История моего брака со Святославом Пастернаком

Вечер. Тишина. 2002 год. Тусклый свет настольной лампы. Мне почти девятнадцать лет, но мне кажется, что в масштабах космоса я прожила больше тысячелетия… Мои мысли заняты им… Уже два года как в моей жизни появился Слава Пастернак… Я беру чистый лист А4 и пишу историю, даже не подозревая о том, насколько это будет смертельно. И так:


                ...


Я всегда мечтала, чтобы в моей жизни появилось нечто нематериальное, с голубым оттенком, кристально чистое, поражающее прозрачностью и глубиной… в чьё существование я, конечно же, уже давно не верила. Когда судьба обрезала надежды, и мне были известны почти все тайны людей, я поняла, что прожила жизнь. Я знала не только то, что будет через день, неделю, но даже через пару лет, и самое ужасное, что так и было. Оставался лишь один действительно приемлемый для меня путь: написать книгу в благодарность существованию и уйти. Нехватало лишь нескольких прочитанных книг и изученных сфер в том обличии, в котором они были представлены миру. А для этого стоило пожить ещё, как минимум, пять, а то и больше, лет... К своему разочарованию, я видела, что единственной партией, какую я ещё могу протащить с собою по судьбе, был человек, ещё более менее способный меня заинтересовать своим отношением к жизни и ко мне – Сергей Гиргель.… И, к ещё большему ужасу, ловила себя на мысли: ведь я иногда подумываю о том, что он не обладает, ожидаемой мною, внешней красотой, и, время от времени, я буду замечать, что страдаю от этого, и никогда не приму его в свою жизнь полноценно.… Хотя он был довольно мил и симпатичен; абстрагируясь, я находила в его внешности массу приятных черт – природа его ничем не обделила. Я удивлялась,  нехарактерной мне особенности, смотреть на наружность.… Но эта мысль не оставляла меня в покое, я снова и снова искала первопричину своей неприязни. Меня смущал цвет. Ядовитый, оранжево-красный, огонь… я так не люблю огонь, я ищу воду, с холодной теплотой, глубиной, равномерностью – в жизни встречаются время от времени такие люди, и я молча в душе умиляюсь при их виде. Однажды, в его кабинете я встретила очередное такое создание. Невысокий мужчина с темной бородой и самоощущением старше своих лет.  «Вода,» - подумала я, - «один из тех океанов, в которых я всегда видела  пристань для себя…Синяя вода (общий цвет здесь всегда  синий, это потом он разбивается на тысячи индивидуальных оттенков и сочетаний), как жаль, что уже немногого отравленная, но видно, что не изначально, что это со временем она приобрела лёгкую мутность. Интересно, каким образом? Может, заболотилась, в замкнутом пространстве, или запрела от слишком жаркого воздуха над ней…»
        Но спустя время я поняла, что Гиргель рождён таким же одиноким волком, как и я. С такой же ноткой эгоизма, но в нём, к тому же, ещё и отсутствовало чувство долга к людям. И я ушла. И начала общаться, как ни странно, с, неубежавшей, подобно другим, горьковатой водой, Славой Пастернаком, с каким имела честь познакомиться тогда на телевидении, на работе у Гиргеля. Этой воде просто уже не хватало сил убежать. Пролиться дальше и поплыть по своему руслу. Она теряла энергию с каждым часом, яд мелено растворялся в ней, незаметно отравляя её. Она бы даже не заметила, когда бы осталась, в конечном счёте, заражена – это было не смертельно, это был, вобщем, естественный процесс -  такая судьба иногда настигает воды. Я по-доброму, искренне жалела его, видя, что ничем помочь не могу. И общалась, только потому, что он меня не напрягал, безо всякой корысти, так как ту надежду, которую я на него изначально возлагала (работать в музыкальной сфере) он честно отказался нести, ссылаясь на оставлявшие его день изо дня силы. Я удивлялась отсутствию желания в нём, что-либо изменить; это делало его подобным человеку с удалённым мозгом, птице, отказавшейся летать и упорно сидящей на земле в ожидании хищника, охваченному болезнью волку, которого по законам стаи следует убить.…Как вода может отказаться течь, когда вечные законы стихии всё равно несут её вперёд?! Как она может осквернять святую миссию воды?! Вода – носитель энергии. Такой энергии, носителем которой не может быть больше ни одна субстанция, ни одна жидкость не обладает нужной для этого консистенцией; у воды свой дух, рождённый в её теле, и больше ни одно тело не может стать его носителем. Теряя дух, он всё равно оставался водой. И я его любила, мёртвой водой. Я делала его одной составляющей моей повседневности, притом интересно, что отнюдь не философской повседневности, а самой обыкновенной, простой стороны жизни, пахнущей бытом, характеризующейся приземленностью и банальностью происходящего в ней. Было до боли жалко это, столь родственное мне, создание. Прискорбно, что я могу дальше нестись по земле, смеяться и иронизировать над рожденными ползать в быту, рожденными жить, держась за последовательности в материальном благе. Что я могу очень долго быть, летя вперёд, вот так вот смеясь над жизнью в их понятии, что я смогу ещё долго вдыхать запах подлинного существования, культивировать идеалы, верить, искать, страдать, творить… А он, казалось бы, тоже созданный для этого, тоже, видно, когда-то обладавший способностью летать, уже в каком-то нелепом тупике…
         Вода, омывающая раны, лечащая души. Это лучше всеуничтожающего огня, красота которого лишь внешняя, он не способен любить и беречь, а творить он может только пепел. И я решила, что пусть среди мёртвых вод, но я лучше буду здесь – чем среди огня, следить за каждым жестом, держать в напряжении слух, зрение, каждый миллиметр своего живого тела, чем вечно буду безупречна в каждом своём движении, дабы не обжечься.
         Вода Пастернак, заметив меня на своём берегу, начала делиться своей информацией.
Вода обычно так и разговаривает, но здоровые воды никогда не будут так высвобождать из себя информацию, потому что рядом другие стихии, которым эти сведения просто не нужны, потому что здоровая вода дорожит своей сущностью и содержимым, это её сила, и она никогда не позволит себе выбрасывать на объекты другого вещества шифровки, понятные только веществу воды. Она просто сочтёт это ниже своего достоинства.
        Вода Пастернак просто потихоньку умирала, освобождаясь от больше не нужной ей информации. А я ловила эти звуки, чтобы они не разбились об пустоту, оказавшись действительно просто выброшенными. Я не думала, что их можно так бездумно обесценить. Я держала набытое жизнью воды и не знала, куда это положить, чтобы оно могло продолжать существование, где найти подходящую вместимость. А вода Пастернак текла дальше, ища подходящую канализацию, в которой она могла бы найти себе полезное применение.

         Солнце светило, казалось, уже тысячу лет, бежали реки, омывая однообразие берегов, я думала, что время остановилось. Огонь, гревший меня и степенью своей теплоты всегда дававший мне знать точно, насколько близка опасность обжечься, исчерпал свои ресурсы и сжёг на моих глазах ту сакральную основу, на которой ему предполагалось пылать безвременно. Он оказался самым рядовым тленным веществом, подобно всем остальным составляющим нашу кратковременную земную (материальную) реальность. С ужасом в глазах я смотрела на исчезнувшее вникуда, медленно разочаровываясь в вечности… Мне казалось, он сжёг всё бесконечное, во что я верила; жизнь стояла перед моими глазами в уродливой форме бесплодного ростка, неудавшегося мазка, самой жестокой в масштабах вселенной, кощунственной, немыслимой шуткой.
Я не могла поверить в простое стечение обстоятельств, в злую, до боли коварную, бездумную игру над реальностью человеческой жизни! Я каталась по полу, закрывая ладонями уши, глаза, кусая до крови губы, чтоб не слышать, не видеть, не верить…, внушая себе, что это лишь больная галлюцинация, которая пройдёт, пройдёт… Но пока что, она разрывала мне сердце, раскалывала на части сознание, вливаясь в него изнутри, ломала пальцы, резала зрение, проникала ядовитым газом вместе с дыханием и пропитывала меня медленно, безжалостно, грубо. Я в муках билась о землю, рыдая, до потери пульса… меня будто разрезало ножами, в моём теле застряли миллионы мелких осколков, каждый из которых имел смертельный яд на острее. Я кричала, отчаянно зовя на помощь… воду. Я верила, что она мне сможет показать другую сторону зашедшей для меня в тупик человеческой жизни, найдёт другое объяснение, докажет, что не всё горит, теряя смысл, в огне на этой земле; ведь ей, другой стихии, должны были быть известны иные тайны. И единственная вода, к которой у меня был доступ, не слышала меня. Она была мертва, глуха к своей животворящей сущности. Моя мольба излечить меня, не достучалась до неё. Я не знала, что делать, куда бросаться. Мне хотелось взять кувалду и разнести вдребезги этот мир, эту жизнь, как бездарное творение, воплотившее в себе самые недопустимые нарушения законов высокого искусства, самые страшные ошибки, за которые поплатились целые тысячелетия, миллиарды поколений живых, чувствительных к голой боли, созданий. Я искала ответ, выход с известной мне плоскости, где всё обратилось в прах. Но мне никто не мог помочь расширить представления. Люди,  которых я незаметно обрабатывала в этой цели, существовали именно в этой плоскости, и они говорили « да, так есть, ну и что…», для них это было их действительностью, и они воспринимали это привычно и безбоязно. Я билась об стены, мне казалось, что отсюда нет выхода, что перепрыгнуть некуда; единственный вариант – разбиться об камни, и избавить тем самым себя от обязанности видеть это, чувствовать и слышать, прекратить невыносимую боль сознания, более широкого, чем данное ему для существования пространство.
        Я задумчиво стояла у окна на факультете, попивая кофе, и смотрела на ненавистную мне землю: « Всё с тобой понятно… Мне и раньше было всё понятно, но только я не ожидала, что ты окажешься так мерзка и примитивна». - говорила я ей. Я постепенно теряла уважение к происходящему, и снисходительно продолжала жить. Я себя заставляла смиряться, пыталась переубедить, перестроить, но это доставляло мне ещё большее отвращение. Боль притуплялась, но вместе с ней и все остальные чувства. Я впадала в продолжительный транс, я ощущала, что с извне мне наносятся повреждения, но не могла овладеть ни одной конечностью, а внутри, меня что-то потихоньку безболезненно убивало. Действовать, для меня потеряло всякий смысл. У меня оставалось лишь неуязвимое ядро, моя сущность, моё «я», которое до боли было жалко – мир, открывшийся моим глазам, не был его достоин, его случайное появление здесь, предполагало обречённость, без применения, в силу отсутствия целесообразности, и оправданности. Я жила с рубцом, на самом болезненном участке души, так и не найдя ни одного просвещённого в нанёсшем мне повреждения вопросе. Воды, воды…
        Вот она, мёртвая жизнь. Вот она, истина, которую я пыталась разгадать. Вот он, смысл чувств, боли… потрясающей силы интеллекта. Вот он, не кому не нужный разум, летящий  к чёрту вместе с землёй. Трагикомедия жизнь перед пустым залом Вселенной!         

                …

      Среди потрескавшейся земли, испепелённой мечты, мёртвых вод вечность прервал внезапный живой всплеск. Почившая вода неожиданно тихо колыхнулась. От неё повеяло лёгким дыханием. Я вдруг заметила, что стою в ней по колено, и непонятно откуда взявшаяся рана на моём теле пускает по ней кровавые разводы. И, снова впав в забвение, я понеслась куда-то.
       Придя в себя, я увидела вокруг незнакомые земли, а опустив голову, поняла, что бегу всё по той же воде Пастернак, только теперь она не лежала неподвижной гладью, а медленно текла в ногу со мной. Обессилившая уже когда-то и растратившая свою энергию вода, выглядела неестественно в движении. С горькой нежностью взглянув на неё, я сделала привычный рывок вверх, чтобы помчаться дальше по своему свободному, одинокому пути, но не смогла выпрыгнуть из неё: я оказалась слишком ослабшей. Я покорно рухнула вниз. Раз, два, три…
       Вокруг враждебно лежали чужие земли, а сверху надменно смотрело всё тоже небо.
Я ползла по злополучной полумёртвой воде и кляла незадачливость судьбы. Вода то меняла свои копотливые течения, то вяло текла в сторонке, издеваясь над моей безысходностью. Временами она обтекала моё тело, и я каждой клеточкой своего существа ощущала, как медленно умираю. А потом земля раскололась и я провалилась…
Пройдя через её середину, я дальше ковыляла по продолжающей течь со мной воде и размышляла, остался ли в моей памяти мгновенно блеснувший пред глазами ад.
        Вскоре берега начали принимать знакомые очертания. Я поняла, что осталась жива, что могу двигаться, а значит и бороться дальше. По пути начали встречаться знакомые силуэты, но я уже смотрела на них по-другому: проплывая мимо. Они понимали, что хоть я и нахожусь с ними на одной сцене, но я играю уже в другой пьесе, а на их спектакль смотрю как зритель.
        И снова потянулась повседневность, ещё более тусклая и жуткая. Оглянувшись, я увидела, что рядом по-прежнему течёт вода Пастернак, но только уже другая… Боже мой,  она как будто прошла через тысячи фильтров. Я недоумевала, видя, как она преображается, на глазах меняя оттенок, приобретая дыхание и силу. Незаметно для себя я всё глубже погружалась в неё, завлекаемая её чудодейственным духом. Она закрывала мои раны, защищала от зноя. Я вдыхала порывы ветра от неё, погружаясь в новое, святое забвение. Внезапным прозрением мне открылось, что, покинув её, я обреку себя на мучительную смерть, так как вокруг лежала пустыня. Я ныряла в неё глубже и глубже, но дна не было, потому что это была другая действительность, вода вывела меня из земли огня и замкнутой плоскости безобразности. Она преобразилась до неузнаваемости, в ней было теперь достаточно жизни, чтобы не отставая бежать рядом со мной. Я готова была вечно постигать её глубины, погружаясь в непостижимую материю, вдыхать запах, беречь её заповедную суть. Я чувствовала рядом с собой живое существо, я собралась в один плотный трепещущий комок и не знала, как к нему прикоснуться. Моим глазам открылось воскрешение…
       Я открыла этот родник, и я никому не дам приложить к нему уста, если они грешны, потому что это святая вода моей судьбы. Она даёт  жизнь всему окружающему меня, только благодаря ей оно становиться прекрасным, расцветает и дышит. Я никому не дам прикоснуться к нему с животными помыслами. Некрещеный вечностью никогда не постигнет путей сюда и не нарушит своим дыханием дух сакраментального храма.
       Всё было мертво к этому времени вокруг меня. Бездыханные ландшафты с призрачными тенями и высохшая явь готовая к вечности. Я это осознала, только увидев живую воду на этом фоне. Она понесла меня мимо, сорвав с картины. А когда я потеряла чувства, не успев сориентироваться,  не выкинула на берег. Она раскрасила реальность живыми красками и придала вкус ветру. Она открыла мне путь в плоскость прохладного счастья, гармонии и спокойствия. Вот она моя стихия. Небеса не оставили меня и дали заслуженную награду. Я отчасти теряла приласкавшую меня свободу. На мне теперь лежала высшая ответственность. Для мира я больше не представляла угрозы: я уже никогда не разобью его на мелкие кусочки. Я всё ещё живая плоть, я тонко чувствую, я всё ещё могу любить, восхищаться, боготворить, я дышу, перемещаюсь, я творю… красоту, надеюсь, верю, я живу! Я больше не смотрю с презрением на людей, моё сердце полниться сочувствием, и я знаю, что мне стоит жить…            
      По воли проведения несла я в руках её сердце. Я не могла уже отказаться, так как ставила ценность жизни намного выше своей воли. Оно дышало и мерно пульсировало, заставляя меня трепетать до слёз. У меня дрожали от напряжения руки, и в горле собирался комок от волнения. Всё моё внимание и мысли были сконцентрированы на нём, на божественном чуде.
      Я поняла, что у меня появилось то, чем я могу искренне дорожить, что я до боли боюсь за её жизнь, но не в моей власти уберечь её, и не в моём праве дорожить ей… Я узнала, что такое чувство страха. 
       Я оказалась привязанной к открытому мною роднику. Я не могла его покинуть. Теперь это была моя земля, которой я должна была обеспечить надлежащий уход и сохранить её душу – воду благодаря которой живёт эта террааква. Я буду останавливать стихии, ход рек, чтобы они, не дай Бог, не принесли боль моему источнику. Источнику жизни и любви к ней. И я буду строить свою обитель над ним, храм тишины и вечности. И каждый день я буду пополнять его (источник) святой энергией чистоты и силы. Ведь неспроста же он ожил, такое могло произойти только в случае снисхождения  на него высокой священной миссии, и я теперь несу за это ответ. Может, он воспрянул, чтобы дать жизнь моей земле…               
 
      Я так долго его искала, а он сам меня нашел, выбившись ключом у моих ног. Я чуть не перепрыгнула его, вихрем несясь по жизни. Страсть, жгущая сердце, горящая в глазах голодных людей, обратит их в прах. Желание, животным блеском светящееся в их помыслах,  не дает им возвыситься над тленным. Смерть есть концом этого. Я же всю жизнь искала свой родник, не замечая усталости. Я не нуждалась ни во сне , ни в пище; утехи давно не веселили меня. Я искала воду, без которой сердце моё высыхало и каменело.
       Когда я почувствовала родственный дух, вдохнула желанное веяние, ощутила прикосновение, я, наконец, поняла, что не обязана больше смотреть в глаза увядающему миру, умирая в неравной схватке с ним. Судьба отпускает меня, и я свободна уйти. Облегченно вздохнув, я могу раскинуться в тени у животворящего ручья и наконец-то спокойно заняться врачеванием мира. А выполнив свою миссию, с лёгкой душой покинуть его созерцание. И я оставлю свой штрих в исполинском процессе построения лестницы к совершенству. И вот та вода, которая не даст пасть мне на полпути, которая позволит уйти с арены в свою прохладу и заняться долгожданным созиданием.
        Если бы эта вода не появилась, я бы умерла от тоски к ней. Мне казалось, я обречена бежать без конца, звать в пустоту, падать и теряться, расцарапывая себя до крови в тернии мечты и умирая в боли и отчаянии безрезультатных поисков. Я бы сошла с ума, осознавая недосягаемость источника моего дыхания. В нашем вечно горящем мире, где, то и дело, падают внезапные обломки когда-то целостных сооружений, я бы не нашла покоя. Я бы не успевала останавливаться, чтобы что-то ещё и  строить. Я искала, куда излить этот мощнейший потенциал чувств, любви и нежности, порывов чистоты и душевной боли. Вода Пастернак построило мне убежище, где я нашла спасение и обрела спокойствие. Я без оглядки прыгнула в него. Без сожаления и печали я смотрю сейчас туда, на сложный и непредсказуемый, открытый боли свет. Мне больше не интересно бегать по раскаленному песку. Потоки прозрачного благоговения точат террасы забвенного рая и божественный всплеск говорит, что я больше не принадлежу рушащимся реальностям, пущенным на самотёк. Я готова вечно слушать шум воды, во мне оживает надежда и  трепет. Потоки несут мою душу вперёд, дав клятву не оставить её. Вздох жизни пронёсся по моим изгибам. Я чувствую в этом великий смысл, а значит, под ногами у нас вечность. Дух воды кружит в пространстве, запах, вкус… Крыло набирает размах на её ветру. Всплеск пробуждает осязание. Возрождается мир, оживает среда. Вода стремится  вперёд, наполняя всё силой. Спасибо!



…

В моём мире нет ничего прекраснее воды - источника вечности, беспристрастия и идеальности, символа бесконечности и чистоты. Её оттенки совершенны, а преображения божественны, ёе звучание безупречно, прикосновение возрождает. Мою воду зовут Святослав Пастернак. Я никогда не покину свой родник. И даже если вокруг будет вечная война, и берега наполнятся кровью и огнём, я буду защищать его до последней минуты жизни. Это мой храм и я не смогу его покинуть, потому что душа моя всё равно останется здесь. Я буду охранять и беречь его, и вечно оплакивать и лечить, если не смогу защитить. Я стою на его краю, готовая к любым испытаниям и клянусь принять их здесь, на берегу моей обители, священной воды Пастернак.

2002г.