Ненормальные

Норма – это идиотизм, с которым смерились.



Она сидела за столиком нашего с ней ресторана. Это был самый лучший в мире ресторан. Там было тихо, темно и вкусно. На стенах из красного кирпича висели причудливые картины. Потолок был низким, а под ним голубела дымка сигаретного дыма.  Здесь мы с ней познакомились. Два случайных одиноких путника. Много лет назад я точно так же как сегодня зашел в этот ресторанчик. Было полно народу, но мне понравилось здесь безумно. Она точно так же сидела одна за этим же столиком и курила. В другой бы день я не подошел, но в тот вечер мне хотелось только одного – сесть, выпить и закурить. Она сказала что готова разделись со мной столик. Так всё и началось.
Мы никогда не были ни любовниками, ни просто влюблёнными. Мы даже никогда не целовались. Это было лишнее. Мы были друзьями. У нас был свой любимый ресторан на двоих и полное взаимопонимание. Она умела слушать меня, я с нетерпением ждал её рассказов. Мы были просто два уставших путника которые нашли друг в друге свой приют. Это было гораздо важнее всяких там поцелуев.
Сегодня я хотел напиться. С порога я заказал себе виски. Она посмотрела на меня и улыбнулась.
- Я так понимаю сегодня мы на долго? Тебе есть что мне рассказать? – она улыбалась, я взмахнул рукой наконец таки сел.
- Я несчастен. Меня опять бросили. – Я уже и сам улыбался. Рядом с этой женщиной не возможно не улыбаться, даже если у тебя всё совсем плохо.
- Просто ты – неудачник. Давай рассказывай. Только давай всё с самого начала.
***
Было очень рано. Когда я открыл левый глаз на часах было три дня. Очень рано, особенно если ты во первых лёг в 4 утра, а во-вторых больше всего в жизни любишь хорошенько поспать. Выспаться – вот главное в жизни. Нет, я не лежебока какой-то. Просто чем лучше я высплюсь тем больше сил у меня будет творить великие дела. Поэтому сон – это святое.
Правый глаз я открывать не хотел принципиально, но всё факты говорили о том, что это необходимо. Где- то на полу разрывался телефон. Левым глазом я его не видел, првшлось открыть оба. Я сказал «ало» и наконец-то вновь закрыл свои многострадальные глаза.
Телефон разрывался с самого утра. Впервые он зазвонил в час дня. Я сбросил и выключил звук. Но это не остановило звонящего. Всего через каких-то два часа телефон зазвонил снова. Он плясал танцы дикого бедуино по столу и в припадке вибрации упал на пол. На полу всё это безумии продолжалось до тех пор пока я не выдержал. Господи, да неужели не понятно что если я не беру, то значит и не надо мне звонить. Может я на приёме у президента. Или сплю, в концет о концом. И между прочим ещё надо разобратся что важнее мой сон – или какой-то там президент.
На другом конце провода я услышал уйму удивлений и негодований по поводу того что я сплю. И заявление что через два часа она приедет. В принципе это было не плохо. Я не против был с ней увидится. Да она вообще была хорошей. Но вставала рано. Это глупо.

Она приехала через три часа. И зачем было меня будить так рано?  Заявила что я так просплю всю жизнь. При чём если я постараюсь то могу и её жизнь проспать. Интересно каким это образом я мог это сделать, но в принципе не так уж оно и важно.  Был хороший вечер. Мы смеялись, болтали, был полон дом народу. И я вспамнил про своё утреннее пробуждение. Все посмеялись. Она смотрела на меня так как буд-то я её ударил только что. В её глазах было столько презрения и гнева. Нижняя губа задрожала. Я уже приготовился к потоку слёз, но она не заплакала. Она отвернулась от меня и громко произнесла:
- Счастье. Кто-то знает, что такое счастье? Только не надо мне говорить что счастье – это когда все живы, здоровы, когда есть немного денег и верный друг. Это всё отлично. Но это фигня. Это детский лепет. Потому что когда здоров ты – тебе отлично. Но неужели вы никогда не испытывали приступ дикого счастья когда ваш конкурент, ну скажем самый сильный игрок команды – соперника попадал в больницу с переломанной рукой. Он жив, но немного не здоров. Неужели вы не кричали от счастья в этот момент, потому что понимали что судьба игры решена. Так что? Святые вы мои, было? Было, вижу что было.
Дольше что у нас по списку? Немного денег? Вздор. Бред сивой кобылы. Счастье это когда у тебя много денег, а с каждым днём их становится всё больше и больше. У кого из вас достаточно денег?  Оооо, у нашего богатенького сыночка папы-олиграха дрогнула рука. Любимый мой, у тебя много денег? Да много. Но ты бы хотел ещё больше? Да хотел бы. Это закон такой. Денег много не бывает. Их всегда всем мало.
Не в деньгах говорите счастье? Хорошо. А в чём. В верном друге? Пусть один – но на всю жизнь? Это да, это правда. Но когда Ваш один единственный но самый лучший в мире друг не дай бог конечно переедет в другой город. Или ещё хуже – в страну другу, какую нибудь заморскую. Что вы будете делать? Плакать вы будете. И пить с горя со своим отражением в зеркале. – Она на мгновение прервалась и посмотрела на меня. Её глаза пылали яростью. – Счастье. Глобальное, вселенское счастье -  это когда тебе звонят. Когда твой телефон не умолкает. Когда ты не успеваешь ответить на все сообщения, когда тебе не хватает трёх линий связи и двух операторов. Когда тебя приглашают одновременно на банкет, на день рождение и в кино. И ты сидишь и не можешь выбрать кому сказать да, и как вежливо отказать остальным. Счастье это когда в три часа тебе звонит твой приятель и говорит, что чаш он приедет. В четыре тебе звонят с работы, потому что только ты можешь всё исправить и всех спасти. А в 7 утра тебе приходит сообщение, что с тобой очень хочет позавтракать тот симпатичный молодой человек, с который ты случайно вчера познакомилась. Счастье это когда эти звонки уже выводят из себя, но тут тебе вдруг кто-то звонит и сообщает что то такое, от чего ты целуешь свой любимый телефон и говоришь ему спасибо. – она сделала несколько шагов в мою сторону – счастье это когда тебе звонят. Потому что когда твой телефон молчит – это значит что ты никому не нужен. Поэтому никогда больше не говори, что кто-то там тебе названивал всё утро. Сиди и радуйся, что ты кому-то там, да нужен.

Она развернулась и хлопнула дверью. И тут я вспомнил, что уже слышал её теорию счастья. Больше она не звонила.

***
- А ты?
- Что я?
- Ты ей звонил?
- Нет.
- Хм. Значит она тебе тоже не нужна.
Единственная женщина, что понимала меня в этом мире прищурилась и отхлебнула виски. Я закурил. А ведь, правда. Почему я ей не звонил? Я же мог сорвать все её телефоны. Звонить ей сутками. Слать сообщения и караулить, по старинке, возле дома. Я же мог. Но.
- Знаешь что? Ты права. Видимо я не готов к отношением с девушкой у которой не совсем всё хорошо с головой. Ты хоть понимаешь. Что для неё главное, что бы звонил её телефон. Она же его любит больше всего на свете. 
- Ладно, ладно. Что ты надулся как индюк. А что было с той девушкой, снова забыла её имя? Ты мне в прошлый раз так и не рассказал чем кончилась та ваша история
- Та девушка? Ах. Да она оказалось  ненормальной. Вот мы и разошлись. Она больная на голову.
- Да? Странно, она казалась мне милой...
- Она и была милой. И ненормальной.
***

Когда я её увидел впервые, то был молод и глуп. Я и сейчас глуп и молод, но тогда всё было острее и запущеннее. У неё было такое прекрасное тело, что я сразу влюбился. Мне было всё равно как и что она говорит, есть ли у неё вообще мозги или нет. Но ради этого тела я готов был на всё.
Она сидела на парапете возле фонтана. В синем коротеньком сарафане. Рядом стояла огромная сумка, а на глазах у неё были почти такие огромные как и сумка, солнечные очки. Солнце струилось у неё из-за спины, и было не понятно – толи это девушка. Толи луч света.
Я понял, что пропал, и что если не подойду к ней сейчас же, то жизнь моя будет прожита зря. В принципе, сделать шаг вперёд – это не так сложно. Тем более пока ты молод и глуп, и считаешь что этот мир тебе должен. Я искренне верил в то, что я – парень хороший, с чувством юмора, природным обаянием, смелостью и напорством. Если я чего-то хотел – я мог стену протаранить головой, лишь бы заполучить это. А тут такие ноги, такие бёдра, такая грудь…
Судьба была благосклонна ко мне и девушка не стала обзывать меня хамом, нахалом и посылать куда подальше. Она мило улыбнулась и с явным удовольствием отвечала на все мои потуги с ней познакомится. Толи ей было скучно, толи я действительно был не плох собой.
Она оказалась, умной, весёлой и даже читала теже книги что и я и слушала похожую  музыку.  Она согласилась сходить со мной в кино. Так всё и началось. С фонтана и её короткого сарафана.
Две недели мы каждый день ходили в кино. С одной стороны это было не оригинально, но с другой стороны я был уверен в том, что ещё не с одним парнем она две недели подряд не ходила в кино. После того, как мы пересмотрели весь репертуар этого города я повёл её в зоопарк. К сожалению звери в зоопарке не менялись и туда мы сходили только один раз. Потом мы обошли все парки, скверы и задворки. Мы говорили и говорили. Когда уставали говорить – мы целовались. Мы обсуждали всё – от того как прошел день, до того почему небо голубое а солнце желтое. Я мог рассказать ей обо всём на свете, даже о том, что в детстве мне постоянно снился один и тот же сон – будто меня садят в грузовик с капустой и везут на летающем корабле в космос, а там передают в качестве подарка инопланетянам, и не боялся что она не поймёт. Мы были очень похожи, и иногда я даже думал, что она была мной – только в юбке и очень красивая.
Её полюбили мои друзья. Как то раз я собрался с ними на футбол. Я был так влюблён, что позвал её с нами. Естественно мои приятели посмотрели на меня как на придурка-предателя, но промолчали. А после того как она сорвала себе голос, горланя кричалки, а потом с диким хохотом пила пиво, и ела трёхслойный гамбургер в ближайшей кафешке её признали своей. Некоторые даже начали сомневаться что она девушка, ибо девушки не уплетают булки за обе щеки, рассказывая о том, что судью следует кастрировать.
То как она ела вообще было отдельной историей. В здоровом теле – здоровый дух. Она могла съесть шоколадку, закусить её куском мяса и запить всё это молочным коктейлем, а потом попросить кофе. Никогда не могла определится чего ей хочется больше – сладкого или острого и ела и то и другое. При этом не полнела, не сидела на диетах и никогда не жаловалась что у неё большая попа или свисают бока. Она только смеялась, что у неё в желудке – чёрная дыра, и что сколько бы она не съела она всё там и пропадает.
Это видимо было правдой. Мне так нравилось эта её живая энергия. Она вечно что-то делала, мы много гуляли, куда-то вечно ходили. Никогда не сидели на месте. Я называл её электровеником. Я не представлял свою жизнь без неё, эту девушку не возможно было не полюбить. Она была своя для всех. Я думаю, даже в племени диких бабуинов, она смогла бы найти с ними общий язык.
Кстати о языках. Её язык умел не только красиво говорить, но и делать такие вещи о которых до неё я и представить не мог. А я не был обделён женским вниманием и лаской. У меня был добрый десяток женщин и я вроде бы знал что и как происходит. Но когда впервые поцеловался с ней – то будто бы мир внутри меня перевернулся.
В общем она была то что надо. Пока я не застал её блюющюю в туалете.
Дверь не запиралась, я не знал что она там. Естественно первое что пришло мне в голову – это то что жизнь кончена и она беременна. Руки мои вспотели, мысли окрасились в тёмные цвета «прощай молодость и счастье!».
Она поднялась, умылась и взглянула на меня. И всё поняла. Видимо в лице моём было столько страха и отчаяния, что не понять это всё было просто невозможно. Она рассмеялась и назвала меня глупым и трусом в придачу. Сказала, сквозь смех, что вот оно моё истинное лицо, и что разочарованию её нет предела. Я ничего не понимал и не находил в данной  ситуации ничего смешного.
Тогда она взяла меня за руку и сказала что готова поклясться на чём угодно, что она не беременна. Я был так счастлив, что забыл выяснить с какой же тогда стати она отдала унитазу всё содержимое своего желудка. Она была альтруисткой , но всё же не настолько.
Но видно против судьбы не попрёшь. Против судьбы, бестактности и отсутствующих замков в туалете. Точь-в-точь как тогда, я открыл дверь в это святое место и обнаружил свою девушку склонившуюся над белым унитазом. Хотел был чем то ей помочь, но волосы её были туго связанны резинкой, а чем ещё кроме держания волос можно помочь девушке в такой ситуации? После того как всё произошло я дал ей жвачку и попытался поговорить. Она что-то там сказала про желудок, я поверил, но насторожился. До этого она говорила со мной обо всём но о её желудке я не знал ничего. С другой стороны я же не врач, зачем мне такая информация.
Подумав – поразмыслив, я успокоился, но каждый раз когда она ходила в туалет, смотрел на неё настороженно. Не нравилось мне это всё. Я не на шутку переживал, до никакой более менее достойной информации добиться не мог.
По телевизору в то время показывали Шерлока Холмса, и я впечатлённый до глубины души решил следить. Моя слежка установила, что моя девушка явно имеет какие-то проблемы. Каждый раз после еды она шла в туалет, возвращалась слегка побледневшая, иногда вытирая рот салфеткой. Я всё ещё боялся стать отцом и присматривался с её животу. Но живота как не было так не появлялось, но у страха то глаза велики.
Всеми правдами и не правдами я загнал её в угол и потребовал её выкладывать всё как есть. Она сопротивлялась, пыталась что-то придумать, отвертеться, но я был не приклонен, смотрел прищурившись и готов был уже вытащить трубку и пуская клубы дыма – сказать «Вы врёде юная мисс, у вас не закрытый, а открытый перелом». Тут она разрыдалась.
Я – глупый болтан, упал на колени и стал умолять о пощади всячески извиняясь. Она кричала что я псих ненормальный, и что если бы у неё шла кровь из носа, я бы тоже пытался выяснить невесть какую правду. Что с ней всё нормально и единственный больной. При чём явно на голову, здесь я.
Я упал на колени и признался что идиот.
Через неделю её забрали в больницу, она упала в обморок врямо посреди университета. Там поставили диагноз - анорексия. Я был в шоке.
Я был слепым и просто идиотом. Моя девушка ела, а потом шла и освобождала свой организм от этого лишнего груза, а я не заметил. Вообще никто ничего не знал. Как?
Я пришел к ней в больницу. Она отвернулась к стене.
Я пришел во второй раз – она опять отвернулась.
Я пришел в третий сел и сказал что она может хоть дырку в стене взглядом просверлить, но я не собираюсь оставлять её здесь одну.
Тогда она повернулась ко мне и всё рассказала.
Еда была её религией, её верой, её слабостью. Больше жизнь она любила поесть, и боялась поправится. Ночью ей снились торты и она просыпалась в холодном поту, бежала к весам и проверяла не прибавилось ли у неё этих лишних килограмм.
Это началось давно, с того, что в магазине ей понравились джинсы, но они были на неё малы. Большего размера не было. Она проревела весь день, решила, что она толстая и начала худеть. Она проклинала себя за то, что запустила собственное  тело. Села на диету, похудела, купила те джинсы. Потом сорвалась и съела коробку конфет. Опять проплакала пол дня. И перестала есть после шести, даже не смотрела в сторону булочек, пирожков и шоколадок. Так она то худела то толстела. Ела одни овощи, срывалась – покупала себе шоколадку и уплетала её. Потом ревела и опять ела только овощи. Когда в очередной раз она не удержалась и в три часа ночи съела сковородку жаренной картошку, то поняла что отказаться от еды она не может. Через чур сильно она любит поесть. Тогда она пошла в туалет и засунула себе два пальца в рот. В этот миг, она нашла решение всех своих проблем.
Её всё устаивала. Она ела. Потом блевала и таким образом не толстела. 5ей нравился её живот, её ноги и попа. Она понимала что нравится мужчинам, ловила на себе их взгляды, а вместе с ними и тот кайф, который может испытывать только женщина которую провожают раздевающим взглядом. И она не собиралась ничего менять. Только так она успокаивалась и не рвала на себе волосы после каждого плотного обеда.
Она ничего не собиралась менять. Она всё понимала – что это плохо и не правильно, но не то, что не могла с собой ничего сделать. Она не хотела.
Она сказала что еда для неё как секс. А два пальца в рот – как средство контрацепции. Что бы не было последствий. Что ей на это ответить я не знал.

Я выслушал, я и понял и не понял её, но остался рядом. В голове моей не укладывалось, как такое чудное создание может носить в себе такую тайну? Как может думать о себе такое, при этом быть самим очарованием. Как человек, которого любят все, может на столько ненавидеть своё собственное тело. Тело из за которого я влюбился в неё? Идеальное тело идеальной женщины, которая тихо блюет в туалете после ужина.
Мы боролись вместе. Нас было двое – болезнь одна. Всё было хорошо. Я следил что бы она ела, она пыталась полюбить себя. Маленькими шагами мы шли вперёд, она улыбалась. Я потихоньку отошел от всей этой истории, это стало прошлым. Просто все должны пройти огонь, воду и медные трубы. Я только сильнее к ней привязался. Пока опять не застал её за этим мерзким занятием. Она призналась что сорвалась ещё два месяца назад. Я был в шоке и отвел её к врачу. Сам тоже решил посетить окулиста, ибо, как я снова не заметил, что что-то происходит, я понять не мог.
И всё заново. Всё по кругу. Больницы, таблетки, капельницы, уговоры, беседы. Опять становится лучше, потом опять всё сначала.
Я устал. Я не понимал. Она была такой хорошей, умной, ухоженной. Она шутила, смеялась, любила кино. Но как только она оставалась одна – то не могла смотреть на себя в зеркало и ненавидела себя за то, что больше всего в мире любит шоколадное мороженное.
Я устал. Я любил её, ту – первую. Я любил её такой какой она была для людей, такой какой она казалась. В этом теле жило две девушки. Я устал от второй.
Возможно я эгоист. Но у неё явно что-то не в порядке с головой и даже есть справка об этом.
Я хотел нормальную девушку рядом, а не ту что панически боится жаренной картошки. Мы разошлись безболезненно. Это было легко, как заказать ужин на дом.
Недавно я видел её. Она была умопомрачительна красива. В красном шелковом платье она подошла к столику в кафе. Там сидел молодой человек и смотрел на неё влюблёнными глазами. Он был красив, явно влюблён, что - то ей говорил.  Она промокнула рот салфеткой, глотнула воды и звонко рассмеялась.
Была счастлива. Сумасшедшая.

***
- И что, ты просто пошел дальше? – моё негодование, сочувствие и общий шок не давали мне покоя.
- Я что мне надо было делать? Связать её, запереть в больнице? Она всё понимает, она понимает что загонит себя в могилу, но ты вон тоже понимаешь, что курить вредно и куришь. Она классная. Она нереальная. Вот только больная на голову, не в себе, раздвоение личности, комплексы или ещё что-то там. Я не психиатр – я могу это вылечить. Но и быть с ней просто закрыв на это глаза тоже не могу. Вот и всё. Точка.

Что же можно тут ответит? В его словах была логика и здравый смысл. Но я видела ту девушку, и никогда бы не подумала. Всё таки жаль, что он бросил её, она была такая живая, и совсем ничего не ела. Она нонсенс, а не девушка.

- Ты знаешь, в моей жизни постоянно встречаются сумасшедшие.

***
Я был влюблён. И мне было от этого так хорошо, что я и передать не могу как. У меня было такое чувство что я большой медведь, живущий в пассике. Что в любую минуту я могу лапой загрести столько вкусного мёда, сколько моей душе угодно. Я был спокоен. Я жил в раю.
 Мы встречались уже пол года и я был счастлив. Ничего не предвещало беды, когда в один прекрасный летний лень она пришла ко мне и заявила:
 - Ты обижаешь меня. – и в глазах стоят слёзы.
- Чем? – от удивления я чуть было не упал со стула. Глаза полезли из орбит, я явно этого не ожидал.
- Всем. Самим фактом своего существования. Тем что я тебя знаю. Тем что ты знаешь меня. Ты обижаешь меня когда звонишь каждые пять минут и спрашиваешь где я. Обижаешь когда звонишь мне в три ночи, потому что тебе надо поговорить. Позарез надо поговорить – а я – именно то что нужно. И я лежу под одеялом, прижимая трубку к уху, слушаю тебя. И мне безумно приятно что звонишь ты именно мне. И безумно обидно что ты не подумал о том, что я могу спать в этот момент. А ещё обиднее мне от того, что ты звонишь только потому что это надо тебе. Ты не спрашиваешь как у меня дела, тебе надо всего лишь что бы я тебя выслушала. И мне обидно от этого. Но самое обидное в этой жизни когда ты перестаёшь звонить.
Ты обижаешь меня когда говоришь о себе, только о себе, и ни о ком кроме себя. Ты эгоист во плоти и пользуешься мной как хочешь. Это обидно. Ты отрицаешь что эгоист и это ещё обиднее. Но самое обидное когда ты перестаёшь рассказывать о том где был и что видел. Я хочу знать всё о тебе. И мне обидно, когда я не знаю что ты делал вчера вечером. Я плакала три дня когда ты забыл сказать мне о том что уезжаешь в командировку. Ты рассказываешь мне о том что ел на обед, но про то что тебя не будет целых три дня ты не сказал. Что плохого я тебе сделала что бы так меня обижать
Ты обижаешь меня постоянно. Мне обидно когда ты просто сидишь и смотришь на меня. Как будто я картина какая-то. Смотришь так что у меня по спине холодок пробирает. Я не понимаю этого твоего взгляда. Но обиднее когда ты смотришь не на меня. Когда тебе сложно  заметить мои новые серёжки или ещё какую-то ерунду. Это мелочи, но я для тебя стараюсь, я хочу что бы ты заметил. А ты вместо этого только обижаешь меня своим невниманием.
Я обижаюсь когда ты кричишь на меня. Бывает же так что мы спорим о чём то и мнения у нас не совпадают. Хотя так бывает постоянно и мы любим спорить, но в такие моменты ты забываешься и переходишь все границы. Ты начинаешь кричать на меня. Ты становишься страшным, но я не боюсь, мне всего лишь обидно что какой-то там спор стал важнее моих чувств. Я постоянно обижаюсь когда ты кричишь.
Ты обижаешь меня всем. Обижаешь когда ты рядом, но ещё больше мне обидно когда ты далеко. Мне обидно с тобой. Мне так обидно тебя любить. Но не любить было бы ещё обиднее.  - Она смешно плакала, как ребёнок вытирая слёзы кулачками. По шекам у неё текла туш и мне казалось что ещё секунду и она бы села на пол и забила бы ногами об кафель. Я так и не понял толи это я такой плохой, толи это она такая обидчивая. Честно говоря я практически ничего не понял из её монолога. Я вытер ей слёзы, разумеет извинился и налил чая. Я считаю что когда у девушки истерика перед ней надо обязательно извинится за всё и не перечить. Напоить чаем. Успокоить. А потом уже поговорить спокойно. На трезвую голову.
Она плакала так долго, что ничего не помогало. У меня был последний метод – крепко обнять и поцеловать. Он сработал. Мы ещё долго так лежали – я её обнимал, а она мелко дрожала от слёз. Так мы и заснули. Утром я проснулся – а её уже не было. Больше мы не виделись. Она была явно не в себе. И я был рад что она ушла. Но с другой стороны мне было обидно, я больше её не увижу.

***

Ну вот скажи мне, неужели она нормальная? Чем я мог её обидеть?
- Чем угодно. Тебе следовало больше извиняться. И всё было бы нормально.
- Слушай, в моей жизни никогда ничего не будет нормально. Я притягиваю к себе катастрофы. И мне кажется, ты права – я неудачник. Нет серьёзно все – люди как люди. Ты посмотри вокруг. У кого-то уже дети! А я сижу на парапете…
- Что? Что это за метафора такая? – Честно говоря. Я даже не заметил, как начал говорить стихами. Хотя рифма та ещё – дети – на парапете, но дело было даже не в том. Как неожиданно странно вспомнилась мне моя невероятная пассия из прошлой жизни. Когда я о ней вспоминаю, у меня аж руки трясутся. До того она была странная.
Хотя и прекрасная.

***
 



Она была совершенно безумной.
Она писала книги. Писала ночами. Писала днями. У неё в сумке были тетради, ручки, она писала на салфетках, салфетки потом теряла и очень расстраивалась.
Но она была невероятно красивой. Она манила к себе. Я знал что она любит всё что связанно с литературой, поэтому вместо «»Привет1 А не выпьешь ли ты со мной кофе?» решил подойти и прочитать ей стих. Где-то я откопал невероятный стих Бродского, выучил его, подготовился и ринулся в бой. 
Через два года
высохнут акации,
упадут акции,
поднимутся налоги.
Через два года
увеличится радиация.
Через два года.
Через два года.

Через два года
истреплются костюмы,
перемелем истины,
переменим моды.
Через два года
износятся юноши.
Через два года.
Через два года.

Через два года
поломаю шею,
поломаю руки,
разобью морду.
Через два года
мы с тобой поженимся.
Через два года.
Через два года.

Когда я закончил читать, она посмотрела на меня своими пронзительными тёмными глазами И ответила:.


зачем же ждать два года
изменять погоду
думать о беспечном
говорить о вечном

два года - это много
выйдет всё из моды
обрастём делами
станем "мы не сами"

два года - не преграда
ты - моя награда
а пока, по тупости.
будем делать глупости?

Я просто оторопел. А она только засмеялась. Я не мог отвести от неё взгляда. Тогда она резко встала  заявила, что отныне я – её муз!. И что теперь моя судьба решена, она забирает меня к себе.
Мы провели с ней безумную ночь. Я проснулся раньше. Совсем не хотелось её будить. Но и спать больше тоже не хотелось. Тогда я вспомнил, что в сумке у меня лежала какая-то книжка. Когда она проснулась, я читал Фредерика Бегбедера. Она открыла один глаз, и потребовала читать в слух.
«Любовь не имеет ничего общего с сердцем — этим мерзким органом, насосом, качающим кровь. Любовь первым делом сдавливает лёгкие. Глупо говорить: «У меня разбито сердце», нужно выражаться точнее: «У меня сдавило лёгкие». Лёгкие — самый романтичный из человеческих органов: все влюблённые заболевают туберкулезом, недаром же от него умерли Чехов, Кафка, Д. Г. Лоуренс, Фредерик Шопен, Джордж Оруэлл и святая Тереза из Лизье…»
Я остановился. Она сказала, что пока хватит, встала и вышла из комнаты. Вернулась через некоторое время и листком, пачкой сигарет и пепельницей. Мне вручила листок, а сама села в кресло закурила и попросила прочитать. 
 «ещё любовь - это первый признак того, что не примерно рано или поздно начнётся язва желудка. как минимум язва. любовь имеет странное свойство селить в животах бабочек. хотя их там, по природе быть не должно. но нет. эти крылатые существа появляются при малейшей мысли о твоей любви. а если любовь появляется перед твоими глазами то всё. желудок совершает сальто. толи от счастья, то ли в попытке быстрого суицида. И так постоянно. не даром у всех студентов язвы желудка. они ведь очень влюбчивые.

ах. да. ещё. у всех влюблённых большие проблемы с пятками и душой. Ведь чуть что, душа уходит в пятки. но всегда возвращается. хоть на этом спасибо!)))»
Я дочитал. Поднял на неё глаза. Она сказала, что я могу ничего ей не отвечать. И единственное о чём она меня просит это найти адрес Бегбедера. Адрес я так и не нашел, но с этого момента мы стали жить вместе.
Иногда она просыпалась ночью, писала и пила вино. Всю ночь писала. Я просыпался утром , просил почитать. А она поднимала на меня свои глаза и говорила – нечего читать. Я всё стёрла, ничего не написала. И в глазах слёзы. Всю ночь писала – и стёрла. Зачем, пусть бы было, прошло бы время перечитала бы – исправила. Так нет, она хотела писать будто бы ножом масло резать. Быстро и отчаянно. Выстрелить, даже если это выстрел в голову. Наверно из-за этого она так и не написала книгу, хотя очень хотела. Книги не пишут за три часа на одном дыхании. Ты не продумаешь все мелочи и детали мгновенно. А она любила мелочи и детали.
Она была самой беспомощной в мире девушкой. Она ничего не могла решить сама – даже выбрать сок было для неё огромной проблемой. Могла 15 минут стоять в магазине у прилавка и не решалась – взять ли ей апельсиновый или вишнёвый сок. Обычно она брала после долгих размышлений и тот и другой. Или ананасовый.
Она была писательницей. Она писала рассказы для женских журналов, истории для блогов, книги для читателей , но скорее для себя, а не для читателей и рекламные буклеты для того что бы есть и на что-то покупать краску для принтера.
Она вся была в этих буквах, словах, предложениях. Иногда она так долго что-то писала, так самоотверженно и всепоглощающее, что я боялся как бы она не разучилась говорить. Как-то она призналась, что когда ей есть о чём писать, она только и думает об этом. Она встречается с друзьями, знакомыми или просто прохожими, они что-то ей говорят, она делает вид что слушает. Но ни слова не понимает. И только две-три фразы из всего душеспасительного монолога, что она как-бы выслушала, остаётся в её памяти. И то, только потому, что так мог бы сказать герой её новой истории. А мог бы и не сказать.
В общем её жизнь делилась на «не трогай меня – я пишу», и «не лезь ко мне, я не могу писать, у меня застой». Если первый период следовало перетерпеть и просто подождать, до второй был катастрофой. Это было начало конца света. Сначала она сидела в углу и тихо страдала, а потом в ход шло всё, лишь бы получить новые эмоции – она прыгала с парашютом, напивалась, сидела целыми днями в кафе – наблюдала за людьми, потом опять напивалась. Она читала книги, но ей не помогало. Она соглашалась на все авантюры, которые только ей могли предложить. Старалась уехать куда глаза глядят. Она искала драйв, счастье, страдания, страх. Любые эмоции. Всё что угодно.
Когда находила – начинала писать. В её голове рождались образы, истории, слова, обороты. Она рисовала на бумажках дома в которых могли бы жить её герои и одежду какую они бы носили. Если она писала о запойном алкоголике – то начитала пить на пропалую. Писала о неудачнике – то жизнь её становилась сплошной неудачей. Она вроде бы и не писала о себе, но всегда становилась теми о ком писала. Говорила, что нельзя писать о том, чего ты не испытал на собственной шкуре.
Так вот, начинала она писать. Это таинство. Не знаю, как она это делала. Но в ней как будто что-то настраивалось, какие-то невидимые струны. Она становилась ранимой, это состояние очень зыбкое. Это как аромат лёгких духов, даже мелочь может его перекрыть. Следовало быть очень аккуратным с ней в такие минуты.
А потом. Потом она ставила точку. Последнюю точку – финальную. Глаза её блестели, она приходила в себя. Как будто очнулась. Она  смеялась, шутила, верила в светлое будущее. Она относила свои творения в издательства, в редакцию, отправляла по электронной почте. Их читали. И присылали ответ – выйдет тогда-то, опубликуется там-то, а в поскриптуме – это шикарно. Она читала ответы и была счастлива.
Вот за эту последнюю точку я её и любил. Она ради этого и жила. Ради этого ощущения совершенства.
И я любил её. Да любил. И она меня вроде любила. Какое-то время точно любила, ибо я фигурировал в её рассказах. Она писала с меня – это был высшее проявление её любви. Я чем-то затронул её душу, тело и сознание. Но Но со временем, я ушел из её творчества. Я больше не появлялся на страницах её творений. Зато я был когда она смотрела на меня и не видела, когда уходила в себя, когда её всё раздражало или когда она плакала не из-за чего. Это я был с ней, когда она начала писать книгу о лесбиянке. Это ко мне она пришла утром, села на край кровати и сказала – «Правильно оно или нет, но я переспала с другим человеком, и это была девушка. Мне понравилось. Вероятно это значит, что я изменила тебе».
Я ничего не имею против моногамии, ничего не имею против секса с женщинами, даже если это две женщины. Но меня больше не было в её текстах, значит пора было убираться из её жизни. 
Хотя я до сих пор читаю то, что пишет эта сумасшедшая. Хорошо пишет.

***
- Какая интересная девушка! Я бы очень хотела сне й познакомится – Мы пили уже вторую бутылку виски. Видимо это отразилось на характере нашей речи, на мыслях и на словах, потому что тут моя вечная слушательница пригнулась к столу и заговорщицки зашептала:
- Ты знаешь, я даже думаю, что я бы хотела с ней переспать. Она вся такая не от пира сего, что мне бы было это безумно интересно.
-Дама, вы пьяны! Но это нормально – я рассмеялся, но потом вдруг меня осенило – Ты знаешь я знал одну такую девушку. Вот с ней бы ты точно переспала.

***
Она была из тех женщин которых хотят все. Вне зависимости от пола, возраста и вероисповедания. При этом самоцелью было не обладать её телом, а доставить этому телу удовольствия. Переспать с ней не ради себя, а для неё.
За ночь с ней можно было бы отдать всё. Особенно если у тебя хоть что-то есть. Не было ни одного мужчины который отказался бы от ночи, дня или хотя бы пятнадцати минут в перерыве между её занятостью, с ней. Наедине. Счастьем было с ней говорить, блаженством с ней спать.
Не было ни одной женщины которая не хотела бы стать мужчиной что бы не стать хоть на капельку ближе к  акту эфемерной любви. При этом женщинам казалось, что они смогут ублажить это тело гораздо лучше чем любой, даже самый опытный мужчина. 
Её хотели все. Она не понимала своей значимости и улыбалась.
Не высокая, не низкая, не худая, не толстая. Если посмеете назвать её после этого «никакой» то в вас полетят камни и имя ваше придадут забвению. Возможно, даже от церкви отлучат. Дело не в том какая она была на самом деле, а в том какой её видели окружающие.
Во первых она была женщиной. С дикими скулами и  глазами, что видят тебя на сквозь. Тебе неудобно, ты смущен, но в голове только одна мысль «продолжай смотреть, Господи, только не отводи взгляд». Во вторых она была  женщиной.  И в третьих тоже женщиной. Она любила хороший маникюр и ухоженные волосы. При этом ненавидела салоны красоты, ибо там ей было смертельно скучно. Ей было удобно носить рваные джинсы и майку, но когда она одевала платья, то казалось что эту одежду придумали специально для неё. Туфли тоже придумали именно для её ног. Потому что когда она одевала туфли, то в её глазах было столько томного флирта, в движениях вся грация античных богов, что не сойти с ума было не возможно.
Она говорила всегда только серьёзно, отпуская при этом свои тонкие шуточки на право и налево. От этих шуточек все приходили в экстаз и падали на пол, корчась в припадках дикого истерического смеха. Она бегала по утрам, а по вечерам курила анашу  и рассуждала о происхождении всего человеческого. Она читала Кафку, Нитше и всё подряд, при этом не знала таблицу умножению. Таблица умножения не приносила ей пользы, так как есть калькулятор. У неё в доме не было свободного места, при этом не было ни одной не нужной вещи.
Она был поразительной.
Тихой и нежной. При этом могла наорать так, что мало не покажется. В гневе она была страшна. Когда она защищалась, то смотрела так, что даже дикие волки отводили взгляд.
Когда женщина защищается она ужасна.
Когда женщина защищается, она готова на всё. Она будет идти по головам, будет бить в спину, будет использовать все возможные средства, и плевала она на их запретность. Когда женщина защищается она готова на всё. Ради своей безопасности, ради себя, ради чего-то очень дорого она кидается в бой. И выигрывает. Женщища выигрывает всегда, даже когда её противник пожинает лавры, она всё равно не может быть проигравшей.
Когда эта женщина защищалась – её боялись все. Но не переставали при этом хотеть.
Она была паразительной. Я никогда не спал с ней, потому что даже как-то заигрывать с ней не решался. Однажды, мы крепко напились и она призналась что уже год ни с кем не спала. А был в шоке и аж протрезвел. «Почему?» - еле смог я произнести.
- Не знаю. Может меня никто не хочет?
Какая же  она всё таки неимоверна.

***
- Всё равно я никак не могу понять почему она не с кем не спала? – рассеяно засунов в рот сигарету спросила моя ненаглядная спутница.
- Я думаю дело не в том, что она не с кем не спала. А в том, что она не спала с кем попало.
- Я думаю мне стоит записать эту фразу и повесить у себя над кроватью! Табличку с фразой «Секс полезен для здоровья, так давайте жить 100 лет!» придётся правда снять, ну да ничего. Предлагаю выпить за перемены.
Мы дружно засмеялись и выпили. 
- Слушай, магнит для ненормальных, как ты думаешь тебя кто-нибудь, когда-нибудь любил?

***

 
Была одна девушка. Она, кажется, действительно меня любила. Она ничего, абсолютно ничего не требовала от меня. Видимо это и свело её с ума, и мне действительно жаль, но увы я бессилен.
Всё началось очень просто, как обычно. Подруга моего друга. Одна компания. Много алкоголя и табачного дыма. В такой обстановке все равны. Все братья. На лицах застывают самые счастливые из фальшивых улыбки, разговоры ведутся обо всём на свете, но главным образом ни о чём толковом. Любой спор решается ещё одним бокалом чего нибудь покрепче. В спальне кто-то только что познакомившийся отчаянно любят друг друга. Любовь на 15 минут. Но никто не в обиде.
Не знаю есть ли в этом мире судьба, или карма или святое провидение, но то что мы встретелись именно там было символично и трогательно. Дело в том, что мы то с ней не такие. Мы как пришельцы с другой планеты, живушие сдесь под прикрытием. Да, я читаю Канта и Кафку, да у меня есть своё мнение, отличное от всеобщего, по поводу правительства и экономического кризиса, да я предпочитаю вообще не есть, чем есть что попало. Но это мои личные проблемы. Потому что даже мне хочется быть среди людей. И лучше я поговорю про открытие нового ночного клуба, чем буду разговаривать о теории относительности со своим отражением в зеркале. Общение ни о чём с другим человеком, лучше чем философское молчание с самим собой.
Это я. А она. Она стояла у окна, попивая шампанское и грустно смотрела кудато в даль. После этого в неё нельзя было не влюбится. Она показалась мне такой же одинокой в этой толпе, как и я.
Так мы и познакомились. Хотя в последствии я понял, что она совсем не такая как я. Она в тысячу раз лучше. Она клад. А я ещё не достоин такого сокровища. Но всё это я пойму только потом, а сейчас…
А сейчас мы просто сидели на лестнице, курили и разговаривали. Знаешь ли ты как это прекрасно – поговорить?  Просто рассказать человеку всё что скопилось в твоём возбужденном сознании. Все мысли, что так давно живут в голове моно взять и рассказать. Мысли существую для того что бы ими делится. Настоящий разговор – это когда ты не боишься что над тобой посмеются. Хотя смех – это хотя бы гарантия того что тебя слушали. Страшнее, когда тебя не слушают.
Она слушала. Она как то по особенному прекрасно умела слушать. Она сидела рядом со мной, её ноги были так чудно переплетены, и она слушала. Смотрела мне в глаза, потом отводила взгляд, задумывалась, как будто уходила на время. А немного погодя резко моргнув, отвечала что-то такое, что мне бы в голову и не пришло никогда. Итак она умела слушать, не перебивая, и удивлять.   
Уже только за это её можно было боготворить. Я ценил это. Любил её.
Бывало она звонила мне и говорила, что сейчас приедет. Тратила на дорогу час времени, приезжала ко мне, сидела рядом и слушала. А потом через 20 минут вставала и ехала обратно. Потому что пора было домой, а жили мы на разных концах города. Час туда, час обратно, у нас оставалось всего 20 минут. Я говорил, она слушала и уезжала.
Потом мы стали жить вместе.
Иногда она закатывала мне истерики. Я подозревал, что делала она это для профилактики. Я мог задержатся на работе. Или пойти с друзьями в бар. Она оставалась одна, а когда я приходил домой, она была печальней грусти.
Лучше бы она кидала в меня всем чем попало и кричала что я шляюсь не понятно где. Но она знала где я шляюсь и что кроме неё мне никто не нужен. Но быть одной для неё было хуже чем всё самое страшное в мире.
Как то она призналась, но не боится что я ей изменю. Что её ревность это нечто другое. Потому что когда тебя нет рядом я не могу ни думать и делать что-то,  даже дышать без тебя не могу. – она произнесла это с грустью, и как-будто извиняясь.
Она говорила, что самое главное – это воздух. Что у нас с ней есть свой воздух, и ей не хочется что бы им дышал ещё кто-то. Так как этот только для двоих.
А потом я как-то пришел с работы раньше. Она спала на нашей постели, а рядом с ней лежал какой-то чужой парень.
Когда я спросил, что всё это значит, она подняла свои грустные глаза на меня и произнесла:
-Просос то иногда мне больше всего хотелось что бы ты приехал, посидел со мной 20 минут и уехал. Хотя бы один раз. Что бы я поняла, что ты дышишь только моим воздухом.
Вот такая история. Я тогда вышел из квартиры и понял что задохнулся.

***
- Мой милый мальчик! Не печалься! Она просто очередная ненормальная, взбалмошная девушка. У тебя таких была уже целая куча. И думаю будет ещё не одна. А сейчас, уже поздно и столь приличной девушке, как я, уже  пора.
Моя лучшая собеседника в мире подняла свой бокал в последний за этот вечер раз, улыбнулась и исчезла из зеркального отражения.
В дверь вошел санитар:
- Снова рассказываешь зеркалу о своих невероятных любовных похождениях? Вот уже псих ненормальный.