Необыкновенный фашизм. глава 6

Свежевымощенный двор института был полон людей. Скучающие, радостные, нервно-мрачные, смеющиеся, недоумевающие, растерянные и полные надежд молодые лица мелькали в суетливом и шумном калейдоскопе. Возбужденные девушки и скованные, молчаливые в большинстве своем юноши, не всилах усидеть на месте, без конца прогуливались по обсыженной елями аллее, невольно прогуливая лекции и постоянно спрашивая друг друга о расписании, не замечали насмешливых взглядов старшекурсников.
Каждый год ,  и без того отполированные до блеска бесчисленным количеством ног, лестницы бывшего ПТУ, наспех преобразованного в институт, противостояли натиску еще большего количества бесконечно перемещающихся тел. Ани, Лены, ЮЛи, Даши, Тани, Зины Подымлись с этажа на этаж, в поисках подруг, аудиорий,лекторов, парней, туалетов, зеркал, снова туалетов или просто так, увлекаемые общим потоком людей и гормонов, перемещались в пространстве.
Был только первый день учебы, но уже успели потечь тушь,  разбиться несколько скул и разочароваться несколько большее количество человек. Нарядно, в большинстве своем безвкусно одетые молодые люди постепенно обратали большую ясность мысли, зарекаясь  вбудущем слушаться мам в подборе одежды и стараясь быть неприметными, нетерпеливо ожидали конца первого учебного дня. Другие, более ограниченные и от этого жизнерадостные, Были довольны, казалось, всем: И испещренные надписями со времен застоя парты  и неприменный, странно-задумчивый лектор с полуманиакальными наклонностями и лекция о дидактическом методе — все наполняло их радостным, непроходящим восторгом.
Третьи отрешенно грустили у широких окон, вглядываясь в успокаивающую даль, Четвертые скрытно оценивали себя и других и подумав, оставалтсь довольными вынесенным вердиктом.
К полудню эйфория улеглась. Вскоре наскучившие многим, своей непривычной протяженностью  лекции сказались на плотности толпы в коридорах. А еще через пару часов, лишь одинокая поступь редкого, пылкого студента, бесцеремонно отстукивалась по паркетному полу провинциального Альма Матер.
     Но зато,  на залитой солнцем аллее, беспечно царила,  равнодушная почти ко всему молодость. Студенты старших курсов, уставшие что-то «строить» из себя, прошуливались, под ручку, со вчерашними школьницами, которые томно заглядывались на своих кавалеров. Некоторые сидели на скамеечках и будучи незамеченными, тайно, с «безопасного» расстояния, следили за объектами своих страстей, а те, в свою очередь, по удивидельной женской проницательности, уже прознали об этом и отвечали им звонким хихиканьем.
Было уже три часа, когда Роман, нехотя переступил за ворота института. Не принадлежа ни к одному из вышеперечисленных нами  видов студентов, он с «пожилой» трезвостью ума, лишь выполнял просьбу матери. Ему совершенно не хотелось учиться, и вся эта процедура почему-то напоминала ему  визит в больницу к нелюбимому дядес крючковатым носом, в детстве, после которого то вскоре умер и на вопрос « Где дядя», Роману вдруг стали что-то,  как взрослому, объяснять.
Он поступил на юридический факульткт, однако всем отвечал, что учитсЯ на горного инженера, хотя такого отделения и вовсе не было.
Убив полчаса на поиски однокурсников, он еще столько же ждал пока откроется деканат. Затем какая-то плюгавенькая женщина в толстых очках, за которыми «мультяшно» увеличивались ее бесцветные глаза, долго искала какой-то формуляр, заставляя его вдыхать сырую, архивную пыль. Решив развлечь себя, Роман взял с полки толстенную «Всемирную историю» и игнорируя очевидное недовольство деловодки, стал читать о франко-прусской войне. В ответ, шариковая ручка деловодки злобно запрыгала по формуляру.
--Ну вот и все. Распишитесь — злорадно объявила она, когда РОман дошел до сражения при Гравелоте.
   Побродив еще немного по обезлюдевшим коридорам, он хотел уже уходить, но наткнулся на свой курс. Оказалось, что их перевели во вторую смену и ему пришлось выслушивать долгую лекцию по пополитологии, после которой пришлось еще знакомиться с сокурсниками, которые оказались довольно неинтересными и какими-то деревенскими. Роман снова хотел уйти, но натертая новой обувью нога заставила его присесть на скамеечку во дворе. Было уже 4 часа и подул свежий, посвежевший ветер. От нечего делать Роман стал наблюдать за копошившимися в выльной земле красными от солнечных лучей, муравьями. Недалеко, метрах пятнадцати от него стояло несколько студентов. Они о чем-то спорили. Роман механически стал вслушиваться в их разговор, однако  слух и взгляд словно бы отказывались что-либо воспринимать. Рядом прошел лысый  лектор. « Козел»-- по-научному заключил Роман и тут же забыл о нем.
Тупая боль в ноге немного утихла. Он стал нащупывать в кармане деньги на такси и тут он увидел ее. Внутри вдруг все обожгло и сердце забегало, как будто ища выхода в груди. Сознание словно вернулось в прошлое. Роман остолбенел в полусне. Свое убожество и ее красота казались еще более нетестерпимыми. Ему казалось, что все вокруг насмешливо уставились на него: мол, и ты посмел подойти к ней и говорить какие-то глупости. Роман ждел ее приближения, как какого-то наказания, но дойдя до крыльца и не на кого не глядя, Лена пропала в дверях института. Спрорившие до этого студенты вдруг притихли. Роман машинально приложил к голове руку.  Он одновременно почувствовал себя почти счастливым   и глубоко несчастным. Он не знал, что делать: дожидаться ее тут или последовать за ней в эту «страшную» дверь. Под сердцем ныло и стынула кровь, словно в нее добавили кислоту.
Притихшие  студенты всколыхнули в нем зверинную ревность, особенно после того, как один из них шепнул что-то на ухо другому, очевидно имея в виду Лену. Повинуясь внезапному порыву, Роман встал и направился к ним, но осознав всю глупость того, что он собирался сделать, прошел мимо.
«Надо пойти за ней»--мучительно подумал он. « Но зачем? В здании может быть другой выход... может я ее больше не увижу. Но что она тут делает? Черт, ну конечно, она поступила! Значит будет здесь каждый день!»-- От этой мысли ему стало страшно и снова сдавило в груди. Ему снова чудилось, что он просвечиваем со всех сторон. Не раздумывая больше, он поспешил скрыться внутри здания.
Снова отчаянно захотелось увидеть ее, ведь в той «дымке» он толком и не успел ее разглядеть и теперь «питался» лишь одними, ожившими в голове образами.
« Где же она учится? — пытался думать он, севершенно не вникая в смысл — так было легче справиться с обуревавшим его волнением. Тут он подумал, что от всего происходящего, он густо покраснел ( он чувствовал легкое пощипывание на лице) и если она таким его увидит, то все сразу поймет. РОман остановился. « Но она и так обо все знает!»-- простонал он, как будто снова прочитал вынесенный против него приговор.
Он поднялся на второй этаж. В коридорах никого не было, только философически-угрюмый лектор, как статуя, неподвижно смотрел в окно. Роман на одном дыхании, оббегал все здание, но все было тщетно —Лены нигде не оказалось.
« Неужели показалось? Нет. Не может быть.»
Он спустился на первый этаж и тут, у входа снова увидел ее. Она шла навстречу ему, вдоль широких окон коридора. Было ли это эффекто золотистых лучей заката, словно оберегая, струившихся вокруг нее, но он снова «ужаснулся» ее напостижимому, серо-синему цвету глаз.
« Ну почему же она такая!»-- с  упоительным трепетом,  робко, словно  боясь, что она услышит его мысли, подумал он.
Однако девушка с жестокой гордостью прошла мимо, не обращая на него внимания, из-за чего он почувствовал себя чем-то неодушевленным. Было еще что-то, что за эти секунды поразило его. Та доброта, которая тогда чувствовалась в ней и которая поразила его не меньше красоты, теперь исчезла, а вместо нее появилось что-то холодное и жестокое, еще больее холодное и жестокое из-за красоты.
Роман долгое время не был в остоянии двинуться с места, словно по нем проехались чем-то огромным, а он, чудом оставшись в живых, не смеет пошевелиться. Опомнившись, он бросился к окну, все время боясь, что она оглянется.
« Не узнала»-- с опоздавшей горечью и вместе с тем со странным облегчением  подумал он.
Она удалялась, как во сне, а он дрожал от отчаяния и собственного бессилия. И вдруг он зажегся от мысли скрытно проводить ее. Оставалось только дождаться, пока она не отойдет на достаточное расстояние. От  нетерпения, минуты ожидания мучительно растянулись. Роман жадно смотрел ей вслед, стараясь запомнить ее походку или какое-нибудь характерное движение. Он, только сейчас обратил внимание на то, во что она была одета. Темная куртка из кожи или дерматина, изящно подчеркивала ее фигуру.  Сапожки  на высоком каблуке дерзко и как-то назло отстукивали по тротуару. Роман знал, что он ничего не смыслит в одежде, но ему очень хотелось думать, что она одета со вкусом.
Нагнав ее, он подошел совсем близко, чувствуя, как ему отказывает переполненное  сердце. ЕЕ стройные, по-спортивному полноватые, одетые в колготки,  ноги энергично двигались и задевая друг друга издавали дразнящий, синтетический звук. Набравшись храбрости , Роман поравнялся с ней. В какой-то мемент, он снова, как тогда, решил перебороть себя и завязать разговор, однако увидев  ее надменный, безразличный, устремленный куда-то с сторону, взгляд, оробел и отстал. Ему было вдвойне больней из-за того, что  она, как ему показалось, заметила его и лишь подчеркнула свое равнодушное презрение.
Лена уже скрылась из виду, но он все стоял и смотрел ей вслед. На сердце было легко и больно. Он злился и презирал себя и свои чувства. Боль усиливалась по мере того, как он осознавал, что не всилах отказаться от нее, что теперь скрытое, жалкое, извращенно-платоническое существование являлось для него единственным выходом, а для этого нужно было чем-то питать свое заболевшее воображение, поэтому он снова нагнал ее и держась на почтительном расстоянии, проследил где она с подругой (которая присоединилась к ней позже) снимала комнату.


Лена Попова, как и огромное множество безликих красавиц с простыми до неприличия фамилиями (в сравнении с их красотой) и одинаковыми судьбами, не имела особых талантов, что в свою очередь, естественно не имело никакого значения. Спокойное сознание своего преимущества пришло к ней в раннем возрасте, однако это и любовь родителей не стали причиной обязательной в таких случаях избалованной капризности, а наоборот, только усиливали в ее отзывчивой натуре и без того врожденную покорность и застенчивость, будто она уже тогда понимала, что эта любовь ей на самом деле не полагается. Поэтому она всеми силами пыталась отвечать им свое виноватой привязанностью и почти не противилась ласково-властным требованиям матери. Сама мысль о том, чтобы разочаровать ее становилась какой-то кощунственной. « Ну мам...»-- было ее высшим проявлением протеста, после чего понурив голову и даже не дождавшись возможной отмены задания, она шла делать то, что от нее требовалось. В свою очередь мама, Ольга Николаевна, ничего не жалела для вдвойне  любимой дочери. Родственники, близкие, коллеги по работе, знали, что если Ольга Николаевна куда-то спешит, то это из-а любимой Леночки, что если она прости взаймы до зарплаты, то  это на новый наряд любимой Леночке. Что все самое лучшее для Леночки, что учиться  она будет в лучшей школе, поступит в лучший университет. Безумная, смешанная на тайном страхе ее потерять любовь к дочери, была бы  более своейственной для  какой-нибудь  матери-одиночки.
 Сам  брак с Владимиром Викторовичем, хотя и был по любви, однако как-то быстро иссяк и муж приобрел некую придаточно-вспомогательную функцию все для той же Леночки ( так же как и старший сын Анатолий-- замкнутый и грубый)
Ольга Николаевна после «окончательного приручения »  мужа, ставшяя  еще более решительной, всецело предалась честолюбивым планам на будущее, в которых ее любимая дочь должна была стать смыслом и целью. Наверное не осталось ни одного образовательного заведения для одаренных детей, всевозможных кружков, художественных академий, танцевальных школ со всевозможными уклонными и перекосами , начиная с английского языка и кончая вязанием, куда бы девочка покорно не сладовала за честолюбивой матерью.
ЕЕ ежедневное, мучительное пробуждение начиналось в предрассветных сумерках. — Лена, Лена —раздавался назойливый, с придыханием шепот матери, которая только утром, словно бы извиняясь, звала ее без уменьшительно-ласкательных форм, а девочка, надув опухшие от сна губы, с трудом отрывала голову от подушки и еще долго не открывая глаз сидела на кровати. –Лена ты же знаешь, что надо — умоляюще настаивала Ольга Николаевна и на хорошеньком личике Лены, помимо ее воли ,  появлялась улыбка, которая, еще более умиляла мать, после чего Лена с перегруженным ранцем и всяким сумочками, выслушав кучу наказов, уходила и возвращалась только под вечер.
Шли месяцы, годы. Девочка привыкала к полукочевой жизни с бутербродными обедами и вечерними электричками. Это даже начинало ей нравиться тем, что приходилось быть самостоятельной и в глазах блестел полуприкрытый, хулиганистый огонек. ЕЕ озорство могло выражаться по-разному: Она могла кружить по  городу на электричке и являться домой позже обычного Или например, уставившись на какую-нибудь попутную старушку, долго, пока та не занервничает, не сводила с нее глаз.
Лена росла, но в отличие от симпатичных, но  стремительно дурнеющих с возрастом, детей только бессовестно прибавляла в красоте, все более тревожа этим мать, которую постоянно мучило предчувствие чего-то страшного и любой искоса брошенный на Лену взгляд, казался ей предвестником этого. Не всилах всюду быть с взрослеющей Леной, Ольга Николаевна мучительно переживала, а потом себя же ругала за собственную мнительность.
Немногочисленные подруги ее застенчивой дочери, по мысли Ольги Николаевны, были либо плохими, либо едва дотягивали для того, чтобы быть ее подругами, которая несмотря на свою подверженность материнским доводам, ничего не могла с собой поделать и виновато любила подруг. Отношения же к друзьям Лена, у Ольги Николаевны были особенно избирательными. Во первых, все они казались ей тайными воздыхателями ее дочери (что , в сущности было недалеко от истины) и потом, насмотря на ее женскую допустимость их пребывания  рядом с Леной, Ольга Николаевна никак не могла отделаться от мысли, что какой-нибудь,  безнадежно влюбленный, из ревности или отчаяния, решится на что-то ужасное, а частые предостережения Лене, быть одинаково холодной, но никогда не грубить, даже самым неприятным их них, как-то не успокаивали.  Впрочем, у девушки все равно не получалось ни то ни другое ( с ее врожденным добродушием, которую мать принимала  за наивность).
Вместе с тем, взрослея, Лена все больше удостоверялась в своей власти над мужчинами, которая, поначалу лишь забавляла ее. Не обладая особым умом, Лена как бы, думала своей особой чувствительностью и чувствовала всегда безошибочно. Она видела, как при ее появлении менялись в поведении даже зрелые мужчины и тихо смеялась над ними, словно бы оставляя про запас  свое истинное понимание этого. Она скромно и даже стыдливо улыбалась, но в нежной улыбке красиво очерченных, как-то таинственно сомкнутых губ и полуприкрытых глаз, внимательный взгляд мог бы прочесть всю неуёмноую властность ее красоты, к которой она еще никогда не прибегала, и которая, быть может ей самой не была до конца осознанной. Ей нравилось до поры, до времени оставаться маминой дочкой, Леночкой.

 Так и не проявив особых способностей ни к одному из выбранных Ольгой Николаевной занятий, Лена оставалась к этому равнодушной. Вернее все так же виновато-равнодушной, так как видела, что для матери это было неприятно. Ольга Николаевна действительно, со страхом начинала понимать всю тщетность своих надежд и стала по-новому оценивать прожитые годы, жизнь с «тихим» мужем. Она стала находить невидимые до того потери и теперь Лена виделась причиной всех этих потерь и неприятностей. Дочь не раз ловила на себе  ее осунувшийся, ставший каким-то осмысленным взгляд, из-за которого появлялось желание хотя бы ненадолго уйти из дома. Но даже вне дома, мысли о матери, о том, что она обязана ей чем-то, преследовали ее. Это что-то, по мере взросления, предаставлялосьей чем-то добровольным, на самом деле не существующим, но она никогда не позволяла себе быть хоть чем-то недовольной по отношению к матери, ведь кроме все той же виноватой привязанности, их с матерью необычайно роднило обоюдное чувство брошенности (хотя Владимир Викторович всегда был рядом).
Владимир Викторовичч, обладавший неким обаянием,  несомненно имел один талант. Он умел удачно изобразить на лице некую собачью беспомощность и вкрадчиво подластиться к жене и заметив на ее извечно строгом лице невидимые, ему одному известные признаки слабости, наглел. Он неуклюже и глупо улыбался, пытался рассказать что-то смешное и даже «интересовался» успехами Лены. Потом его выражение лица становилось еще более жалостливым и противным. Впрочем все это срабатывало в его пользу  и Ольга Николаевна теряла весь свой запал и брезгливо махнув на все рукой, мол что с тебя взять, оставляла его в покое. Некоторое время они сидели молча, а потом все повторялось.

--Леночка должна учиться за границей – однажды сказала Ольга Николаевна. Она и раньше неоднократно говорила это, но на этот раз, прежде чем сказать, ее взгляд долгое время был блуждающим... Хотя в комнате никого не было, она посмотрела на то место, на котором стояла воображаемая дочь.
« Да, да,  все решено. Хватит девочке здесь прозябать. Еще взъедаюсь на нее... не за что. Она не виновата».
К вечеру, Лена возвратилась домой и в очередной услышав слова матери, привычно промолчала, хотя заметила, что та была более возбужденной чем обычно. По правде говоря, ей и самой нетерпелось уехать, будучи бессильной перед наплывавшей порой романтичностью, однако она почему-то (возможно из-за все того же озорства) делал вид, что ей все равно.
Лена никогла не мечтала о чем-то конкретном, ведь в таком случае приходилось обдумывать конкретные шаги для достижения цели, а это, в ее глазах, лишало мечту той романтичности, из-за которой, по ее мнению, мечта и  называется мечтой. Будущее порой виделось ей, ( как и ее собственная роль в нем) виделось ей в каком-то неопределенном мире и времени. Прекрасного принца не было, но он естественно подразумевался. Главным было то, чтобы все восхищались ей и любили. Лена никогда прямо не признавалсь себе в этом, но ей постоянно хотелось  восхищения собой окружающих и чтобы о ее красоте узнало как можно больше людей ( она иногда даже злилась, если кто-то удостаивал ее недостаточно долгим взглядом). Чтобы все ее узнавали и восхищались, а она надменно (виновато-лукаво) улыбалась своей неповторимой, «сомкнутой» улыбкой.
«Сколько же мужчин мечтает о ней»-- злорадно  улыбнулась она.
--Что это с тобой? — подозрительно спросила Ольга Николаевна.
--Ничего мама, это я так...А как мы поедем? — невинным голосом спросила Лена, прислушиваясь к своему некрасивому голосу (единственное, что ей не нравилось в себе).
--Это не важно, дурочка. Ты там поступишь. Может конкурс красоты, какой-нибудь, выйграешь или еще что... — Ольга Николаевна не всегда улавливала хитрость своей дочери, тем более сейчас, когда она надрывно обдумывала свой план, из-за чего,  привычно, не глядела по сторонам  и что-то энергично резала на терке. Она лишь мельком взглянула на дочь и увидя ее покорный, тонкий , склоненный затылок с недоконца убранными волосами и стройную даже в мешковатом свитере, фигуру, пронинулась к ней жалостью.
--Ты случайно это не по Никите...?
--Что? Да нет мам... ты же знаешь, он мне безразличен — вспыхнув, сказала Лена, поморщив личико с выражением, которое может быть у человека отмахивающегося от назойливой мухи..
--Ну а чего тогда ты с ним? — спросила Ольга Николаевна и замолчала, вспомнив, что сама была за то, чтобы дочь встречалась  с Никитой. Ольга Николаевна и сама  недолюбливала Никиту, за его крупные черты лица, «дикие», как она говорила и размашистые движения. Просто его появление избавило ее от извечного беспокойства за дочь, а сам Никита, по ее мнению, был «ручным»  и ограниченным, как все мужественные парни, а кроме того, Лене он был неприятен... В то же время, Ольга Николаевна не забывала, что Никита был из богатой семьи, хотя этот вариант она пока держала в запасе...
Покончив, таким образом, со своим многоходовыми комбинациями, Ольга Николаевна испытала радостное облегчение, как человек наконец сумевший поместить огромное количество мебели в маленькую комнату, однако снова увидев Лену, сидящую в прежнем положении, нехотя рассталась со своим настроением.
--Леночка, ты хоть кого-нибудь любишь? — немного погодя, вдруг спросила она.
--А почему «хоть»? — Лена повернула к ней голову, характерное движение, которое, она знала, подчеркивалаее красоту.
--Ну ты знаешь...
--Мам, что это на тебя нашло? — снова «сомкнуто» улыбнулась Лена, привыкшая слышать от матери ехидное «любоффь, видишь ли».
--Да так... все-таки. Ладно,  забудь.
Лена привычным движением, как бы подчеркивая свое равнодушие, распустила волосы, лишь только более энергично, чем обычно, подергивая головой, чем выдала некоторое волнение, а потом, не глядя на мать, вышла из комнаты.
Ольга Николаевна глубоко вздохнула.

У Лизы Черновой, близкой подруги Лены (лучших подруг у ней не было) в субботу, собралось на вечеринке много друзей и знакомых. Весь день приезжали и уезжали подержано-шикарные автомобили  с неопытными водителями. А к концу дня ими была заставлена вся детская площадка перед домом.
Сама Лиза Чернова, которой всегда была свойственна некая странная веселость, в этот день была как-то особенно весела, видимо от того, что ей впервые доверили какое-то важное дело. Весь день она бегала по квартире, нигде подолгу не останавливаясь, потому-что  то повариха, выписанная из одного ресторана, по ее мнению, готовила что-то нето, то приглашенные слишком долго не появлялись, то соседи высказывали недовольство из-за образовавшейся под окнами пробки. И тем не менее, все это не могло поколебать ее настроения.
Она добрах два часа объясняла родным зачем нужно было вынести всю мебель из комнат ( а все для того, чтобы было, как надо, «как там») Чтобы друзья ходили с длинными бокалами с соломкой, в руках  и медленно попивая, говорили бы что-то умное. А она сама была бы со всеми приветливой и изящно,тонко улыбаясь слышала бы комплименты на счет своего платья и была бы «страшно остроумной» и все бы веселились.
« Вот только повариха все портит. Надо бы ее, когда все приготовит, под благовидным предлогом, куда-нибудь отправить. Ой, только бы все были прилично одеты, а то припрутся в джинсах. Саша, Владик, Веточкин... эти нормальные. Никита, тоже ничего, хоть и балбес. А вот остальные... Ой, не могу, хоть бы кто помог. Ну ничего, давочки наверняка выручат. Главное, чтобы никто не напился.»
Лиза Чернова была вмеру капризной дочерью, вмеру богатого отца. Она была вмеру рассудительной, вмеру симпатичной, вмеру развязной. Единственное, что время от времени, нарушало это равновесие, были ее увлечения. Они касались всего, были непродолжительными и всегда заканчивались благополучно. Лиза увлекалась танцами, миниатюрными мобильниками, гаданием, бульварными романами, ленью, пыталась читать Цветаеву, икебаной, пением(умудрилась по ее словам два с половиной раза быть влюбленной, но чувство влюбленности конечно же быстро и благополучно исчезло) и конечно же сумочками.
Лиза носила золотые украшения и выдавала их за бижутерию (после того, как одно из них исчезло).
Последним из ее увлечений были вечеринки на которых она училась томно глядеть на парней. Она устраивала их с поводом и без, часто , как только могла и  невзирая на то, что они почти всегда оканчивались банальной своей неуемностью, подростковой попойкой, Лиза была довольна, так как все было «как там». Впервые ее увлечение растянулось на несколько месяцев и грозило принять черты привычки. впервые в глазах Лизы появилось осмысление чего-то, из-за которого она подурнела.
Как было сказано выше, Лиза была вмеру капризной, из-за чего родители (в основном папа Андрей Васильевич, так как мама мало чем отличалась от дочери) во всем ей потакали.
У Лизы никак не могло сложиться определенное мнение о собственной внешности. То она был некрасивой, ( особенно после обеда,  хотя через полчаса могла показаться себе обворожительной), то красивой, то вмеру симпатичной( последнее было самым ужасным именно своей неопределенностью. Возможно именно эта неопределенность и стала причиной ее дружбы с Леной, чьей красотой она мучительно восхищалась и как бы маскировалась ей, ради которой и была готова играть классическую роль дурной подружки красавицы, из-за чего ( когда она бывала с Леной,) у нее и появилось странное выражение лица, какое может быть у человека, готовившегося, но так и не решившегося сказать вам какую-нибудь гадость).
Вот и сегодня, приглашая Лену к себе на вечеринку, она долго думала достойна или нет ее подруга быть приглашенной, ведь будут «... такие люди, а Ленка, чуть ли не сирота, хоть и не голодает. А что до красоты, то красотой всего не купишь»-- успокаивала она себя. Последний афоризм пришел ей в голову совсем недавно и она его везде повторяла. Вообще Лиза Чернова считала себя умной, по крайней мере умнее своих подруг и в особенности Лены. К такому выводу она пришла совсем недавно, когда однажды, в кругу своих друзей, удачно уличив неожиданную паузу, вдруг сказала: Наверное я скоро  умру. А потом еще долго вспоминала, как все были шокированы услышанным. Это высказывание показалось ей жутко умной, поэтому она записала его в свой клетчатый блокнотик, который купила специально для этого.
Наконец все собрались. Все шло по плану. Родители, после долгих, тайных уговоров, уехали забрав с собой повариху, а гости уже стояли в коридоре с бокалами в руках и смеялись (она принимала это за веселье), как вдруг Владик наткнулся на запертые в одной из комнат, стулья и стол и когда Лиза возвратилась все уже расселись в гостиной, а съестное содержимое  колясочек, которые, так же   как и повариху, предусмотрительно  заняли в одном из ресторанов, оказалось на столе. Кое-кто уже успел и выпить и закусить...
--Что вы наделали! — отчаянно  и с неподдельным возмущением воскликнула Лиза и странного вида бутерброд застыл у полуоткрытого рта незнакомого ей парня. — Я же хотела, чтобы у нас был раут — поняв что перед ней не зачинщик бунта, словно бы к самой себе пожаловалась она.
--Не раут, а фуршет — с вызывающим спокойствием произнес откуда-то появившийся Владик и что-то схватил со стола. — Ну Лиз, ну пойми ...  невмоготу уже... что мы кони, что ли?.
--Чурбан ты –воскликнула Лиза, тоном, который можно было принять за шутливый, что усугубило ее страдания. Впрочем, уже совсем скоро, она забыла об этом и ее внимание всецело переключилось на вновь прибывших. Кроме уже описанных нами, бывших одноклассников Лизы, на которых мы не будем останавливаться, Никиты, так же прибыло несколько молодых людей, которых Лиза  раньше не видела. Она не могла понять чем, но они сильно отличались  от ее привычного круга. Их было трое.. На вид им было лет по 20, 22. В них было что-то неуловимо общее, из-за чего Лиза вначала приняла их за братьев. Прежде всего бросалась в глаза их ненавязчивая раскованность и легкость с которой они освоились в незнакомом обществе, сумев понрачиться девушкам и не слишком обозлить парней.
Когда стали обратно приностить мебель, то Георгий, так звали одного из них, первым вызвался помогать, как бы нарочно стараясь испачкать свою одежду,  чем в некоторой степени, завоевал к себе расположение. Но вместе с тем, в нем самом, во всех его движениях, чувствовалась какая-то скрытая насмешка. Одни улавливали это,  другие нет. Василий, высокий, скромный парень, раз, указал ему на ножку стола, цепляющуюся за дверной проем. «Ах, да, как же я»--поспешно извинился Георгий и изобразив на своем лице сожаление, стал цеплять еще  сильнее и при этом постоянно переглядывался с друзьями.
На неискушенных, внешность Георгия производила странное впечатление, казалось открытый  взгляд должен был распологать к общению, но его поспешная угодливость и тут же сладовавший за этим холодный взгляд, смущали (девушек) и отталкивали. Самым неприятным  на его лице был перебитый, боксерский нос, который придавал выражению некую удивленную наглость..
Другой его приятель,  Юра, был очень похож на Георгия, (вероятно поэтому все трое казались одинаковыми) однако ниже него ростом. Он молча сидел в кресле и выжидательно смотрел на Георгия, как если бы они о чем-то заранее условились и теперь он со сдержанным неудовольствием, нетерпеливо ждал этого.
Третий, Веня, был рыжий и выше всех ростом, с непроходящими прыщами на постном, одутловатом  лице. Он чем-то напоминал религиозного фанатика или сектанта.
Внимание Лизы, прежде всего привлек Георгий и его, как бы она сказала,  «брутальность», хотя не вполне понимала значение этого слова — оно ей просто нравилось. Лиза чувствовала, как постепенно рождалось ее новое увлечение, а неудавшийся в желаемой форме, фуршет, окончательно забылся.
--Юрист есть продукт больного общества и с этим ничего не поделаешь, нравится это вам или нет... —слышалось где-то рядом. Потом кто-то неприятно захихикал. Лиза встала и прошлась по комнате, не глядя в сторону Георгия, но зная, что тот ее заметил и чувствуя, что она, как всегда , в минуту легкого волнения, выглядет лучше чем после обеда. От вновь переживаемого удовольствия, ее сердце наполнилось восторгом и ужасно хотелось танцевать. Якобы, все еще переживая за неудавшийся фуршет, она изобразила на своем лице гримаску взывающего к сочувствию, неудовольствия и стала ждать «действий» с его стороны. Однако Георгий не двинулся с места. В  сердце Лизы стала закипать женская злость и она стала быстро обдумывать, как  ненавязчиво деть ему почувствовать это, но в этот момент в гостиной появилась Лена. Лиза стояла к ней спиной и поняла это по тому, как все вокруг вдруг замолчали. Она повернулась и увидя свою подругу, на миг потеряла все напускное. Красота Лены одинаково поражала и знавших ее и увидевших впервые.
От вызванного своим появлением эффекта, Лена очень смутилась (густая краска на лице делала ее еще более обворожительной). Она жалостливо и как бы взывая о помощи взглянула на Лизу и та тот час же оказала ей эту услугу.
--Леночка, какая ты сегодня красивая — сказала она. так как не сказать это означало бы подчеркнуть зависть, которая, она чувствовала это, была сейчас особенно сильна в ней. Лена, видимо от смущения, что-то невнятно и тихо ответила.
Гости, очевидно вышли из первоначального оцепенения. Снова приглушенно зажужжали голоса.
Лиза непринужденно обхватив подругу за руку,  вывела ее из зала.
--И где твой Никита... только тут был —  слышался ее уходящий голос.
Лиза вероятно и сама не осознавала того, что несмотря на свою зависть даже любила подругу, но для этого нужно было сделать хотя бы маленькое аналитическое усилие, и не то чтобы она была глупа, просто ее порывистый темперамент и увлечения  не оставляли времени для этого.
Заиграла музыка и кто-то досрочно откупорил шампанское. Некоторые, со странной, внезапной готовностью, вдруг затанцевали (в одиночку и вместе) будто промедли они, и за это их кто-то упрекнет. Оставшиеся, видимо заразившись этой мыслью , постепенно пополнили ряды танцующих. В кресле, развалившись, оставались сидеть только Юра и рыжий Веня. Георгий, же вальяжно, словно получал от этого удовольствие, бродил среди танцующих и сталкиваясь, тут же просил за это прощения. В нем все еще чувствовалась прежняя, скрытая насмешка, но она то и дело пропадала, уступая место неподдельной растерянности, которая странным образом высвечивала все то, что он пытался скрыть. Он несколько раз пытался выйти из зала за промелькнувшими куда-то девушками, но каждый раз,  в нерешительности (очевидно не очень знакомой ему, из-за чего на его лице появлялась глуповатая, презрительная улыбка) останавливался. В конце концов, приняв решительный вид ( теперь это придало ему смешной вид) и по военному отдернув книзу свитер и невидимо вздохнув, шагнул вперед.

 Когда Георгий, якобы по ошибке, вошел в комнату, гда на обитом, красивым, пестрым бархатом диване сидели девушки, он удачно изобразил на своем лице замешательство.
--Ой, простите девушки... я это — начал было он, но наткнувшись на холодно-безразличный прием (прежде всего со стороны Лизы) и вправду растерялся, что с ним практически не случалось. Пауза слишком затянулась, а в голову как назло ничего не лезло ( Георгий привык знакомиться экспромтом).
--А разрешите с вами познакомиться? — не вдумываясь, вдруг сказал он, как бы,с опозданием понимая свою мысль, вызвав на лице Лизы недовольную улыбку, как бы говорившую: мол хоть тебе не рады, но из жалости потерпим. Георгий воспринял это, как одобрение и уже с игривой беззаботностью, не обращая внимание на вновь повисшее молчание и некоторую нелепость своих действий, развалисля в стоящем рядом с диваном кресле.
--Скажите, вы всегда так по-военному знакомитесь, разрешите  и все такое? — заговорила Лиза, интуитивно понимая, что слишком рано «простила» его и не всилах сопротивляться своему вновь воскревшему порыву, лишь нехмурила брови.
--Нет, нет — почему-то стал оправдываться Георгий, — я никогда не служил, хотя считаю это своим недостатком...
--Откосил значит? — стараясь быть более резкой, перебила его Лиза. Она начинала понимать, что причиной его появления была Лена и ее переменчивое настроение снова сменилось плохо выраженной неприязнью.
--Ах да, меня Георгием зовут. Только прошу не называть меня Жорой, уж как-то не по себе становиться.
--Ха, Жора, подержи мой макинтош? — задороно засмеялась Лиза, довольная своей репликой. В ответ, из тактических соображений, Георгий тоже засмеялся.
--Меня Лизой зовут, а это Лена.
Георгий, все это время старавшийся на смотреть на Лену, получив после этих слов некий психологический carte blanche, стал довольно бесцеремонно разглядывать ее.
--Э,эй.. ты чего зенки вылупил... не втрескайся смотри — все так же игриво сказала Лиза, однако ее глаза неожиданно почернели и зло заблестели.
--А что в этом плохого?
--Так погибнешь, жалко...
Георгий,  в ответ , обаятельно улыбнулся.
Разговор несколько не клеился, но это совершенно не смущало его: –Девушки , а отчего вы не танцуете?
--Отчего же не танцуем, танцуем — что-то предугадывая, поспешила ответить Лиза.
-Так чег же мы ждем?
Лена, видевшая, что ее подругу что-то напрягает, но не понимавшая что именно скромно молчала,, предоставляя Лизе говорить за нее
---Пошли — кокетливо сказала Лиза и легко, по-ребячьи вскочив с кресла, шаловливо встала на носочки, по ее мнению изобразив стойку смирно.
Георгий, к которому, постепенно возвращалась его природная галантность, чувствуя, что нравиться себе самому, красиво и непринужденно взял ее под ручку и в то же время, не забывал о Лене — главной причине его появления.
--Прошу вас — учтиво поклонился он ей, предлагая пройти первой.
Из зала доносился смех и веселые крики.
--Не поверишь, мы с ним вместе, тот раз, выбирали одежду. Так я через пять минут нашла себе курточку, а он целых два часа искал... примерял, примерял... я чуть со скуки не умерла. В итоге нашел себе дубленку... до сих пор в ней ходит, а моя через месяц выцвела — звонко рассказывала какая-то девушка у входа. Ее собеседница, со знанием дела, в такт кивала головой.
Георгий, с сияющим лицо от того ,  что сумел ,  как ему казалось понравиться Лизе с Леной, как на сцене предстал перед публикой, а потом торжествующе посмотрел на своих товарищей.
--Ты где, я тебя искал? — неожиданно появившийся Никита бесцеремонно оттеснил его от Лены. Георгия всего передернуло. Он покраснел. Но потом, внимательно посмотрев на своего обидчика, он как-то злорадно  и снисходительно улыбнулся, будто сразу нашел в нем столько изъянов, что тут же с готовностью, как какого-нибудь калеку, простил.
-Да я только что пришла — тихо ответила Лена. В ее выражении ничего не изменилось, но Георгий по своему рассудил, что появление Никиты было неприятно ей. Это вдвойне обрадывало его, однако поняв, что он прежде должен будет  некоторое время провести с Лизой, Георгий сделал над собой усилие чтобы оставаться с ней приветливым.
--А я умею сальсу танцевать — неожиданно сказала Лиза..
--Да ну! — Георгий широко раскрыл глаза. — А что это такое?
--Ой, ну как тебе не стыдно — искренне рассердилась Лиза.
--Да шучу я, шучу — примирительно прошептал он, все  это время не теряя Лену из виду, рядом с которой возвышалась крупная, узкоплечая фигура Никиты. Видимо что-то предчувствуя, он как-то по-хозяйски положил ей руку на плечо.
По появившейся в Лене скованности, Георгий снова удостоверился в своих предположениях.
--Лиза, а кто этот тип?
--Никита что ли... А,--коротко махнула она рукой, но потом замолчала. Ей вначале хотелось все ему рассказать, но потом, по совершенно интуитивному предположению, что это в любом случае будет ей невыгодно,  решила промолчать. — Это парень Лены... он классный — чуть погодя добавила она и испытующе посмотрела на Георгия.
--А чего это он так ее напрягает? — Он демонстративно проигнорировал ее взгляд.
--Ничего он ее не напрягает... и вообще, ты кажется и вправду запал на нее — шутливо рассердилась Лиза, но ее глаза вновь темно заблестели.
Георгий понял, что перегнул палку и улыбнувшись ей,  как-то по-бабьи поломался.
--А не то, он парень взрывной, если что раздавит —Лиза решила развить успех.
--И то правда... места тут дикие, мало ли что...
--А ты сам-то откуда?
В глазах Георгия промелькнула лукавая искорка, ведь он упомянул «дикие места» с одной лишь целью, вызвать этот вопрос: Я из Москвы — небрежно ответил он.
--Да ну! ...  А к нам какими судьбами?
--Да к дядьке приехал... и эти утямились — он кивнул головой в сторону своих приятелей.
Плавная музыка окончилась и глухо закупоривая перепонки, как из подземелья, забили басы. Вокруг все энергично и самозабвенно запрыгало, из-за чего все это стало похоже на какое-то спортивное состязание. Увлеченную Лизу уже не было слышно. Георгий был черезвычайно рад этому. Пару раз что-то прокричав ей на ушко, он с нетерпением  ожидал общения с Леной.
Заметив, что Никита куда-то пропал, он как-то незаметно увлек Лизу в ту сторону.. Лена, не заметив их приближения, с остекленевшим взглядом глядела куда-то в себя. Лиза оторвавшись от Георгия и незаметно подскочив, шутливо обхватила ее за талию, из-за чего Лена заметно вздрогнула.
--Дура ты! — вырвалось у нее. Она покраснела и ее, отчего-то разгоряченное, пунцовое лицо , пылало красотой.
--Выйдем а...! –прокричала ей Лиза, усердно помогая себе жестами. Лена, в знак согласия, энергично закивала головой.
Они вышли из зала м направились на светлую, с высоким потолком, веранду, где было сравнительно тихо, отчего им, уже привыкшим к шуму, слегка заложило уши
Лиза видел, что с Леной что-то произошло и ее распирало от любопытства. — Лен, что с тобой? — спросила она, не давая опомниться подруге.
Лена, покрасневшая, от неожиданности и замешательства, пыталась изобразить недоумение, но выжидательный и главное отзывчивый вид подруги, поборол ее: Я с Никитой порвала... точнее собираюсь — тихо и невыразительно, словно упрекая себя сказала она и жалостливо, в ожидании чего-то, посмотрела на подругу, тщетно пытаясь уловить в ней что-то сочувствующее.
--Ой, Ленка, наконец-то — воскликнула в ответ Лиза, по-старчески всплеснув руками и видимо постеснявшись этого жеста, тут же их опустила. — Он только вид тебе портил... диплодок! — девушки переглянулись и как бы стараясь перетерпеть друг друга, почти одновременно рассмеялись.
--А что это?
--Не знаю, но ему подходит... — они звонко, как это бывает в минуту неожиданной, а значит почти искренней радости, засмеялись. В эту минуту они испытывали друг к другу странное, чисто женское чувство общности,  зачастую не отличающееся искренностью, но которое в подобные моменты и не нуждается в искренности. Здесь важен сам процесс...
Лена положила головуЛизе на плечо и обоих на лицах застыла светлая, каждая о своем, улыбка.
В это время перед ними появился Георгий. Его заискивающее и в то же время оценивающее выражение вызвало в них отторжение, хотя причиной было не столько само выражение сколько минута в которой тот появился. Лена молча отвернулась. а Лиза с «негодованием» уставилась на него.
--Опять ты... ну прилипала.
--Георгий понял, что появился в неудачный момент, поэтому, как бы отвечая на свой же вопрос, как-то понимающе закивал головой. Однако затем, видимо решив, что отсупление будет еще более постыдным, набравшись наглости, решил действовать напролом.
--Девочки, Лена, Лиза, ну не могу я без вас — подойдя к ним поближе, извиняющимся тоном сказал он и улыбнулся своей заученной, заискивающе-детской улыбкой, которая, он знал, действовала на многих.
--И что, ты даже готов на коленках поелозить? — лукаво прикусив губку и переглянувшись с Леной, спросила Лиза.
--На правах истинного дамского угодника, да — при этих словах, Георгий бухнулся на колени, стараясь попасть ими на краешек толстого, искусственного паласа и по-собачьи, снизу-вверх, посмотрел на них.
Лиза изобразила строгость, хотя по всему было видно, что его уход уже был нежелателен для нее.
--Как это... буквально низко — сказала она, странно прищуриваясь, видимо считая, что слово низость нужно непременно сопроводить подобным прищуриванием.
--Да, да низко... ниже некуда.
--Ну что Лен, простим?
Лена с едва заметной улыбкой лишь томно полуприкрыла свои широкие, серые глаза и отвернулась, мол, делайте что хотите, а я в этой глупости не учавствую.
--Ладно вставай, прощаем.
--Послушайте, а что мы тут торчим?—уже своим обычным тоном продолжал Георгий,  -- Может  пойдем прокатимся, у меня машина тут?
Лиза прислонилась к стене, как бы заставляя себя упрашивать. Георгий терпеливо, но с еще большей просьбой в глазах,  молчал.
--А что пошли... надеюсь на развалюха какая-нибудь — вдруг зажглась Лиза и вопрошающе переглянулась с поругой.— Слушай, Жора, а ты научишь меня водить?.
--Сударыня, мое сердце и бак автомобиля в вашем распоряжении.
Вскоре звонкий смех Лизы доносился уже с улицы. Лена, чтобы не оставлять ее одну, ( она видела , что Лиза хотела ее присутствия) последовала заними, хотя Георгий ей с самого начала не понравился, более того его внешность и вечно преследующий ее взгляд лействовали отталкивающе. Она видела, что он понимал это, поэтому его настойчивость была ей вдвойне противной.
Лена давно привыкла (как к чему-то неизбежному) к повышенному к себе вниманию, но никогда явно не выказывала свою неприязнь если кто-то ей не нравился (разве только молчанием), но на этот раз все было по другому. Она ясно представляла Георгия мерзким типом, который всячески пытается демонстрироватьсвою опытность и то что он примеряет это свою опытность на нее, очень раздражало ее. Однако Лиза, как бы прося ее одобрения, время от времени оглядывалась на нее, удостовериваясь в ее присутствии.
БМВ Георгия стояла чуть поодаль от общей скученности машин, поэтому можно был предположить, что он дорожит своим автомобилем, а по странной, внезапно появляющейся сосредоточенной серьезности, угадать в нем отчаянного автомобилиста.
Быстрым, привычным движением руки, он достал из  кармана ключи. В следующий момент, с готовностью заныла отключенная сигнализация и они оказались в удобном хотя и тесном салоне автомобиля.
Лена, до этого шедшая нарочно медленно, встала так, чтобы Лиза была вынуждена сесть впереди, чем та, в свою очередь, не преминула воспользоваться к скрытому неудовольствию Георгия. Лена, так же боясь выказать радость от своей маленькой победы, потупила глаза.
Было еще одно, из-за чего приятно заныло в груди — их виджел Никита. Она поначалу сделала вид, что не видит его, но потом, из любопытства, все-таки посмотрела в его сторону. Никита всеми силами изображал страдание ( так сильно не вязавшееся с его грубым лицом) и в то же время, готовность «все простить». Из-за всего этого, он показался ей каким-то особенно противным.
« Дурак»--прошептала она, почему-то вспомнив его тонкие руки ( также контрастировавшие с огромным туловищем) чего раньше не замечала.
Тихо и одновременно могуче взвыл двигатель и они умчались, оставляя, как будто слышно, оседать  потревоженную шинами пыль.
Георгий, все так же сосредоточенно, (однако теперь уже наигранно) и ловко управляя, вывез их за город. Лиза не переставая и без повода хихикала, а он все это учтиво и безропотно сносил, радуясь ,  когда их машину  кто-то нагонял  и он, под этим предлогом , мог наблюдать за Леной в зеркале заднего вида. Однако Лена, всякий раз  глядела куда-то в сторону. На самом деле она намеренно избегала его взглядов и каждый раз чувствуя их за собой, радовалась, что он зря прилагает столько усилий.
--Ну что ж... тут поспокойнее — замедляя ход, сказал Георгий, стараясь сохранить в голосе веселость,  однако в нем сквозило какое-то смирение, так, что Лене он уже не казался таким отталкивающим. Он теперь представлялся ей даже слабым и поэтому более человечным, впрочем она все же решила продолжать свою прежнюю игру.
Лиза, когда Георгий вышел из машина, чтобы сесть с другой стороны, шаловливо и как-то вызывающе, чтобы он ее видел, пересела на его место.
--Ну что, поехали? — еле дождавшись, когда он окажется рядом с ней, спросила Лиза, при этом она изобразила изумительно миленькую гримаску, как если бы она что-то натворила, но будучи уверенной, что ее простят, лишь с любопытством ожидала формального суда.
Георгий, нехотя, но все же с прежнейготовностью принялся объяснять ей что и после чего надо нажимать, но Лиза, явно не слушая, только упорно и невинно вглядывалась в его лицо.
--После того, как ты плавно отпустишь сцепление, нажимая на газ... тоже плавно... плавно... вот так, хорошо. Нет! Нет! На газ.
Давай сначала. Вот так... это правильно, а дальше... правильно... Нет!!! Плавно надо было ! — Георгий не удержался   и вскричал, но тут же, осознав свою ошибку, стал  что-то скоро и как-то прилежно объяснять ей. Лиза на какое-то время перестала быть игривой, а Лена, даже с радостью, окончательно удостоверилась в своих предположениях на счет Георгия и вновь приняла спокойно-суровый вид, хотя до этого,  наблюдая за действиями Лизы, даже несколько увлеклась.
В это момент, Лиза, переглянувшись с подругой и со словами « а теперь смотри», снова завела машину и уверенными мужскими движениями, повела ее. В ее выражении ничего не изменилось, вероятно поэтому Георгий не знал, как ему реагировать. Он сначала застыл,  потом, уже безо всяких ухищрений обернулся к Лене: Так вы знали — вырвалось у него.
Он впервые видел ее так близко и всеми силами пытаясь продлить это краткое, преступное упоение, боялся отвернуться. Видя этот овал лица (он почему-то избегал смотреть ей в глаза) Георгий испытывал что-то бесконечно сладострастное и злое, будто это наслаждение не было бы таким сладким не будь оно злым и сам взгляд призван был испоганить ее ( он чувствовал ее пренебрежение собой, а раз так, уж лучше уничтожить и успокоиться,что никому уже не достанется). Ему казалось, что обо всем этом она догадывается и поэтому презирвет его еще больше. Впервые он  казался себе таким жалким и уже испытывал ненависть к ней, заставившей его таким почувствовать.
--Ну че, насмотрелся?... зенки вывалятся — не выдержала Лена. Георгий в ответ засмеялся, пытаясь перевести все в шутку, но его застывшие, несмеющиеся глаза оставляли производили впечатление.
Тем временем, ЛИза, молча довезла их до тихого берега реки и выключила двигатель.
--Ну как? Вроде неплохо для первого раза?
--За спектакль Пять, за вождение... ну четыре.
--А почему?
--Ты тогда, на перекрестке, поворотник забыла включить.
--Ой, очень ты помнишь... все на Ленку таращился. Ладно, пойдем воздухом подышим — сказала Лиза и не дожидаясь их согласия, выскочила из машины.
Лиза, в очередной раз испытывала состояние излечения от своего очередного увлечения и поэтому выглядела задумчивой. Георгий с Леной продолжали сидеть в машине. Он сдела движение, как бы намереваясь ей что-то сказать, но в этот момент, глухо щелкнул дверной замок она неслышно вышла и присоединилась к задумчиво стоявшей на берегу подруге.
--Ну как он тебе? — со свойственной ей склонностью задавать неожиданные вопросы, спросила Лиза.
--Гадкий тип.
Лиза засияла одобрительной улыбкой. — Хорошо тут — сказала она немного погодя, — места моих несбывшихся свиданий.
--Да брось ты. Ты ли это?... «несбывшихся»!--Лена засмеялась.
--Да Лена,да... правда вымышленно... но так хочется... а остальное все фигня — уже привычно кокетливо заключила она. — Ой , смотри, опять на нас таращится. Лена оглянулась и увидела полусидящего на капоте Георгия и чертящего что-то палкой по земле. Время от времени он бросал на них взгляды.
--Страдает, бедняжка... — Георгий напомнил Лене недавнего Никиту и ее последние слова были обращены, как бы, обоим вместе.
--Лен, а ты его физию помнишь, когда я газанула? — Девушки звонко засмеялись.
--Тише, дура, услышит.
--Ну и пусть.
--Не надо, он вон маньяк какой-то, еще озвереет...
--Прям там, маньяк...  Георгий! — Лиза позвала его таким тоном, каким  подзывают собак или  зовут потерявшихся детей, — идите к нам, а то нам скушно.
В ответ Георгий улыбнулся глупой, не идущей ему улыбкой и с готовностью помилованного направился в их сторону.
--Смотри и вправду как собачка — съехидничала Лиза. — Георгий, что вы нас оставили... где же ваша галантность?.
--Не хотел тревожить уединение — Георгий, вероятно угадывая тему их недавнего разговора,  пытался изображать из себя наивного.
--У, какой скромный..
--Уж какой есть — ответил он, не заметив иронии. — Нет, правда хорошо тут.Берег, речка — начал он, подготавливая почву для чего-то задуманного.
--... дорога, мост—довольно точно передразнила его ЛИза, отчего по лицу Георгия пробежала тень, но он , с усилием, подавил раздражение в себе и упорно продолжая создавать какой-то романтический лад. — Может прогуляемся, а то что-то припекать стало.
Девушки, как бы подчеркивая свое недоверчиво-обособленное положение, взялись за руки.
--А ты за свое авто не боишься... сопрут ведь?
--А мы недалеко.
--Ну смотри.
Они пошли по широкой тропинке, вдоль речки, неслышное течение которой действовало успокаивающе. Пару раз, на глаза попадались ватажки загорелых мальчишек, недоверчиво и вместе  с тем гордо демонстрировавших гирлянды свежевыловленной рыбы.
Георгий несколько раз пытался завести разговор, но каждый раз это оканчивалось односложными,  бессмысленными фразами. Лиза каК-то слишком оживленно рассказывала, то о подруге, пытавшейся ее провезти, но в итоге, самой оказавшейся в дураках, то о каких-то нарядах. Лена иногда поддакивала, насколько это позволяла отведенная ей роль почетной слушательницы. Все это выглядело очень непринужденно и Георгий уже почти смирился со своим положением, отчего все чаще поглядывал на часы. Он шел впереди них и поэтому не сразу среагировал на вдруг умолкнувший голос Лизы. Он оглянулся и увидел ее , в метрах двадцати от него, со свойственной ей мелкой размашистостью руки, говорившей по мобильнику. Лена же вынужденно и неохотно шла следом за ним. От внезапного возбуждения, вызванного неожиданной возможностью остаться на какое-то время с ней наедине, у него глухо и мягко застучало сердце. Не мешкая, он подошел к ней: Скажте Лена, вы на меня сердитесь? — прямо спросил он,  испытывая непривычное волнение из-за которого его голос сорвался на последнем слове.
Лена удивленно посмотрела на него: Нет, с чего ты взял?
Георгий испытывал какой-то неприятный, нервный зуд, из-за того, что говорил что-то не то, а Лиза вот-вот должна была присоединиться к ним. — Ну как же, а ваши взгляды ( он хотел сказать « его игнорирование» ) и все это... Скажите, я вам потивен? Не надо, ничего не говори, я все понимаю. У вас есть парень.
--Может будем на «ты»--недовольно перебила его Лена у которой от этой неприятной беседы появилась редкая морщинка меж бровей , а сказанные ей слова «может будем на ты» означали  «оставь меня в покое». Однако Георгий не понял или не хотел понимать этого. От близости Лены у него дрожало сердце и мучительное нетерпение заставляло говорить какие-то слова, смысл которых он смутно понимал: Лена, вы очень красивы и вы знаете об этом. Вам нельзя тут оставаться. Вы себя тут губите. С вашей красотой можно многого добиться, но только не тут. Вам в Москву надо... не губите себя, я вам адрес дам — Георгий уже не глядел на нее и говорил, как бы сам с собой. Вот-вот ожидая появление Лизы и несподручно оборачиваясь, он говорил «про запас». — Об этом все мечтают, но не всем дано... а в этой дыре – это  самоубийство. Набравшись смелости, он снова взглянул на нее, чтобы проверить реакцию. Однако ясное, спокойное лицо Лены выражало лишь прежнее, только с новым оттенком, любопытствующее удивление. В пылу, Георгий, ничего из этого не уловил, однако отсутствие былой неприязни его воодушевило. Боясь это потерять, он про себя решил не торопить ее и сменить тему, но тут появилась Лиза. Георгий, пытаясь избежать ее расспросов, как-то слишком приветливо улыбнулся ей, тем более, что высказав все, он больше не испытывал прежнего раждражения к ней. Однако Лиза, хоть и заметила его скрытое возбуждение, но не придала этому значения.—Ну все... я устала. Поехали домой  — с неудовольствием протянула она и не дожидаясь ответа направилась в сторону реки.
Обратную дорогу они доехали молча. Георгий, погруженный в свои мысли,  с выражением, словно он совершил преступление и теперь четко обдумывал план отступления, нервно и сосредоточенно прикусывал губу и видимо боясь совершить что-то опрометчивое, уже не подглядывал за Леной, которая с каким-то безмятежным и светлым выражением смотрела куда-то в себя. (Этот, способный бесстрастно умилить любого, образ, на самом деле был наигранным). Порой, ловя на себя взгляды и мужчин и женщин, она была уверенна, что является неким особым существом, которому, в силу ее исключительности, просто невозможно сделать что-то плохое –это просто было бы глупо и непрактично, губить то, что вселяет надежду.
--О чем это вы с ним так говорили? — все же спросила ее Лиза, когда они остались вдвоем.
--В Москву звал...
--Дура, не слушай. В нем даже я разобралась — пустышка .
Лена изобразила чуть заметную гримаску, которую можно было истолковать,  что она либо не нуждается в советах, либо не согласна с вынесенным Георгию вердиктом, либо ей вообще все равно.


Лена возвратилась домой в возбужденном и одновременно задумчивом состоянии, впрочем стлокнувшись с тяжкой своей обыденностью,  домашней обстановкой, она непривычно долго молчала. Никогда еще отец, сидевший в кресле и скрывающий что он подвыпил, не казался ей таким жалким, а  Анатолий, брат, несколько раз зашедший  в комнату, чтобы вновь проверить заученное наизусть   содержимое холодильника и требовавший, чтобы кто-то сходил за пивом,   таким чужим и враждебным. Немногословная мать, без особой на то надобности, пропадала на кухне и завидев кого-то тут же начинала жаловаться на боли в спине. Никогда еще их просторная квартира не казалась Лене такой тесной и затхлой. Неожиданно ей захотелось выбежать отсюда.
Так, впервые она ясно осознала, что не любила брата, презирала отца и боялась мать.  От этого признания себе стало особенно горько и как-то сухо в груди. Лена испытала ощущение, будто ее очень долго и жестоко обманывали, а она, за эту ложь, по какой-то стртанной причине, была обязана отвечать добром. В ней с такой остротой вспыхнуло негодование, что она, уже вернувшись в реальность чуть не засмеялась, но тут же помрачнела. Ей чудилось, что все вокруг, было,   как бы устремлено против нее, с обной лишь целью, раздразить, подчеркнуть ее новое, как ей казалось, унижено-несчастное положение и даже жалобы матери на боли в спине были сказаны как-то в упрек, мол вот, все на тебя вкалываю, потому и болит. Невольно Лена встала и прошла на кухню, чтобы чем-то ей помочь, но особого дела не нашлось, а мести  не очень грязный пол вскоре надоело.
Лене вдруг невыносимо захотелось в чем-то признаться матери, она не знала в чем, но это и не было важно, главным было вызвать ее на какой-нибудь откровенный разговор. Однако заметив хмурое и какое-то рассеянное выражение лица у нее, она отказалась от этой затеи.
Внезапно из соседней комнаты послышались крики, визгливый голос брата, Затем кто-то вышел из квартиры, со злостью хлопнув дверью. На душе у Лена стало совсем гадко, будто ее заставили долго соприкасаться с чем-то липким и теплым. Она вдруг решила снова увидится с Лизой, но это было лишь порывом. Тут же осознав всю ненужность этого, она лишь тихо вздохнула.
Миновала полночь и это приободрило Лену. Словно ухватившись за какую-то светлую мысль, она, стараясь ни с кем не встречаться, незаметно проскользнула  к себе в спальню и быстро раздевшись , легла. Однако затаенная в темноте, мечтательная улыбка еще долго не сходила с ее красивых сомкнутых губ.


Долгое время она не могла заснуть и беспокойно переворачивалась с одного бока на другой. Затем она встала и подошла к окну. Смутно различимое, подернутое таинственным туманом, чернильное небо с редкими звездами лишь подстегивало возбуждение и Лена испытывая томительное, нетерпеливое чувство сладкой греховности, осторожно сняла с себя комбинацию, оставшись совершенно голой. От все возрастающего страха, что кто-нибудь откроет лишь возрастало желание и по телу мучительно пробежали мурашки. Она все-таки прошлась по комнате, остановилась перед зеркалом и как-то со страхом посмотрела на свое белеющее в темноте отражение и распустила волосы. От обволакивающей темноты стало как-то тепло.
--Хорошенькая, хорошенькая! — запищала она, представляя, что кто-то воображаемый сейчас смотрит на нее. Он счастлив и от восхищения теряет дар речи. Ради нее он готов на  любые подвиги, но она естественно совершенно равнодушна к нему. Лена засмеялась: « Если конечно он не совершит какой-нибудь совсем «ужасный» подвиг и от этого не похорошеет... достаточно похорошеет, чтобы быть достойным ее,тогда может быть... а может и нет...».
Она представила себя с ним и от этого воспылало, будто покрылось огнем, лицо.
«Нет, жирно будет»--Лена присела на край кровати, так как она могла показаться особенно обворожительной. Потом снова встала и прошлась по комнате, представляя себя, то ли дикаркой,  то ли музой какого-нибудь восторженного художника, который дрожит от одной мысли, что она бросит его и готов исполнить любой ее каприз. «Она все же бросит его. Пусть мучается и погибнет... бросившись с моста и этот мост будут называть мостом несчастного художника... или повесится... бедняжка. Она приедет на его похороны, встреченная недовольным шепотом толпы и бросит на безымянную могилу какой-нибудь цветок, розу... или олеандр. Интересно это цветок или мифический герой? Не важно. Зато красиво: безымянная могила и вдруг олеандр!.
--Кто его тут оставил? будут спрашивать простые, непривычные к состраданию люди.
--Какая-то красивая госпожа приезжает сюда раз в год и всплакнув, оставляет этот цветок — ответят им другие.
И даже эти грубые люди (они почему-то представлялись Лене железнодорожниками в оранжевых жилетах) услышав эту грустную, трогательную историю, преображатся... нет ,  не от истории ,  а от ее самой. Да, они видят ее и снимают шапки... некоторые молятся... нет, не молятся, это уж слишком»--Лена отогнала мысли, чтобы все проиграть сначала. « Она приезжает в карете... нет , не в карете. На «мерсе»? Нет, тоже не то. На чем же она приезжает?. Ладно, не важно. На чем-то приедет... Все спрашивают: кто это?»--этот момент особенно нравился Лене.  « Кто же она? А правда, кто она? Бизнесвуман? НЕт,нет... ну не важно. В общем влиятельная, неизвестная особа и даже не русская, а какая-нибудь испанка или итальянка... и одета по-старинному. Приезжает на безымянную могилу; все шепчутся: Кто это? и тут, какой-нибудь дурак и ляпнет: Да Володьки-алкаша! Все смеются... и папочка припрется со своей собачьей улыбкой. Она притворится, что не узнает его! Но он все-таки полезет... со слезами: Леночка, родимая...»--Лене подразнила голосу отца.
В этот момент , открылась дверь, осветив ее обнаженное тело. Лена вскрикнула и заскочила обратно в постель, с головой укравшись одеялом.
--Ты че, дура, разнагишалась?! Невтерпешь уже... мужика захотела?
Лена поняля, что это был брат. Это было особенно неприятным. Она чувствовала, как густо и обжигающе краснеет. От стыда до боли горело в груди и единственным желанием было , чтобы он поскорее ушел. Но Анатолий не уходил и бурча себе под нос, что-то искал. Наконец, он включил свет.
--Вали отсюда... надоел уже! — не выдаржав, красная  от стыда гнева Лена закричала на него, прикрывая грудь одеялом.
--Ни визжи! Занимается тут... не знаю чем... потаскуха...
--Проваливай! — снова вскричала Лена, только на этот раз с легким всхлипыванием.
--Щас, подожди... ботинок ищу — уже примирительно пробормотал Анатолий, — вот он. Дура –сказал он ей напоследок и потушив свет,  вышел.
Уткнувшись в подушку, Лена еще долго думала о том, какая она несчастная и одинокая. Она жалела себя и испытывала от этого удовольствие. Потом она всплакнула но не от обиды, (которая сразу же прошла) а просто так — уж очень хотелось всплакнуть и чтобы упрекнуть своего воображаемого воздыхателя, который от мучительных угрызений, что он не в состоянии  спасти  возлюбленную, должен был убиваться. И словно бы со стороны наблюдая за собой, своим «несчастьем», Лена вконец очаровалась собственной красотой, отчего на душе стало как-то томительно: «Что будет, если она подурнеет или постареет?» Ей овладела тоска. Но вот мысли постепенно стали прерывистыми и путанными. вскоре все забылось.


На следующее утро было особенно тихо и скучно. Ей не хотелось встречаться с родными хотя бы несколько дней( За вчерашнее, на трезвую голову, еще сильнее мучил стыд,  хотя она пыталась не думать об этом) особенно с братом. Мысль о тот, что сегодня все будет, как вчера  и что все равно придется возвращаться ,  преследовала ее все утро. Из соседней комната доносился удивленно спокойный голос матери .  Ей отвечал бархатный, покорный голос отца.
« Не сказал еще»--пронеслось у не в голове. « А может и не скажет».
Голос Ольги Николаевны вдруг повысился , но тут же затих.  Лене на миг, показалось странным, что в такой день можно было так спокойно говорить. Стараясь не шуметь ,  она осторлжно открыла входную  дверь и чтобы не хлопнуть, медленно , будто преодолевая огромное сопротивление, прикрыла ее за собой.
 На улице ей стало жарко.  Лицо пылало и ей почему-то казалось, что каждый встечный видит это и догадывается о ее замысле. Лена инстинктивно спешила, хотя понимала, что это было ей ни к чему. Она впервые делала что-то по своему и удивлялась, что не испытывала при этом страха и сожаления ( в первую очередь это касалось матери). От этого и еще от сладкого возбуждения оставшегося от бессонной, наполненной воображаемыми образами, ночи, ей овладела какая-то нервическая веселость. Внезапно она почувствовала усталость, хотя не прошло и десяти минут. Заметив недалеко испещренную ножичком, скамейку, присела отдохнуть, тем более, что нужно было подкраситься (Она собиралась  пойти к Лизе, а там мог быть Георгий). Это решение не было осознанным, более того, Лена не думала об этом. Она развивалось  как бы само собой, для того, чтобы в нужный момент просто оказаться под рукой и позволяло ей не мучаться признанием себе в желании вновь встретиться с Георгием — человеком  все еще противным ей. Она вздохнула и взглянув напоследок на свое отражение в маленьком зеркальце, направилась к Лизе.


Упрямые мысли, сделать все так, чтобы ее возможная встреча с Георгием произошла, якобы случайно, вновь и вновь возвращались к Лене.
«Лучше просто быть самой собой--твердила она про себя услышанное однажды, —  и никто ни о чем не догадается».
Однако Ей не пришлось увидеться с Лизой. Вскоре до ее слуха донесся неприятный писк тормозов и кто-то радостно засигналил. Лена не оглянулась, предположив, что это очередной гуляка, пытается задеть ее. Сигналы повторились, только на этот раз повелительно и как-то знакомо. Она оглянулась, и не сразу узнала БМВ Георгия и его самого, самоуверенно и как-то похабно улыбающегося,  словно бы он был в курсе всего о чем она ночью передумала. Все это мгновенно вернуло Лену к реальности, а Георгий, в этот раз показался ей каким-то особенно противным. Она упренула себя за то, что допускала «какие-то мысли» на его счет.
--Привет! Куда? — услышала она его изменившийся голос. Георгий, усердно помогал себе жестами. Лена ничего не ответила, каК бы предостовляя ему инициативу.В следующую минуту он вышел из машины (предварительно кое-как припарковав)
--Привет — повторил он, — я тебя весь день ищу. У Лизы был — голос Георгия приобрел какой-то радостно-извиняющийся тон и вместе с тем , он с несмеющимися глазами следил за ее выражением, стараясь что-то угадать.
Лена, без конца, недовольно поправляла перекинутую через плечо сумочку.
--Может тебя подбросить куда-нибудь? — с готовностью предложил он, почему-то озираясь.— Давай, давай, хоть покатимся — добавил он, заметив ее замешательство. Лена нехотя согласилась. Но вскоре увидев на заднем сидении рыжего Веню, который молча и нагло стал ее разглядывать, пожалела об этом. Впрочем ненадолго. Вскоре, попросив Георгия остановить, тот вышел по какому-то своему делу и они с Георгием остались вдвоем.
Лена с самого начала поняв,  что не сможет исполнить задуманное, испытала смутное разочарование, хотя и до  этого уверяла себя, что ни за что не свяжется с ним и теперь, чувствуя на себе его взгляды, все больше убеждалась в этом. Самым неприятным было снова убедиться в собственном бессилии что–либо изменить.
«Сегодня вечером все будет так же, как вчера... и завтра»--подумала она. Она  вдруг взглянула на Георгия. будто только сейчас вспомнила о его присутствии. Его узколобый, целеустремленный, боксерский профиль вызвал у нее отторжение. Как будто, зная ее слабость, он и приехал в этот город, чтобы воспользоваться этим, время от времени  проверяя, надежно ли приперла ее к стене безысходность и удостоверившись , что все в порядек, терпеливо, в сладострастном предвкушении, ожидал исхода. Она ненавидела это лицо, так, что даже спохватилась, подумав, что ее выражение может выдеть эти мысли.
--Нет, гадина, не выйдет — неожиданно для себя самой, вслух произнесла она эти слова.
--Что?
--Тормозника где-нибудь тут.
--А, ага...
Лена старалась не глядеть на него, но и так улавливала любую его реакцию. Вот и теперь он ей представился характерно прикусывающим левый край нижней губы.
Не попращавшись , она вышла, чувствуя, что он напоследок хотел ей что-то сказать, но не успел, так как она захлопнула дверь.
Оставшись одна, она бесцельно прошлась по улицам. Потом снова решила увидется с Лизой, но тут же отказалась от этого, так, как там мог быть Георгий.
Наедине с собой, мысли быстро улеглись и Георгий, только что казавшийся ей таким противным  теперь представлялся довольно сносным. Она даже упрекнула себя за чрезмерную черствость к нему, тем более, как оказалось, совершенно зря не сказала ему о задуманном. Впрочем продолжительное состояние разочарованности начинало действовать гнетуще, и чтобы вообще ни о чем не думать, она махнула на все рукой. Это, никогда прежде не испытанное ей с такой силой, чувство смирения перед обстоятельствами, действовало удивительно благотворно. Все что недавно казалось ей совершенно необходимы и таким недоступным теперь виделось ей таким прозаичным и ненужным, что Лена даже улыбнулась себе. Ухватившись за это счастливое, безалаберное чувство беспечности, она проходила до смого вечера, истратив на, впоследствии оказавшимися ненужными вещи все скромное содержимое своего кошелька.
Стало быстро темнеть. Лена, так и не встретив никого из знакомых, неохотно возвращалась домой. Стыд за возможные насмешки за вчерашнее, прошел, тем более, что Анатолия, еще вчера говорившего, что собирался куда-то уехать с друзьями, могло и не быть дома. Со своим новым, воодушевленным состоянием, Лена и вернулась.
Дома все было так же, как и несколько часов назад и лаже мать, все так же приглушенно, только с некоторым напряжением  о чем–то твердила отцу, за все так же поуприкрытой дверью. Лена разделась и включила телевизор, механически следя за появляющимися картинками. На столе лежало несколько тарелок с чем-то заманчиво прикрытым салфетками, однако ей, несмотря на долгое время, проведенное  на свежем воздухе, совершенно не хотелось есть.
--И о чем ты думал?! —  вдруг донесся до нее, как-то с опозданием осознанный, обрывок фразы. Лена продолжала пытаться смотреть телевизор, но странная, бывшая еще с утра, усталость, время от времени бросала ее в забытье. Иногда, бродячая мысль вновь выводила ее из приятного оцепенения и взгляд ,  то и дело, останавливался на своем отражении в зеркальном  серванте, заставляя любоваться собой.
--Что теперь делать-то... что , ты мне скажи?! Голова твоя пустая, о чем ты думал!? — послышалось вновь. Потом донесся неестественно тяжкий вздох, как будто кто-то спустил колесо. От услышанного, Лена нервно выпрямилась. Все эти смутно доносившиеся до нее фразы, откладываясь одна на другую, внезапно сделали понятным смысл пороисходящего; Мать с отцом обсуждали взятые Владимиром Викторовичем в деньги в кредит, с помощью которых, тот намеревался «открыть дело». Всех удивляла оперативность, с которой Владимир Федорович (за что его даже прозвали «фирмачом»), человек робкий и бессловесный, не только раздобыл эти  деньги, но и сумел уговорить, всегда осторожную и рассудительноую  в таких случаях Ольгу Николаевну, взять их. Ольга Николаевна, вероятно впервые в жизни проявила слабость и поверила в коммерческие способности мужа, поначалу дваже радуясь этому. Однако полученный деньги, как и следовало ожидать, в дело не пошли, хотя Владимир Викторович каждый день говорил, что вот-вот, может быть уже завтра, он что-то предпримет...
Время проходило. Ольга Николаевна, вначале понемножку, потом все чаще, стала тратить, тем более, что муж, привыкший во всем ей повиноваться и уже потерявший всякий энтузиазм обдумывать коммерческие планы, что требовало от него прежде всего моральных усилий ( он был достаточно умным) и парализовывало его робкую волю, в глубине души был даже рад тому, что жена скорее истратит все эти деньги, что , в последствии ему позволит, если не упрекнуть ее (для этого он слишком боялся ее) то во всяком случае, обеспечить себе такое положение, при котором  он окажется чуть ли не жертвой ее безумной жажды тратить.
До поры до времени Владимир Викторович оставался спокоен, однако вскоре вскрылось, что он заложил и оформленную на себя квартиру, а так же машину, после чего привычные ( раз в квартал) ссоры стали ежедневными.
У Ольги Николаевны появилось совершенно новое выражение вечно готовой к броску, хищной птицы а Владимир Викторович принял на вооружение такой жалкий вид, что даже детям было трудно удержаться, чтобы не назвать его мразью. От всего этого в семье воцарилась гнетущая атмосфера.
Лена вначале старавшаяся не обращать на это внимание, тем не менее, постоянно чувствовала, глухое, назойливое беспокойство. Ей казалось что упреки отцу были, на самом деле обращены в ее адрес. Тут смешалось все: и извечное требовательное ожидание матери, что ее дочь непременно должна будет чего-то добиться, которое, в свою очередь, рождало амбициозность в ней самой ( хотя и слабо выраженную) и жалость к обоим родителям, которая в сочетании с ее врожденной отзывчивостью, была мучительной.
Лена пыталась больше не думать об этом, но всякое громкое слово долетавшее из соседней комнаты, словно жалило ее. Ей инстинктивно хотелось быть там  и принять на себя све эти упреки и брань, (будто кто-то другой страдал за нее) это представлялось менее мучительным, чем находиться здесь, за стеной. Наконец, она решилась хотя бы дать знать о своем присутствии и нарочно шумно заходила оп комнате. Затем громко хлопнула стеклянной дверцей . Однако крики не прекращались. Напротив, ОлькоНиколаевна, словно раздраженная этим, теперь орала  на мужа, что случалось редко.
--Неужели все так плохо? — с горечью подумала Лена. Неожиданно вслух произнеся эти слова.
--Ну что ты молчишь, что молчишь, ну сделай хоть что-нибудь?! Пустая башка, без крыши над головой оставил. Убийца! Ты бы лучше сразу убил нас... --  послышался  стон и характерное, как кашель, глухое рыдание Ольги Николаевны.
--Оля, Оля ты что? Ну может образуется еще. Ну не могут же они, так просто , взять и отобрать?! —вероятно, из лучших побуждений, чтобы хоть как-то успокоить жену, Владимир Викторович, попытался изобразить возмущение, но это еще больше разозлило Ольгу Николаевну.
--Молчи! Молчи! Дурак! Я ненавижу тебя... эту твою глупую морду, ненавижу! Вова, ты не представляешь, как я хочу чтобы ты сдох.
Затем ее лицо словно бы просветлело: Не представляешь, как хочется сидеть возле твоего гроба и изображать горе... ну сдохни же... будь хоть раз человеком. Ну умри же ты наконец — она произнесла эти слова  странным, каким-то умалишенным  и радостным тоном, будто уже видела в нем признаки близкой смерти, так что Владимир Викторович действительно  испугался.
--А ты чего приперлась?! — закричала Ольга Николаевна, как бы наливаясь гневом, увидев вошедшую дочь. Кроткое и какое-то домашнее выражение лица Лены, раньше бывало умилявшее ее, теперь только раздражало.—Ты чего голышом  ночью шастала, шлюха!
--Оля! — посмел вставить слово Владимир Викторович.
--Заткнись! А ты иди к себе!.
--Не пойду! — с неожиданным для себя упрямством сказала Лена, которую необычайно оскорбили брошенные матерью слова.
Ольгп Николаевна, от неожиданности, пришла в некоторое замешетельство, видимо не сразу осознав свои слова ( она практически никогда не кричала на Лену) и теперь лишь молча смотрела на свою покрасневшую дочь, как будто не узнавая ее. Владимир Викторович, тоже молчал, но скорее из-за страха вновь привлечь к себе внимание жены.
--Лена, иди к себе! — не найдя иного, строго, но уже другим тоном, сказала Ольга Николаевна и Лена поневоле, привычно повиновалась ей. Это по всей видимости , неприятно подействовало на Ольгу Николаевну, так, что она на некоторое время , к радости мужа, позабыла о нем.
Странным свойством Владимира Викторовича, было, быть может бывшее в нем и ранее,  но укоренившееся за долгую , супружесткую жизнь, его полная невосприимчивость к оскорблениям. Ольгу Николаевну, порой, и саму коробила собственная несдержанность по отношению к мужу. Бывало обозвав его последними словами, она долгое время не могла простить себе это, жалея его. Однако только что оскорбленный Владимир Викторович, мог тут же заговорить на какую-нибудь отвлеченную тему или даже рассказать анекдот, а Ольга Николаевна теперь жалела только себя.
С возрастом, Владимир Викторович, стал так же стремительно глупеть, впрочем это свое последнее качество он  умел успешно обратить в свою пользу, когда, например, не хотел брать  на себя какую-нибудь ответственность, инстинктивно улавливая, что непонимание некоторых вещей, спасает его от чего-то сложного и непосильного.
Владимир Викторович пил редко, но запоем, во время которого ,  в нем просыпалось обостренное чувство вины ( что и унаследовала Лена) из-за которого он и после запоя,  долго, недели две, не появлялся дома, а объявившись, тут же начинал что-то исправлять по дому, (хотя исправляемое зачастую было исправным) и заискивающе вглядываться жене в глаза, которая, может быть по этой или по какой-нибудь другой причине, действительно прощала его. Однако только в первый день...
В связи с тем, что, как уж было сказано, Владимир Викторович стремительно глупел, его поведение стало каким-то инстинктивным и, странным образом, безошибочным. Он мог так умело выбрать позицию, вставить слово, скроить мину, что зачастую обескураживал уже изготовившуюся к нападению жену.
Вот и теперь, заметив неожиданное оцепенение жены, он деловито и от этого, как ему казалось, незаметно, попытался пройти мимо нее.
--Наверное, если Лена на панель пойдет, ты только рад будешь... — оставаясь недвижной, с остекленевшим взглядом, как бы сама  себе сказала Ольга Николаевна и тяжело вздохнув, горько улыбнулась. — Хотя нет, тебе все равно будет.
Во всей фигуре Ольги Николаевны чувствовалась необычайная усталость, которая невольно передавалсь говорившему с ней человеку.. Но Владимир Викторович не мог этого чувствовать. Постояв немного, он, видя, что жена снова замолчала, решил, что его маневр удался и поэтому он с прежней деловитостью, то есть незаметно, ретировался.


 Уйдя к себе, Лена сразу же потушила свет, будто находилась в каком-то неприличном положении и не хотела, чтобы кто-нибудь увидел ее такой. Поведение матери глубоко впечатлило и встревожило ее. Она, как будто, по-новому увидела двно знакомые черты ее характера, которые, в сложившихся обстоятельствах приобрели, чуть ли не противоположное значение.
« Иди к себе, Лена»--снова повтирила она фразу сказанную матерью. Как много она чувствовала в ее взгляде, тоне... Тут были и гнев и любовь и разочарование и смирение. Но больше всего ее любовь к себе, так ясно прочувственная ей в этих словах. Она знала , что это чувство не пройдет ни при каких обстоятельствах.  Как ни странно, но это тяготило Лену.
Возможно  это не было бы таким ясным, произнеси Ольга Николаевна эти слова в таком характерном для нее, сдержанном гневе.
« Лена, иди к себе — снова повторила она, — не значит ли это «иди и не марайся этой грязью, а я все равно тебя спасу, хоть сама погибну». Разве не это она имела в виду. Отец все заложил и скоро начнут взыскивать... Почему она не напустилась на меня, не дала пощечину? Почему  не продолжила шлюхой называть? Зачем, зачем мне нужна ее жертвенность? Это ей нужна моя... . Лена иди к себе».
Она присел на край кровати, а затем, не раздеваясь, легла.
« Ну и пойду к себе ... и не нужен мне никто. .. как-нибудь сама пробьюсь. Должна пробиться. И не будет всего этого, не будет, ведь это пытка, только еще более унизительная»
Лена беспокойно заерзала. От ее присутствия, оконные стекла чуть запотели. Сквозь них, с трудом и поэтому таинственно, пробивался вчерашний лунный свет. Слабея, он , как будто прощался с ней. Но Лена не обращала на это никакого внимания — переживания прошлой ночи совершенно забылись ей, а мрачные мысли  внезапно сменились каким-то светлым ожиданием.
За запотевшими, блеклыми стеклами вдруг стало как-то сказочно-уютно, будто никакое зло здесь было не всилах ей повредить. Это новое, радостное чувстов возбудило ее и не давало уснуть. Лена пребывала в странном, двояком состоянии. С одной стороны ей не хотелось обдумывать все до мелочей, так, как она была уверена, что наткнется на множество логических преград, но и уснуть, так ничего не обдумав, не могла,  страшась утренней прозаичности, когда окажется, что у нее не будет сил исполнить задуманное.
Неожиданно вспомнился Никита. Вернее вспомнились его тонкие руки. Лене почему-то стало смешно(возможно это была радость, от того, что таким образом она сможет не спать , но и не думать о завтрашнем).
«Бедняжка» -- с наигранной жалостью подумала она, просто так, чтобы сменить течение мыслей, однако ей вдруг и вправду стало жаль его. « Ведь она знает, как он любит ее своей преданной, подчиненной, собачьей любовью. Как  забавно было видеть этого грозного с виду и неглупого парня, превращающегося в игрушку в ее руках. Кто знает,  будь он немного своенравным, она бы и вправду полюбила его. Но теперь все кончено — мне с ним не по пути»-- и чтобы подчеркнуть,  что все кончено, она намотала локон волос вокруг указательного пальчика.


На следующее утро, Лена проснулась в необычайно легком, уравновешанном состоянии. Ее опасения  на счет «обескураживающей прозаичности» не оправдались. Она горела энергией и уверенная в себе,  даже нарочно долго оставалась дома и была подчеркнуто услужливой с матерью еще и потому, что все утро ее не покидало ее привычное, но сегодня какое-то обостренное чувство вины перед ней. Был момент, когда она неожиданно взглянула на мать вечно усталое выражение которой, на этот раз показалось ей особенно измученным и состарившимся. Лена почему-то внушила себе, что видит ее в последний раз. От этого, вернее от ясности представленного ей стало жутко. Она с  ужасом отогнала от себя эти мысли.
Ольга Николаевна, видимо, что-то почувствовав, перехватила этот взгляд, но Лена приворилась, что чем-то занята, а потом, чтобы мать ни о чем не заподозрила, ушла в спальню и лишь тут испытала страх перед своей решимостью. Впервые она осознала, что действительно может на что-то решиться.
« Неужели через несколько часов все изменится»-- с трепетом подумала она и стала машинально краситься, хотя до этого, решила, что намеренно не будет делать этого, чтобы все произощло совсем уж невзначай. Однако привычный макияж показался ей слишком вызывающим, поэтому пришлось все стереть.
Далее оставаться дома не было не было сил и Лена неслышно вышла.
На свежем воздухе ей снова прибавилось сил и уверенности. В отличие от вчерашнего, она испытывала особую, «отчаянную» легкость и ничего не боялась. Полная энергии, она тут же направилась к Лизе, которая была искренне рада ее приходу.
--Что с тобой? — сразу же спросила Лиза наморщив лобик, что случалось с ней каждый раз, когда она пыталась уловить какой-нибудь намек или настроение собеседника, заранее уверенная, что это ей не удастся.
Лена поняла, что выглядет взволнованной. Это огорчило и смутило ее еще больше. «Как хорошо, что она одна»-- самоуспокаивающе подумала она, мельком посмотрев на себя в зеркало. Увидев свое пылающее и от этого вызывающе красивое отражение, она снова покраснела.
--Ну как ты? — непринужденно спросила Лиза, видимо уже позабыв о замеченном и тут же за чем-то вышла  в соседнюю комнату.
Лена присела на широкий, удобный диван стараясь немного успокоиться: Я ничего , а ты... ты одна?—поправилась она.
--Да, одна... мои уехали — ответила Лиза изменившимся, от разделяющей их перегородки, голосом. –Скука смертная... хорошо, хоть ты вот пришла.
Голос Лизы умолк, а Лена , погруженная в свои мысли, на некоторое время даже забыла о ней.
--Лен, слышь, хорошо бы съездить куда-нибудь, а? Ты слышишь?
--Куда?
--Ну на море или еще куда-то
--Да, хорошо было бы. Может сходим куда-нибудь?
--Нет , не могу... сейчас могут наши прийти.
Лена почувствовала, как к лицу прилила кровь. –А кто?—осторожно поинтересовалась она, плохо выговорив простые слова.
--Ну , не знаю... Юра, Леха, рыжик этот... девочки тоже.
Сказав это Лиза наконец-то вернулась в комнату. Лене все время казалось, что она догадывается о ее намерениях, но пристальней вглядевшись в  лицо Лизы, она не нашла ничего, кроме обычной беспечности.
В этот момент позвонили в дверь. От этого живого, пронзительного звонка у Лены подпрыгнуло сердце. Лиза вдруг как-то незаметно исчезла и вновь появилась в шумном сопровождении молодых людей, среди которых Лена, то ли от волнения, то ли от привычной в последнее вермя рассеянности, не сразу узнала Георгия. Стараясь избегать его взглядов, она, тем не менее чувствовала их на себе. С самого его появления она испытывала что-то среднее между воодушевлением  и отвращением.  Нечто подобное может испытывать впервые напившийся, чувствительный подросток, у которого, от этого вылезает наружу все хорошее и плохое и смешавшись, превращается в безудержное, надрывное веселье.
Мельков взглянув на Георгия, Лена заметила некоторую перемену в нем, она не могла понять какую.
--Лен, привет — сказал ей кто-то. Она не видела его, но механически  что-то ответила.
--Я знала, что все так и случится, но мне никто не верил — плаксиво заговорила Лиза, обращаясь, кАк бы ко всем сразу и взглянула на Лену, словно бы ища сочувствия. Лена ей улыбнулась, хотя не знала о чем шла речь. Все засмеялись. Потом, какой-то незнакомый Лене, высокий, симпатичный парень, стал что-то громко рассказывать ( по-видимому уверенный ,  что понравится ей). Она машинально пыталась вникнуть в смысл его слов, но ей казалось странным, почему они вызывали взрывы смеха вокруг.
В этом момент, кто-то присел на диван, рядом с ней. Не глядя, она догадалась, что это был Георгий.
--Лена, как ты? — не стал мешкать он.
Увидев его выражение лица, Лена прочитала какой-то шутливый упрек, из-за которого Георгий показался ей каким-то по-новому, гаденьким, однако, в остальном, он уже не виделся таким отталкивающим, как прежде. Она даже радовалась этому.
--А я вот к Лизе повадился — Георгий внезапно умолк, хотя по всему было видно, что он собирался ей  что-то долго и охотно рассказывать. Было трудно поверить, что его могло что-либо смутить, поэтому она предположила, что он разыгывал, ( хотя и очень натурально) замешательство.
-И что, жалеешь об этом? — нарушила она молчание.
--Да нет, ты что? Она классная... А ты как?...  Ну что ты решила?! — поспешил он поправиться, увидев ее недоумевающее лицо.
--Решила? На счет чего? — спросила Лена и сделав над собой огромное усилие, внешне осталась спокойной.
Не будь она такой взволнованной, она вероятно заметила бы странное, нетерпеливое выражение у Георгия, какое может быть у человека в бессильной злобе. Именно это, ранее показалось ей чем-то новым в нем. Дело было в том, что Георгия сегодня уезжал и его слова « Ну что ты решила?», были сказаны им с неким отчаянием, из-за, как ему казалось, неприступности Лены. Отсюда было и это замешательство.
--Ну как? Я же тебе предлагал со мной в Москву.
--А,  это... –Лена задороно, как это бывало  с ней в минуты приятного волнения, засмеялась, — А я  и не думала вовсе — добавила она и пристально посмотрела на него. В ответ, Георгий ей улыбнулся, однако его глаза, привычно оставались несмеющимися.
Лена чувствовала себя с ним необыкновенно уверенной еще и потому, что к ней, несмотря на волнение, вернулась ее прежняя чувствительная рассудительность, и пока она чувствовала это свое преимущество передним,  могла позволить себе эту игру..
--Ну все-таки... ты хотя бы уж отказалась — и то определенность какая-то.
--Да ты  сам посуди, куда я попрусь так неожиданно? — сказала Лена и тут же замолчала, заметив вспыхнувшие в его глазах огоньки и поняла, что теперь он не отстанет, а она не сможет отказаться...
--Почему же неожиданно? Надо же когда-нибудь начать... и себя устроишь и своим поможешь.
От его последних слова Лена,  вспыхнув, с подозрением вгляделась в его лицо — уж очень точно он  угадывал ее слабости. «Наверное Лиза рассказала»--с обидой подумала она.
Георгий, казалось, заметил перемену в ней, но не мог определисть чем она была вызвана, и поэтому, инстинктивно, чтобы не испортить все, стал обдумывать каждое слово. — Ты знаешь, я сегодня уезжаю —начал он, изобразив скорбное лицо (оно выражалось вдруг отвисшей нижней губой) вероятно надеясь этим вызвать в ней некое сочувствие к себе.
Лене стало смешно, но она невольно откликнулась на его наивный,  требовательный взгляд, но из-за этого стало еще смешнее и она, не выдержав, рассмеялась. –Что, так не понравилось у нас?
--Да нет... нет, понравилось конечно. Лена, послушай, ты такая умная, но порой... эта игривость, несерьезность ... она бывает излишней.
У меня к тебе деловое предложение... я ведь тебя не тороплю. Ты можешь все обдумать и если решишь, то... позвонишь наконец. Ты сможешь работать в модельном агентстве. Там перспективы — при слове «перспективы», видимо для того, чтобы подчеркнуть головокружительность карьеры, он насупил брови и закачал головой, как если бы отчаянно пытался что-то вспомнить и почему-то выглядел каким-то постаревшим. –А что же касается жилья... на первое время, так мы это живо устроим. В конце коцов, некоторое время ты можешь пожить у меня... Ну нет, так где-нибудь еще... с моими связями это не проблема.
Ты пойми, что нельзя так просто таланты хоронить. Это грех. А потом поздно будет — замуж, там, выйдешь, дети, рутина, старость и одни сожаления.
-- О бесцельно прожитой жизни? — протяжно, подражая его голосу, спросила Лена.
--.Хм... .Да, да! Именно так. Ты ведь себе этого не простишь. Ну что ты теряешь? Отказаться-то всегда можно — Георгий пребывал в странном состоянии. Он никогда не обдумывал заранее то, что будет говорить девушке, считая, что таким образом нерушается атмосфера «тактической романтичности». И действительно слова и выражения словно рождались сами собой и превращались во что-то легкое и остроумное. Настолько легкое и остроумное, что он и сам, зачастую не совсем поспевал за сказанным и был лишь подсознательно уверен в удачливости сказанного.
Здесь же он  со страхом обнаружил, что стал повторяться. Это было похоже на то, как если бы он зашел в дорогой, престижный магазин и сделав дорогую покупку, обнаружил бы, что ему нечем платить.
Тем не менее, по каким-то неясным признакам он видел, что это задело Лену и что она даже (Георгий боялся верить в это) борется с собственными сомнениями, и  значит, победа, в которую так трудно верилось, была возможна, а он ,  как назло что-то млямлил.
Но все это было излишним. Лена его почти не слушала и Георгий был прав, предполагая, что она боролась со свими сомнениями. Он , как бы перестал существовать для нее и единственное, что теперь решало ее будущее, были обстоятельства, такие знакомые и болезненные, что она сразу  же помрачнела. Затем, очнувшись, безучастно и каК-то с удивлением взглянула на Георгия, как будто видела его на экране.—Ладно, пока. Я пошла... — устало произнесла она и встала.
Это было так внезапно и вместе с тем так ожидаемо для Георгия, что он лишь напрягся и вздохнул.
--Лен, ты куда? — подоспела Лиза.
--Я пойду...
--Нет,  постой... мы же собирались...
--Может завтра? — Лена виновато посмотрела на подругу, затем повернулась у ушла.
Лиза, что-то заподозрив, как бы ища объяснений, взглянула на Георгия, но тот упорно игнорировал ее взгляд, на что Лиза,  вспомнив, что ей не следует над чем-то долго задумываться, вернулась к оставленной ей компании молодых людей, среди которых,  о чем-то упоенно рассказывая, выделялся все тот же высокий парень.
Георгий, с несвоиственной ему задумчивости, продолжал сидеть на диване и нервно покусывал нижнюю губу..




Лена уже была довольно далеко, когда услышала за собой приближающиеся, быстрые шаги. Она знала, что это был Георгий, но все так же, глубоко погруженная в свои мысли, никак не могла найти в себе былое отвращение к нему.
--Лена, постой ! — услышала она его  голос и почувствовала неприятное прикосновение к своему плечу. Георгий казался неестественно взволнованным и  еще более растерянным, что,  странным образом,  извиняло его в ее глазах
--Послушай — начао он , стараясь не глядеть ей в глаза от нетерпения  и странной неуверенности, он выглядел очень некрасивым, — сегодня вечером я уезжаю.. ты знаешь. Короче, я буду ждать у речного вокзала... с машиной... и если случится, что все-таки решишься, то... то приходи.
Георгий отстранился от нее, словно хотел  издали охватить взглядом нечто сотворенное им. — Ну я пошел –торопливо проговорил он, так и не взглянув ей в глаза и зашагал в обратную сторону, оставляя Лену в еще большей задумчивости.
Все это произошло, так, как если бы он и вовсе не появлялся, а были все те же ее сомнения и соблазны, которые то брали над ней верх, то снова испарялись под воздействием каких-то доводов.
Вокруг было необычайно тихо, что не давало ей очнуться от задумчивости. Ей почему-то казалось , что уже вечер. Она испытывала  томительное возбуждение и какое-то смутное, порочное удовольствие от такой  доступности соблазна. Это приятно и как-то тягуче возбуждало ее, а былое отвращение к Георгию превратилось в какое-то тяжелое, извращенное удовольствие, в котором она до конца не признавалась себе. Он прелставлялся ей каким-то отвратительным животным  и тем не менее, она ничего не могла поделать с этой его странной притягательностью, чего она не могла понять, из-за чего  и винила себя.
После ухода Георгия, она, будто опасаясь чего-то, поспешила домой, но уже почти вернувшись, пожалела об этом. Ей отчаянно хотелось оставаться на воздухе, вне гнетущих домашних стен и думать, мечтать.... Как она ни пыталась остановить свое потревоженное соблазном воображение, но оно разыгрывалось все безудержнее. Лена снова представляла себе кем-то неопределенным, но была восхищающей и пленявшей все вокруг. Ей не терпелось, чтобы все услышали, узнали о ней. Ей не нужны были деньги и удовольствия. а лишь жажда безумного, пусть пошлого и грубого, но преклонения перед ее красотой, сводящего с ума. И ей действительно (особенно после слов Георгия) казалось, что промедли она еще немного и будет уже поздно и уже никто не узнает о ней. Это предельно воспалило ее сознание и погружало в уже ставшее навязчивым, состояние мечтательности, когда грезы кажутся чем-то полуреальным или случившимся в прошлом. Ей не хотелось пресекать это общением с людьми, это воодушевляло и как бы оправдывало (как она это понимала) такое честолюбие. Это было осознание того, что все это она делает ради матери; это было некой платой за так тяготившую  ее  и обязывающую ее к чему-то, любовь матери и став независимой, Лена, словно бы освобождалась от всего  ненужного, наносного, что было  между ними.
Вернувшуюся домой Лену всю распирало от нетерпения. Успокаивала лишь мысль,что на самом деле она, все равно,  ни что не решится. Самым неприятным было засать дома, вернувшегося раньше времени, брата, разлегшегося на диване и встретившего ее долгим, враждебным  и обновременно удивленно-неузнающим взглядом. А когда она его о чем-то спросила, он ничего ей не ответи л и лишь отрешенно уставился в бледный телевизор. Лена уже давно приучила себя не обижаться на Анатолия, тем более когда он бывал обкуренным, о чем она сейчас догадывалась и была даже рада этому, так как знала, что в такие моменты он был необычно спокойным и затормноженным (а значит не помешает , если что...)
Родителей дома не было. Это обстоятельство одновременно окрылило и испугало ее. В глубине души, Лена надеялась на какую-то чудесную прозорливость матери, которая  тут же обо всем догадается  и ,  как обычно все ей разъяснит...
Взгляд Лены  все время привковывали настенные часы.
« Четыре. Пол-пятого, Пять»-- .... в ее сознании,  и чем больше проходило времени, тем холоднее и решительнее становился ее взгляд. Она машинально,  несколько раз помыла чистую посуду и забыла закрыть кран и закрыла лишь после того, как шуршащая вода наконец подействовала на нервы.
В комнате где находилсяАнатолий, было по-прежнему тихо и монотонно гудел телевизор. Это лишь подстегнуло, слабую до того, решительность Лены и превратившийся в маленький комок, сердце, затрепетало от мысли, что вот, настал момент... Она, как будто уже не принадлежала себе  и что-то высшее и могучее, овладев ей, повелевало всеми ее действиями. От того, что за всем этим может последовать, Лене стало немного страшно и как-то нервически весело. Боясь, что бы ее никто не застал, она, в мучительной спешке принялась собирать вещи, собирала и снова бросала их, понимая, что они ей не нужны. Сердце дрожало и билось, так что Лена даже замерла, прислушиваясь к казавшимися почти слышымым шагам брата в прихожей. Но все было тихо. На какой-то  неуловимо корткий миг, она  горячо пожалела, что его действительно не оказалось там и что он не оградит ее (как впрочем и всегда). Однако это сожаление лишь промелькнуло и в следующую минуту она уже не помнила об этом, хотя мысль о брате въелась в голову и там, словно бы сама собой, тихо развивалась. Анатолий снова казался ей бесконечно чужими вместе с тем она, быть может впервые,так остро, испытала жалость к нему, впервые задумавшись о его странной, обособленной и очень скрытной жизни. Она видела, что с ним что-то происходит и по каким-то непонятным признакам догадывалась, что происходит что-то нехорошее. У нее была странная, навязчивая уверенность, что брата уже не спасти...
Впрочем, волнение заставило Лену быстро забыть об этом. Она уже окончательно решилась и единственное, что все еще удерживало ее, была мысль все же оставить записку матери, чтобы ее не искали. Оставаться далее уже не было возможности. Она чувствовала: пройдет еще несколько минут и она откажется от задуманного. Ее постоянно преследовала мысль, что она о чем-то забывает, о чем-то очень важном.
Вот, наконец собравшись, она, с трепетом, от того, что ее уже ничто не удерживает, присела на стул. В разгоряченной груди неприятно, тягуче забилось сердце, словно она вдруг заболела какой-то странной, неизвестной болезнью. Лена тяжело вздохнула и чтобы не предаваться преследующему ее чувству сиротливости и одиночества, поспешила к выходу.
В прихожей было очень  тихо. Лена даже подумала, что от волнения ей заложило уши и лишь слабые, голубоватые отсветы телевизора из темноты соседней комнаты говорили о присутствии в ней брата. Она нерешительно открыла дверь и быстро (внезапно щелкнувший замок показался ей громыханием и испугал ее), не закрывая ее за собой, вышла.
На улице стало легче, однако почему-то раздражал дневной свет. Лене хотелось темноты. Ей казалось, что вот-вот, из-за угла покажется мать , а она не выдержит и все ей, тут же расскажет, прежде чем та догадается об этом ( это страшило Лену). Но никто не появлялся, правда она не знала, радоваться ей этому или нет.
Она все время думала о смысле оставленного матери  письма, на столе. на кухне. Оно, то казалось ей слишком пространным с ненужными, искажающими главное подробностями, то наоборот, слишком сухим, в котором не было ничего кроме упрека и неблагодарности. То вовсе, хотелось вернуться, порвать его и снова уйти — пусть думают что хотят; она будет уже далеко...
Лена вновь и вновь отбрасывала эти мысли. Теперь другое занимало ее воображение.
« Ведь он будет там ее ждать и ей придется говорить с ним»-- теперь Георгий почему-то представлялся ей каким-то другим.
«Как он на нее теперь посмотрит? Ведь он все-таки добился своего, а она показала свою слабость... как стыдно и протвно. С ним будут его друзья... и этот рыжый! Рыжий!» --последнее так смутило ее,  что она остановилась у уже готова была отказаться от всего.
« Не пождет же она со всеми вместе?... Нет, все это глупость, глупость. Надо поскорее вернуться и порвать это дурацкое письмо»-- но Лена, механически продолжала идти по намеченному пути. Она пребывала в смятении и лишь шла, шла  вперед.
Вскоре , она со страхом  и волнением, обнаружила, что находится недалеко от речного вокзала, а значит сможет увидеть что происходит на ведущему к нему шоссе. Она поднялась на пригорок, где находилось какое-то учереждение, вероятно совсем  не нужное, так как занимало красивое здание с каменными лестницами и израсцовой балюстрадой.
Лена подошла к углу какого-то строения и не обращая внимание на каких-то двух мужиков, вероятно рабочих в оранжевых жилетах, разговаривающих неподалеку, («Опять железнодорожники»--все же успела подумать она)  и с замиранием сердца взглянула вниз. Он был там. Лена сразу определила это, так как , по какой-то странной причине, ее взгляд тут же упал на, ставшую такой знакомой, БМВ. От увиденного ее сердце быстро заколотилось и заныло.
Лена, снова спрятавшись за угол, почувствовала  жгучую, неприятную горечь в груди. На ее лице появилась странная, злая улыбка.
--Пришел... — прошептала она , удивляясь своему частому дыханию. Насильно успокоив себя, она снова взглянула туда. Несмотря на затемненные окна, ей показалось, что он был один, по крайней мере ей очень хотелось верить, что это было так.
«Зачем я тут?»--вдруг подумала она и тут же улыбнулась, ведь выход оказывается был таким простым — она  просто сейчас уйдет.
«НАдеюсь, что она еще не прочла письмо»--подумала  Лена и быстро зашагала обратно. Но тут, повинуясь какому-то безумному, властному порыву, она повернулась и почти побежала к машине. Ее сердце нестерпимо колотилось. Она смутно испытывала болезненную радость и почти неощутимое осознание того, что будет жалеть об этом...
«Лишь бы поскорее добраться туда... лишь бы не было этих сомнений и будь что будет »--было единственным ее желанием.
По пути ей попадались каке-то люди, почему-то с детьми. Ей казалось что их взгляды устремлены только на нее.
«Кто они такие? Почему с детьми, тут вроде  не место детям... »-- как бы, мимо нее проносилсь мысли. Но вот уже и дорога
«И он, все еще тут... ».
По тому, как была остановлена машина, Лена представляла себе лицо Георгия: его довольное и даже циничное выражение.
«Зачем она это делает? Не нужно, не нужно. Все! Решено».
--Лена! — вдруг раздался противно-знакомый голос Георгия. — Лена, Лена, ты пришла.
Она оглянулась и увидела его. Он действительно, как она и ожидала, оказался , словно  бы, немного другим, однако в иную, лучшую сторону, что и обезоружило ее, лишая привычной холодности.
--Лена, ты пришла! — восторженно повторил Георгий с наивной, с нехарактерной для него улыбкой и в нерешительности остановился.
Лена поначалу хотела повести себя так, будто прогуливаясь, случайно попала сюда, однако туго набитая, спортивная сумка красноречиво обо всем говорила и без нее. Она чувствовала, что сильно покраснела и как сильно от этого жжет соприкасающуюся  с воротничком шею.
Ни говоря ни слова и не отдавая себе  отчета, она первой села к нему в машину. Георгий поспешил за ней, он видел ее волнение и боялся, что может,  словом или выражением, все испортить, поэтогму он тоже молчал и лишь время от времени, боязливо на нее поглядывал.
Лена немного успокоилась лишь когда тот завел двигатель.


--Твои знают, что ты... что ты уехала — не выдержав молчания спросил Георгий, когда они выехали за город.
Лена покачала головой, безучастно глядя в одну точку.
--Искать не будут?
--Нет.
Георгия начинало раздражать ее отрешенной состояние. Лену же радовали наконец опустившиеся сумерки и веселые огни встречных автомобилей и что после таких волнений ни о чем не нужно было думать, что не было  и времени думать  ни об опостылевшем прошлом,  ни о неизвестном будущем. Она молчала, предаваясь сладкой неге оцепенения, словно бы она существовала вне времени и пространства
--Где мы остановимся?--наконец нехотя спросила она
--Найдем что-нибудь... придорожное.
--Я говорю в Москве!
--А-а, ну я пока не знаю...На месте решим...
--Слушай Георгий — Лена попыталась придать своему голосу твердость—Ты  случайно не дуришь меня?.
--А тебя можно лохануть?
Лене, впервые за все это время, вернулось ее «холодное» мышление и она сразу стала задаваться «другими» вопросами. Впрочем, невозмутимый тон Георгия успокаивал ее.
--А хочешь вообще  нигде не будем останавливаться и завтра... не утром так днем, уже будем на месте? С ветерком! — предложил Георгий, вероятно уловив ее мысли.
Лена не знала что ему ответить и лишь неопределенно пожала плечами. Она по-новому стала испытывать неприязнь к этому, совершенно чуждому ей человеку, тем более, что несмотря на всю его невозмутимость и спокойный профиль, она ясно ощущала в нем некое скрытое злорадство, насмешку над ней и ее наивностью. Это коробило и пугало ее. Георгий снова представлялся ей каким-то злобным животным. Она с грустью подумала, что и ее твердый голос и выражение, все тут ни к чему, что она, к своему несчастью, во многом зависист от него (она не хотела допустить мысль, что находится в его руках) и что его стоит бояться.
Лене очень не хотелось общаться с ним, поэтому она лишь вглядывалась в темноту, рисуя в своем воображении, отвлекающие от реальности картины. Однако, вскоре это стало нагонять тоску.
«Интересно, она уже прочла или нет?»--тоскливо подумала она. Эта мысль вновь и вновь возникала в голове.
Лена старалась не смотреть на Георгия, но потом подумала, что это можеи быть воспринято им, как ее слабость и страх?
--А куда ты своих друзей дел...вы же, вроде вместе приехали? — вдруг спросила она, хотя это ее нисколько не интересовало
--Сами доберутся — коротко ответил он, с водительской внимательностью вглядываясь в ночную дорогу, а Лена, хоть и слушала, но не вдавалась в смысл его слов.
« Прочла, уже, наверняка прочла... что будет сейчас делать? Только горячку пороть не надо. Ничего попривыкнут. Сами меня к этому толкали.--Она, в мыслях, хоть и допускала слово «попривыкнут», но оно было обращено только к матери, хотя и отца, лишенного самолюбия и всего живого, Лена, по-своему, любила, особенно , когда тот долго отсутствовал...
--Интересно, который час? — лениво спросила она, теребя свою сумку.
--Ты бы ее назад бросила.
Лена бросила.
--Пол-девятого уже. Ты это... без напряга. Все нормально будет...
--А я не напрягаюсь.
Георгий, в желто-красном ореоле от подсветки приборов, как-то затаенно улыбнулся. Лене это не понравилось. Она отвернулась к окну, чувствуя, как тоска снова подступает к сердцу. Теперь ей не терпелось скорее дождаться утра. Она, словно согрелась этой мыслью. «Ведь что бы то ни было, все равно наступит утро... а там ничего не страшно.
Вскоре мысли с стали путаться и осталась непрошенная жалость к себе. Она вдруг почувствовала, что вот-вот расплачется, но сделав над собой усилие, сумела избежать этого.
«Только не перед ним»-- сказала она себе и искоса, как бы проверяя не заметил ли он, посмотрела на Георгия.
Потом он что-то спросил у нее. Она машинально, ответила.
Из забыться Лену вывела остановка у освещенной мутным светом, заправочной станции. Георгий вышел из машины, не закрыв дверь и вечерний холод пронзил Лену грубой свежестью. Георгий что-то долго говорил заправщику.
«О чем он может  так долго с ним  говорить?»
Щедрые, но слабые огни автозаправки в густой темноте,  несколько взбодрили ее. Лена вышла из машины и чувствуя приятный озноб, прошлась по вымощенной плитками платформе
--Лена, садись в машину! — вдруг донеслось до ее слуха. Она с удивлением посмотрела на Георгия, прекратившего говорить с заправщиком и с неожиданной, повелительной строгостью уставившегося на нее. Тут только она заметила, что своим появлением привлекла бывших там мужчин и ее первой, привычной реакцией на окрик Георгия, было сесть обратно в машину. Но мгновенно вспомнив о своем отношении к нему и такой неожиданной и неприятной зависимости от него, она сначала притворилась, что не слышит его, а потом стала демонстративно прогуливаться вблизи застывших при ее виде мужчин, делая вид, что заинтересовалась горящими цифирками цен. Она одновременно злорадствовала и боялась, одерживая эту маленькую победу над ним. (Это возвращало ее к привычному положению  всевосхищающей и всепрощаемой). Более всего его возмутило его неожиданное хозяйской отношение к себе.
Очевидно раздраженный этим, Георгий, поспешно расплатился с заправщиком и теперь лишь взглядом приказал ей  сесть в машину.
Долгое время они ехали молча. Лену одновременно забавляла и тяготила такая нелепая обидчивосить Георгия. Не зная чего от него ждать, она начинала всерьез побаиваться его, из-за чего хотелось нарушить молчание, но она не знала о чем с ним говорить и боялась даже глядеть на него.
--Почему ты там на меня кричал? — наконец вырвалось у нее.
--Я не кричал.
--А что тебе не понравилось? — спросила она, понимая, что говорить что-то не то и злясь на себя из-за нечаянной примирительности своего глупого вопроса.
--Ничего, просто... козлы эти, там... пялились на тебя.
--А тебе что?! — зло спросила она чувствуя подступающий к горлу комок и удовольствие от подымающегося негодования.
Георгий промолчал.
--Слушай ты, ты че, права на меня какие-то заявляешь?  Ты брось это...
--Да ничего я не заявляю... просто уставились Да ладно, че там...
Невольно вспыхнувший гнев Лены тут же улегся и она уже сожалела о своей жесткости, думая, что это лишь разозлит ее.
«Господи, скорей бы утро» — с отчаянием подумала она, еще острее ощущая разлуку с матерью и родными. Вспомнился брат, вечно грубый и такой жалкий. « Как же она любит его. Почему никогда не говорила с ним, не помогла ему? Но ничего,  все это и для него тоже...»
Лена вдруг очнулась от своей жалостливости, вспомнив его последнюю грубость к себе.
--Нет, всю ночь ехать не получиться. Надо будет где-нибудь остановиться. Я там поспрашивал... где-то тут должна быть гостиница... если не проехали уже. Наверное не проехали. Заметил бы.
Очнувшись, Лена недоумевающее посмотрела на него, не скрывая ненависти, за то, что он посмел оборвать ее потревожить и чувства и не понимая зачем он все это говорит ей.
«Неужели он думает, что мне это интересно?»--быстро подумала Лена, намеренно разжигая в себе раздражение к нему.
«Кто он? Зачем он все это мне говорит?»
Лена мучилась. Затекшие ноги, узкое пространство салона, усталость и главное присутствие Георгия и вся эта раздраженность, разом навалились на нее. Она уже не боялась, что он мог заметить ее выражение явной ненависти к нему. Георгий продолжал вглядываться в ночную, серую дорогу.
--Ну и тупой же он — с готовностью заключила Лена, хоть так утолив свое раздражение к нему, хотя до этого даже невольно хвалила его про себя, за внимательность на дороге.
Наконец она почувствовала, как машина, словно зацепившись за что-то,постепенно замедлила ход и Лена , с неудовольствием подумала, что от торможения будет вынуждена сейчас изменить свое положение.
Тут только, вглядевшись в темноту, она заметила, что  они остановились у какого-то  белого, одноэтажного, длинного строения с зигзагообразно выдающимися раздельными коттеджами с разными дверьми у каждого. Какзалось все тут было сделано с большим старанием и тем не менее, уже кое-где появились, различимые даже в темноте, трещинки
--Это что, гостиница?-спросила она  оставаясь в машине.
Георгий, на этот раз,  то ли не успел, то ли намеренно не ответил ей.
«Ха, почувствовал ведь»--подумала на это Лена, не признаваясь себе, что неучтивость Георгия, все-таки задела ее.
Она внимательно, точно надеясь на что-то, стала следить за Георгием, говорившим с вышедшей на свет фар, заспанной, худой женщиной, неопределенных лет и по-видимому развратной. При тусклом свете, она внимательно вглядывалась в лицо собеседника, делая на д собой серьезное усилие, для того, чтобы понять смысл его слов.
--Пьяная что ли? — вслух произнесла Лена, радуясь неожиданной возможности развлечь себя.
Женщина, очевидно, все еще что-то недопонимала ( она все время, в знак согласия, кивала головой) и как-то странно нагнулась вперед, будто у нее вдруг разболелась спина. А потом, нерешительно указала на дверь, как можно было понять, свободной комнаты.
Георгий помахал Лене рукой, в знак того, чтобы она выходила. Странно, но видимо от усталости, в ней прупилось раздражение к нему и она даже с некоторой готовностью вышла, не забыв захватить свою спортивную сумку. Ей, подсознательно хотелось чей-то заботы о себе, пусть даже Георгия, лишь бы не чувствовать всю эту усталость и собственное бессилие.
Войдя в уютную комнатку, разделенную посередине тонкой перегородкой и не обратив внимания на цепкий и в то же время бессмысленный взгляд хозяйки и на терпкий, застоявшийся запах дешевого стирального порошка, Лена , не смущаясь присела в удобное  кресло у окна, механически прислушиваясь к их разговору.
Ее удивило, что несмотря на довольно глупую физиономию женщины и свое уже успевшее сформироваться мнение о ней, та складно и даже умно говорила, по крайней мере ей так казалось.
--Вот здеся все... я вам постелю сейчас — сказала женщина неожиданным,  материнским голосом.
--Не надо нам стелить — холодно отрезала Лена, с удовольствием отмечая недоуменный взгляд женщины и то, как та посмотрела на Георгия. Лене показалось, что в ней была даже какая-то насмешка.
--Ну тогда вот тут все... простыни , наволочки — она в нерешительности остановилась. — Вы как платить будете, сейчас или... будто вдруг вспомнив об этом, скороговоркой произнесла она, вопросительно глядя на Георгия.
Лене хотелось сказать, что они и платить будут раздельно, но она воздержалась , посчитав, что это будет слишком.
«Пусть платит»--искусственно злорадствовала она.
--Ну, в общем , распологайтесь... да еще, вы , быть может перекусить хотели?
--Да, да пожалуйста — взволнованно произнесла Лена, хотя толком не могла сказать себе, действительно ли она была голодна или ей почему-то требовалось утвердительно ответить на ее предложение, так как ей показалось, что Георгий собирался отказаться. И наоборот, если бы ей показалось обратное, то она ответила бы отрицательно и все это лишь для того, чтобы подчеркнуть свою независимость перед ним.
--А что у вас есть? — спросила она почему-то вдруг удивленную этим вопросом, женщину.
--Сейчас принесу — нахмурившись, сказала женщина и вышла.
--Ну че, нормально, нет? Сойдет? — весело спросил Лену Георгий, когда они остались вдвоем, чем совершенно обезоружил ее, внутренне  постоянно готовую вести с ним негласную борьбу. Она была уверенна, что и ее последнее упрямство было им «по достоинству оценено», а тут вдруг «сойдет» и «ничего». Лена растерялась и даже что-то сказала на счет уютности комнаты.
--Который час? — снова спросила она, чтобы хоть как-то справиться со все возраставшей неловкостью.
--Не знаю. Че ты все время о времени спрашиваешь, спешить-то некуда?
Лена старалась не смотреть в его глаза, тем более, что в них (она не глядя определила это) уже появилась «задумка».
Георгий походил по комнате, как бы инетересуясь  обстановкой, а потом сел на кровать, напротив Лены. Она пыталась противопоставить его сдерживаемой, развязной готовности и вновь появившейся самоуверенности, от того, что она уже никуда не денется, свою привычную холодность, но чувствовала, что краснела. Ее раздражала собственнай позиция защищающейся, ведь она, насмотря на свою застенчивость, Лена привыкла смущать мужчин.
Георгий откинулся на постель и не сводя с нее глаз и как-то похабно уставился на нее.
--Лена, а давай переспим — вдруг сказал он, краснея от удовольствия и пристальнее следя за ней, как бы желая получить удовольствие от ее реакции
--Совсем охренел!
--Да ладно, хватит прикидываться... неужели со своим, как его, Никитой, не пробовала — от сладострастного удовольствия не совсем правильно выговаривая слова, но  очевидно очень довольный собой сказал Георгий. — А? Ну хватит ломаться, давай в постель.
--Нельзя — спокойно ответила Лена.
--Это почему же?
--Скотоложство-- тяжкий грех.
Георгий задороно засмеялся, но злые искорки зажглись в его глазах: Здорово, а ты не дура. Ха-ха, скотоложство...
Теперь он стал молча разглядывать ее: Лен, ты че, бережешь себя для кого-то? Молчишь? Молчи, ты так красивей. А хочешь, выходи за меня? Я не шучу. А что тебе нужно, любовь?...  Нет, тебе карьера нужна. А знаешь, ты тщеславная... может это и хорошо, не знаю... Но знай, все это будет недолгим. Все это одинаково кончается...
--Ха, ты ли это — зло засмеялась Лена, радуясь возможности одержать над ним верх. Этот философически-наставительный поворот был противен ей. — Ты же сам говоил... отговаривал меня от всего... от рутины... что замуж выйду, дети, старость... Что я прозябаю, что все это самоубийство, оставаться в городе. А сейчас вдруг семейственность вспомнил. Скользкий тип ты, вот кто. Зря я с тобой связалась и ни на что ты не способен. Нет у тебя никаких связей... налаженных. — последнее Лена произнесла уверенным, женским голосом,  и как бы для самой себя.
В ответ на это, Георгий засмеялся, но как-то натужено и нервно, чем еще более убедил Лену в своих подозрениях.
--Я завтра возвращаюсь домой — с неожиданной твердостью в голосе сказала она, чувствуя, что в этих словах одновременно переплелись все ее страхи, сомнения, переживания, одиночество и как бы смешиваясь в одно смутное целое, странным образом придали ей уверенности .
Георгий, очевидно, почувствовал это.
--Да постой, ты че, я пошутил... Да все устроится, не бойся. Впрочем, отказаться ты всегда успеешь —Георгий осекся, поняв, что снова стал повтояться . — Я ведь все это сдуру болтал. Ты должна попробовать, а нет, так я уже сказал, сможешь вернуться. — Георгий понимал, что единственнй возможностью удержать ее было разыгрывать притворное равнодушие и успокоить ее этим. Поэтому, сказав это,  и предположив, что ему вновь удалось посеять сомнения в ней, он вышел из комнаты, предоставив ей возможность раздеться и лечь.
Оставшись одна, Лена испытала облегчение, как если бы все это время, в комнате, помимо их двоих, находилось множество людей и только сейчас, с уходом Георгия, все они вдруг пропали  .
Она понимала, что его не будет еще долго, что он нарочно долго будет вертеться вокруг своей машины.
« Как же его испугала эта угроза. Надо будет взять на вооружение...  только с умом и реже использовать».
Лена потушила свет и постелив себе легла. И тут она вспомнила, что заказывала хозяйке ужин, как оказалось совсем зря . КАк ни ничтожна была мысль, однако она забеспокоила ее. Впрочем, неопрятная хозяйка так и не появилась. Несколько раз, до слуха Лены донеслось хлопанье дверьми автомобиля и характерный клекот сигнализации. Затем кто-то нечленораздельно заорал в соседней комнате и снова все затихло.
« Где же он будет спать?»--невольно задалась Лена ( в их номере оставалась лишь кушетка и кресло). «животное»-- добавила она, словно постеснявшись своей непрошенной отзывчивости . «Или пусть в своей машине торчит».
Наконец потухли все огни и все вокруг затихло. От  мнимой или реальной близости опасности , Лена испытывала странную, беспокойную негу. Она смутно понимала, что не должна была это испытывать и старалась избавиться от этого ощущения, подсознательно ожидая, что Георгий может уловить это.  Ведь она ясно испытывала  к нему отвращение и стало быть раз она допускает эти мысли, то она просто извращенка.   .«Б-р-рр, да ерунда все это»-- в  следующую минуту, Лена уже не помнила об этом.
Но тут неожиданно открылась дверь и Георгий, со сдерживаемым шуршанием одежды, вошел в номер.
Закрыв глаза и притворившись спящей, Лена, казалось еще яснее видела его лицо. Вот он вошел, как пьяный и остановился, словно только сейчас вспомнил о ее присутствии. Она, с замиранием сердца, почувствовала, как пытлает ее лицо и как жар, постепенно распространяется по всему телу.
« Услышит ли кто, если он вздумает... А может он хозяйке деньги дал»--как же она ненавидела ее в эту минуту « Хочет чтобы и я стала такой как она»--последнее показалось Лене таким жестоким и циничным, а она сама  виделась себе такой одинокой, слабой и беспомощной, что слезы готовы были выступить на глазах и жар сменился холодным, пронзительным отчаянием.
Она уже не кляла себя за опрометчивое решение и лишь покорно ожидала развязку. Внезапно вспомнился кричавший в соседней комнате.
«Кто же он? Может он хороший и просто страдает...? Что если сейчас закричать?»
Лена вся напряглась, как бы балансируя над отчаянием. Не всилах больше терпеть это, она вдруг обернулась, готовая ко всему.
Безуспешно пытаясь сдержать дахание, она ясно различила в темноте, его неподвижный, словно бы нереальный силуэт. Ей казалось, что он  смеялся над ней.
«ТОлько не унижайся»--слышался ей свой слабый, ненужный голос.
Но вот силуэт «ожил» и пришел в движение. ЕЙ казалось , что он все это делал ради все той же насмешки над ней, ради того, чтобы подчеркнуть свою власть над ней и ее мыслями, и чтобы продлить удовольствие от ее беспомощности и тщетной надежды.
Тень отошла туда, где, Лена запомнила, стояла кушетка. Вот она заскрипела. Лена и предполагать не могла, что этот скрип ей будет так приятен. Кушетка заскрипела еще сильнее.
«Лег»-робко подумала она, чувствуя, как быстро холодеет. «Уеду, уеду, завтра же уеду»--шептала она, все еще сопротивляясь поднимающейся радости. Лене стало трудно дышать: «Почему же завтра... сейчас, сейчас же уеду. Пусть заснет и уйду... но может будет поздно? Может он глубокой ночи дожидается? Чтобы не услышали... значит все же не заплатил ей все же. Значит можно к ней пойти и сказать... нет, потребовать... Ужин! Она же так и не принесла ужин. Под предлогом...»--Лена даже привстала от этой мысли. Однако прозрение, даже в кромешной темноте, быстро охладило этот порыв.
Долгое время она просто сидела на постели.
«Прекрати это, все обойдется»--сдруг спокойно сказала она себе и действительно быстро успокоилась, словно все это время, она несла на себе что-то тяжелое и лишь сейчас догадалась избавитьсяот этого бессмысленного груза.
Вновь обретя спокойное сознание, Лена решила не спать всю ночь и некоторое время она действительно не спала, пока усталость не стала притуплять мысли и чувства. Вот послышалсь ровное дыхание Георгия и Лена, также стала забываться. Несколько раз, она какими-то движениями, заставляля себя очнуться.
«Только быне врасплох»--была ее последняя мысль...


Лене показалось, что прошло, по крайней мере полчаса, когда ее разбудило шумное движение в комнате, которое словно бы утопало  в общем потоке бесцеремонным и беспечных, дневных звуков. Она открыла глаза, смутно припоминая свои ночные переживания и увидела весело струящийся в комнату, дневной свет,  который словно пришел ей на помощь и сейчас существовал только для нее.
От неожиданного умиротворения, ни о чем не хотелось думать.
Несколько раз, в комнату вошел и вышал озабоченный чем-то (видимо своей машиной) Георгий. Он что-то ей сказал. Лена не поняла, но утвердительно закивала ему. Ее удивляло свое нынешнее безразличное отношение к нему, прошлой ночью казавшемуся ей таким отвратительным. Он даже казался ей сегодня каким-то слабеньким и помельчавшим, особенно когда с усилием открывал капот автомобиля, а Лена мысленно упрекала себя за свою мнительность и трусость.
Умывшись и приведя себя в порядок, она вышла из номера, с удовольствием отдаваясь назойливым утренним лучам.
Георгий копошился в машине. Недалеко от него, беспечно подбоченясь и щурясь от солнца и от того выглядя мужиковато (Лена уже прозвала ее за это «морячком») стояла вчерашняя хозяйка.
--Ну как спалось ?! — весело воскликнула она, увидев вышедшую Лену. Ее непринужденная приветливость тут же передалась ей, хотя слова «ну как спалось» могли быть поняты и как недвусмысленный намек на   ночь проведенную с Георгием, а приветливость , как похабная насмешка и своя потаскушачья радость, мол хоть у тебя и красота, а в сущности ты такая же как и я и скоро испортишься...
Но Лена не хотела и не могла понять это. Ей слишком хотелось радоваться легкому утру. Она даже не воздержалась от шутки с Георгием, который за это, лишь пристально поглядел на нее, а Лена подумла, что он просто не понял ее.
--Отчего вы нам вчера поужинать не принесли? — изобразив строгость, вдруг спросила она у хозяйки, чем привела ее в сильное замешетельство. (Лена даже подумала, что та разыгрывала ее.)
--Ой, вы знаете, я ничего не нашла вчера... — ее виноватый вид придавал голосу какой-то молодой, несчастный тон, а Лена даже пожалела о сказанном. Ей вдруг очень захотелось поговорить с ней. Она жалела ее. Лена ощущала какую-то внутреннюю уверенность, что непременно должна поговорить с ней, иначе случится что-то плохое, она не знала с ней или с собой, но это и не имело значения. Эта странная женщина приобрела для нее какое-то мистическое значение, с помощью которого, она , возможно пыталась определить  что-то для себя.
--А как вас зовут? — вдруг жадно спросила она, боясь что-то упустить.
--Натальей — грусно ответила женщина, будто ей напомнили о чем-то неприятном.
--Наталья, а у вас есть семья? — взволновано спросила Лена, будто отрицательный ответ заранее пугал ее.
Женщина скроила вульгарную гримаску, из-за чего сразу же исчезла та страдальческая привлекательность, которая и послужила Лене причиной  этого разговора и осталась лишь, как подумала Лена, «гнилая неуязвимая плоть», хороня, на миг блеснувшее «хорошее».
--Был ребенок, да умер — после некоторого колебания ответила женщина.
Вызвав вначале неприязнь, ее как бы начинал забавлять начатый разговор, от чего на лице появилось глупое, неопределенноt выражение. Она была как купальщик, который осторожно попробовал воду и понял, что она не так уж холодна? и что можно искупаться.
Женщина удивленно и все так же глупо уставилась на Лену, как бы выражая изумление, что ее личность могла вызвать у кого-то интерес, и в то же время, как бы спрашивавшая себя: Может я и вправду что-то значу.
--Ну а родные, есть кто-то?
--А,--женщина махнкла рукой, — на кой черт они? Она вызывающе взглянула на Лену, будто хвастаясь, вот, мол, я какая, и заметь, все это мне ничего не стоит.
--Тут и живете?
--Да, тут вот... тут хорошо.
--А что , где-то было хуже?
-Бывало и хуже... и лучше бывало. Только я тогда молодая была — при последних словах, Наталья похабно, по-мужски,  засмеялась, обнажая ряд гнилых зубов.
Лене сразу же стало досадно и обидно за то, что она прониклась судьбой этой женщины и самим своим действием, как бы поставила знак равенства между ними. Она нахмурилась и сделала вид, что интересуется ремонтом машины, тем более ее раздражало, что Георгий слышал их разговор.
Наталья вскоре отошла, но прежде Лена ясно услышала ее вздох. Она оглянулась и ее первым, не вполне осознанным порывом было остановить ее.
--Ну все , поехали! — отбросив тряпку, торжествующе сказал Георгий.
Тут только Лена вспомнила о своем вчерашнем решении вернуться домой. Она озадаченно и растерянно посмотрела на Георгия, будто это решение и вовсе не было ее, будто бы и он должен был знать о нем и даже отнестись с пониманием, мол, все вижу, Лена, действуй, как знаешь...
«Неужели мне сейчас  недо будет ему об этом говорить?»-- с неудовольствием подумала она, не двигаясь с места.
--Ну ты идешь? — с настойчивой бесцеремонностью повторил Георгий.
--Сейчас, у меня вещи.
Лена вернулась в номер. Ее взгляд упал на свою постель, на которой она столько передумала вчера.
«Странно, что комната кажется просторней чем вчера — пронеслось в голове, — У меня и денег-то совсем мало. А что если...?
Лена не вдумываясь, механически взяла свою уже сбившуюся и от этого уменьшившуюся в объеме, сумку и в нерешительности остановилась. Она ждала, чтобы Георгий снова позвал ее, тогда,  снова услышав его неприятный глосс, она решится объяснить ему, что не поедет. Но Георгий почему-то не звал. Лена пришла в раздражение.
«Да выдумываю я все»--вдруг  решительно сказала она и вышла из номера.
Георгий стоял у машины и глядел в одну точку. Это ничтожное обстоятельство окончательно разубедило все еще колеблющуюся Лену. Они сели в машину и отъехали, но прежде она, еще раз, случайно встретилась взглядами с Натальей, вероятно направляющейся в их номер, чтобы убрать за ними. Лена вдруг отчетливо прочла в этом странном выражении насмешку над собой и вместе с ней, слабый, еле заметный оттенок сострадания. Это бесконечно разволновало ее, словно бы она только что потеряла единственную возможность спастись, тогда как это было таким очевидным. Еще мучительнее было признаться себе в этой ошибке, поэтому она отгоняла от себя эти мысли, вернувшись к своему недавнему заключению, что она просто слишком  мнительна.
--Ну как настроение? — вывел ее из состояния задумчивости голос Георгия.
--А? Да, хорошо — ответила Лена ( она хотела сказать «лучше»).
--Сегодня наверное приедем — подбадривающе добавил  Георгий, всем своим видом выражая нетерпение, из-за чего он даже привстал в кресле.
Лена молчала. Ее задумчивость так же выражала нетерпение и подавленную  внутреннюю борьбу.
--Зачем ты ночью подходил ко мне? — вспыхнув, как это всегда происходило, когда она на что-то решалась, спросила Лена.
Ее взволнованность, видимо подействовала на Георгия. Он усмехнулся, как уличенный в краже, но уверенный что за это, все равно, ему ничего не грозит: Ну подходил, ну и что? Нравишься ты мне  и ничего не могу с собой поделасть... Что тут такого плохого? Я ведь даже поцеловать тебя хотел, потому что красавица, потому что никогда не будешь моей... но для тебя, я все равно, все  устрою. Будь спокойна —Георгий сощурившись, посмотрел на нее и усмехнулся, но Лена не заметила этого. Решившись задать свой вопрос, ее гнев тут же угас, как будто им она кого-то обидела, а услышав в ответ неожиданное откровение и примирительны тон и вовсе смутилась, жалея, что вообще задала этот вопрос.
--Следи за дорогой! — как бы решив напоследок огрызнуться, сказала она, чувствуя как снова горит шея, хотя Георгий был внимателен за рулем.
Некоторое время они ехали молча. Затем он стал щеголять быстрой ездой и своим вождением и  по-ребячьи радовался замечая скрытый испуг Лены, но она крепилась и старалась не смотреть на дорогу, хотя от осознания опасности слегка подташнивало и  сердце словно оттягивало книзу. На миг Лена открыла глаза и с ужасом увидела калейдоскоп быстро мелькающих деревьев и дорожной разметки. Она отвернулсь.
--Прекрати! — сказала она чувствуя, что краснеет и поэтому так некстати становится обворожительной.
--Что, страшно, страшно? И вчера страшно было...?
--Скотина ты, понял , скотина... ты противен мне. Терпеть тебя не могу! — внезапно сорвалась Лена, глядя на его , вдруг ставшее непроницаемым ,  лицо
Георгий тут же сбавил скорость и мотор стал обиженно затихать.
Лена была в страшном замешательстве, но не потомк, что ,  как ей казалось, ни за что оскорбила его, а из-за того, что нечаянно выдала все свое презрение к нему, и лишь потом, к этому добавилось ее мучительное, навязчивое  чувство собственной вины. Ей даже стало его жалко. Она никак не могла понять этого
«Зачем это я? Ведь он действительно отвретительный. Почему же я мучаюсь? Почему сгораю, а ему хоть бы хны? Зачем жалею его? Изображает из себя оскорбленного — он хороший, а я плохая. Козел»--все эти мысли и чувства разом охватили Лену и она была отчасти рада этому, чувствуя, каК каждая новая мысль заглушает раздражение и нестерпимое присутствие Георгия, таким образом успокаивая ее.
«Как же долго еще».
Лена пыталась развлечь себя  наблюдением за открывающимся широким горизонтом, однако однообразная даль лишь утомляла и почему-то напоминала ей о безысходности и невозможности что-либо изменить.
Лена старалась ни о чем не думать.
Странно, но уж на протяжении довольно долгого времени она ни разу не вспомнила о родных.
Предоставленная самой себе, чувствуя себя брошенной, она, косвенно, не признаваясь себе в этом, во всем винила мать и в глубине души , даже испытывала странное злорадство, от того, что если с ней что-то и произойдет, то в этом прежде всего будет виновата мать... «Ведь это она, невольно подталкивала ее к этому, так пусть же теперь тоже помучается». Но это ощущение было таким глухим и далеким, что Лена воспринимала это лишь как отголосок своих вчерашних нервных переживаний.
Наконец бесконечная дорога и равномерный, оболванивающий гул двигателя подействовали оцепеняюще, так что до самой Москвы они не обмолвились и словом.
На лице Георгия все это время оставалось прежнее непроницаемое выражение. Лена не могла понять , было ли это обидой и сожалением, что уговорил ее поехать с ним или же признаком усиленной работы мыслей (несмотря на недолгое знакомство, она успела заметить в нем эту черту), после чего его глаза словно бы просветлели.
Не доезжая до Москвы, оба несколько оживились, на время позабыв о происшедшей ссоре. Оказавшись в широком потоке машин, Лена почувствовала себя поуютней и окончательно успокоилась. Нечто похожее она испытывала утром, когда проснувшись в номере , неожиданно увидела живительные солнечные лучи, хотя, несмотря на свою чувствительность, она никогда не отличалась особой впечатлительностью, точнее умела сдерживать эмоции,  когда понимала, что они ей мешали привычно легко рассуждать.
Вот и теперь вид открывающейся Москвы, лишь слегка взволновал ее. Москва для Лены  была всего лишь Москвой, а главным было и оставалось что-то смутное, не до конца понятное и поэтому светлое, что-то большое, в чем выражалось не тольео ее, Лены, мечты и желания, но и всех ее родных, матери, даже брата. Радость и надежду которую они связывали с ней и  не только они, а все видевшие ее хотя бы раз, и, казалось испытывшие что-то подобное ( как однажды до нее донеслись чьи-то слова, что  «даже жизнь в радость») и она обязана была чего-то добиться. Именно это теперь волновало Лену. Она даже боялась глубже вдаваться в осмысление этого, чтобы не наткнуться на что-то непреодолимое и «удручающее простотой невозможности». Поэтому она остановилась перед «дверьми своих грез» боясь переступить. Она невольно улыбнулась своим мыслям, на миг позабыв о существовании Георгия.
--Ну че, нормально? — с примирительной улыбкой, наконец нарушил он молчание. ОН вероятно хотел сказать что-то более умное, однако боясь упустить минутное настроение Лены, сказал первое что пришло на ум.
--Нормально —  смущенно и изумленно ответила, всегда отходчивая в таких случаях Лена. Ее смущало то, что Георгий первым пошел на примирение с ней, будто это обстоятельство обязывало ее к чему-то, возбуждая в ней врожденное чувство собственной вины.
--Где мы остановимся? — опять таки смущено, не своим голосом спросила она, в то же время злясь на себя за это.
--Да найдем что-нибудь...у тебя вещи все с собой?
--Да, а что?
--Нет, ничего. Не с собой же ты их вечно таскать будешь?
--Они мне не мешают.
--Да ладно... я ведь это так... Документы, деньги, ну ты понимаешь, в порядке?
--В порядке.
--Нет , ты не подумай...
--Ладно, проехали.
Лена не вдумывалась в его слова.
Когда они были уже в черте города, она механически, словно бы она предчувствовала что-то, пыталась сориентироваться.
(В Москве они с мамой были лишь раз, и хотя Лена тогда была маленькой, она неплохо запомнила город и была уверенна, что еще немного и она, благодаря своему неплохому природному чувству ориентации, вскоре быдет с городом на «ты»)
Окрыленный почти осязаемой  (как это всегда чувствуется в больших городах)энергией Москвы и своим неуемным стремлением покрасоваться (даже невзирая на ее отношение к себе) Георгий сгорал от нетерпения и не знал как ему выразить свое возбуждение.
Лена, не смотря ни на что, вновь преобрела для него прежнее значение. Ему казалось, что она наконец помягчала к нему, либо очень хотелось чтобы это было так.
--Ну че, прошвырнемся по белокаменной?
Лена усмехнулась, правда было непонятно, было ли это одобрением его идеи или просто сдержанной насмешкой.
Георгий хотел было провезти ее к центру города, но не сумел, а идти пешком не захотел, хотя Лена, своим молчанием, как бы предлагала ему это.
--Лен, давая так, поедем пока домой... приберемся, а там посмотрим.
Лена согласилась, хотя не могла сказать себе определенно, хотелось ей этого или нет.
Машина быстро помчалась мимо таких сладко-знакомых, то ли по воспоминаниям, то ли по снам, улиц, куда-то на юго-запад.
--Ты к себе меня везешь? — спросила она, предельно пытаясь унять подымающееся волнение.
--Не совсем... тут у нас... у меня квартирка... в Чертаново, в общем тебе первые недели платить не придется...заплачано в общем. Ну а потом, ты с бабкой сама договоришься. Она бабка классная — Георгий скривил кислую улыбку, — рэп слушает... Шучу, «разговорами» называет... В общем вы с ней сживетесь.
--А завтра что?
--Ну тебе сразу все подай!  Будет , все будет. Погоди немного...
Подъехав к мелькающему в зелени кварталу, Георгий с особой старательностью запер машину. Проводив Лену по несложному лабиринту площадок, вывел ее к какому-то корпусу, который впрочем, показался ей поприличнее других.
--Вот здесь — сказал он нерешительно, будто уверял в этом себя самого.
Они поднялисл по лестнице на несколько этажей. Выйдя на очередную лестничную клетку, он, все так же нерешительно, что было так несвойственно ему, замедлил шаг.
--Вот...  — вздохнул он и позвонил в дверь.
Лене почему-то хотелось, чтобы это была противоположная дверь, тоже деревянная, но с красивым номерком и вырезанными с снизу инициалами «Л.Ф.Плаксина.»
За дверью долгое время слышалось какое-то движение, и как нарочно, то ли опасаясь, то ли дразня их, долго не решались открыть.
Наконец решительно защелкал замок и перед ними предстала неприветливая, по всей видимости одинокая женщина средних лет с умными, заставляющими внутренне собраться, глазами  и тонкими, длинными складками вокруг рта.
--Ты...? — безучастно произнесла она усталым, сиплым голосом и чуть отстранилась от двери, как бы раздумывая стоит или нет предложить им пройти внутрь.
-Заходи Лена- с какой-то неуместной решительностью сказал Георгий, что скорее было похоже на подбадривание самого себя и эта скрываемая им неуверенность в себе,  передалась и Лене, ведь она предполагала, что квартира чуть ли не его собственная, а оказалось. что приходилось кого-то простить и этот кто-то им не очень рад. От всего этого, ей стало очень неудобно. Еще ее смущало само присутствие Ларисы ( как она позже узнала ее имя) которая, казалось угадывала все (в своем понимании) и даже не осуждала, каК бы предпочитая просто понаблюдать за чужой глупостью. Отстранившись, она напрваилась было к себе, но потом, вдруг задержалась, будто личность Лены несколько поколебала ее привычное безразличие к людям. Она как-то недовольно и бесцеремонно, как смотрят на абстактные картины,  взглянула на Лену, потом опять же  интересом, вравда уже несколько иным, перевела взгляд на Георгия, как бы удостовериваясь, что  это именно он, и как показалось Лене, тот смутился.
--Мы пойдем...? — поспешила он спросить разрешения и не получив ответа, с заметно подавленным раздражением, первым прошел в комнату налево, которая, по всей видимости предполагалась Лене.
Оставшись наедине с Георгием, она как ни странно, почувствовала облегчение, еще и потому, что надеялась, что он, рано Или поздно должен будет уйти. Присутствие Ларисы и узость комнат, несомненно подействовали бы на нее гнетуще, если бы не ее взволнованность, хотя в остальном, здесь было довольно опрятно и чувствовалось (хотя и довольно умеренное)  желание создать уют.
Посередине комнаты стояла кровать с матовым ночником у изголовья. Справа от нее стоял маленький шкафчик с какой-то печатью на дверце и следами безуспешных попыток ее смыть. Слева, в углу стоял мебельный столик, который своей сравнительной изящностью не вписывался в общий интерьер.Справа от кровати, почти во всю стену сияло окно. На столе лежела сделанная под березку, вазочка с засохшими полевыми цветами, из-за долгого пребывания превретившимися в сухую, желтую траву. У стола стоял слабенький стулик. Лена, опасаясь чтобы он не развалился, осторожно присела на него и вдруг почувствовала, как она устала.
--Ну че, нравиться? — сначала вкрадчиво, а затем, как бы , переведя все это в некую шутку, спросил Георгий.
Лена, недоумевая, взглянула на него. Ей казалось. что это была насмешка над ее положением.
--Нравиться...  — вдруг  вызывающе ответила она, чувствуя, как внутри копится какая-то непонятная энергия.
--Что ж, классическое сочетание цены и качества... Ты устала?
--Да, немного.
--Может что-нибудь принести?
--Да нет, не надо.
--Ты голодна? Хочешь сбегаю, принесу чего-нибудь?
Лену тыготила такая неожиданная заботливость Георгия   и его новый жалостливо-ласковый тон, который не позволял ей привычно холодно отвечать ему и теперь, когда она действительно была голодна, она не могла отказаться от его услуги.
--У меня, кажется, что-то есть — с этми словами она расстегнула сумку, намереваясь там что-то долго искать, чтобы за это время придумать какую-нибудь отговорку. Она подняла опущенную голову и неожиданно почти соприкоснулась  с возбужденным, красным, из-за чего его голубые глаза казались почти белыми, лицом Георгия. Необычайное возбуждениеи разгоряченность вытравили малейшие признаки его былой напускной непосредственности, так часто спасавшей его, а оставшаяся безумная страсть делала его лицо  жестоким,( какой Лена и представляла его сущность) а его самого, способным на любое безумство.... Это так контрастировало с его прежними уловками, что Лена тут же отстранила его тот себя.
Георгий тяжело и часто дыша, из-за чего его голос осип ( он мог только шептать) изредка воскресая на окончаниях слов.
--Лена, Лена — он больно обхватил ее за плечи,  — как же ты не понимаешь,  ведь я люблю тебя... я с ум... Я не могу больше так. Ты должна понять, что так больше не может продолжаться. Почему ты так ко мне относишься? Это несправедливо. Я тебе лишь добра желаю. Скажи... скажи же, что все это из-за других! Что тебе надо? Скажи, скажи. Я все сделаю для тебя.
Его глаза , полные отчаяния и безумства , выражали какую-то сумашедшую радость, но тут же грозили превратиться во что-то страшное. Это пугало Лену и лишало ее воли. Она вдруг со страхом осознала всю невозможность отвязаться от него и его страсть приводила ее в отчаяние. Она чувствовала, себя утопающей,  лишенной возможности даже пытаться спасти себя. Это приводило ее в ужас.
-Прекрати!-воскликнула она и тут же испугалась своего незнакомого голоса и того, что их могла услышать Лариса.
--Нет, нет... выслушай, до конца выслушай — продолжал безумно шептать Георгий , которого вид прекрасной и беззащитной Лены приводил в сладкое, порочное бешенство. –Мы уедем, уедем... я отцу скажу, он мне денего даст. Ты ведь не знаешь какой он у меня. Он всегда мне помогает. Куда хочешь поедем. В Англию, в Штаты. Хочешь в Америку? Твоя мать гаверное мечтает об этом... Одно слово и я тебя на руках носить буду. Сжалься же! Ради кого все это? Ради Никиты!? — он вдруг «трезво» посмотрел на нее и по-своему, зло усмехнулся.-Кто тебя поймет и оценит как я?
Георгий жадно вглядывался в ее черты лица: Я не понимаю зачем тебе мучиться?  Ты ведь не знаешь что это. Это там, в деревне, кажется все в розовом цвете. Это же обычный бордель. Забудь об этом, ты лучшего достойна. Сегодня же! Мы сегодня же уедем! — его глаза вновь осветила безумная радость. Георгий даже привстал в необъяснимом порыве, словно намеревался собрать какие-то, существующие лишь в его воображение, вещи, и этот порыв, в его понимании, должен был заразить Лену его надеждой, обязать ее к чему-то и в то же время, спасти его от отчаяния, которое, он чувствовал это, было рядом .
Ему хотелось , чтобы она ничего не говорила, или уйти куда-нибудь, по какой-нибудь  надуманной причине,  чтобы хотя бы ненадолго оттянуть отказ, который уже читался в ее потупленном, мучающемся выражении  и в нествойственных ей, нервных движениях.
--Я пойду, хорошо... я мигом. Только перекусить куплю.
Он почему-то попятился назад, не сводя с нее своих полных нетерпения глаз, как будто в седующую секунду, должна была упасть и разбиться какая-нибудь драгоценная ваза. Георгий поспешил выйти, нарочно громко прикрыв за собой дверь ...
Оставшись одна, Лена тяжело вздохнула, будто только сейчас, для нее стало возможным дышать. Его уход, которого она так жаждала, теперь тяготил ее, так как он должен был возвратиться. Безумная страсть Георгия, его слова и мольба, на время, как бы зомбировали ее Она со страхом, обнаружила, что поддается его внушениям, лишаясь своей воли, а ее гордость куда-то исчезает, а на ее место выходит                ее проклятое, обезоруживающее чувство собственной вины и жалостливость.
В то же время, что-то тихо и властно нащептывало ей, что настал тот момент, когда их отношения преобретают совершенно другой характер и ей, еще, может быть в последний раз, необходимо проявить твердость, хотя в таком случае, она очевидно лишается «перспектив», и тогда придется возвращаться . Вместе с тем, она все сильнее испытывала страх перед ним, перед этим его, безумным, с перебитым носом лицом и сумашедшими глазами. Как же ей хотелось, чтобы рядом оказался Анатолий. Однако и с ним связывалось извечное разочарование, поэтому она отогнала мысли о нем, и теперь тешила себя надеждой, что Георгия еще долго не будет.
Снова и снова , в ее воображении возникало его «скотское»лицо и вспоминалось с какой поспешностью и шумом он уходя, закрыл за собой дверь.
« Это чтобы не слышать возражений .. значит все уже решил и тешит себя... Тешит!» — она повторила это слово несколько раз, чувствуя, как подымающийся гнев снова приводит ее в себя.
« А как на него посмотрела Лариса? Видно знает всю подноготную... неплохо было бы расспросить...» Леной, все сильнее овладевала от ощущения того, что она постепенно избавляется от въевшегося, словно бы  обязывающего к чему-то, чувства и она непереставала размышлять, боясь эту свою, светлую нить.
« Вот Лариса-- настоящая женщина ... умеет себя поставить. А я дура, уши развесила. И ведь, главное, терпеть его не могу. Разве это не вдвойне отвратительно: ненавидеть и соглашаться? А ведь кто  она по сравнению со мной? Замарашка и старая дева.»--Лена вздохнула.
« Ведь на испуг меня берет...  «обычный бордель»... Чего же ты меня тянул?»--последнее вновь наполнило ее отчаянием, но от понимания того, что Георгий все это время врал ей   и что все равно придется возвращаться домой.
« А там? А там все , как обычно. Что они мне скажут? Упрекнут? Упрекнут и простят... чтобы всегда упрекать.»
В сердце Лены стал разгораться гнев: на себя, на родных, на Георгия , на свою безысходность, на эту комнату, на вазочку-березку, на свою жизнь.
--ХОтя бы кто пришел и помог! –болезненным стоном вырвалось у нее. Она чувстоввала, как тяжким камнем отчаяние наваливается на грудь и слезы непреодолимо выступали на глазах.
В этот момент, по какой-то необъяснимой причине, она вздрогнула. Она не могла понять, что это было  и инстинктивно прислушалась.
Стук в дверь повторился.
--Войдите — с некоторым опозданием прийдя в себя, смутно понимая, что именно от нее требуется какая-то реакция, ответила Лена.
Дверь тут же нервно открылась и в проеме появилось строгое и такое неуместное сейчас, лицо Ларисы,  по всему выражению которой, было видно, что она полна решимости и доводов, наставлять ее. Однако, увидев Лену, ее взгляд мгновенно изменился. Он помягчал, что,  очевидно случалось  с ней редко, т ак как исчезла первоначальная каменность Ларисы, а ее механическое стремление сохранить строгость, свидетельствовали о собственной ранимости.
--Девушка, вам плохо?.
--Нет,  нет — Лена  поспешно встала, мучительно осознавая, что все ее выдает
--Я же вижу, что вам нехорошо — решительно, вновь обретая привычную уверенность, сказала Лариса.
--Нет, мне хорошо.
--Послушай, если тебя кто-то запугал, то доверься мне. Я выручу. Ты наверное думаешь, что все безнадежно. Поверь , это не так... я знаю нужных людей, они мигом во всем разберутся... я с самого начала неладное заподозрила. От них другого ведь и ждать-то нельзя.
--От кого, от них?
--Ну этот... Георгий с приятелями со своими.
--Да, но мы вдвоем приехали.
--Ну и что? Те следом приедут... комнату у мамы моей снимали, пока меня тут не было. В притон превратили... проституток таскают...
А вы откуда приехали?
--Из Н-ска.
--А зачем?
-Ну как... –Лена вдруг поняла, что не всилах объяснить ей всего  и в то же время, на мог позабыв о присутствии Ларисы, мысленно окинула взглядом все происшедшее с ней за это время, вспомнила свои сомнения. «А зачем?»--этот вопрос звучал одновременно, как насмешка и наказание, ведь она с самого начала знала об этом, однако так глупо и упорно питала надежду.
«Неужели непременно нужна была такая жестокая ясность?»
Лена видела, что Лариса ей что-то с участием  говорила, но не понимала смысла ее слов.
«Как же надоели все эти обстоятельство? Неужели ничего нельзя изменить? Неужели ничего? Ведь это невозможно. Хоть что-то же должно быть  в ее пользу...»
И тут, внезапно, все что прежде ей казалось таким непреодолимым, все эти сомнения, доводы, присутствие Георгия; все смешалось во что-то общее, которая, странным образом придала ей надежду, в растущую с каждой секундой уверенность, что она действительно всего может добиться и что этот омерзительный Георгий ей вовсе не нужен.
«Ведь она красавица! Действуй она с умом и будь немного жестокой, то все мужчины окажутся у ее ног. Недаром эе теряет голову этот скот, Георгий. И даже женщины, была  бы Лариса с ней такой отзывчивой, будь она какой-нибудь дурнушкой. Она попросит помощи у Ларисы и та ей не откажет... А завтра позвонит матери, чтобы выслала ей  немного денег. И она вышлет, она сама будет рада, что ее дочь наконец серьезно взялась за что-то, ведь это ее мечта... А Георгия надо отшить. Ишь, чего захотел со своей скотской рожей».
Леной овладела такая необъяснимая радость, что ей невольно захотелось крикнуть, а стоявшая перед ней Лариса казалась какой-то доброй феей. Лене хотелось сказать ей что-то доброе.
Лариса, по-видимому тоже почувствовала происшедшую в Лене перемену и приписала это своему вмешательству, из-за чего еще больше загорелась, придумывая все новые и новые  доводы. Ее остренькое лицо оживилось и даже морщинки влкруг рта, чудесным образом,  куда-то исчезли, а глаза горели каким-то странным, молодящим ее огоньком. Лена, несмотря на свою взволнованность от внезапного озарения,  представила, что так вероятно та глядела на своего любимого...
--Поверьте, со мной все в порядке — сказала она, удивляясь звонкости своего  голоса, который придавал правдоподобность ее словам.
--Ну раз так, то...- Лариса слегка посуровела. Ее, очевидно, несколько смутила собственная поспешность, а все предположения на счет Лены, видимо заставили непривычно расчувствоваться, из-за чего она невольно задумалась, как бы проверяя, не слишком ли раскрылась перед этой незнакомой девушкой и в то же время слегка сердясь на Лену за то, что так неожиданно заставила ее  вспомнить что-то забытое о себе...
--И все же если что, то смело говори мне. И вообще,  что мы тут сидим? Пойдем-ка ко мне, хоть чаем угощу...  как-никак с дороги.
Пойдем, пойдем! Никаких!... и варенье у меня есть.
Этот новый, по-старчески ласковый тон Ларисы, как бы «реабилитировал» ее в собственных глазах.
Лена неохотно, но в глубине души, все же радуясь, что ей не придется оставаться наедине с Георгием, повиновалась.
Она прошла вслед за Ларисой в маленькую и поэтому как-то особенно уютную, кухню, пропитанную разнообразными и о временем ставшими специфическими, невытравляемыми  запахами, которые, хотя и призваны были возбуждать аппетит, но действовали на Лену неприятно. В остальном же все было довольно опрятно, поэтому кухня казалась светлей, несмотря на, непонятно отчего, мутное оконное стекло.
--А на каком мы этаже?-спросила Лена, все больше для того, чтобы справиться  с неловкостью, вызванную неожиданным молчанием Ларисы. Лена прислонилась к стене и невольно тоже задумалась.
--И все же странно, что ты связалаь с ним... я как посмотрю, то у вас с ним ничего общего — говоря это, Лариса, механически, не отрываясь от Лены, какими-то заученными движениями, как фокусник выкладывала на стол всякие чашечки, баночки...
Теперь, более трезво глядя на Лену,  ее стало одолевать обычное женское любопытство.
--Он мне обещал помочь устроиться — с трудом проговорила Лена, предполагая, что будет вынуждена рассказать ей о своих планах и опасаясь ее мнения на это.
-Интересно, и каким образом?
--Ну я пока не знаю, он многое обещал — Лена чувствовала , как начинало пощипытать кожу на лице и шее, что означало, что она сильно покраснела. Что слова «он многое» обещал звучат, как если бы она собственноручно расписалась в собственной глупости и наивности, поэтому она постаралась придать своему голосу твердость.
--Мы сним договорились (она чуть было не сказала «подписали контракт», но вовремя спохватилась) что я начну работать в модельном бизнесе — соврала она, — ну а потом, когда дело заладится... я с ним расплачусь... а пока он за все платит... я настояла.
Голос не слушался Лену. Чтобы прийти в себя она сделала вид, что поперхнулась, боясь взглянуть в лицо Ларисе.
--Тебя как зовут?
--Леной
--Лена, почему ты меня обманываешь?
--Я вас не обманываю... вот спросите его, когда придет, поверьте и незачем мне вас обманывать. Зачем это мне?
Лена несколько разочаровалась, что вслед за недавним озарением, снова приходилось испытывать какие-то неприятные ощущения, что ей снова приходилось оправдываться, хотя она не понимала почему. Даже Лариса теперь казалась ей неприятной, капризной старой девой, которая вовсе не желает ей добра, а всего лишь хочет побольнее уколось и подчеркнуть ее двойственное положение... Ее стали раздражать все эти ее машинальные, заученные движения. Сахар в схарнице почему-т о  казался каким-то желтым, так же, кАк и засахаренное, желтое варенье, а желтые маленькие чашечки какими-то грязными.
«Куда же подевалась эта недавняя уверенность ? Ничего, я просто устала. Мне никто не нужен. Ни она, ни , тем более Геогий. Я должна быть умной и жестокой».
--Ну вот, присаживайся — предложила ей Лариса, с такой теплотой в голосе, что Лене невольно стало совестно за свои недавние мысли, поэтому она с виноватой поспешностью, покорно сделала то, что от нее требовалось.
--Ну а родители... они, надеюсь знают?
--Да, конечно. Мама, вначале, без особого энтузиазма отнеслась, но я настояла и она согласилась, чтобы я попробовала — поспешно, не дослушав вопроса, ответила Лена, боясь, что промедлив, не сможет правдоподобно соврать.
--Ну я не знаю, девочка, тебе решать. Только Георгию не доверяй. Он сам пропащий и других за собой тянет... Ты с ним рви. Он тебе, все равно, ни в чем не помошник. У него свое на уме. И вообще, лучше хорошенько поразмысли и приезжай, этак, через годик. А пока... а пока тебе лучше домой возвращаться.
   Как ни созвучны были эти слова с ее собственными мыслям,  все же Лена пришла в некоторое уныние и никак не могла перестать помешивать ложечкой в стакане.
--Впрочем, я тебе не указ — поступай, как знаешь..
Послышался шум входной двери и Лена , вздрогнув, все-таки сумела не выдать этого, лишь только несколько резче чем стоило, выпрямилась, что очевидно не ушло от внимания Ларисы...
По тому, как вдруг затихло в прихожей, она поняла, что Георгий все еще «пьян» и с трудом сдерживает волнение.
«Вот сейчас он приоткроет дверь их комнаты, а потом появится здесь. Как же его встретить?»
Лена с неудовольствием вспомнила недавнюю сцену и его сладострастный шепот.
«Пусть остудится...»
Она так ничего и не решила, но уже ждала его с  поумерившимся трепетом (присутствие Ларисы, все-таки воодушевляло).
Однако войдя (как это предполагала Лена) в их комнату, Георгий довольно долгое время не выходил оттуда.
«Ждет»--усмехнулась она про себя, ощущая странную, бодрящую дрожь.
--Вы что, поссорились  с ним?
--Ха, да нет...
--Что-то скромный он сегодня, благодетель-то твой... Ты почему ничего не пробуешь? Хоть чаек выпей.
Неожиданно, в дверях появился Георгий, усердно пытавшийся изобразить какую-то подобострастную вежливость для Ларисы. Он в то же время,  как-то красноречиво-вопршающе взглянул на Лену, как бы спрашивая, «зачем ты меня заставляешь ждать?».
--Ты где был — бесцеремонно  спросила его Лариса.
-Вот, поесть купил... Лена вот тут, я тебе принес кое-что.
--Да. А что ты сюда принес... оставил бы. Хотя нет, лучше выкладывай все. И вас угостим.
--Ты говорят Лене помочь устроиться вызвлася? — грозно и все так же бесцеремонно начала Лариса. – С каких это пор ты таким стал? Вы и за квартиру-то с трудом выплачивали и проститутки ваши, тот раз приходили денег требовать... А я-то причем?.. Притон тут устроили. Чтобы твоих дружков тут и духа не было!
--Лариса Ильинична, вы приекрасно знаете, что я тут не причем — попытался защититься Георгий. В его глазах горела необычайная злоба. БЫло видно, что он с трудом сдерживал себя и багровый протуберанец, некрасивыми, болезненными пятнами проступил у него на лице. Лене даже стало страшно за Ларису.
--А ты меня не перебивай! — закричала она и ее голос неождиданно перерос в мужской. — Чтобы ничего лишнего тут, а не то живо вышвырну! Лена, тебя это не касается.
--Вам просто не терпелось унизить меня перед моей девушкой...
--Что-то не верится, что она твоя девушка. Недавно приходили...  вот они действительно твои девушки.. .
--Прекратите это! Лена, пойдем со мной. — он подошел и взял ее за предплечье.
--Оставь меня, я не пойду.
--Ты же сама хотела.
--Давай завтра.
Георгий нервно вздохнул: Ну раз завтра, так завтра... если конечно ты и завтра не передумаешь... Я ведь с тобой поговорить хотел, только ты видать...  . Ладно. До свиданья, Лариса Ильинична. Вы, как всегда ,  все успешно обгадили... не хотелось бы сравнивать с дрисливыми парнокопытными...
--Хам! Убирайся отсюда!
--Да, хам, только соглситесь, иные формы общения с вами неприемлемы. Ну я пошел. Лена, до завтра.
    Во всех движениях, выражении  и самой фигуре Георгия чувствовалаось огромное невыплеснутое напряжение. Он, словно бы, даже похудел за это время, а его глаза устало и безумно блестели где-то в глубине.
На этот раз Лена смело посмотрела ему в глаза и найдя в них все тот же немой, просящий упрек, усмехнулась в душе.
Немного постояв, как бы раздумывая над своим положением, Георгий затем быстро вышел.
--Иди, иди — бросила ему вслед Лариса.
Происшедшая сцена все же неприятно отразилась на душевном (едва успевшим уложится) состоянии Лены, хотя все сказанное, вроде бы и не затрагивало ее лично.
Глядя теперь на что-то усердно жующую с аппетитом полководца после победоносного сражения, Ларису, она ей даже завидовала и в то же время жалела ее. Она видела перед собой женщину, привыкшую всю жизнь, в одиночку, отбиваться от всех и ведущую какую-то бессмысленную войну со всеми. Забывшую о том, что она женщина, что, в свою очередь, странным образом спасало ее — привыкнув , она уже не могла прочувствовать свое несчастное существование. Такое впечатление, в глазах Лены, лишило Ларису ее первоначальной интеллигентности.
«Буду ли  и я такой? — невольно здалась Лена. Все о чем она мечтала, теперь разочаровывало своей тщетность. «Чего бы я не добилась, мне все равно не избежать этого. Скорее наоборот, это лишь приблизит одиночество.»
Лена машинально принялась искать что-то «хорошее» во внешности Ларисы и это «хорошее» действительно было в ней, но оно казалось извращенным и подчеркивало все то, чего так страшилась Лена: «У нее нет детей и уменя их наверное не будет. Надо было все-таки пойти с ним».
Странные мысли вновь стали подбираться  и Лена пожалела, что она не в Н-ске и не может привычно уйти из дому и развеяться.
«Но почему-же не могу?»--мысль  о том, чтобы пройтись по Москве взбодрила ее своей неизвестностью. Ей вдруг захотелось побыть своевольной и она решила, что непременно так и поступит, « и даже если Лариса будет против, и даже если выгонит из квартиры и тогда она будет вынуждена будет скитаться одна, ночью...»
Что-то властно тянуло ее туда: Лариса Ильинична — с легкой дрожью в голосе начала она, — я все-таки пойду пройдусь.
Лена привстала со стула, ожидая неодобрения Ларисы. Но та восприняла это на удивление спокойно и лишь предупредила, чтобы Лена была поосторожней...
Лена быстро переоделась в свое любимое платье, (не признаваясь себе в этом, она собиралась позировать в нем на пробах...) аккуратно сложенное поверх остальных вещей, предназначавшееся для особых случаев и всегда высмеиваемое ее подругой Лизой, как безвкусица.
Вскоре Лена оказалась на вдохновляющих своей пустынностью, улицах. Незнание города удесятеряло ее силы. Она, например, находила забавным, спрашивать у прохожих, как пройти к тому или иному месту, а узнавши,  переспрашивала у других... Только раз, одна толстая, с бульдожьими щеками,   женщина неожиданно послала ее... .  Лену это очень удивило, но совершенно не обидело. Она глядела ей вслед  и испытывала странное ощущение, какое может испытывать человек, впервые увидевший негра.
После этого случая, она, вовсе не растерявши своего радостного настроения, пошла дальше.
Впрочем, вскоре бесцельное наблюдение за прохожими и однообразной архитектурой, поднадоело. Она несколько раз, без особой на то надобности, проехалась на метро, но неосознанное желание попасть в центр города, быстро забылось и Лена неохотно стала припоминать обратный маршрут. Ей вдруг стало непосебе, из-за того, что , как ей показалось, она позабыла номер дома. Чтобы не впадать в уже наметившуюся, легкую панику, она постаралась не думать об этом, решив, что на месте будет виднее...
Прогуляваясь, она на удивление легко вернулась обратно и лишь вдохновляющая прежде пустынность, теперь настораживала. Лена все же спешила и немного успокоилась, лишь, когда была уже совсем недалеко от дома и встретившийся по дорожке, благообразный, ухоженный старичок, который, впрочем  довольно настороженно посмотрел на нее, был, как бы подтверждением этого.
Подходя к корпусу, она внезапно заметила невдалеке Георгия, а с ним его Рыжего приятеля. Лена замерла.  Они о чем-то напряженно и вместе с тем, как-то скрытно говорили. Причем, Георгий был явно не в духе. Он о чем-то просил, что-то нетерпеливо доказывал. Лена поняла это не из слов (она их не слышла) а по выражениям лиц и жестикуляции, особенно Георгия, которые были непривычно сдержанными... но более всего ее обеспокоило появление рыжего Вени. Она не могла избавиться от ощущения чего-то зловещего в нем. Лена не могла сказать почему, но ей казалось , что темой их разговора была именно она. Это мгновенно вытравило все прежние беззаботные мысли и безжалостно заставило быстро  осмысливать ее реальное положение.
Тем не менее, она пыталась сохранить спокойствие и решила дождаться их ухода, хотя какой-то необъяснимый, горький осадок начинал тлеть в груди...
 Заметив, что рядом был подъезд, она, недолго думая, зашла туда, а потом, чтобы лучше их видеть, поднялась на второй этаж, где было большое незарешеченное окно. Не без волнения наблюдая  за ними, особенно за Георгием, который с прежним жаром о чем-то упрашивал своего приятеля, она мысленно ругала себя за то, что испытывала жалость к нему.
Рыжий Веня, который все это время, опустив руки в карманы, довольно безразлично  и как-то оценивающе отвечал Георгию, теперь обмяк и как-то по-бабьи поломался. Было понятно, что он в чем-то уступил Георгию. Напоследок он кивнул тому головой в знак  согласия и ушел.
Георгий долго провожал  его взглядом. Создавалось впечатление, что он нервничает и испытывает неуверенность в Рыжем. Наконец, дождавшись, пока тот не скрылся из виду, словно это имело какое-то важное значение для него, он медленно направился в ту сторону, откуда их впервые увидела Лена.
Лена вздрогнула, подумав, что он может зайти в подъезд и почувствовала, что ей становится трудно дышать. Поднявшись на несколько этажей выше и усилено прислушалась.
Уже прошел тот момент, когда по ее расчетам, он должен был зайти в подъезд. Лена осторожно спустилась на свое прежнее место и посмотрела в окно. На улице никого не было и лишь двое детей тащили что-то за веревку. Подождав еще немного (она подумала, что он мог заметить ее первой и сейчас,  притаившись за углом, выжидает)  Лена наконец вышла из дома и испытывая от чистого воздуха, легкость, поспешила домой.
«Что же он замышляет?»-спрашивала она себя, когда эмоции улеглись, а мысли стали ясней и холодней. «Ведь они обо мне говорили, обо мне... я в этом уверена»--мысленно подтверждала Лена, стараясь по-новому разбередить свои прежние сомнения, однако на это ничто не откликалось.
«Неужели придется сегодня же уехать? А как же всё ...ведь я уже поверила в себя. Ну нет у меня сил, нет! Лишь бы не видеть их рыл.»
Теперь уже не эмоции, а ясность мысли усугубляла ее одиночество. Повинуясь какому-то порыву, она остановилась и ее взгляд нечаянно упал на проходившую мимо девочку, которая с интересом наблюдала за ней. От этого пронзительного «взрослого» взгляда Лене стало не по себе.
--Чего вылупилась?!—не выдержав, огрызнулась она. Однако девочка не смутилась и словно получив ответ на свой немой вопрос, торжествующе пошла дальше.
«Господи , ну помоги же мне!»--с болью простонала Лена-- «уехать, уехать... поскорее уехать домой. Что они там обо мне думают? Наверное извелись все... Как же хорошо, что они есть у меня, ведь это счастье, а я его не замечала. Вот у Ларисы его нет... поэтому она сильная, а я слабая и не хочу быть похожей на нее...»
Лена устала и с радостью отдалась наступившему легкому забытью, которое ласкало и успокаивало ее какой-нибудь застрявшей в сознании, ничтожной, но светлой мыслью.
«Вот наконец и он... а номера-то и не было вовсе. Хотя нет, был... а вдруг она мне не откроет? А все-таки хорошая  она женщина, эта Лариса, хоть и остывшая ко всему...»
Лена быстро поднялась по лестнице и позвонила в дверь.