Убийство на улице Гагарина

    Петя быстро спустился с высокого крыльца по деревянным ступеням, с которых бабушка уже успела смести снег и соскоблить наледь. Еще было темно и звезды мерцали в морозном небе, а Луна только начала бледнеть. Тропинка к высоким зеленым воротам не была расчищена и ноги проваливались в пушистый невесомый снег по щиколотку. Тяжелая калитка примерзла к створу ворот и Петя сначала подергал ее, потом попинал ногой, потом, уцепившись за железную ручку, рванул калитку на себя, но она не поддавалась. Петя повернул назад, но не стал возвращаться в дом, а быстро пробежал в сарай, чтобы взять топор и, просунув острое лезвие между калиткой и воротами, выдрать калитку, напирая на топорище, как на рычаг самого Архимеда. В сарае было темно, топор куда-то задевался, и Петя подумал, что вчера, когда он колол дрова - не для дела, а так, почему-то, - вчера топор мог упасть за верстак в мусор. Этот мусор никто никогда не выкидывал, потому что он никому не мешал, а в нем могли валяться всякие полезные старые вещи. В толстом зимнем пальто тяжело было лезть под верстак, но Петя полез и стал разгребать хлам. Топора не было, но вдруг Петя наткнулся на интересный предмет, который на ощупь показался ему большим ножом, напоминающим штык. Петя вышел из сарая на лунный свет и убедился, что он в самом деле нашел штык, немецкий штык, какие ему уже приходилось видеть. Лезвие не блестело, оно было матовым, - тяжелый штык был не наточен, но был грозным и вызывал уважение. С помощью штыка Петя быстро открыл калитку и вышел на улицу. При этом он посмотрел на ручку калитки, прикрепленную со стороны улицы: она была красивой - сделана из витой латуни и очень подходила к старым массивным темно-зеленым воротам. Петя всегда, выходя, смотрел на эту ручку и только потом шел дальше по своим делам.
       Штык Петя положил в портфель, но не для того, чтобы похвастаться им перед одноклассниками. Дело было не в хвастовстве. Дело было в иерархии.
      
       ***
      
       Петя был новенький, он учился в этой школе только с середины сентября, после того, как его привезли к дедушке и бабушке. Его не били, как других новеньких, которые приходили учиться в эту школу из других районов города. Тех били, потому что они были чужие, но Петя был слишком чужой, чтобы к нему могли применяться обычные правила. Его родители были военные и находились за границей, что само по себе могло равняться в этом городке и в ту пору пребыванию на Луне. Петя говорил совсем не так, как одноклассники, а на южно-русском диалекте, усвоенном в гарнизонах Одеского военного округа. Он так же никогда не пробовал "Вермут" стоимостью 1 рубль 07 копеек, а так же "Плодово-ягодное" и "Портвейнн", потому что там, где он жил до этого, в школе не пили вино. Несомненно, Пете хотелось теперь все это попробывать, но он не относился к школьной аристократии, и его не звали на вечеринки, которые обычно проходили в школьном дворе после уроков.
       Петя много читал и сочинял стихи. У него не было прозвища и никто не знал, как быть с этим. Однако, самое большое отличие Пети от его соучеников состояло в том, что он никогда еще ни с кем не дрался. Так получилось и в силу особенностей лишенного агрессивности характера Пети, но больше - потому что там, в прошлой жизни на Юге, ему не приходилось бороться за существование. Что-то такое происходило, но без него, а он не был так заметен, чтобы жизнь требовала его к себе во всей полноте. Как-то обходилось.
       Здесь было все по-другому, очень серьезно.
       ***
       В классе учились два второгодника и один третьегодник: Касим, Будан и Крендель. Они находились в вершине властной пирамиды класса и входили в элиту школы. За ними шли мальчики, находившиеся в приятельских отношениях с элитой. Ниже размещался "народ", т.е. те, кто мог за себя постоять и у кого хватало дипломатического искусства не провоцировать вышестоящих, не роняя себя. В самом основании пирамиды находились "шавки" - парии, которые были постоянным объектом издевательств как со стороны элиты, так и каждого, кто хотел бы безнаказанно повысить свой авторитет за чей-то счет. Вопреки геометрической аналогии, площадь основания "пирамиды" была меньше его среднего сечения. Собственно, в "шавках" ходили только трое учеников. Один - из-за физической немощи и очень маленького роста, два других - из-за невнятного характера и известных всей школе разнообразных дурных наклонностей.
       Проблема Пети состояла в том, что он был вне этой социальной стратификации, и так долго не могло продолжаться.
       Повинуясь инстинкту, Петя набирал очки. Он играл в сборной школы по баскетболу в возрастной группе до 14 лет. Это ценилось. Он хорошо и очень неровно учился, чередуя пятерки и похвалы учителей с двойками и выговорами за невнимательность и отсутствие прилежания. Первое подымало его авторитет, второе стирало возможную границу между ним и остальным классом, чего бы не было, стань он был круглым отличником. У Пети установились приятельские отношения с мальчиками из "народа" и даже с теми, кто был приближен к элите. Все это было хорошо, но не то. Все ждали от Пети Поступка. Поступок должен был решить его судьбу: пополнит ли Петя "народ" или ему будет определено место среди "шавок".
       Вскоре обстоятельства заставили Петю совершить Поступок. В "народе" был мальчик, чье положение было неустойчивым, звали его Сергей, а прозвище у него было Святой. Святостью Сергей не отличался, а прозвище получил еще в начальной школе, потому что ходил тогда со своей бабушкой по воскресеньям в церковь - на другом берегу Оки, через мост. Святого недолюбливали: он был туповат, жаден и, будучи очень силен физически, избегал столкновений с равными себе или сильнейшими, но не гнушался помыкать "шавками", что не возбранялось, но требовало некоторого остроумия и точно дозированной жестокости, мера которой определялась традицией и внутренним чувством. Святой не обладал ни чувством меры, ни остроумием.
       Он предвидел угрозу деклассирования и искал кого-то, за чей счет он может набрать очки и удержаться в своей категории. Петя подходил для этого, как нельзя лучше, потому что был известен в школе как "странный чужой", был выше и плечистее Святого, сильно уступая ему в то же время силой и боевым опытом. Не сразу, но однажды Святой решился и в раздевалке перед уроком физкультуры снял с гвоздя и бросил на пол одежду Пети, а на гвоздь повесил свою. Все, кто были в раздевлке, замерли, ожидая ответной реакции. Петя отреагировал, и его "пойдем выйдем", обращенное к Святому, было принято с удовлетворением - это был правильный, естественный ход событий. Весть о том, что Петя и Святой будут драться облетела школу мгновенно, несмотря на то, что все были на уроках. Появились авторитеты: Крендель и Будан из петиного класса и даже Геракл из 9-го и Попович из 10-го. Драться в раздевалке спортивного зала было нельзя: учитель физкультуры пользовался у всех уважением, и разогнал бы зрителей и бойцов, да вдобавок отлучил бы всех на неделю-другую от тренировок по баскетболу.
       Спустились в пустой класс. Поединщиков поставили друг против друга, и Святой стал наносить размашистые удары слева и справа, целя в голову Пети. Петя отступал, пока противник не прижал его к стене. У стены Святой решил сокрушить врага и вложил в удар всю свою силу, размахнувшись больше обычного. Петя присел, пропустив свистящий кулак Святого над головой, потом резко выкинул правую руку вперед, дослав ее еще и движением корпуса, вообщем-то никуда не целясь, а, повинуясь какому-то инстинктивному руководству. Удар оказался точным и сильным: Святой схватился за перебитый нос, из которого потоком потекла кровь. Нет, Святой не был бойцом! Будь на его месте Крендель или даже Свин, они не обратили бы внимания на сломанный нос, а смяли бы Петю, который не знал и не мог знать, что такое ярость, что такое отчаяние и что такое "всерьез". Но Святого Петя победил. Геракл подошел к Пете и с уважением сказал:
       - Он бы тебя уделал! Ты что, боксом занимался?
       Петя соврал и кивнул. Он достал из кармана носовой платок и дал его Святому, чтобы тот унял кровь. Ему было жалко Святого, он не чувствовал радости от победы, но чувствовал, что сделал, то, что был должен.
       Умный, как черт, Крендель ничего не сказал. Он ухмыльнулся своим большим ртом, ухмыльнулся одними тонкими губами, и, задумав что-то, вышел из класса, припадая на правую сухую ногу, скрученную колесом.
      
       ***
       Нога у Кренделя была сломана с раннего детства. Говорили, что ногу сломал ему пьяный отец, но никто не знал, правда ли это. Крендель жил без отца, с одной матерью, а старший брат его сидел в тюрьме за убийство. Лишенный легкости передвижений, Крендель взял у природы все остальное. Выше пояса он был сложен как бык и он был так же, как бык, силен. Сходство с быком дополняла большая породистая голова с лицом резкой лепки и большие глаза - синие с кровавым отливом. Только искусно очерченные губы были тонкими и постоянно изгибались, как будто имели свою отдельную жизнь.
       Одна девушка в классе нравилась Кренделю. Она была отличница, высокого роста, с грубоватым, но красивым лицом, созревшая совершенно, но недосягаемая. Крендель косил на нее бычий глаз, ухмылялся зло и мял других. Иной раз он садился на парту позади нее, лапал за грудь, получал звонкие оплеухи, но терпел, потому что именно таковы были правила игры: ее тоже влекло к нему, но она должна была его бить, как и он должен был грубо хватать ее за грудь, потому что отношения между ними были невозможны. Другие отношения с другими девушками были возможны: Крендель пользовался успехом, несмотря на свое уродство и свою подчеркнутую грубость, - он вел себя так, как будто все происходящее вокруг было более или менее мрачной, но остроумной и занятной игрой. Однажды его вместе с Касимом и Буданом во время урока увидели из окна класса. Они пришли пьяные демонстрировать новый имидж. Касимов и Будан качались, переминаясь с ноги на ногу, а Крендель, напоить которого было практические невозможно, поддерживал своих товарищей под руки. Те выкрикавали какую-то неприличную ерунду и размахивали руками, посылая приветы родной школе.
       Новый имидж, и правда, заслуживал внимания. Все трое покрасили волосы (длинные, почти до плеч по тогдашней моде всемирной эпохи битлз) в ярко рыжий цвет, но это было ничто по сравнению с брюками. Черные брюки были в обтяжку до колена, от колена расходились метровым клешем, в который были вставлены с внутренней стороны алые клинья, а на клинья пришиты бронзовые рыболовные колокольчики и начищенные до золотого сияния латунные пуговицы срезанные с брезентовой пожарной робы. Все трое стояли так некоторое время, потом Крендель сыграл финал. Он выпустил своих подельщиков из рук, посмотрел, наклонив голову набок, как он падают, валясь один на другого, повернулся и ушел, не оборачиваясь, звеня бубенчиками правой кривой ноги. Он уходил не вдоль школы, а от нее, вдаль, постепенно уменьшаясь, безразличный к сотням глаз, провожающих его.
       Касим и Будан барахтались под окнами школы, и это было живое послание, которое оставил Крендель для тех, кто хотел читать.
       Впрочем, по замыслу творца, это послание тоже ничего не значило. Его следовало читать: "НИЧЕГО"...
      
       ***
       Все-таки Петю бы били, если бы его отец не приехал в краткосрочный отпуск, - буквально на несколько дней. Он вошел в школу в парадной серой шинели, перепоясанный портупеей, высокий и стройный. Быстрые точные и вежливые вопросы, заданные негромким голосом, внимательный взгляд, короткие и емкие паузы между репликами, - он разговаривал с классной руководительницей несколько минут и, попрощавшись с ней и со всем классом, вышел, оставив ощущение ясности и спокойной силы.
       - Какой у тебя молодой и...красивый отец! - сказала Пете классная. - Я видела таких только в кино.
       Что-то другое хотела она сказать, но не смогла, сбилась.
       Отец приезжал в октябре. Но был уже конец декабря. Охранительный круг, очерченный силой отца, постепенно истаял, и вызов Святого был первым знаком этого. Ухмылка Кренделя - вторым.
      
       ***
      
       За это короткое время успела случиться и такая история. В книжном шкафу петиной тетки стоял альбом с репродукциям картин Дрезденской картинной галлереи. Петя часто перелистывал этот альбом и однажды влюбился. Точно нельзя было сказать, в кого. Там была Венера Милоссская, и Венера кисти Джорджоне, и Три Грации, и Афродита, выходящая из пены... Все смешалось в душе Пети: не помня себя от волнения мял он кусок светло-коричневого пластилина и вылепил прекрасную обнаженную женщину, непохожую ни на одну из тех, что он видел в альбоме. Никогда больше не удавалось Пети изваять что-нибудь отдаленно близкое по силе и искренности. Он прятал фигурку от родственников и уносил ее в школу, с собой. Там иногда он доставал и смотрел на нее, когда никто не мешал. Он бы, конечно, похвастался своей скульптурой, но боялся, что отнимут второгодники. Так и вышло однажды. Он не заметил, как Крендель подкрался сзади.
       - Дай посмотреть, - ничего не выражающим голосом произнес Крендель. - Петя протянул фигурку, обманывая себя, что получит ее назад.
       - Будет моя! - исчерпал тему Крендель. Он сунул фигурку в карман, но Пете показалось, что он проглотил ее. Петя не знал, что принес девушку в жертву Быку. Некоторое время Крендель был доволен, он редко приходил в класс, а, когда приходил, молчал и никого не трогал.
      
       ***
       Через несколько дней после победы Пети над Святым, Крендель принес в класс боксерские перчатки. Он примерял их весь первый урок, а на перемене подошел к Моське и стал изображать бокс.
       Моська находился на дне иерархии. Он был маленький и щуплый с недвусмысленными признаками дистрофии и постоянным испугом в глазах. Еще - так казалось Пете - в глазах Моськи можно было прочесть, что он ненадолго явился на этот свет и скоро уйдет. Крендель не бил Моську сильно, но того и не надо было бить сильно, потому что ему было страшно и страх был хуже ударов. Крендель ни на кого не смотрел и просто гонял Моську по классу.
       Петя понял, что это послание Крендель адресовал ему. Петя понял, что должен вмешаться, да он и не мог не вмешаться, потому что ему было смертельно жаль Моську. Но Петя боялся Кренделя. Это был настоящий страх, сильнее того, что испытывал Моська. Петя не боялся, что Крендель изобъет его и ему станет больно. Он боялся холодной неистовой ярости Кренделя, которая сметала его, разрывала на миллионы орущих от ужаса кусочков и продолжала преследовать каждую клетку его существа, не зная ни усталости, ни сострадания. Петя не смог пересилить себя. Он вплотную подошел к Кренделю, встал за его спиной, но не смог открыть рта. Прозвенел звонок. Крендель снял перчатки, взглянул через плечо на Петю и вышел из класса. Моська сопел и прикладывал холодную латунную пряжку от ремня к багровой скуле.
       В этот день после уроков был классный час. Крендель, конечно, не остался. Петя встал и сказал, что нельзя терпеть, чтобы Крендель избивал Моську и других, тех, из шавок. Это было глупо, потому что учителя и, тем более, одноклассники ничего не могли бы сделать с Кренделем. Зачем он это сказал? Кренделя не было в классе, и его воля не давила на Петю. Петя понимал, что завтра Крендель изобъет, уничтожит его, но это будет завтра, а сегодня он хоть как-то приглушит стыд от того, что не посмел заступиться за Моську. И еще. Произнесенные вслух слова что-то значили. В конце-концов, пусть завтра, но Крендель изобъет его, как было бы, если бы Петя осмелился вмешаться сегодня, когда тот издевался над Моськой.
       Крендель не пришел назавтра в школу. Он появился только через неделю.
       - Пойдем, - это было первое, что сказал он , войдя в школу и увидев Петю. Петя пошел. Он знал, что надо идти в туалет, потому что избивают там. Туалет - подходящее для этого место. Полы и стены покрыты керамической плиткой, как будто специально, чтобы струей воды смывать кровь. Туалет еще запретное, стыдное место. Лучше всего раздавить человека там, в туалете. Всегда водили избивать в туалет. Петя был готов и пошел, а Крендель ковылял за ним. Петя не собирался драться с Кренделем, он не мог пересилить своего страха. Но что-то все-же изменилось.
       Крендель наклонился к Пете и спросил:
       - Ссышь?
       - Ссу, - просто ответил Петя, потому что не хотел выдумывать никакого ответа, кроме того, что был правдой.
       - Не делай так больше, - без выражения сказал Крендель и, повернувшись вышел из туалета.
       Что он имел в виду? Не выступать против него? Не бояться? Что именно?
       ***
      
       Крендель начал избивать Петю через две недели. Он молча подошел и ударил открытой ладонью по уху. Петя сразу упал, а потом в голове долго был шум. Но в этот день Крендель ударил его еще раз, а на другой день - еще. Теперь, приходя в школу, Петя ждал, когда Крендель ударит его. Петя не жаловался никому, потому что ему было стыдно признаться, что Крендель его сломал. В голове шумело теперь все время. И все стало плохо. Петя стал чувствовать, что отношение к нему изменилось, что его презирают даже те, с кем он дружил. Самое страшное, что это было справедливо, ведь он в самом деле трусил, а, значит, заслуживал презрения. Даже учителя, не желающие особо вникать в неудобные для них вопросы, что-то почувствовали и как все члены стаи стали относиться к Пете с каким-то пренебрежением. К тому же, Петя стал хуже учиться.
       Потом случилось вот что. Кто-то стал воровать в раздевалке. Раздевалка находилась в подвале, и кто-то спускался туда, крал шапки и шарил по карманам. Пете вдруг пришло в голову, что все подозревают его. Эта мысль была для него совершенно естественной, потому что он был отверженным и жил с ощущением непроходящей вины. Тогда Петя стал мечтать о том, как он убъет Кренделя. Засыпая, он представлял себе как это случиться. Каждый раз это происходило по-разному. Но Петя обязательно в конце разбивал бычью голову своего врага.
      
       ***
       Петя спрятал штык в портфель еще не зная точно, решиться ли он сегодня убить Кренделя. Он представил себе, как подойдет к Кренделю сзади и рубанет коротко и сильно по его черепу. Он не постыдится напасть сзади, потому что по-другому он может не одолеть Кренделя. Если только он решиться сегодня.
       От дома до школы было всего двести метров. Это был слишком короткий путь, чтобы решиться. Петя обошел школу вокруг, потом еще раз, и, наконец вошел. Он опоздал, уроки уже начались. Петя спустился в раздевалку и сразу почувствовал что-то странное. Странной была необыкновенная тишина, стоявшая там, и странный свет, который выделял геометрию помещения и делал пространство необыкновенно прозрачным и звенящим. Удивительно было и то, что в раздевалке не было дежурной уборщицы, которая всегда находилась там, с тех пор как начались кражи. Длинные ряды вешалок были усыпаны детской зимней одеждой, под вешалками стояли валенки и сапоги. От всего шел запах сопревших тряпок и пота - запах школы. Петя разделся и собрался подыматься наверх, как услышал шаги. Кто-то спускался в раздевалку. Петя испугался, что кто-нибудь из учителей или уборщица обвинят его в воровстве. К тому же в портфеле лежал штык, и, если Петю начнут обыскивать, то обязательно увидят штык, а Крендель поймет, что Петя хочет убить его, и тогда он снова будет бить Петю по голове, и он будет прав, потому что все узнают, что Петя хотел напасть на него сзади, как трус.
       Шаги приблежались. Петя прыгнул к вешалке, на которой висела одежда взрослых (уборщиц и поварих с кухни). Он нырнул в одежду и затаился.
       - Кто там прячеться? - услышал Петя знакомый резкий голос завуча по воспитательной работе.
       - Марьяшка! - понял Петя. Сердце заколотилось, холодный пот прошиб его, во рту появился металлический вкус. Марьшка была известна своей подозрительностью и дотошностью. Она выводила всех на чистую воду, - всех, кто ее боялся. - Я вам покажу лазить по карманам! - заводила себя завучиха. - В колонии ваше место, а не в советской школе! - Марьяшка двигалась между рядов вешалок, раздвигая пальто с одной и другой стороны. - А ну вылазьте, лучше будет! - Кричала она, распаляясь.
       - Вот ты кто! Подумайте, кто, оказывается, шарит по карманам! - Взвизгнула завучиха, обнаружив наконец Петю. - Что тут у тебя, а ну, открывай портфель.
       Петя посмотрел украдкой на лицо Марьяшки - гадливое торжество было на ее лице. Петя расстегнул портфель, медленно вынул штык и коротким сильным движением кисти рубанул Марьяшку по лбу, потом, не спуская с нее глаз, еще раз. Кровь залила Марьишкино лицо и она стала медленно оседать. Петя положил штык в портфель, поставил портфель на пол и подхватил Марьяшку под мышки. Она оказалась на удивление невесомой. Петя легко приподнял ее и вставил в чью-то шубу, висящую на вешалке. Придерживая тело, затолкал Марьяшкины руки в рукава и перевязал шубу платком вокруг пояса. Марьяшка висела, не падала. Петя достал из кармана платок и вытер у Марьяшки со лба кровь. На удивление, крови был немного, а раны выглядели очень аккуратно. Марьяшка была мертва, и Пете было жалко ее, как тогда, раньше ему было жалко Святого. Но он чувствовал, что сделал именно то, что должен был сделать. Он должен был убить, и он убил. Теперь он пойдет и убъет Кренделя. Только не сзади, а прямо, как Марьяшку, - в лицо.
       - Это важно, - думал Петя, - Важно убить не сзади.
      
       Петя поднял портфель и пошел вон из раздевалки. Он ступил на неосвещенную лестницу из подвала и, как будто, провалился в Ничто.
       Он пришел в себя в бабушкином доме. Было ранне утро, за окном темнота. Петя лежал в постели и слышал, как тетка говорила ему
       - Вставай, опоздаешь в школу.
       Петя встал, вспоминая в мельчайших деталях, как все произошло. Не было сомнения - он убил завучиху. Но когда? Если вчера, то его должны уже схватить и отвести в милицию. И что с Кренделем? Успел ли он убить Кренделя, и почему он ничего не помнит? Где штык? Петя полез в карманы школьных брюк и обнаружил, что носового платка нет. Потом пошарил рукой в портфеле. Штыка не было, но Пете на ощупь показалось, что учебники измазаны в крови.
       - Иди есть! - крикнула бабушка. Петя быстро поел, оделся, схватил портфель и выскочил на крыльцо. Он бросился к зеленым воротам и потянул за ручку калитки. Калитка подалась. В свете Луны Петя увидел вмятину на калитке, там, куда он вставлял штык. В этот раз Петя забыл посмотреть на бронзовую витую ручку. Он пробежал 200 метров по улице Гагарина, на которой находился и его дом и его школа. Он вошел в школу, прислушиваясь так чутко, как никогда раньше не делал. Все было, как обычно. В раздевалке шумели и толкались, дежурная уборщица ворчала, делая вид, что и в самом деле хочет угомонить детей.
       - А где Марьяшка? - спросил осторожно Петя у уборщицы.
       - Вот я тебе справочная! - огрызнулась старуха.
       Петя поднялся на второй этаж в свой класс. Крендель уже был там и сидел на подоконнике. Петя подошел к Кренделю и посмотрел ему в глаза. Тонкие резные губы Кренделя исполнили странную улыбку. Потом Крендель отвернулся от Пети и стал глядеть в окно.
       Петя проучился в этом классе еще год. Больше никто не бил его. Марьяшка в школе так и не появлялась, однако, Петя, подумав, решил, что нет оснований полагать, что она вообще когда-либо там работала. Больше того, Петя решил, что все произошедшее ему померещилось в той пропасти, которая бывает между соном и явью.
       В чем он не сомневался никогда, так это в том, что совершил убийство и что он сделал именно то, что должен был сделать.