только в предусмотрительности, но и в имеющемся опыте на основе предшествовавших событий. Оказывается, во время Финской войны 1939-40 г.г. положение в Ленинграде было почти паническое. Люди изымали из сберкасс имевшиеся у них денежные средства и  скупали всё, что было в магазинах. Я не помню особой паники, но то, что некоторые продукты , например, сливочное масло, продавалось в одни руки не более, чем 200 г., запомнилось совершенно чётко.  В июне -  июле 1941 г. история повторилась. Насколько я помню, особых денежных накоплений в семье не было. По рассказам близких отец попросил на службе пособие в размере двух  будущих окладов  и на эти деньги закупил продукты.
Д. С. Лихачёв рассказывал в своих мемуарах, что в первые дни после введения карточной системы выдаваемого хлеба вполне хватало, и он даже оставался. Первоначально  норма хлеба была 600 граммов для служащих и 400 граммов для иждивенцев и детей. Остатки хлеба  сушили  на подоконниках на солнце. В результате  к  осени у них оказалась большая наволочка черных сухарей.
По-моему, то же самое делали и в нашей семье. Во всяком я случае я помню  мешок с высушёнными остатками хлеба, подвешенный на двери
Этот запас сухарей нам очень помог в голодное время. Организацией питания  занималась наша мама. Она строго следила  за хранением  и равномерным распределением имевшихся продуктов. Каждому в доме дополнительно к основной еде ежедневно выдавалось по две галеты и  одной конфете.
В нашей объединённой семье было четверо детей. Мы с Геней, моим двоюродным братом,  иногда дежурили на чердаке - помогали взрослым  бороться с зажигательными бомбами. Нам не приходилось сбрасывать бомбы вниз с крыши, разрешали только  засыпать их песком.
Считали, что в городе много диверсантов, которые ракетами показывают наиболее важные объекты. Поэтому поиск и обнаружение мест, из которых выпускались ракеты, превратилось в важное занятие. Когда бомбёжки утихали, мы выбегали на улицы посмотреть, что случилось вокруг. И сейчас у меня перед глазами полуразрушенный дом на улице Маяковского,  со срезанной стеной, на пятом этаже которого  стояло пианино с открытой крышкой. Ещё недавно кто-то на нём играл. В памяти ярко сохранилось зарево над городом, когда горели Бадаевские склады, которые немцы разбомбили в начале сентября.  Пожар Бадаевских складов, где были сконцентрированы основные продовольственные запасы города, резко ухудшил положение Ленинграда.
           Разговоры  о возможной сдаче Ленинграда не прекращались. Почти не сомневаюсь, что обсуждение этого вопроса происходило на самом высоком уровне. Осуществлялась  и определённая подготовка. Иначе чем же можно объяснить то, что из Ленинграда ускоренно вывозилось продовольствие и не делалось никаких попыток его рассредоточить, как это сделали англичане в Лондоне. Эвакуация продовольствия из Ленинграда прекратилась только тогда, когда немцы перерезали все железные дороги; это было в конце августа. Ленинград готовили к сдаче и по-другому: жгли архивы             (Лихачёв).Через город проходило много беженцев. В основном это были крестьяне пригородных колхозов. Я помню Лиговку, полностью запруженную повозками, животными и людьми. Одно время по квартирам беженцы разносили на продажу молоко.Д. С.Лихачёв  свидетельствует: «Ленинград был окружен кольцом из крестьянских телег. Их не пускали в Ленинград. Крестьяне стояли таборами со скотом, плачущими детьми, начинавшими мерзнуть в холодные ночи. Первое время к ним ездили из Ленинграда за молоком и мясом: скот резали. К концу 1941 г. все эти крестьянские обозы вымерзли. Вымерзли и те беженцы, которых рассовали по школам и другим общественным зданиям». Одно такое переполненное людьми здание  было на Лиговке. Люди жили  вповалку на полу вокзалов и школ. Город был заражен вшами: голодающим было не до «гигиены».   В городе было много мышей и крыс. Я с ужасом вспоминаю, как мыши бегали в нашей комнате по гардинам. Раньше всех начали голодать те, кто не мог получить карточек: жители южных районов города, обстреливаемых из миномётов,  люди, бежавшие из пригородов и других городов, а также те, кого увольняли из учреждений и предприятий. Им карточки не выдавали. Они-то и умирали первыми Этих людей без карточек было неисчислимое количество, но и людей с несколькими карточками было немало. Д.С. Лихачёв рассказывает, что особенно много карточек оказывалось у дворников; дворники забирали карточки у умирающих, получали их на эвакуированных, мобилизованных,  убитых и умерших от голода. Подбирали они и  вещи в опустевших квартирах и меняли их, пока еще можно было, на еду. Люди пытались выжить, а некоторые и обогатиться. Поэтому пользовались иногда недозволенными, а порой и преступными методами получения продуктов. О блокаде много написано и о причинах голода тоже. Я хочу рассказать ещё об одной  возможной причине. Когда мы и некоторые наши знакомые в 80-е годы начали оформлять блокадные удостоверения, то оказалось, что в домовых книгах дата нашей эвакуации из города проставлена на несколько месяцев позднее, чем это было на самом деле. То есть, вероятно, что всё это время кто-то получал продукты по нашим карточкам, а тысячи людей умирали от голода. Думаю, что и в случае смерти люди не сразу снимались с учёта, и кто-то использовал их продуктовые карточки. Такая возможность была, оказывается, известна давно. Недавно я познакомился со свидетельством о смерти  моей матери. Она умерла в 1934 году в Донецке. И на свидетельстве сделана отметка: « Продуктовые карточки отобраны». То есть, уже в те времена пытались ограничить возможность незаконного  использования карточек в период страшного голода на  Украине в начале 30-х годов 20-го века. Говорили, что в городе было много фальшивых карточек.
К ноябрю 1941 г. в Ленинград пришёл настоящий голод. Рабочим стали  выдавать 250г. хлеба, иждивенцам - 125 г. Да и не всегда удавалось отоварить карточки. Резко возросло количество краж, убийств с целью завладения продуктовыми карточками. Совершались налеты на хлебные фургоны и булочные. В декабре 1941 г. были зафиксированы первые случаи каннибализма. По городу говорили о людоедах, которые ходили  по квартирам и воровали маленьких детей. Моя жена  Зина, тоже блокадница, рассказывает, что её мать, уходя из дому наказывала остающимся в квартире детям никому и  ни по какому поводу не открывать двери.  Видно она тоже знала о случаях похищения детей и каннибализме.
В нашей семье за хлебом  в магазин поручали ходить мне, девятилетнему. Однажды, когда я возвращался домой,  на меня набросился голодный мужчина и пытался вырвать буханку. К счастью, это ему  не удалось.  Я закричал, и он убежал, испугавшись людей, дежуривших в подворотне дома.
Но ломоть хлеба он всё же вырвал,  и на остатке буханки были видны следы его пальцев. Хлеб был очень низкого качества, тяжёлый  и сырой. Говорили, что в него подмешивали бумагу и уголь.  Во всяком случае, я чётко помню чёрные точечные включения в него. Рассказывают, что пищевая целлюлоза на хлебозаводах применялась официально. Говорят, что подмешивали траву, опилки и жмыхи  – спрессованные в плиты остатки после отжима масла семян подсолнечника. Их называли также дурандой.  Мы  любили дуранду и даже считали её лакомством.
В те годы в качестве транспорта широко использовались так     называемые товарные трамваи, включавшие в себя открытые грузовые платформы, на которых перевозили различные грузы. Хорошо помню случай, когда один из таких трамваев, перевозивший мешки с сахарным песком, в результате бомбёжки был повреждён,  и на  земле между рельсами валялись  разорванные мешки. Десятки людей собрались в этом месте,  собирая рассыпавшийся песок, перемешанный с землёй.
В домах было очень холодно. Центрального отопления в большинстве домов не было, а там, где оно было, то не работало.  Когда кончились дрова, то стали использовать мебель. Сжигали её в небольших металлических печках, так называемых 
« буржуйках». Зина вспоминает, что для того, чтобы согреться и не замёрзнуть,  они всей семьёй – мать и трое дочерей спали  одетыми вместе, в одной кровати. Зинины родственники, также как и наши, объединились большой семьёй и жили в одной квартире. Это помогало выжить, потому что каждый день кто-то что-то приносил, и это распределялось между всеми. Иногда членам  семей военнослужащих удавалась получать горячую  пищу из офицерских столовых, отдав взамен карточки. Собирали жёлуди. Из них варили кофе. Он утолял голод, также как и раствор уксуса, который временами пила Зинина мама Слава Захаровна. В еду использовался и отвар столярного клея.



                Эвакуация

Есть у Городницкого такое стихотворение «Эвакуация», которое очень точно отражает чувства и настроения ленинградцев, покидавших свои дома.

Мне позабыть окончательно надо бы
Вой нестерпимый сирены ночной,
Черные проруби вздыбленной Ладоги,
Город блокадный, покинутый мной.
Эвакуация, эвакуация,
Скудный паек, затемненный вокзал.
Рельсы морозные, стыками клацая,
Гонят теплушки за снежный Урал.

Помню, как жизнь начинали по-новому,
Возле чужих постучавшись дверей.
Кажется мне, в эту пору суровую
Жители местные были добрей.
Эвакуация, эвакуация,
Жаркое лето и вьюга зимой,
Сводок военных скупые реляции,
Злые надежды вернуться домой.

Песня колес не кончается, грустная,
Как километры, проходят года.
Ах, почему это слово нерусское
С нами осталось теперь навсегда?
Эвакуация, эвакуация,
С ветки холодной слетает листок,
Беженцев вечных унылая нация
Скарб собирает на Ближний Восток.

Не суждено нам на солнышке нежиться,
Мирные годы, увы, не про нас.
Снова кочуют усталые беженцы
С юга на север, покинув Кавказ.
Эвакуация, эвакуация,
Снова, как в детстве, горят города,
Светлого времени в жизни дождаться я,
Видно, уже не смогу никогда.

Эвакуация, эвакуация,
Неотвратимая злая беда,
Светлого времени в жизни дождаться я,
Видно, уже не смогу никогда.
Нашей семье повезло. Нам удалось эвакуироваться  на Большую землю. Многие выехать не смогли. В блокадном городе погибло  около семьсот тысяч человек. Мы не дожили до времени, когда люди начали умирать от голода. Но оно надвигалось.  Я помню, как во время нашего отъезда отчаянно просила одна  женщина шофёра нашей переполненной легковой машины  забрать  и её детей. Машина по каким-то причинам не могла проехать к месту сбора эвакуируемых. Нас выгрузили. Отец взял на руки маленькую Галину, другую руку подал Белле. Мы с Геней шли за ним. Вдруг завыли сирены, начался артобстрел. У меня и сейчас перед глазами та тёмная улица, только иногда освещаемая при взрывах бомб, идущий с ребёнком на руках отец и цепочка детей движущаяся за ним. На месте сбора отъезжающих нас посадили в кузовы грузовых машин. На днище  уложили ящики и  чемоданы, затем тюки с мягкими вещами, а на них под самой крышей брезентового тента усаживались взрослые  и дети.                Мы уезжали, а в блокадном Ленинграде оставались все мужчины нашего большого семейства: мой отец Марк Борисович, кадровый флотский офицер, руководивший всю войну службой наблюдения и связи Ленинградской Военно-морской базы, Филипп Алексеевич, работавший в военизированной системе речного флота, дядя Боря, Боня и Фима, призванные в то время в армию и воевавшие на Ленинградском фронте.
            Ледовая дорога через Ладожское озеро начала работать 22 ноября 1941 года. Мы уезжали в начале декабря в составе группы из девяти машин. С целью маскировки фары не включались. Неокрепший, тонкий лед не выдерживал тяжести машин и ломался. Над озером часто  пролетали немецкие самолёты, которые бомбили колонны движущихся машин и разрушали и так не очень прочную дорогу. Тёмное небо, освещаемое только светом трассирующих пуль, навсегда останется в моей памяти. Иногда я вижу эту картинку во сне. Машины всё время лавировали, чтобы не попасть в полыньи. На наших глазах  две машины ушли под лёд вместе с людьми… Из девяти - две! Известно, что до 6 декабря на Ладоге затонуло 126 машин. Трасса еще не была достаточно оборудована и освоена. Не имелось необходимого количества автомашин, не хватало горючего. По пути следования не были сооружены пункты приема и обогрева эвакуируемых.  Нам повезло и здесь. Мы успели проскочить,  в  очень опасных и рискованных условиях. Уже  12 декабря 1941 г. Военный совет Ленинградского фронта приостановил вывоз населения через Ладогу до особого распоряжения. Трасса вновь заработала лишь в конце декабря.  Скитания от Ленинграда до Вологды продолжались не три, как ожидалось, а 12 дней. На другом берегу Ладожского озера, за пределами блокированного города, в Новой Ладоге нам выдали по буханке белого хлеба на каждого человека. Такого хлеба мы не видели с довоенных времён. В Новую Ладогу приехали 9-го декабря. Сняли комнату в частном доме и  четыре дня провалялись на грязном полу. Машина, на которой мы переправлялись через Ладогу, оказалась неисправной, и колонна ушла в дальнейший путь без нашей семьи. С колонной уехал  и медицинский работник и, таким образом, семья оказалась без медицинской помощи. Это для нашей семьи было особенно важно, потому что бабушка и особенно мама совершенно не переносили поездки в автомобилях  и очень страдали. Всё усугублялось ещё и тем, что дороги, по которым нам пришлось ехать,  были совершенно разбитыми. Поэтому весь переезд сопровождался у них постоянными рвотами  и полным отсутствием аппетита. В конце поездки и бабушка, и мама были совершенно измотаны и до конца своей жизни  никогда не пользовались автотранспортом. После того, как неисправность машины была устранена, мы погрузили в неё вещи и во время страшной бомбёжки в темноте при большом морозе отправились в дальнейший путь. Поздно ночью приехали в Калганово, где нам выделили Красный уголок. Дров было много,  и все согрелись. Там уже появились давно невиданные продукты:  рыбные консервы, гречневая крупа, картошка, хлеб.Назавтра мы опять двинулись в путь и с двумя остановками добрались до станции Ефимовка. Там устроились в конторке при вокзале. В начале поездки семью обещали доставить на машине до деревни Слобода в Вологодской области,где жил наш дальний родственник Иван Алексеевич, брат Филиппа Алексевича. Однако, в Ефимовке руководитель поездки отказался от своих слов и  предложил нам ехать дальше по железной дороге. 16 декабря нас погрузили в холодную и промёрзшую теплушку товарного поезда, на котором мы только 22 декабря  добрались до Вологды. Во время пути эшелон бомбили. Поэтому  почти до самой Вологды нас сопровождали самолёты. В Вологде все эвакуированные попадали на эвакопункты или эвакогоспитали, где они проходили, как сейчас говорят, реабилитацию. Через вологодские эвакопункты прошли с 1941  по 1943 год более двухсот тысяч эвакуированных жителей блокадного Ленинграда. Там их  подлечивали и подкармливали. На одном из таких эвакопунктов, в районе льнокомбината остановились и мы. Люди, прибывшие из Ленинграда, всё время хотели есть. Они  набрасывались на любую  еду, иногда и не очень качественную. Нас часто кормили мучной кашей. Она, видно, застывала в желудке, и мы всегда плохо чувствовали себя после неё.   Многие умирали от истощения, переедания  и болезней. Более двух тысяч  ленинградцев скончались в  эвакогоспиталях Вологды. Большинство из них похоронены на Пошехонском кладбище города. Там в 1988 году  на месте захоронения ленинградцев-блокадников состоялось открытие мемориала. У меня и сейчас ещё стоит перед глазами картина, когда по одной из центральных улиц посёлка льнокомбината на окраине Вологды ехала ничем не покрытая повозка, на которой штабелями  были нагружены обнажённые тела умерших от болезней и голода людей.
В Вологде нас окружили теплом и вниманием.  Директора эвакопункта, Горынину , которая особенно тепло  к нам относилась, долго помнили в нашей семье. В эвакопункте  выдавали по 750 г. хлеба на каждого человека и  кормили горячей пищей из двух блюд. Все жили сводками с фронтов и ожиданием писем от родственников, оставшихся в Ленинграде. Особенно страдала Люба, потерявшая связь со своим мужем Борисом.
Несмотря на все трудности  для эвакуированных была организована встреча Нового 1942-го года. Дети были приглашены на  весёлую ёлку, где им подарили пряники, орехи и другие подарки.
В конце  января 1942 года наша семья увеличилась. Подруга Песи Борисовны, Сара Григорьевна прислала к нам своего отца, уже очень пожилого  человека, требующего ухода за собой. Он прожил у нас почти два года.  Однако, я не помню, чтобы кто-то в семье  когда-нибудь жаловался на эту очень нелёгкую дополнительную нагрузку по уходу за старым и почти незнакомым человеком. На следующий год к нам переехала на некоторое время бабушкина сестра Элька с двумя детьми, и мы как-то все разместились большой семьёй в двух  комнатах.
В те годы люди были очень сплочены и всегда старались помочь близким.
В Вологде мы прожили почти три месяца. Все переболели  болезнями, сейчас уже практически забытыми: дистрофией, энцефалитом, паратифом, дизентерией, после которых  чудом остались в живых. Последствия некоторых перенесённых болезней ощущаются и сейчас.
В конце февраля 1942 года вся семья  наконец-то отправилась в деревню Слободу. В февральскую стужу ехали на двух открытых машинах. Было очень холодно. Для бабушки и матери эта поездка по деревенским дорогам была невыносимой. Не доезжая 30 км. до Слободы, маму пришлось высадить, поскольку она не могла ехать дальше. С ней осталась Люба. Вся семья поехала дальше, а оставшиеся добрались только через несколько дней на телеге .
Деревня была глухая - до железной дороги - 450 километров. (Сталин отбывал ссылку в тех краях, в Тотьме, но это значительно ближе к Вологде). Сообщение с Вологдой только по реке Сухоне. Но для этого сначала нужно было 30 км. на подводе добираться до районного центра  Нюксенцы.
Остановились все в избе Ивана Алексеевича  Шулёва, которого в эти дни забирали в армию.  В доме стоял крик и плач. Вначале все разместились в одной горнице. Но вскоре, в начале марта,  семье предоставили отдельную избу.
Дети сразу же пошли   в школу, которая находилась в нескольких километрах от деревни. Добираться приходилось пешком. Иногда подвозили попутные повозки. Однажды возчик, ехавший в том же направлении, предложил мне присесть на дровни  и, когда я забрался на повозку, он отхлестал меня кнутом. Я надолго запомнил эту поездку и больше никогда не просил подвезти меня. Чем эту выходку можно было объяснить? Думаю, что не очень хорошим отношением местного населения к эвакуированным, которых иногда даже называли  «заковыренными». Несмотря на то, что в 1941-42  учебном году дети учились не более двух месяцев, все успешно перешли в следующий класс.
С питанием было очень плохо. Местные жители на деньги ничего не продавали (да и их-то было мало). Так что «проедали» вещи. Наши матери складывали в котомки одежду и материалы, без которых мы могли обойтись, и ездили по деревням на перекладных с целью обменять их на продукты. Иногда нанимались   и портняжничали - все женщины в семье умели шить.
Работы зимой в колхозе никакой не было. Предлагали возить навоз на лошадях, но наши городские женщины с такой работой справиться не могли. Люба даже собралась уезжать обратно в Вологду. Ей, ещё молодой женщине, свободной, без детей, жить там, в глуши, в 450 км. от железной дороге без общества, радио и газет, не зная, что творится в стране и мире, было невыносимо. Не с кем было пообщаться и поговорить.
Электричества в деревне не было. С наступлением темноты горница освещалась зажжёнными лучинами, которые предварительно заготавливались. Главным развлечением были рассказы о прочитанных книгах. Мы дети , слушали взрослых с огромным вниманием. Ложились спать рано.
  Местные жители - люди северные, молчаливые. Они иногда заходили к нам в дом. Останавливались на входе. Не здоровались. Прислонялись к стене и стояли некоторое время молча, разглядывая нас. Затем также, не поговорив, уходили. Иногда таких молчаливых приходов было несколько в день. Подобные посещения действовали удручающе, особенно на Любу.
Государственные праздники в деревне отмечались общим застольем. Приглашали и нас. Почему-то запомнилось, что ели из общих мисок. Отдельных тарелок не было. Еды на столе было много. Это были редкие дни, когда мы были сытыми, и поэтому их долго вспоминали. Еще иногда бывали  сытые дни, когда нас, детей,  приглашали  побатрачить в зажиточные семьи. В основном это были работы, связанные с прополкой огородов. Расплачивались с нами обильным обедом, состоявшим из большого количества блюд, приготовленных в основном из картошки и молочных продуктов. Всевозможные запеканки  с творогом и картошкой. Очень вкусные.
Все очень скучали по дому, и каждый день ждали писем  из Ленинграда, а они приходили редко. Каждое письмо встречалось с радостью и  читалось со слезами на глазах. Особенно радовались первому письму, пришедшему от Бориса. Дети пустились в пляс, окружили Любу и говорили: « Слава Б-гу, теперь тётя Люба перестанет плакать». Оказывается, Борис всё это время серьёзно болел. 
В мае 1942 г. он находился ещё в госпитале.
К концу весны променяли на продукты все вещи.
Работа в колхозе появилась  только в июне:  и для взрослых и для  детей.  Но приглашали работать не каждый день. Когда была работа, то все  вставали с рассветом и возвращались в 9-10 часов вечера. Чем только не занимались?  Посадка картошки и капусты, боронение, вывоз навоза, но чаще всего прополка. Несколько дней собирали сено, забрасывали его в силосную яму и утрамбовывали. Геня всё время не отходил от лошадей и при одном упоминании, что уедем в город, начинал плакать. Все дети, кроме Галины, были  увлечены работой и хвастались зарабатываемыми трудоднями. Я не помню, кто председательствовал в колхозе, по-моему, какая-то женщина. Запомнился бригадир, который распоряжался распределением работ. Это был молодой красивый парень, вернувшийся с фронта без руки. Единственный мужчина на деревне  и любимец местных девушек.
Главное, что всё время хотелось кушать, особенно когда работа требовала быстрых движений. Я хорошо запомнил один случай. Мы собирали картошку. Есть так хотелось, что я, не дождавшись обеда, очистил и  съел  сырую картофелину.
К весне семье выделили землю. Дружно её обработали и посадили лук, репу, табак, капусту и картошку. Большим подспорьем семье был сбор ягод и грибов. Места там ягодные и мы особенно много собирали черники, из которой взрослые варили прекрасное варенье. Леса в те времена были дремучие и нехоженые. Поодиночке боялись туда ходить, опасаясь диких зверей. Когда мы побывали в этих местах в 80-х годах, леса уже были разрежены и вытоптаны скотом. Но звери в лесах сохранились. Местные жители боялись медведей, особенно беременные женщины.
Люба в октябре 1942 года перебралась в Вологду. За ней собиралась возвращаться и вся семья, но для переезда даже  в областной центр в те времена нужно было получать разрешение. Этим Люба сразу же и занялась. Одновременно она  стала посылать запросы для переезда в Ленинград, куда одиночкам можно было проехать легче, чем семейным. Семье удалось выехать из деревни только в ноябре 1942 года. Дорогу все перенесли очень тяжело, особенно мама и бабушка, когда добирались 30 км. на машине до районного центра  Нюксенцы. Там мы погрузились на колёсный теплоход,  на котором добрались по  реке Сухона, а затем по Вологде до  областного центра. На теплоходе мы познакомились с интересной парой возвращающейся из командировки. Это были капитан, заведовавший прачечной для военнослужащих
( устраивались же некоторые в то время , когда большинство мужчин воевали!) и его молодая подруга в лейтенантских погонах. Нас раздражало ,что они так привольно жили в тылу ,когда наши близкие голодали в блокадном Ленинграде. Но наше знакомство сохранилось и после приезда в Вологду, и они очень помогали нашей семье.
В начале  остановились в эвакопункте, а затем нам дали комнату, совершенно холодную, без дров и света. Со временем  большая семья поселилась в двух комнатах деревянного барака. Все дети учились в школе. Это было время, когда в самый разгар войны начались школьные реформы. Школы разделили на женские и мужские. Вводилась жёсткая дисциплина. При встрече на улице учителя перед ним рекомендовалось снимать шапку. В стране вводился новый гимн, и его разучивание отняло много учебного времени.
Конечно, с едой было значительно лучше, чем в Ленинграде и всё-таки нам всегда хотелось есть. Я помню ,что с трудом дотягивал до первой переменки, чтобы съесть завтрак, который мне давали с собой в школу. А состоял он из кусочков хлеба, намазанных черничным вареньем. Чтобы получать рабочую карточку, позволявшую получить большее количество продуктов питания, мы, дети, работали во время летних каникул. Для нас местом работы была лыжная фабрика, где мы собирали крепления лыж. Я помню, как в одиннадцать лет было трудно отработать восемь часов. Денег я почти не заработал, а   рабочую карточку получал. Тогда же, когда в школе мой нос разбили о дверную ручку, я впервые познакомился с проявлениями антисемитизма.
Эвакуация была самым грустным периодом нашей жизни, наполненным лишениями, болезнями , недомоганиями, неустроенностью и борьбой со вшивостью, холодом и голодом.  Все наши усилия были направлены только на выживание, а наши чувства связаны с тоской по  покинутому дому и родному городу.
Даже первые месяцы войны и блокады кажутся более интересными и радостными, несмотря на голод  и вероятность  погибнуть в любую минуту во время непрекращающихся  бомбёжек и артобстрелов.
Годы эвакуации  связаны с постоянными опасениями за жизнь близких людей, находящихся в осаждённом Ленинграде и горем, которое мы всё испытали, узнав о гибели дяди Бори, Бони и Фимы. Нужно сказать, что горе и лишения сплотили нашу семью и на всю жизнь остались близкими людьми.

                Детские письма

Недавно я обнаружил в книжном шкафу родительского дома старую папку, в которой сохранились письма военных лет, в основном пришедшие  от меня  на имя моего отца Цыпина Марка Борисовича. Все письма аккуратно сшиты в отдельные стопки. Я сделал выписки из них в хронологическом порядке. При этом     попытался сохранить стиль писем и исправил только орфографические и пунктуационные ошибки. Мне представляется, что получился интересный документ о жизни в эвакуации в изложении детей.
Конвертов в то время не было, и поэтому все письма складывались треугольником с таким расчётом, чтобы оставалось свободное место для адреса. Некоторые письма написаны на открытках, представляющих, наверно, и филателистический интерес.
Интересно, что даже такие письма проходили военную цензуру.
В 1941 году мне (Вове) исполнилось 9 лет, Гене - 10, Белле -8, а Галине - 5.


21 декабря 1941г.                Цыпину М. Б. из Вологды  от Вовы

Доехали мы (до Вологды) благополучно, но очень измучились. В тот день, когда  выехали из Ленинграда, первый раз мы остановились только в 11 часов ночи. Немножко обогрелись и двинулись дальше. Вторая остановка была в 6 часов утра в церкви.  Перекусили и поехали дальше. В 12 часов приехали в Новую Ладогу и отправились в эвакопункт……
В Новой Ладоге мы пробыли 4 дня. На четвёртый день вечером  отправились дальше  и в 2 часа ночи мы приехали в небольшое село. В красном уголке мы переночевали и назавтра 14 числа в 12 часов дня мы поехали дальше. Переночевав в нескольких деревнях, мы добрались до станции Ефимовка. Здесь нас посадили в теплушку, и мы поехали в Вологду. До неё добирались четыре дня. В Вологде нас отвезли в эвакопункт. Здесь мы пока и остановились.

8 января. 1942 г.        Вологда

Дорогой папа! Поздравляю тебя с прошедшим Новым годом и желаю тебе будущий Новый год встретить в лучших условиях. Вчера мы переехали в другой дом. Здесь мы устроились хорошо, только нет электричества. Это всё ещё хорошо,  но плохо то, что заболела Гала. Папа, на Новый год нас пригласили на ёлку и нам дали подарки: пряники, баранки и конфеты.

31 января 1942 г.                Вологда

Здравствуй, дорогой папа.
Не писал тебе, потому что я заболел (это был паратиф!). Теперь выздоравливаю, и доктор разрешил мне через несколько дней  выйти на пол. Папа, подарок, который ты послал Галине, потеряли по дороге. Но Галина не очень расстраивается, и мама купила ей машину. Папа, мама просила, если можно, выслать ей папирос или махорки, а то в Вологде с папиросами плохо.

8 февраля 1942 .     Вологда

Живём мы пока ничего, все живы и здоровы, только заболели Геня и мама (у неё дизентерия), но уже выздоравливают. Завтра нас обещали отправить по направлению к деревне. Как вы живёте?  Если письма  от дяди Бори и Бони?
Приписка Любы
Дорогой Марк! Я тебя очень прошу узнать, где находится Борис. Меня очень беспокоит, что с ним.

19 марта 1942г.                дер. Слобода

Доехали мы до деревни благополучно и устроились в доме напротив дяди Ивана.
В тот день, когда мы приехали в Слободу, дядю Ивана взяли на фронт.

Март 1942                дер. Слобода

Мы приехали в деревню 23-го. Поздравляю тебя с твоим днём рождения (25 марта) и желаю тебе твой день рождения встретить в лучших условиях. Папа, с 18 марта мы ходим в школу. Пока, я учусь ничего. Как Вы живёте? Бываешь ли ты дома на Лиговке?



23 апреля 1942 г.              дер. Слобода

Мы живём пока хорошо. Хлеба дают по 400 г. Картошки нельзя достать и за деньги, только за вещи. Но картошка у нас пока есть. Я прихворнул , а так все живы – здоровы. Ходили в школу за один км.,  но с 19 апреля у нас каникулы.

Апрель     1942                дер. Слобода

Учиться мы вчера окончили. Та учительница, у которой мы учились, будет работать в нашем колхозе и немного с нами заниматься. Пока живём ничего. Бегаем по деревне, ездим на лошадях. Папа, ты наверно хочешь к моему дню рождения сделать какой-нибудь  подарок, то лучшим подарком для меня будет, если ты возьмёшь нас в Ленинград. А то здесь очень скучно. Ни радио, ни газеты.

6 мая 1942 г.                дер. Слобода

Добрый день, дорогой папа!
Учусь я хорошо, был вывешен на доске почёта.

Май    1942                дер. Слобода

Все мы думаем, что к осени мы отсюда уедем куда-нибудь, в Вологду или куда ещё. Папа, прошу тебя, если  ты можешь, приедь за нами в деревню, а то я скучаю о Ленинграде.

Приписка Любы.
Дорогой Марк! Борис упорно молчит. Почему? Не понимаю.

2 июня 1942 г.                дер. Слобода

Дорогой папа! Учиться мы закончили 23 мая. Сейчас ничего не делаем. На днях получили письмо от Фимы. Он сейчас находится в действующей Красной Армии.

11 июня 1942г.                дер. Слобода

Папа, вот уже три дня как мы работаем в колхозе. Работаем пятеро: я, Геня, мама, тётя Люба и тётя Рива. Девочки и  бабушка хозяйничают дома. Как ты живёшь? Бываешь ли ты у нас  на Лиговке?






                14 июня 1942 года     дер.Слобода

Вчера получили твоё письмо, за которое очень благодарны. Ты спрашиваешь, как здоровье бабушки?  Бабушка себя чувствует ничего.
Приписка от Беллы
Вы пишите, что купили мне и Галине игрушку. За это я Вас очень благодарю.
Приписка от Гени
Вчера получили от Вас письмо, а 11 июня письма от дяди Бори. Я и все остальные работаем в колхозе. Взрослые садят казённый табак и картошку. Они вчетвером - мама, тётя Люба, тётя Песя и Вова заработали  3 кг. (зерна), а я один 2 кг. и 400 г. Я работал на конях, возил на воз (навоз)). И сейчас работаю. Дядя Марк, девочки очень довольны, что Вы купили им игрушку и обещали нам.

К письму приложены два письма к Борису

От Гени
Дорогой дядя Боря! Как Вы живёте и как Ваше здоровье? Я люблю кататься на лошадях, но не разрешают. Мама, тётя Люба и тётя Песя  работают в колхозе и получают трудодни.
От Вовы
Дорогой дядя Боря! Скоро ли Вас выпишут из госпиталя?

20 июня 1942г.        дер.  Слобода

Папа! Здесь идут слухи, что военных отпускают в отпуска. Папа, может, ты приедешь к нам или нас возьмёшь к себе? Я работаю в колхозе. За 8 дней я получил 5 трудодней. Геня тоже работает в колхозе и зарабатывает больше всех. Мы пятеро получили 1кг. 500 г., а он один получил 2 кг. 500 г.

29 июня1942 г. дер.Слобода

Здравствуй, дорогой папа!
Как ты живёшь? Мы живём ничего. Посадили овощи, табак, лук, помидоры, репу, капусту, картошку. Сейчас полоть окончили. Буду просить бригадира, чтобы она дала мне новую работу.  1 июня здесь был праздник. Бегали, ползали, пели - это было в центре Городищенского совета на Погосте. Об этом нам рассказали тётя Люба и Белла. Нас там с Геней, конечно, не было, мы бегали за лошадями. Вчера получили от тебя письмо, но ты в нём ни о ком не пишешь.
Папа, наше дело работать в колхозе и помогать вам, чтобы было вам больше хлеба - овощей, а ваше - бить немецких захватчиков, чтобы нам скорей приехать в свой город. Привет всем и от всех. Целую. Вова.

11июля 1942г.  дер. Слобода

Получили твоё письмо. Спасибо за поздравление. Даю тебе слово, что тётю Песю, бабушку и всех других буду слушаться. Сейчас начали зреть ягоды, ходим почти каждый день. Папа, напиши мне хоть одно письмо отдельно
Приписка от Беллы
Дорогой дядя Марк!
Я и Вова собрали целую литровую банку с ягодами.

17 июля. 1942г.  дер. Слобода

Здравствуй, папа. Как ты поживаешь! Пиши почаще.

Приписка от Гени.
На днях получили 8 писем: 6 от папы, одно от дяди Бори и одно от Настеньки. Мы справляли Вовин день рождения. Тётя Люба была немного пьяная и шаталась. Мы ходили в лес и собирали ягоды. Их в лесах много - много.

28.августа 1942г.                дер. Слобода

Мы живём по-старому. Галина  сегодня пошла в школу, она уже знает 20 букв. Скоро она будет писать. Учусь я ничего, но учился бы хорошо, если бы дали бумагу, которую надо по арифметике, а то дают в одну линейку, как по русскому языку. Мы уже выкопали всю картошку, сняли лук и табак, но мама считает, что всё равно на зиму не хватит.
Пиши нам почаще. Что с дядей Филей? От него уже давно нету писем.
Привет от всех наших. Целую тебя. Вова
Приписка от Гении:
Дядя Марк, извините, что я не сразу ответил на Ваше письмо: я работал, возил солому, ячмень, рожь и лён. Теперь  ходим в школу, по ягоды и по грибы.

Август 1942г.    дер. Слобода

Папочка. Рад твоему письму от 30. 07. С девочками и Геней я дружу, а с деревенскими ребятами я не дружу, потому что по деревне идёт воровство и тётя Песя меня на деревню не пускает. И вообще там такие ребята, что с ними не сдружишься. К новому учебному году я готовлюсь. Читаю историю, географию, естествознание, хрестоматию. Только не пишу.

Сентябрь 1942г.                дер.  Слобода

Мы живём ничего. С 1.09 начали ходить в школу. Учусь ничего, буду учиться ещё лучше. Папа, скоро ли ты нас возьмёшь в Ленинград? Я так хочу тебя видеть.

В это время мы перебрались опять в Вологду

13 ноября 1942г.                Вологда

Папа, мы сейчас находимся на эвакопункте. Нам здесь дали комнату и дрова.

20 ноября1942                Вологда

!4 ноября мы перебрались в свою комнату, которую нам дали от Льностроя. Живём мы напротив того дома, в котором жили в прошлом году. Папа, если ты меня любишь, то постарайся приехать сюда к нам.

20 декабря1942 г.                Вологда

Папа! Поздравляю тебя с наступающим Новым годом и не теряю надежды, что к Новому году ты приедешь к нам.

28 декабря 1942 г.                Вологда

Здравствуй, дорогой папа!
Папа, живём мы неважно. Дров у нас совершенно нет. И керосина тоже нет. Мама тебе пишет, но я не знаю, почему ты не получаешь её письма. Она немного прихворнула и ждёт твоего приезда. Ты спрашиваешь, что нам привезти, так я тебя прошу привезти мне бумаги, а то не на чем писать. А мама просит привезти ей туфли. Дядя Филя второй месяц не пишет и тётя Рива очень беспокоится. Тёте Риве дали со Льнокомбината на дом шить бахилы, это такие валенки на вате. Бабушка и Галина просят привезти им чего-то сладенького. Тётя Мама, просит привезти ей мулене в особенности зелёного цвета и два чугунка побольше, которые стоят в буфете. На лето нам купи шапки  и чего-нибудь на штаны. Папа, не забудь маме привезти папиросы или просто табаку.



19 января 1943 г.                Вологда
Дорогой папа!
В последнем письме ты просил написать подробно, как мы живём. Мама и бабуля плохо себя чувствуют, дрова у нас на исходе, а керосину совсем нет. Но это было бы ничего, если бы хватало хлеба, Какие у нас были припасы с деревни, уже кончились. Я думаю, если бы ты приехал, то ты нам в этом чем-нибудь помог. Галина скоро у нас пойдёт в детский сад. Я учусь ничего, посредственных отметок у меня нет. Папа, у нас введено с первого по десятый класс военное дело. Мы получили открытку от Насти. Она передаёт нам красноармейский привет, но ничего не пишет, в армии она или нет?

1 января 1943г. Вологда

Здравствуй дорогой папа!
Ты пишешь, что, когда Ладога встанет, ты постараешься приехать. Папочка, я тебя очень прошу, если сможешь, то приедь. Мы сейчас переедем в другую комнату, а то здесь сыро и дымно, а ещё холодно. Мы здесь учимся, а тётя Люба и тётя Рива работают на Льнокомбинате. Папа, бабушка просит, чтобы ты, когда приедешь, привёз ей гребень или расчёску и ещё чего-нибудь сладенького. Тётя Сара пишет, что на днях вышлет документы на въезд в Москву, но только мне, Гале, Тёте Песе и дедушке. Галина просила, чтобы я написал тебе под диктовку:
«Здравствуй дорогой папочка. Я чувствую себя плохо. Мама меня плохо кормит, потому что нечего есть. Папа, приезжай за нами на машине пикапке. Привези нам хлеб, булки, печенье, шоколад, масла и конфет. Доктор сказал, что,   если я всё это не съем, то не поправлюсь. Папочка, жду твоего приезда. Гала».

30 января 1943г                Вологда

Здравствуй, дорогой папа!

Давно не получали твоих писем. Папа, пришли, пожалуйста, справку, а то старая справка устарела, и нас по ней не прикрепляют к магазину Морфлотторга, а то в остальных магазинах ничего не дают. У тёти Ривы, тёти Любы, бабушки и дедушки и так пропадают карточки. Папа, поздравляю тебя с прорывом блокады Ленинграда. Папа, ещё нам напиши, получил ли ты орден (медаль) «За оборону Ленинграда»? Мы не можем дождаться, когда  ты нас возьмёшь в Ленинград или приедешь за нами, нам кажется, что ты нас начал забывать. Здесь уже люди едут в наш город. Папа, мука, которая у нас была ещё с деревни, уже кончилась, а 400 грамм нам не хватает, а на рынке хлеб очень дорогой - около 350 рублей буханка, а деньги у нас на исходе. Папа, мы завтра – послезавтра переедем в другую комнату, а то тут дует зимою и холодно. Мы тут поломали решётку от мясорубки. Может быть, ты нам её привезёшь, а то здесь её негде достать. Вот такой величины - (нарисована решётка)


10 февраля 1943 г.                Вологда

Дорогой папа.
Получили твой аттестат, который выслала фин.часть, за что тебя очень благодарим. Но почему ты нам ничего не пишешь? Мы уже не получали от тебя писем целый месяц. Если у тебя какая-нибудь неприятность, то напиши нам, мы хоть меньше будем беспокоиться. На днях тётя Рива, Белла, Геня, и бабушка поедут до станции Плисецкая к дяде Филиному двоюродному брату, чтобы променять там вещи на продукты и привезти их сюда. Папа, мама плохо себя чувствует. Ты бы написал  пару слов, ей было бы полегче. Папа, тут многие едут в Ленинград. Может, ты бы нас как-нибудь взял, хоть не всех, но одну маму, а если мама будет там, то и мы будем. Номер комнаты у нас изменился. Мы переехали из 29-й в 32-ю.

12 марта 1943 г.                Вологда

Дорогой папа!
Мы живём по-старому. Бабушка, тётя Рива, Геня и Белла ездили в Плесецкое. Белла осталась там. Знаешь ли ты что-нибудь о дяде Боре? Мы давно от него ничего не получали. Папа, мы получили письмо от тёти Сариной сестры. Она пишет, что тёти Сарину квартиру заняли, а вещи растаскивают. Напиши, как наша квартира. Не заняли ли её? Тётя Рива и тётя Люба работают на Льнокомбинате. Мама работает домкомом. Мы с Геней учимся.
.
22 марта 1943г.                Вологда

Здравствуй, дорогой папа!

Поздравляю тебя с днём твоего рождения и думаю, что следующий твой день рождения мы встретим вместе в нашем Ленинграде. Папа, ты пишешь, что аттестат уже выслал, но тётя Песя ходила сегодня в военкомат уже третий раз, а аттестата всё нет. Денег у нас уже совсем нет, и мы живём на том, что зарабатывают тётя Рива и тётя Люба. Мы живём ничего, но только плохо с хлебом. Тётя Песя и тётя Рива всё шьют и вышивают, но оплачивают их труд очень плохо. Мама очень похудела и поседела. Она очень скучает о Ленинграде, и ещё бы было ничего, если бы она ела досыта. Она у нас тут за завхоза, делит нам все по кусочку хлеба. Как там наша квартира? Как бы хотелось в Ленинград.


31марта 1943г. Вологда

Папа, 26 марта приехал к нам Семён Семенович и привёз  от тебя письмо и кое-что из вещей. Папа, дядя Хаим получил от товарища Бони письмо, в котором он сообщает, что Боня убит 3 февраля при исполнении служебных обязанностей. Папа, как хочется тебя видеть и попасть в Ленинград. Папа, почему это все приезжают, ты не можешь выбраться?


6 мая 1943                Вологда

Дорогой папа!
Как хочется, хоть одним глазом увидеть тебя, нашу квартиру, наш город. Папа, может быть, ты сможешь приехать к нам или нас взять к себе. У нас гостила тётя Сара. Она взяла от нас дедушку.

Приписка от Гени

Дядя Марк!
Мы получили Ваше письмо и посылку и очень Вас благодарим. Получили в посылке туфли, шапки, нитки и другое. Туфли Галине все велики и сандалии тоже. Её нужен 26-27 размер . Галина очень рада шапочке.

Май 1943г.                Вологда

Здравствуй дорогой папа.
Мы живём по – старому, дров у нас нет, ходим по всему городу собирать щепки. Если бы ты приехал, было бы очень хорошо. Мы посадили небольшой огород, немного картошки и свёклы. Вчера у нас закончился учебный год. Отметки у меня ничего.



28 мая 1943г.                Вологда

Дорогой папа!
Как твоё здоровье? У нас тут говорят, что у вас не спокойно. Как бы мне хотелось увидеть тебя. Если будет возможность, папочка, возьми нас к себе. Мы с Геней помогаем копать огород. Тётя Рива шьёт, а мама вышивает, но платят им за это очень мало. Мы с Геней по очереди ходим в город в диетическую столовую за обедами.

Приписка от Беллы
Дядя Марк!
Я уже кончила учиться, и меня перевели в третий класс. Отметки у меня такие: чтение - отл. ;русский письм.- хор; арифметика - отл.; рисование-хор.

6.08.1943 г                Пионерский лагерь

Здравствуй, дорогой мой папа!

Извини, что давно тебе не писал - забыл дома твой адрес. Я очень рад, что ты доехал благополучно. (В июле отец приезжал в Вологду в отпуск). Я сейчас нахожусь в пионерском лагере. Я живу хорошо. Кормят нас четыре раза в день. Дают шоколад, какао, яйца. Дома я этого не видел. Ходим в лес. Собираем ягоды и грибы. Только хлеба немного мало-400 грамм. Из дома письма я получаю. Мама работает делопроизводителем в госпитале. Посылают мне хлеба и денег. Теперь я знаю, какой у меня папа и какая у меня мама.

Август  1943г.  Вологда
Дорогой папа!
    Получили от тебя письмо, за которое тебе очень благодарны. Получили ещё от тебя 500 рублей и от дяди Фили 1000 рублей. Мы сейчас живём ничего. Картошка у нас на исходе, которую купили. Папа, не обижайся на маму, что она не пишет, у неё нет времени. Работает очень много. Мы получили письмо от тёти Эли, она пишет, что наверно скоро к нам приедут. У нас все живы и здоровы, Белла немного хворает.

7сентября 1943 г. Вологда

Здравствуй дорогой мой папочка!

Мы 1 сентября пошли в школу, Галина - в первый класс.
У нас теперь девочки и мальчики учатся отдельно. Мама работает очень много. На работе у неё много неприятностей. У неё украли книгу с продовольственными аттестатами. Она не знает, что ей делать. Начальник говорит - ищите.

18сентября 1943 г. Вологда

Здравствуй дорогой мой папочка!
Получили от тебя письмо, за которое большое спасибо.  Как ты живёшь? Как твоё здоровье? Мы живём ничего, учимся тоже ничего. Новостей у нас никаких нету. Живём только на одних сводках и ждём, когда поедем домой в Ленинград. У нас все работают на старом месте, работают очень много. Тёте Риве принесли большой заказ платьев для работников льнокомбината.

23 сентября 1943г.  Вологда

Здравствуй, дорогой Папочка.

Ты пишешь, что выслал нам тетради, но мы их не получили. Не знаем почему. Галина стала учиться лучше, особенно после твоего письма. Мама и тётя Рива работают очень много.

18октября 1943 г.               Вологда

Здравствуй дорогой мой папа!

Папа, я очень хочу поехать в Суворовское училище, но меня мама не отпускает. Папочка, я тебя очень прошу похлопотать, чтобы она меня отпустила, а то я всё равно уйду. Геню тётя Рива отпускает и даже хлопочет, чтобы его взяли. А меня даже не отпускают. Вышли, пожалуйста, справку о том,  где ты работаешь и какой у тебя чин. И вообще всё, чтобы меня приняли в училище. Целую тебя. Вова

25 октября 1943г. Вологда

Здравствуй дорогой мой папа!
Получил от тебя тетрадь, за которую большое спасибо. Ты пишешь, что скоро возьмёшь маму к себе в Ленинград. Я очень хочу, чтобы она поехала, потому что знаю, что потом и мы поедем быстрее в Ленинград. Но она чего-то не хочет.





4 ноября 1943 г. Вологда

Здравствуй, дорогой папа!
Поздравляем тебя с днём 26 годовщины Великой Октябрьской революции.
Папа, в октябре тётю Песю вызвали в военфлотторг и спросили, в чём она нуждается. Она ответила, что в картошке и двух парах валенок. Ей выписали 10 кг. картошки , 3 кг. сметаны и две пары валенок. Картофель и сметану мы получили сразу, а валенки сказали – в ноябре. Сегодня мы пошли туда, они нам предложили взять одну пару валенок сейчас, а вторую - в декабре. Мама отказалась, потому что бумаги никакой не дали, а она  расписалась за две пары валенок. И вообще, разве это помощь? Лучше - никакой.

Приписка от Беллы

Геню не принимают в школу офицеров. Мама ходила к вербовщику, но её не завербовал, потому что у неё дети.

17ноября 1943 г. Вологда

Здравствуй дорогой мой Папочка!
Поздравляем тебя с высокой наградой и желаем получить ещё не одну. Папа, как хотелось бы провести этот вечер вместе с тобой в нашем Ленинграде. Но до этого, наверно, ещё далеко. Папуля, я тебя прошу побыстрее взять нас к себе  в наш город. У нас здесь многие едут, а мы только смотрим и завидуем им. Ну, ладно. Только бы был жив ты. А, если будешь жив ты, то и мы будем в Ленинграде. Мама хочет уволиться с работы. Тётя Рива прихварывает, но сейчас выздоравливает. Поздравляю тебя ещё раз с орденом Красной звезды. Горжусь тобой, папа.

28 ноября 1943 г. Вологда

Папочка, скоро ли ты возьмёшь нас в Ленинград? Как надоело здесь жить.

12 декабря1943 г.                Вологда

Дорогой папочка! Давно не получали от тебя писем. Тётя Песя очень беспокоится. Напиши хоть пару строк, а то она совсем измоталась. Работает очень много, приходит домой очень поздно. Папа, 5-го числа бабушка пошла в город, упала и сломала руку. Ходили на рентген. Ей наложили гипс на 21 день.

22 декабря 1943 г. Вологда

Здравствуй, дорогой папа.

Начальник маму не отпускает. Она стала худая и всё у неё болит. Работает она очень много. Бабушка сидит, у неё болит рука.

Приписка от Гени

Дорогой дядя Марк!

На - днях получили от Вас письмо, карточку и телеграмму. И очень Вас благодарим.
Тётя Песя работает и очень похудела. Уходит утром и приходит в час ночи. Мы живём плохо, даже на карточки полученную норму не выкупить. Дрова у нас уже на исходе, на декабрь месяц уже не хватит. В комнате холодно, да и есть нечего. Мама расстраивается, и  мы не знаем, что будет дальше. Дядя Марк, Вы пишите Вове насчёт училища, то, если будет можно, то и меня имейте в виду.

4 января 1944г. Вологда

Здравствуй, дорогой папочка !
Ты писал, чтобы я зашёл к начальнику военфлотторга . Я к нему зашёл. Он мне сказал, что никаких указаний ему не давали. У меня закончилась вторая четверть - по всем предметам четвёрки и пятёрки. Папа, ты не обижайся, что не пишет тебе мама. Пойми, что ей некогда. Уходит в девять утра, а приходит в десять- одиннадцать вечера. Да ещё иногда и домой приносит работу. В воскресение её тоже вызывают по несколько раз.

28 января 1944 г.  Вологда

Папа, я очень обеспокоен положением в Ленинграде. Здесь у нас в Вологде норму хлеба снизили до 300 грамм. На рынке хлеб очень дорогой и нам покупать его невозможно, так как твои 650 рублей  и мамины 375 руб. для Вологодского рынка пустяки. Папа, если есть возможность, то мы тебя просим прислать нам чего-нибудь  съедобного. Мама берёт расчёт, на днях наверно уволится.
Папа, слушал последние известия. Поздравляю с победой под Ленинградом.

1 февраля 1944 г. Вологда

Здравствуй, дорогой папа. Мы получили от тебя письмо, в котором ты пишешь, что скоро возьмёшь нас в Ленинград. Мы ждём со дня на день документы, но их всё нет и нет. Папочка, я тебя очень прошу, возьми нас в наш любимый город. Здесь у нас много людей едут в Ленинград. Папа, вызови нас по телефону, я очень хочу услышать твой голос.


6 февраля1944г.                Вологда

Добрый день, дорогой папочка!
Поздравляю тебя с успехами на Ленинградском фронте и желаю, чтобы в скором будущем была очищена от немцев вся Ленинградская область. Папа, возьми нас быстрее в наш любимый город Ленинград.

8 февраля 1944 г .                Вологда

Здравствуй, дорогой папа!
Папа, в виду того, что маме в госпитале создали плохие условия, она уволилась. Но сейчас её могут забрать на лесозаготовки. Есть только два выхода: первый - устроиться опять на работу, а второй, если ты вышлешь документы и возьмёшь нас в Ленинград. Итак, вся надежда на тебя, так как, если устроиться на работу, то значит, когда нужно будет ехать в Ленинград, её не отпустят с этого предприятия, куда она устроится.


13 февраля 1944 г.                Вологда
Дорогой папа!
До твоего письма мама  решила завербоваться и ехать в Ленинград, но ты пишешь, что можешь взять только её одну. Так давай высылай ей документы, это будет намного лучше, чем вербоваться. А потом она и нас заберёт. Папа, документы для мамы вышли как можно быстрее, а то её могут взять на лесозаготовки.

24 февраля 1944 г.                Вологда

Здравствуй, дорогой мой папа.
Получили от тебя письмо и посылку, за которую тебе большое спасибо. Папа, мы изо дня в день ждём документы, февраль уже кончается, а их всё нет и нет. Папа, тут у нас идут слухи. Кто говорит, что до 1 мая не будут давать пропуска, а кто говорит наоборот, что будет реэвакуация. Но я никому не верю. Верю только тебе, что ты скоро пришлёшь документы.

8 марта1944 г                Вологда

Здравствуй, дорогой мой папа!

Папа, ты давно обещаешь взять нас в Ленинград. То у тебя первое января будем встречать вместе, потом Галинин день рождения, а затем в начале марта. Вот уже 8 марта, а документов всё нет и нет. Здесь у нас многие едут, а мы всё сидим и сидим.

На этом переписка М. Б. Цыпина с детьми и племянниками заканчивается. В марте 1944 года мы всей большой семьёй возвратились в Ленинград.


                Возвращение в Ленинград

Во время эвакуации мы  каждый день думали о возвращении домой. Мечтой о возвращении проникнуты все приведённые выше письма. Для того, чтобы вернуться в Ленинград, нужно было или получить вызов, или завербоваться на строительство  какого-нибудь предприятия. Вербовали только молодых и бездетных. Тётя Люба подходила под эту категорию, и поэтому ей раньше всех  удалось уехать,  и то только после прорыва блокады Ленинграда в январе 1943 г.
После того, как наши войска перешли в наступление и 27 января 1944 г. ликвидировали блокаду, а  к марту 1944г. отбросили немцев более, чем на 200 км от Ленинграда, требования для возвращения жителей города упростились, и вся  семья смогла  вернуться марте в Ленинград. Однако прифронтовое положение города сохранялось и оно стабилизировалось только во второй половине 1944 года, после того, как в июне-августе 1944 были разбиты финские войска и снята угроза Ленинграду с севера.
Только тогда можно было  бросить все силы на восстановление города, который за время войны подвергся страшному разрушению.  Помню развалины нескольких подряд стоящих домов на улице Боровой. Говорили, что туда попала какая-то новая торпеда громадной разрушительной силы. В памяти сохранился разрушенный дом на углу Лиговского проспекта и Разъезжей улицы, который восстанавливался много лет. На центральных улицах фасады разрушенных домов закрывались специальными имитационными щитами, за которыми постепенно проводились восстановительные работы.  В конце ул. Марата стоял разрушенный дом, в нижнем этаже которого сохранилась общественная  библиотека. Помещение библиотеки было наполовину затоплено и, видно, книги со временем пропали.  Я долгие годы жалел, что не попытался спасти ещё сохранившиеся экземпляры.
Считалось, что восстановление городского хозяйства могло быть обеспечено только при активном участии всех трудящихся города. Поэтому каждому ленинградцу, помимо основной работы, предписывалось отработать на восстановительных работах не менее 20 рабочих часов в месяц. Учёт отработанного времени осуществлялся в специальных книжках.
При восстановлении города широко использовался труд пленных немцев. Их можно было увидеть на улицах города, по-моему, до 1948 года. К ним относились достаточно лояльно и даже покупали у них всевозможные поделки.
А затем – Победа, которую  встречали очень торжественно. О ней мы узнали в два часа ночи с 8-го на 9-е мая 1945 г. по радио. Так совпало, что утром дома появился отец - радости не было предела.
Война окончилась, но её последствия  ощущали мы долгие годы. Мне всегда казалось, что жизнь российского населения в  первой  половине 20-го века была бедной, неустроенной, а зачастую и трагичной. И это, в первую очередь,  касается   поколения наших родителей, т.е. людей, родившихся в начале века, переживших революцию, бедные послереволюционные годы, голод 30-х годов, предвоенное затишье, тяжёлые военные годы, одиночество, потерю близких людей, послевоенное лихолетье, болезни, подступающую старость. Я очень их жалею.
Особенно тяжело было женщинам. В нашем довоенном   доме всегда была большая компания. И мужчин и женщин. Война выбила большую часть мужчин. И компания  стала чисто женской: тётя Аня (её муж, дядя Миша погиб), тётя Миля  (её жених погиб), тётя Люба (дядя Боря погиб), тётя Муся ( в войну погибли и её муж, и её дети ), тётя Сара (она так и не вышла замуж). Не вышли замуж и все остальные наши приятельницы.
Первые послевоенные годы принесли  и  новые потери.  Через три года после Победы от болезней и лишений войны умер мой отец, Марк Борисович. Умер совсем молодым - в 42 года. После его смерти Песя Борисовна одна растила двух детей и ухаживала за матерью.
Пришли и печальные известия,  вернувшие нас в  военные годы. Мы узнали, что в маленьком городке Мстиславле на востоке Белоруссии,  во время немецкой оккупации трагически погиб  папин отец и мой дедушка  Борух Цыпин.  Мстиславль был оккупирован 14 июля 1941 года. С первых же дней там  начались  грабежи и убийства.15 октября 1941 года немцы собрали всех евреев и колонной  погнали их к Кагальному рву. Там,  ночью  были вырыты ямы. К ямам подводили по десять человек, заставляли раздеться догола, отбирали ценные вещи, укладывали несчастных плотными рядами лицами вниз и расстреливали. Так были убиты сначала все мужчины, а потом женщины с детьми. Маленьких детей убийцы ударяли на глазах у матерей друг о друга и бросали в ямы живыми. Там погибли и мои родственники: дед, тётя и маленькая двоюродная сестра. Очевидцы  рассказывают, что после расстрела вода в  ближайшем колодце была красной.  Только  в один  этот день гитлеровцы убили   1300 евреев – взрослых и детей.
Сейчас на месте расстрела евреев в Мстиславле стоит скромный памятник, посвящённый жертвам фашизма. На нём  есть трогательная надпись, но нет  ни одного слова  о том, что на месте его установки лежат останки расстрелянных евреев. Из более, чем двух тысяч погибших евреев - известны только 650 имен. Остальных мы не знаем и остаётся очень мало времени, чтобы восстановить их имена, поскольку уходит из жизни последнее поколение  людей, помнящих войну.
События прошедшей войны, совпавшие  с годами моего детства, догнали меня сейчас, и  я на склоне лет старательно  пытаюсь восстановить подробности блокадных дней и историю евреев города моих предков.  В память о них издал недавно книгу «Евреи в Мстиславле». Не прекращаю работу по поиску забытых имён мстиславских евреев, погибших от рук нацистов. Стараюсь добиться  и реконструкции памятника на месте их расстрела. И мне очень хочется верить, что свершатся слова ленинградской поэтессы Ольги Бергольц:  «Никто не забыт и ничто не забыто».
Вот так …  Всё идёт по кругу. Из детства в настоящее и опять память уводит в былое.