ПРЕДИСЛОВИЕ
К первому изданию повести
Дорогой читатель, перед вами повествование о том, как член одного Братства пытается написать повесть, чтобы помочь своему другу, оказавшемуся в затруднительном финансовом положении. Удалась ли задумка, судить вам.
Но прежде, как того требуют традиции, приготовьтесь ознакомиться с высокопрофессиональной, но несколько предвзятой оценкой предлагаемого вам произведения со стороны литературного критика, не пожелавшего назвать свое имя. И так:
«Все просто и прозаично: «Братство Чарли...» является наглядным примером того, как некоторые начинающие авторы не гнушаются посещений сомнительных мест только для того, что бы нарыть хоть что-то для своих опусов. Это пример творческого вакуума у излишне амбициозной, но посредственной молодежи, не способной созидать что-либо свое и пытающейся «выехать» за счет полета творческой мысли столпов мировой литературы – гениального Эврипида, пославшего Геракла в Аид за Алексидой, женой Фессалиского царя Адмета и бессмертного Алигьери, чей Данте показал миру то, что скрыто, но неотвратимо. Но, даже эксплуатируя идеи мастеров пера, автор ограничился всего лишь поверхностным калькированием формы, не пожелав (или не сумев?) вникнуть в суть литературной задумки. Ибо если гений древнегреческой драматургии и вершина средневековой поэзии послали своих героев во тьму ведомые сугубо искренним порывом показать непреходящую борьбу человека с неотвратимостью рока, то герой рассматриваемого опуса стремится совершить чисто коммерческий вояж в систему подземных коммуникаций. Его вылазка в царство теней лишена требуемого драматизма, внятной творческой мотивации и литературной интриги. Отличается рыхлостью и непоследовательностью и сама фактура произведения, где недостаточно прорисованы все персонажи и, прежде всего – главный герой. Его мышление банально, а мироощущение лишено чувственности и внутренней борьбы – неизбежного спутника процесса познавания мира и поиска своего «я». Как следствие, главному герою – Бену, на всем протяжении повествования так и не удается пройти ту грань, за которой просто персонаж повествования превращается в его главного героя.
Читателя не может не насторожить откровенное незнание, а порой и явное непонимание автором Древней Греции. Грубо нарушена и выведена за временные рамки хронологическая последовательность повествования, не продуман событийный ряд, а широкие и грубые мазки, которыми он описывает мизансцену разворачивающихся действий, просто царапают канву событий, несомненно достойную более чуткого и тонкого понимания тематики. Складывается впечатление, что знакомясь с жизнью и традициями Древней Греции, автор так и не смог понять и прочувствовать все то, что в свое время вдохновляло величайших мастеров Ренессанса». И т.д. и т.п...
ГЛАВА 1
Братство
Нас было четверо, и мы считали себя Братством. Вообще-то, нас было пятеро или даже шестеро, но для объективности нужно заметить, что все начиналось с четырех.
Я всегда был далек от новых и старых учений, ссылающихся на «тайны» Пифагора и глубокомысленно намекающих на некую магию чисел и, при этом, обильно, словно тостер арахисовым маслом, сдабривающих мистикой и скрытым смыслом безобидные сочетания цифр в телефонных справочниках. Это выше моего понимания. Каких-либо особых эмоций у меня не вызывает и тот факт, что само слово «четыре» по-японски звучит также, как и слово «смерть». Единственной моей эмоцией стало удивление: оказывается, похожая на перевернутый стул безобидная цифра веками внушает потомкам бесстрашных последователей «Кодекса воина» такой суеверный ужас, что они старательно избегают ее упоминания везде, где это возможно. Представьте себе, после третьего этажа в стране Ниппон идет пятый. Странно. Впрочем, тонкости японского менталитета также слишком сложны для моих мозгов. А что касается четверки, то она остается для меня символом дружбы, которую мы унаследовали еще задолго до того, как все мы отчаянно кричали «а-а-ать», прилежно размахивали кулачками в школьном спортзале, старательно вникая в тайны карате – единственного отголоска культуры страны Ниппон, признаваемого мною без более или менее строгих предусловий. Кстати, предусловий, выставленных самим каратэ, мне пройти так и не удалось, а после скоропостижной кончины уважаемого всеми нами Сенсея, с мечтой стать следующим Брюсом Ли расстался не только я, но и остальные члены Братства. Зато из нас получились нормальные друзья: что-то вроде трех мушкетеров, о которых я, из-за несовершенства нашей системы школьного образования, узнал только в университете, на факультете журналистики.
Мы были примерно одного возраста, учились в обычных школах и были далеки от расовых предрассудков, а наши отношения с внешним миром не строили сквозь призму принадлежности к армянским корням. Но именно им предстояло сыграть фундаментальную роль в создании нашей кампании. Здесь, на скромной и пыльной окраине города, все еще провинциального для того, чтобы обзавестись порядочным Диснейлендом, но уже обладавшего заносчивым местным истеблишментом, высокомерно задирающим нос при виде честолюбивых отпрысков рабочих окраин, у нас было мало шансов сойтись вместе, если бы не вера наших предков и воскресная школа, призванная укрепить ее среди нас. Библиотека, спортзал и три учебных класса на пару дюжин учащихся – вот и весь культурный центр армянской общины – наш национальный мирок. Лет сорок назад он располагался в уютном особнячке в центральной части города, прямо напротив небольшой армянской церкви, построенной на средства торговца иранскими коврами. Но затем кто-то из его наследников решил, что выгоднее особняк сдавать внаем, а на вырученные деньги начать строить другой центр – побольше, но попроще. Подходящий участок земли искали всей общиной, потом планы поменялись и выбор остановился на неказистом кирпичном здании на окраине города, в пятидесяти ярдах от высоковольтной линии электропередачи; там, где победное шествие каменных джунглей на запад бесславно обрывалось над обожженной солнцем холмистой полупустыней.
В этих стенах хлипкий каркас моих представлений о наследии рода Айка стал обрастать осязаемыми образами и знаниями, восполнившими многочисленные пробелы в моем излишне космополитичном образовании. При этом, тоскливо-суровый ландшафт, открывавшийся из окон класса, в подсознании навсегда остался неким слепком того ада, через который в сирийской пустыне прошло старшее поколение моей семьи. И здесь же, еще десятилетним юнцом, я познакомился с такими же честолюбцами, заложившими основу нашего Братства.
Сейчас, по прошествии более чем двух десятилетий, никто из нас уже не помнил, что конкретно лежало в основе нашей дружбы. Мы были разными по характеру, часто спорили все эти четверть века, притом иногда с таким остервенением, что со стороны могло показаться, что это конец всему. Но тучи быстро рассеивались, все начиналось сначала, и некоторые из окружающих вновь терялись в догадках: неужели эти члены Братства на самом деле связанны родственными узами, разрыв которых для армян просто немыслим. Кстати, в те годы мысль о том, что выросшие в сердце консервативной Америки дети честны и бескорыстны в дружбе, все еще была аксиомой и не оспаривалась столь рьяно высоколобыми психологами с Восточного побережья. К сожалению, после того, как один из нашей четверки получил в наследство солидный семейный бизнес, кое-кому удалось его убедить в обратном, и вскоре нас осталось трое. Тогда на горизонте появился Рубен, смуглый и пока еще щуплый мальчик со шрамом, рассекавшим пышную черную шевелюру прямо там, где у обычных людей проходит пробор. Волею судеб получилось так, что его родители переехали в наш штат, и он занял одну из пустующих парт в воскресной школе. К тому времени он уже достаточно долго был в кругу нашего общения, и вскоре нас снова стало четверо: отчаянный Рубен, скромник - Овсеп, или Джо, как все его называли, и я – Бен. По-моему, я кого-то забыл. Ах, да! Как всегда, я забыл старого Чарли «Феномена» - человека, который никогда и ничего не забывал и выделялся среди нас уникальной памятью на события. Впоследствии именно он обеспечивал информационную поддержку наших традиционно шумных застолий.
Ну, а пятым стал Маленький Чак. Он как-то нежданно свалился на голову Братству тогда, когда все из нас уже судачили о красотках, а некоторые – даже изредка покуривали. Должно быть, в те дни я учился в восьмом классе. Возможно – в девятом. Если нужно точнее, обращайтесь к Чарли. Ставлю десятку, что у него это как-то зафиксировано. Шестым был... Шестое место по праву можно разделить между целой оравой народа. Здесь и непревзойденный генератор бизнес-идей Шаэн, известный широкой общественности как «Порш». Спектор его познаний в бизнесе и коммерции впечатлял, ему ничего ни стоит сходу придумать многомиллионный бизнес-проект. Но, как у всех талантливых людей, ему не хватало самой малости – реализации задумок. Это знают все. А вот откуда у него появилась эта кличка – не знает никто. Ясно одно, что некто по имени Фердинанд Порше не имел к нашему другу никакого отношения. Да и ездить Порш предпочитает на Мерседесе «Е» класса. Шестым мог бы быть и Саркис-Серджио, по кличке «Лиссабон», который однажды предложил пробить школьную стену только для того, чтобы попасть внутрь не делая лишние сотни шагов. В последующем, став адвокатом, он не смог отказаться от «пробивных» замашек и даже пошел работать на одну канадскую горнодобывающую фирму. По ее делам он так часто посещал ее лиссабонский офис, что при желании уже сейчас мог бы поставить свою кандидатуру на пост мэра этого города. Под тем же номером мог идти и двухметровый Левон, любивший неоклассическую интерпретацию национальных традиций. Однажды он назвал старинный обряд похищения невесты киднепингом, чем вызвал неописуемую растерянность нашего учителя по литературе: отец Левона был достаточно влиятельной фигурой в нашей общине, чтобы сделать принцип неизбежности наказания гипотезой, не имеющей практического содержания в части, касающейся его сына. Нельзя не отметить и Гагика «Понедельника»: сколько я его помню, - а это почти лет двадцать, - он всегда планировал «со следующего понедельника» начать тренировки в нашем спортзале и посещение курсов французского, а в результате стал кинодокументалистом. В целом же, на это место в Братстве могли бы претендовать еще несколько человек со звучными именами, но не всегда благозвучными кличками, упоминание которых вряд ли целесообразно вне пределов грубовато-прямолинейной мужской кампании.
Разница наших характеров обусловила и выбор жизненного пути. После окончания школы костяк разросшегося сообщества выбрал естественные науки. Но не я, и пока друзья корпели над тонкостями банковского дела, организацией производства и тайнами менеджмента, мне в гордом одиночестве предстояло постигать азы составления газетных репортажей и журнальных статей. За это Братство наотмашь нарекло меня «Писакой», и лишь после продолжительных просьб и уговоров согласилось на нечто более солидное, но не лишенное лошадиной дозы сарказма, а именно – «Автор». С ростом знаний и познаний в многочисленных академических и жизненных науках ширились ряды и география нашего Братства, становлению которого все активнее помогали достижения науки и техники в сфере связи и телекоммуникаций. Оно становилось своего рода растекавшейся трещиной на лобовом стекле машины или, точнее, «финансовой пирамидой», которая с годами стала давать «проценты» в виде дублирования имен и даже фамилий членов аполитичного сообщества, счет которых, даже без учета переделанной формулы средневековья – «Друг моего друга – мой друг» - уже шел на многие десятки. Это было отрадно. Но и проблематично: планирование «междусобойчиков» всегда было сопряжено с дилеммой формата мероприятия, ибо приглашать всех было невозможно не только финансово, но уже чисто технически.
Как бы то ни было, даже после того, как я и Чак покинули родной город в поисках счастья, редкий «междусобойчик», знаковое событие или важное начинание в границах нашего братства обходилось без «костяка»: Рубена, Овсепа, Чарли, Чака и меня. Мы всегда оперативно информировали друг друга о нашей жизни, достижениях и проблемах.
Вот и сейчас, в половине двенадцатого утра мне в редакцию позвонил Рубен и сообщил, что у Чарли проблемы, и что ему нужны деньги.
ГЛАВА 2
Чарли
За всю свою недолгую, но достаточно насыщенную жизнь я еще не встречал человека, которому были бы не нужны деньги. Лишь однажды мне, правоверному пассажиру флагмана международного капитализма, пришлось услышать нечто, отдаленно похожее на это: пьяный вдрызг, я возвращался с вечеринки по случаю дня рождения кого-то из друзей, когда отвратительные всполохи синего и красного цвета быстро замелькали в зеркале заднего обзора, и мне пришлось съехать на обочину. В порыве нахлынувшей наглости я скрутил в трубку пятидесятидолларовую купюру и чуть ли не ткнул ею в лицо полицейскому.
- Офицер, - сказал я ему заплетающимся языком, - я знаю здесь одно отличное место, там отличное пиво и шикарный бильярд. Я даже готов оплатить вашу ставку.
- Мне не нужны ваши деньги, - процедил тот сквозь зубы и, осветив мне лицо фонариком, добавил. – Слушай, «Автор», пока не проспишься, никуда не поедешь. Да, еще, однажды такая глупая шуточка может обернуться тебе большими проблемами. Спокойной ночи.
Пришлось выполнить «просьбу» и заночевать в машине. Утром меня мучило похмелье, боль в коленях, совесть и память: я никак не мог вспомнить, кто же из наших многочисленных друзей работал в полиции. Зато я с гордостью убедился, что силы правопорядка мои скромные сбережения не интересовали. Если бы это распространялось и на налоговую службу...
Я удобнее пристроил телефонную трубку и, кивнув курьеру, взял переданную редактором кипу писем. Судя по ее объему – особой популярностью мы не отличались.
- Что конкретно произошло? Сколько ему нужно? – спросил я в трубку.
Ни у кого из нас не было привычки посещать казино или делать ставки на тотализаторе.
- Деталей не знаю. Говорит, что нужно расплатиться с банком. За кредит, который он взял, чтобы утрясти какие-то дела, – в голосе Рубена чувствовались нотки недовольства: он не любил, когда его ставили перед фактом, когда дело сделано и предстоит разгребать кучу проблем. – Этот умник никому не говорил, что у него проблемы.
- И давно?
- Более года.
- Что будем делать?
Трубка неопределенно хмыкнула.
- Что делать, Рубен?
- Обсудим, когда приедешь. Когда собираешься?
- Без понятия. Но, судя по всему, не ранее чем через месяц. Чак знает?
- Вчера звонил ему.
- Ладно, передавай привет домашним.
- Хорошо, ты - тоже.
Я поставил трубку на рычаг и погрузился в раздумья. Плохо, когда у твоего друга проблемы. И вдвойне плохо, когда при этом твои возможности прийти ему на помощь ограничены приземленными условиями контракта с редакцией.
На моей памяти это уже была вторая, менее крупная и болезненная проблема, в которую вляпался наш друг Чарли. В первый раз он масштабно прокатился по краю пропасти, когда нам было лет по 17. В те годы он был пышноволосым юношей, известный своим трезвым взглядом на жизнь и здоровой долей фантазерства, присущего, впрочем, нам всем. Однажды вечером, по пути домой с очередной шумной вечеринки, Чарли неожиданно рассказал мне о планах податься на работу в благотворительную организацию, специализирующуюся на стезе медобслуживания коренного населения где-то в джунглях то ли Эквадора, то ли Сальвадора, а то и Гондураса. В офисе организации ему обещали высокую зарплату, страховку, возможность увидеть экзотическую глушь, а вдобавок - соответствующий сертификат и авторитетную рекомендацию. То, что взамен ему предстояло два года «пахать» вдали от цивилизации, в местности кишащей москитами и ядовитыми тварями, его мало волновало. Он думал заработать на учебу.
- Ничего, - остановившись, он закурил очередную сигарету и пустил пару колечек дыма в сторону буднично-желтой луны, - лишняя пара тысяч и запись в биографии не помешают.
В тот вечер мы, наверное, набрались по паре галлонов пива, и от моего собеседника, да и от меня самого, наверняка, на добрую милю разило алкоголем. Но мне почему-то в нос ударил терпкий дух авантюры.
- Ладно, делай что хочешь. Поезжай, может, заработаешь кучу денег...
- Кто его знает? - Чарли вошел в раж. – Знаешь, есть такое понятие – теория вероятности. Так вот, она не исключает, что после того, как я туда попаду, мне на голову может упасть кирпич. Все может быть.
Кирпич в джунглях. Мой друг бравировал – своеобразно, но, как всегда, глупо. Через неделю он улетел в джунгли, а еще через неделю мне в кампус позвонил Рубен.
- Как дела, Чарли? Уже освоился? – в тот день я почему-то спутал их голоса.
- Это я – Рубен. Я как раз звоню из-за Чарли... Он попал в аварию и уже пять суток лежит в коме. Врачи говорят, что шансов выкарабкаться у него 50 на 50. Его домашним позвонили из консульства. Они уже вылетели к нему.
Вероятность совпадения - один на миллион. Такими масштабами очень часто оперирует эта мерзкая теория. Но в случае с нашим Чарли вероятность того, что он в конечном итоге размозжит себе череп, оказалась весьма близкой к единице. Я представил его: лежащего в реанимационной, перебинтованного, с включенными аппаратами, множеством проводов и зеленой кривой на жалобно пикающем экране.
- Проклятье, - у меня в горле застрял комок. Я помнил Чарли еще 10-летним мальчиком.
- Не все потеряно, – голос у Рубена был не менее кислым, чем мой.
Я рассказал ему историю с кирпичом.
- Своими глупыми предсказаниями накаркал на себя беду. Умник, уж лучше бы сказал, что выиграет в лотерею.
Чарли выкарабкался. Стойко пережив несколько сложнейших операций, в ходе которых ему подлатали череп, восстановили нос и мимические мышцы, он месяца через четыре объявился в родных краях. В аэропорту его встречали Рубен, Чак и Овсеп. И хотя меня там не было, последующий рассказ об историческом возвращении нашего друга был настолько красочным, что мне до сих пор кажется, что я видел все своими глазами.
Это был пасмурный осенний день. Обычно в хорошую погоду жители нашего города в предвкушении встречи с близкими предпочитают коротать время на прилегающей к аэропорту живописной стоянке, но в тот день из-за дождя в небольшом зале ожидания столпилось достаточно народу для того, чтобы лишить данное и без того утомительное занятие последних остатков прелести. Переминаясь с ноги на ногу у стойки кафе, члены братства, несмотря на третье объявление о задержке самолета с Чарли, терпеливо потягивали колу. Лишь импульсивный Чак предложил было устроить и без того пострадавшему Чарли эксклюзивную выволочку за латиноамериканскую авантюру и безответственное отношение к судьбоносным решениям, но идея повисла в воздухе, и все вновь вернулись к сосредоточенной дегустации жженого сахара. Чак явно остался недоволен общественным резонансом на свое предложение, но вскоре объявили посадку, и зал, пребывавший доселе в томной полудреме, сразу встрепенулся, и потоки встречающих потянулись к эскалаторам. Через несколько минут показались первые пассажиры, и дружная толпа, еще больше сжавшись вокруг друзей, в мгновение ока ощетинилась дюжиной плакатов с именами гостей. И в этот момент на элеваторе показался Чарли. Левую височную часть его бритой головы пересекал широкий кривой шрам, практически упиравшийся одним концом в нижнее веко левого глаза. Вкупе с перебитым носовым хрящом, сей зарубцевавшийся штрих придавал его взгляду какое-то зверское выражение. Мрачное впечатление дополняло однотонное одеяние нашего друга: черные штаны, твидовый пиджак поверх черной же водолазки и, наконец, длинный кожаный плащ, резко оттенявший бледное лицо Чарли своим стоячим воротником. Зрелище было потрясающим: никогда до и после этого мои друзья не видели такого диссонанса между зверской внешней формой и агрессивно-пацифистским содержанием.
- Сколько он отсидел на этот раз? – спросил Рубен, не отрывая взгляда от Чарли, медленно плывущего вниз по полупустому эскалатору.
- Пять лет, - ответил ему в тон Овсеп.
- А какой по счету это срок? Третий?
- Четвертый, - последовал нарочито громкий ответ.
Сей диалог вкупе с устрашающим видом самого Чарли вызвал в толпе шушуканье, и вскоре вокруг членов братства образовалось кольцо свободного пространства. Чарли, между тем, важно ступил на бетон зала и, плавно покачиваясь, пошел к ним навстречу. Но, не дойдя нескольких шагов до Рубена, он лучезарно улыбнулся и, театрально вытянув перед собой руки, томно сказал:
- Здравствуйте, друзья.
- Привет, душка, - также игриво ответил Чак.
- Клоуны, - бросил Рубен и направился в сторону выхода.
- Пошли отсюда, - буркнул Овсеп и последовал следом.
Вслед раздался хохот: Чарли обожал глупые выходки.
Автокатастрофа радикально изменила внешний вид Чарли, к тому же скоро у него стали выпадать волосы и, вдобавок, он лишился своей феноменальной ловкости. Я хорошо помню, что на тренировках карате он глубже всех садился в шпагат (сесть до конца не удалось ни одному из нас) и выше всех бил «йоко-гери», а в паре с Овсепом был лучшим форвардом школьной команды на турнирах по европейскому футболу. Мы гордились его ловкостью, а кое-кто был обязан ей своей жизнью.
Это произошло во время одной из наших многочисленных вылазок в горы. Нагрузившись всем необходимым для двухдневного похода, мы, игнорируя обычные туристические тропы, сразу, как и полагается 13-14-летним юнцам, полезли на рожон и выбрали маршрут, проходивший через скалы. Как и следовало ожидать, уже через два часа наш энтузиазм, отягощенный неподъемными рюкзаками и крутизной тропы, начал идти на убыль. Будучи не в состоянии более отвлекаться на такие мелочи, как неописуемая красота окружавшего нас ландшафта, мы, тупо уставившись себе под ноги, упрямо ползли вперед по каменистому склону, заросшему местами редкими деревцами и низким кустарником. Идти становилось все труднее, и мелкие камни постоянно срывались из-под ног и скатывались вниз. Вскоре тропа стала еще круче, и нам пришлось пустить в ход руки. Хватаясь за деревца и камни, мы упорно карабкались к гребню, когда кто-то из шедших впереди крикнул «Берегись!». Поросший мхом серый валун солидных габаритов, грузно переваливаясь и подпрыгивая, несся вниз. Еще пять ярдов, и он угодит прямо в лицо малому, чья кепка медленно поднималась над невысоким каменным карнизом. Завидев опасность, тот застыл на месте как вкопанный: примостившись на небольшом пятачке, выступавшем из скалы, он был лишен пути к отступлению. Предвидя неизбежное, все, включая инструктора, застыли на месте. Не растерялся лишь Чарли: мгновенно скинув рюкзак, он перелетел через камень и, распластавшись в воздухе, ухватился руками за ствол дерева, а ногами прижал камень к земле. Одновременно. Это было проделано так четко и эффектно, что инцидент завершился шквалом аплодисментов. До сих пор мне не приходилось встречать подобный трюк даже в голливудских фильмах.
К сожалению, авария поставила жирный крест на физических нагрузках, и с активным образом жизни Чарли пришлось расстаться. Тот факт, что вскоре у него стала проявляться феноменальная память, было маленьким утешением.
И так, оказывается, что у нашего Чарли уже больше года были проблемы, которые он тщательно скрывал ото всех, даже «Малого круга». Ясно одно: нужны деньги. Но, как и откуда их достать? В подобной ситуации просто необходимо с кем-то обязательно поговорить. Тем более что скоро ленч, и можно спокойно перекинуться парой слов, не привлекая к своему отсутствию излишне строгое внимание начальства.
ГЛАВА 3
Совет
В любом коллективе средней руки найдется, по меньшей мере, один человек, чье имя первым приходит на ум в ситуации, когда есть что обсудить или просто не терпится выговориться. Людей этой категории можно назвать психологами по призванию и советниками от рождения. Они отлично владеют тонкостями человеческой психики, их информированность достойна уважения, а интуиция и способность ориентироваться в вопросах, требующих академических познаний в юриспруденции и экономике, граничит с фантастикой. Приходится удивляться тому, что, несмотря на наличие внушительного багажа знаний и навыков, в реальной жизни эти люди обычно довольствуются неприметными должностями и задворками славы. Возможно, причина в их традиционной скромности, или, если честнее – природной лени. Еще со школьной скамьи такие люди быстро приучаются с легкостью «выезжать» за счет врожденных навыков, а не нудных знаний, которые, к тому же, нужно приобретать. Затем с годами эти талантливые лентяи постепенно ограничивают круг своего «добровольного» общения, и в их отношении к менее одаренному окружению начинают все чаще проявляться снисходительные нотки, не всегда достигающие, впрочем, покровительственных тональностей. Подобный субъект у нас в редакции заведовал отделом рекламы и справочной информации. Все называли его «Умник», и я уже знал, где можно найти этого бездельника в данное время суток.
Выйдя из здания, я завернул за угол и направился в ближайшую кофейню, известную среди пишущей братии своими сладкими кондитерскими изделиями и, особенно, сытными пончиками с кремом, заслуженно игнорируемыми прекрасной половиной нашей редакции. Хозяйка заведения – дама пост-пост-бальзаковского возраста с безвозвратно утерянной где-то в юности талией, расставляла на витрине новую партию аппетитных пирожных. На мой вопрос о местонахождении «Умника», она странно на меня посмотрела и молча кивнула в сторону столика, скрытого от посторонних глаз за невысокой плетеной ширмой в африканском стиле.
- Хорошо, что я тебя застал.
Облокотившись о стол и зажав пальцами пончик, «Умник» внимательно изучал свежий номер конкурирующего издания. Судя по нетронутому капучино, это занятие полностью завладело его вниманием.
- Хочешь вернуть долг? – коллега невозмутимо перевернул страницу и продолжил внимательно рассматривать отдел объявлений. Он отвлекся лишь на секунду, и то чтобы откусить еще один кусочек пончика.
- Понимаешь...
- Ясно, не продолжай. Тогда может – ты хочешь угостить меня кофе, или все более прозаично, и босс ищет меня?
- Нет. Нужно поговорить. Посоветоваться. Хотя кофе – идея не плохая.
- Понятно, - «Умник» отодвинул газету и размашисто откинулся на своем сиденье.
Его глаза победоносно сверкнули: он был в своем амплуа.
- Нужны деньги.
- П;шло, - он вновь потянулся к газете.
- Ты не понял. Большие деньги. Не мне, и не от тебя.
- Тогда причем тут ты и, причем тут я?
- Один мой друг попал в затруднительное положение, ему нужны деньги для того, чтобы расплатиться с банком.
- О какой сумме идет речь?
- Не знаю.
- Что он оставил в качестве залога? Недвижимость, фамильные ценности, пай, акции, облигации, родовое поместье, наконец...
- Без понятия.
- Ну, скажи, хоть на чем он погорел.
Я пожал плечами.
- Ты что, издеваешься?
- Нет.
- Послушай, Бен, бумагомаратели из «Сандей ивнинг пост» перехватили у меня заказ на рекламу новинки сезона – ананасового мороженного с кокосовой стружкой. Читателям по барабану, где они вычитают эту муру, но я при этом потерял сотню, не меньше. И тут появляешься ты, и начинаешь загружать мои мозги разными историями.
- Я здесь потому, что мне нужен совет. Я думал, что ты можешь помочь мне советом. Но видимо мне следует обратиться к этим, в «Сандей»...
- Хорошо, - «Умник» махнул пончиком. Как и всякий самонадеянный человек, он был немного не в ладах с принципом свободной конкуренции, - закажи кофе, подумаем.
Он достал пухлый блокнот, перелистал его и открыл на чистой странице. Затем выудил из кармана ручку с тонким карандашным стержнем и, начертив единицу, взял ее в жирный кружок. Тонкий стержень не выдержал проявленного при этом рвения, и его пришлось вновь выдавливать.
- Я готов.
На протяжении последующих десяти минут он скрупулезно расспрашивал о деталях моего образования, пристрастиях и хобби. Судя по его лицу, выводы были неутешительными.
- Да, вместо крепкой мужской руки помощи ты протягиваешь своему другу пухлую детскую ладошку, при том - с размазанными на ней соплями, друг мой. Итак: грабить банк ты не сможешь. Если ты ворвешься туда с ружьем и при этом скромно и учтиво выдавишь из себя нечто вроде «Войдите в мое положение, мне нужны деньги», то тебе дадут милостыню или взбучку, но не дневную выручку. Далее, по натуре ты не игрок. Ставлю двадцатку, что покеру ты предпочтешь «однорукого бандита», а первая же потерянная десятка вызовет в тебе такие угрызения совести, что ты расплачешься в жилетку первому же крупье. Так что, дорогой друг, рисковать в Вегасе серьезной суммой денег тебе также не под силу.
Мне нужны были деньги, и я был просто вынужден прикусить язык и терпеливо сносить выходки этого павлина. Честно говоря, я ничего не имел против критики, даже жесткой критики. Это даже хорошо. Но я, тем не менее, уже присмотрел на его шее место, куда мог бы сесть гипотетический комар, которого бы мне пришлось размазать. Это так, на всякий случай. Между тем, «Умник» входил в раж.
- Не обижайся, но судя по твоей физиономии, брачный аферист из тебя также не получится. Единственным доступным способом добыть деньги для тебя остается писанина, которую ты сплавливаешь нашему добряку-редактору. А твои заумные сентенции, как я понимаю, так и не стяжали тебе лавров раскупаемого новеллиста...
Заметив недовольство на моем лице, он решил несколько сменить тон.
- Я понимаю, что ты опечален сложившейся ситуацией...
- Ты сказал «писанина»...
- Разве? Я так сказал? Ты, наверно, не так меня понял. Прости, но ты впустую расходуешь свой талант на разные мелочи, которые не принесут тебе ни славы и ни серьезных денег. Если бы сейчас были выборы, и ты бы раскопал сенсационную историю о том, как кандидат на должность мэра в детстве недокармливал свою канарейку или, работая на полставки официантом в студенческой забегаловке, был уличен в отказе уплатить штраф за неправильную парковку велосипеда, то, возможно, тебе кое-что и перепало бы от конкурентов. Но сейчас - межсезонье...
Парень смаковал ситуацию – это было присуще его натуре.
- Или, быть может, что-то вроде сборника стихов в каком-нибудь новом стиле, что-то вроде неантагонистического позитивизма.
- Что это такое?
- Сам не знаю. Главное придумать что-нибудь.
Я собрался идти.
- Признаюсь, я перестарался. Садись, попытаемся пойти другим путем, и посмотрим, что можно сделать на литературном поприще. Сколько у нас в городе издательских домов? Правильно, два. И кому они принадлежат? Один принадлежит представителю японской общины, а хозяин другого - грек.
- А мой сосед по этажу – индеец из племени сиу. Ну и что с того?
- Нужно написать нечто такое, что бы понравилось одному из них, и за что ты бы мог сорвать приличный гонорар.
Имидж «Умника» как находчивого человека стремительно тускнел в моих глазах.
- Ну и что, по твоему, может понравиться издателю-японцу? Какая-нибудь трогательная история о том, как за день до своей смертельной схватки с врагом бедный, но верный своим идеалам сакурай медитирует в саду на фоне цветущей самуры. Или рассказать о том, как они удачно намылили нам шею в Перл-Харборе?
От переполнявшего меня разочарования я стал комкать слова, и это не ускользнуло от моего высокоинтеллектуального собеседника.
- Не «сакурай», а «самурай», и не «самура», а «сакура»...
- А по мне, хоть ливанский кедр. Нет, я не туда обратился за советом.
Оставив на столе деньги, я направился к двери.
- Как знаешь. Но прежде ответь мне на вопрос: «Как зовут издателя-грека?»
- Марк Афанасиас, - бросил я на ходу.
- Нет, ты мне назови его кличку.
- Откуда мне знать?
- «Аристотель», - глубокомысленно изрек «Умник», потрясая в воздухе «Паркером», - и это многое меняет.
Меня заинтересовал поворот в нашей беседе.
- Что ты имеешь в виду?
- Этот парень просто помешан на наследии своих высокоцивилизованных предков.
Следующие полчаса мой коллега по перу обсуждал со мной каркас моей будущей книги. Задав пару вопросов по истории и культуре Греции, он задумчиво почесал подбородок, отпил остывшего кофе и уставился на меня своими прищуренными глазами. Затем начал давать советы. По его словам выходило, что мне совсем не обязательно тягаться с парой-тройкой известных авторов – я запомнил только Геродота и Гомера, - и писать о том, о чем писали еще две тысячи лет назад. Античный мир хорошо известен читателю и перепахан мэтрами пера, кисти и зубила так тщательно, что любая попытка такого дилетанта как я сунуться туда могла бы навлечь на мое скромное произведение всю желчь скучающих критиков.
- Тебе нужно нечто эксклюзивное... Я бы предложил попытаться синтезировать прошлое наследие античной Греции с нынешними реалиями нашей демократии. Скажем, попытаться рассмотреть нынешние проблемы сквозь призму мудрецов прошлого. Фабула – греческий мудрец, скажем, Аристотель – дает оценку нынешнего состояния американского общества, анализирует, сравнивает. Конечно, в результате сравнения американская модель выигрывает, допустим, даже с незначительным перевесом. Например – мы покончили с рабством, а они нет. Тем не менее, автор мог бы косвенно, как-то ненавязчиво, но достаточно выпукло воздать должное древнегреческому обществу, культуре и, особенно, мыслителям Эллады. Это просто необходимо для интересов книги: нельзя обижать Аристотеля.
- Которого?
- Обоих. Но особенно – того, владельца типографии.
- Ты предлагаешь мне делать реверансы и сыпать комплиментами?
- Просто добавь несколько штрихов из чувственной поэзии Суинборна, пару раз сошлись на тонкое мироощущение Видала, чуточку покритикуй излишний скептицизм позднего Диккенса – сегодня это модно. Попытайся раскрыть гностицизм и, собственно, литературоведческие идеи Борхеса. На днях один мой приятель-публицист, мнением которого, я, кстати, очень дорожу, порекомендовал на досуге поразмыслить о теме «героя и предателя». С учетом того, что в греческой истории была такая эпоха – Героическая, тема представляется очень удобной... Запомни, чтобы твоя идея с книгой стала реальностью, прежде всего тебе предстоит завоевать одного единственного читателя. Как только заручишься поддержкой Афанасиаса и подпишешь с ним контракт, его ребята так раскрутят твою книжку, что и сам бросишься в книжный магазин прикупить пару экземпляров. Думай.
- Предположим, я согласен со всем, что ты только что здесь насоветовал. Но как мне вытянуть греческого философа в современные реалии. Я бы конечно мог закрутить историю о том, как испытание Пентагоном нового сверхсекретного электромагнитного оружия вызывает искривление пространства и открывает какой-то временной портал, через который древнегреческий философ попадает прямиком на экзамен по философии в Принстоне, где его почти сразу же безжалостно «срезают» на его же гениальных сентенциях. Но это попахивает комиксами и псевдонаучной фантастикой, а мне нужно нечто более серьезное. И потом, о чем может говорить философ в современной Америке?
- Как о чем? О вечных темах: деньгах и политике. А насчет твоего сюжета... Прости, но тема избита настолько, что за ее использование уже и не предъявляют претензий о нарушении авторских прав. Придумай что-нибудь иное. Скажем, о том, как какой-нибудь древний и мудрый грек избирается в Конгресс, используя политтехнологии 5 века до н.э. Это могло бы стать хитом следующего политического сезона.
Кивнув «Умнику», я поблагодарил его за содержательную беседу и с чувством исполненного долга поплелся обратно в редакцию. Хотя я ничуть и не облегчил бремя Чарли, но зато достаточно четко выяснил для себя, что впереди у меня вполне конкретный тупик. Грабить банк я не собирался в любом случае. Но мне почему-то всегда казалось, что данное жизненное кредо обусловлено моим воспитанием, напрочь отметавшим подобного рода беззаконие. Оказывается, со стороны казалось, что всему виной моя застенчивость... Как бы то ни было, я скоро отмел присущие переходному возрасту мысли и вновь вернулся к главному вопросу: «Что делать?»
Вопрос оставался риторическим ровно полчаса. Вернувшись в редакцию, я первым делом позвонил секретарше шефа и поинтересовался все ли в порядке. Оказалось, что начальство спрашивало обо мне всего пару минут назад. Взял блокнот, я поднялся этажом выше и направился в приемную.
- Слушай, Бен, Ассоциация пишущих журналистов Восточного побережья проводит двухдневный семинар на тему «Глобализация и свобода слова». Мы получили одно предложение и обсудили его: ты, как нам кажется, лучшая кандидатура.
Да? А «Умник» что-то там твердил о моей «писанине».
- Спасибо за доверие, сэр. Я польщен... - Корпоративная этика требовала, чтобы я для проформы отказался. - ...У меня гора писем, мне нужно готовить материал к пятничному выпуску.
- Он готов?
- Практически.
- Хорошо, сынок. Оставишь материал и письма у моего заместителя. Хотя можешь взять кое-что из писем, думаю, что за несколько часов езды на поезде ты вполне успеешь кое-что просмотреть. Что-нибудь еще?
В поезде работать очень трудно, меня там всегда клонит ко сну.
- А куда ехать?
- Какой-то маленький городишко, по-моему, это где-то здесь, - перст шефа плавно скользнул по востоку Индианы, перелетел через южные графства Огайо и, прихватив север Западной Вирджинии, ураганом ворвался в Пенсильванию. Потоптавшись где-то в районе Олентона, он с необратимостью торнадо поплыл на юго-восток, в сторону Атлантического океана. Когда резко сбавив скорость, палец вплотную подошел к одному из прибрежных городов, я не вытерпел.
- Хватит.
- Не понял...
- Я согласен, шеф. Когда выезжать?
- Завтра, утром рано. Иди, готовься.
Ключ к ответу на мучивший меня вопрос лежал в конверте. Наряду с буклетом, билетом на поезд и гостиничным талоном, он содержал бонус - неожиданный шанс увидеться и обсудить проблему «Что делать?» со старым Маленьким Чаком.
ГЛАВА 4
Маленький Чак
Маленький Чак был большим человеком. Вопреки его россказням, вызванным, впрочем, здоровой дозой бахвальства, большим он был не всегда. Таким его сделала жизнь. Раньше всех покинув родные пенаты в поисках счастья, он сумел многого добиться и, при этом, умудрился сохранить свое нутро практически таким, каким оно у него было в годы юности. Поднаторев в менеджменте и консалтинговых услугах, Чак, несмотря на динамичную жизнь и неизбежный в подобных случаях лоск, даже внешне оставался таким же худощавым мальчиком, каким был принят в ряды Братства лет 17 назад. Хотя имидж серьезного бизнес игрока и тонкого знатока капризов свободного рынка и требовал сохранения перманентного хладнокровия и рациональной расчетливости, в борьбе с жизнью ему удалось отстоять импульсивность, великодушие и даже какую-то атавистическую упертость, благодаря которой он порой был готов упереться рогом в землю и стоять насмерть из-за своих мелочей. Возможно, Чарли бы меня сейчас поправил, но мне кажется, что именно эта упертость и лежала в основе того пути, в конечном итоге приведшего Чака в братство.
В годы нашей беспечной юности мы, в отличие от нынешнего стационарного образа жизни, предпочитали больше «шевелить ногами, чем мозгами», справедливо полагая, что всему свое время. И как результат, за школьные годы у нас за плечами, наряду с мозолями, скопился солидный опыт пеших прогулок с ночевками в самых неожиданных и неприспособленных местах. В те годы начало карабахского движения реанимировало среди молодежи Диаспоры моду на стиль «милитари», что в совокупности с популярностью методик выживания в сложных климатических и географических условиях, лишили покоя Братство и небольшой круг из других воспитанников воскресной школы, разделявших наше реноме и, подчас, драконовские методы патриотического самовоспитания. Мы карабкались на скалы, форсировали реки, совершали ночные марш-броски, ночевали под открытым небом, разжигали в дождь костры, а со временем даже стали развивать индустрию производства специального оборудования для наших экстремальных походов.
Так, во время очередной вылазки в лагерь, где мы традиционно проводили летний досуг, члены Братства и пара «сочувствующих» решили испытать в деле очередное ноу-хау. На сей раз это были пластиковые накидки, набрасываемые поверх надетых на плечи рюкзаков и, согласно творческой задумки, полностью скрывавшие любителей моционов от капризов природы. Все было готово, оставалась «поймать» удобный момент. И здесь, в соответствии с законом Мэрфи - «бутерброд, подброшенный маслом вверх, обязательно приземляется маслом вниз» - пришлось долго ждать паршивой погоды для испытания изобретения в полевых условиях. Когда, наконец, разверзлись хляби небесные, единомышленники тайно собрались в ночной тени крайнего коттеджа и стали обсуждать детали реализации своего плана. Демонстрируя несгибаемую волю претворить в жизнь задуманное, они, не скрывая гордости за проделанный труд, дефилировали в своих накидках, едва волнуясь за предстоящий поход. А он был не шуточным: ночью, в дождь и без инструктора форсировать крутую горную гряду, перейти вброд пару горных рек и к вечеру следующего дня достичь берегов высокогорного озера, лежавшего в милях 30 к северу. Лишь двое из присутствующих не разделяли клубившегося вокруг энтузиазма – я и Чак. Уже не помню почему, но своих накидок у нас не было, а идти по указанному маршруту без них, у нас не хватало духу. И как результат, на фоне приподнято-боевого настроения моих друзей я и пока «чужой» Чак предпринимали жалкие попытки оправдать свое малодушие ссылками на разные «правильные» доводы. Но «горбуны» тронулись в путь, а мы остались мокнуть под усиливавшимся дождем.
- Ты не жалеешь, что остался? – спросил Чак.
- Нисколько, - бросил я.
- Я тоже.
Мы оба понимали, что это ложь.
Впрочем, вскоре провидение вмешалось в ход эксперимента. Начальником лагеря у нас был старый отставной вояка, которого угораздило стать инвалидом где-то в Корее и который из-за наших проделок к описываемому периоду успел не раз столкнуться лбами с руководством нашей общины.
Обычно «Вождь», как мы его называли, предпочитал коротать лагерные вечера за бутылкой хорошего виски в кампании инструкторов и преподавателей, но нас сей раз прежде отправился осматривать состояние дел в многочисленных коттеджах, или «казарм», как он их называл. Осмотр крайнего из них, традиционно резервируемый за колоритным контингентом нашей школы, позволил зафиксировать отсутствие доброй половины его обитателей.
- Где они?
Все молчали: как-то получилось, что мы уже давно избавились от излишне усердных сверстников, которые хотя впоследствии и стали хорошими налогоплательщиками, но в юности понимали требования лагерных правил уж слишком буквально.
- Ну?
В воздухе запахло дисциплинарными взысканиями и длинным списком запретов, способных лишить нас последних остатков комфорта, и без того ограниченного скромным спартанским бытом горного лагеря.
Чак и я выступили вперед и дуэтом напели директору историю о том, что «все в полном порядке, что отсутствующие расположились всего в 100 ярдах от лагеря, где решили испытать свои новые палатки; что это позволит им выработать в себе стойкость и силу воли; что в любом случае мы можем позвать их прямо сейчас, и что, независимо от всего, завтра утром они в полном составе будут, как штык, стоять перед его офисом».
- Возможно... Но если все так хорошо, то почему вы остались здесь?
Его насмешливый тон обнадеживал: он знал о бойскаутских замашках и солидном опыте нашего братства. К тому же, он наверняка подумал, что для лгунов мы ведем себя уж слишком нагло.
Впрочем, в тот вечер молниям было суждено сверкать лишь на черном облачном небе, а «Вождь» всего лишь распорядился всем явиться на общий сбор, назначенный на 10 часов утра следующего дня. Покачивая головой и бормоча что-то о «распустившихся умниках», он вернулся в свой бревенчатый офис, где двое доблестных педагогов нашей школы потягивали бренди и оживленно дискутировали с коллегами из других школ о вопросах сохранения национальных традиций среди молодежи.
Ранним утром следующего дня я и Чак приготовились выйти вдогонку за «испытателями». По нашим расчетам, с учетом тягот ночного перехода, они должны были разбить лагерь в 5-7 милях от нас, где-то на обратном склоне горы. Радиосвязи у нас не было, и их нужно было нагнать и вернуть обратно до назначенного «Вождем» срока. Конечно, за час мы бы смогли достичь вершины гряды и, скажем, сразу же заметить палатку наших друзей. Но надеяться на это было глупо, и меня с Чаком, по идее, ожидало долгое и опасное шатание по горам. Это было ясно и остальным жителям нашей казармы, и некоторые даже попытались нас отговорить. Но Чаку было море по колено, и он в порыве нахлынувшего героизма отказался от спального мешка и палатки. Мне пришлось последовать его примеру. Теперь наша затея стала походить на старый киношный трюк, когда человек без парашюта выпрыгивает вслед за парашютистом, ведомый тусклой надеждой ухватиться за него и благополучно приземлиться. Закинув за спину куцые рюкзаки с провизией и, взяв в руки по тяжелой дубинке, мы стремительно направились к горе - на север.
На прыщавом детском лице моего попутчика легко прочитывалась упертая решимость шагать хоть на край света. Впрочем, я понимал его состояние: нам представился блестящий шанс реабилитироваться и преодолеть в себе ощущение того, что мы оставили друзей в сложной ситуации и отказались разделить с ними опасности пути. Мы не смирились со страхом. Преодолев его, мы смело направились навстречу неизвестности, и это славное ощущение силы и уверенности продлилось ровно две минуты: видимо захватившего нас порыва было вполне достаточно не только нам, но и фортуне, ибо в небольшой лощине, начинавшейся у подножья гряды, мы очень быстро заметили некое сероватое пятно, которое при ближайшем рассмотрении оказалось нашей старой альпинистской палаткой. Идиллическую картину дополнял еще один, на сей раз жирный белый штрих: чуть поодаль, на изумрудно-зеленом кустике шиповника в геральдическом экстазе развевалась длинная полоса белого полотна, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся развернутым рулоном туалетной бумаги.
Поняв, что «горбуны» разбили лагерь всего в 200-ах ярдах от наших коттеджей, скрытых за поворотом волнистого склона, Чак резко остановился и сердито махнул дубинкой:
- Ты только посмотри на этих козликов.
Вероятно, нечто подобное ощутили вцепившиеся в штурвалы своих самолетов едва освоившие элементы «взлет и посадка» камикадзе, которым перед вылетом на первое и последнее задание успели зачитать приказ императора о капитуляции. В свете изменившейся ситуации наш героизм становился театрально-карикатурным, и Чак предложил найти виновника произошедшего и надрать ему задницу. Я попытался отговорить его от необдуманных шагов против Братства, но не успел, и вскоре Маленький Чак разбежался и с пронзительным криком «Банзай» бросился в палатку, где и приземлился на голову спящим. Реакция была соответствующей, но били Чака, не сильно, без злобы и недолго, так что он и обидеться-то не успел. А потом вся наша кампания долго и шумно орала, чтобы привлечь к себе внимание лагеря и показать начальству, что история с испытанием экипировки не была вымыслом.
- До сих пор не могу забыть этой истории... Представляю, как все это выглядело со стороны: слегка помятый в потасовке, я стою в 20-и шагах от Чарли и кричу ему, что «Вождь» на 10 утра назначил всеобщее построение, а он кричит в ответ, что не слышит меня и просит повторить. Да еще вы в свою очередь закатили такой ор, что распугали всех гризли в округе. Если бы мы знали, что «Вождь» накануне надрался так, что его не пронял бы и орудийный залп с «Миссури»....
Чак в меру лихо гонял свою машину по улицам ночного города, и разноцветные всполохи неона бойко отражались на его бритом и местами изрезанном черепе. С годами прыщи на его лице исчезли, оставив местами шершавую как наждак кожу, которую он, к тому же, постоянно царапал во время бритья. Уши у Чака были на размер больше необходимого минимума, что вкупе с детским выражением голубых глаз и спортивным стилем одежды делало нашего маленького брата похожим на этакого голливудского «положительного» правительственного киллера, практикующегося на стезе устранения «плохих» парней в обход поправок к Конституции и судебно-правовой волокиты.
- Да, глотки драли мы долго.
Чак повернулся ко мне и улыбнулся озорной улыбкой.
Спорю, что многие из его нынешнего бизнес-окружения уже попадались на эту удочку. Но мне-то было известно, что за рулем сидела зубастая акула капиталистического мира, пиранья производственного менеджмента и чуждая сантиментам крыса системного маркетинга. Впрочем, здесь нужно внести маленькую поправку: Рубен, например, любит утверждать, что на самом деле Чак чужд сантиментам только тогда, когда дело касается других. Но как только проблема затрагивает его шкуру, то все кардинально меняется. Он также утверждает, что слишком самостоятельное плавание нашего друга в бурных водах бизнеса выработало в нем «непристойную скромность» и «завышенную самокритичность» в вопросах состояния собственных финансов. «Это называется «приобретенная плаксливость», - утверждает Рубен. Впрочем, на моей памяти не было ни одного случая отказа Чака помочь своим друзьям.
Мы договорились встретиться с ним около семи, но он опоздал. Потоптавшись с полчаса перед гостиницей, я опять позвонил ему:
- Ты что, Чак, и с партнерами по бизнесу так себя ведешь или это отношение только для друзей?
- Да ты что... Неужели ты думаешь, что здесь живут так, как в вашем городишке. Очнись Бен, это мегаполис, в эти часы люди возвращаются домой с работы, здесь бывают пробки. Потерпи еще немного, сейчас подъеду.
Да, видимо вдобавок ко всему, наш «малыш» научился повышать голос на старших.
Чарли подъехал на крутой спортивной модели «Тойоты» - японская сборка, правосторонний руль и обтекатели – все соответствовало образу молодого стильного профессионала, которым он, по сути, и являлся. Он предложил поговорить за ужином где-нибудь в итальянском ресторанчике, но я как истинный провинциал захотел поближе ознакомиться с достопримечательностями и попросил его покатать меня по городу.
- Чарли сам во всем виноват, - вернулся к злободневной теме Чак, как только мы отъехали от очередного шедевра строительной индустрии 30-ых. – Он ведет себя безответственно. Так нельзя.
- Какая разница, кто виноват. Что делать? Вот вопрос.
- Повторяю, все зависит от формулировки проблемы и принципа ее разрешения. Положим, нам удастся достать некоторую сумму и вернуть большую часть долга... Но это будет лишь частичным и временным разрешением ситуации, которую ты называешь «Чарли нужны деньги». При нынешнем жизненном кредо Чарли вопрос денег может появляться снова и снова. Это как шантаж. Вместо того, чтобы менять ведра под протекающий потолком, я предлагаю найти и заткнуть дыру на крыше. Нужно сперва найти истоки проблемы и только потом искать деньги.
- Возможно, ты прав, но ты знаешь Чарли. Он не из тех, кто способен бросать деньги на ветер и идти на разного рода неоправданные риски. Если бы речь шла о каком-то бизнесе, то мы первыми бы о нем и узнали. Здесь что-то другое: что-то связанное с семейными делами... Поэтому, как мне кажется, у него могут быть некие причины избегать лишнего паблисити. Даже среди нас. Мы должны поверить ему на слово, и проблема для нас должна действительно выглядеть как «Чарли нужны деньги».
- Да, конечно, разумеется! А как же! Такие популистские суждения сразу выдают человека, который не имел и не может иметь дела с серьезными деньгами. Ведь речь не идет о какой-то паре сотен. Я властелин судеб денег, мой хлеб - их доскональный учет и максимально эффективное использование... Видишь это здание. Красавец! Хочешь рассмотреть вблизи? Нет. Ладно - о Чарли. Так вот, я как отец отслеживаю судьбу каждого доллара, думаю над тем, куда его устроить, «женить» на технологиях и проектах, которые могут меня одарить «внуками», скажем так. А ты заявляешься ко мне и говоришь о необходимости спустить целую кучу денег в черную дыру, в сортир.
- Эй, речь идет о Чарли. И ты, сволочь бритоголовая, так говоришь о проблемах человека, который всегда был готов пожертвовать ради нас всем?
- Вот только не надо твердить мне о морали. Чарли - мой брат. Не только мой брат, но и мой коллега по выбранной стезе. Сегодня у него относительно маленькие проблемы, но завтра, когда он будет заниматься серьезными делами, подобный подход может стоить ему карьеры. Тебе наверно известно, что Рубен и Порш напрягли все свои нервы и связи и чуть ли не на коленях пытаются пролоббировать его на хорошее место. Ты что, хочешь, чтобы он воцарился на серьезном посту со своими нынешними замашками? «Чарли нужны деньги». Сейчас расплачусь. Чарли нужны мозги.
Маленький Чак был прав. Наш кругозор и местами навеянное школой мышление не всегда и не во всем соответствовали рационалистическим стандартам окружающего мира, вектор развития которого выходил за рамки отношений, не подкрепленных осязаемой вульгарно-материальной выгодой.
- Ну, а что ты собираешься делать?
- Не знаю, возможно, напишу книгу, и если из нее выйдет толк – отдам гонорар Чарли.
- Похвально, - Чак оглянулся по сторонам и, вовремя сориентировавшись, виртуозно припарковался на освободившееся место прямо у входа в небольшой парк, рядом с которым расположилось небольшое открытое кафе, - как насчет чашечки кофе?
Устроившись в плетеном кресле я, в ожидании кофе, разглядывал прохожих, когда Чак, затянувшись сигаретой, вновь вернулся к моей все еще не написанной книге:
- О чем собираешься писать?
- Пока не знаю. Что-то про Древнюю Грецию, философа, который сквозь призму опыта и мудрости древних говорит умные вещи о наших реалиях. Это увеличит шансы того, что ее напечатают, а возможно и раскупят. Кстати, ты читал рассказы, которые я выслал тебе месяц назад?
- Нет, - замялся он, - пока нет. Я взялся было читать, но через пару страниц уснул. Ты же знаешь, как я занят. Я не высыпаюсь. А о чем они?
Я махнул рукой.
- Не обижайся, ты же понимаешь, что при таком ритме жизни это трудно.
- Ладно, невесту хотя бы присмотрел?
Чак все еще оставался единственным холостяком среди нас.
- Нет. Пока нет.
- Я взялся было, но через пару встреч уснул. Ты же знаешь, как я занят..., - передразнил я его, и мы оба расхохотались.
- Ты видишь, на какие жертвы я иду. Это бизнес, - сказал Чак, развалившись в кресле.
- Ты сам выбрал свой путь. Кстати, я так и не спросил тебя о причине, заставившей тебя бросить дом и податься в эти края. Тебе тогда не было и 16-и.
- Во-первых, мне было 17, - улыбнулся он, - а во-вторых, это был не мой выбор. Это была судьба.
Ведомый своими литературными пристрастиями, я просто не мог пропустить ту дымку пафоса, которым было овеяно само слово «судьба».
- Колись.
- Это произошло 12 лет назад, незадолго до моего приезда сюда. Весенним воскресеньем, после службы в нашем храме – помнишь, какими правильными мы тогда были, - я забрел в небольшой сквер, тот, рядом с вашим кварталом. Там были простенькие скамейки, покрашенные в грязно-бордовый цвет.
- В бордовый их перекрасили потом, в те годы они были еще темно-зелеными.
- Не важно. Я сидел у восточных ворот, напротив фонтана… Помню, что сидел, смотрел на воду и думал о каких-то делах минут 15-20. Я так глубоко погрузился в свои мысли, что практически не замечал происходившего вокруг. К реальности вернулся неожиданно: кто-то окрикнул меня. Повернув голову, я увидел высокую худую женщину, сердито смотревшую на меня. Ей было лет 45-50, она была прилично одета, хотя уже и не помню во что. Единственным предметом ее туалета, запечатлевшимся в моем мозгу, была синяя косынка, слегка прикрывавшая ее седые волосы. Укоризненно покачав головой, она с ходу стала меня отчитывать: «О чем ты задумался? В чем твои проблемы? На тебе костюм от «Кардена», а на руке у тебя «Ролекс». Дела твои в полном порядке. Так о чем же ты думаешь?» Это было неожиданно, и видел я ее впервые. Да, на мне был костюм, но какой там «Карден» - все было скромно и непритязательно. И часы у меня были обычные, купил баксов за 30 на распродаже. «Спасибо. Я в порядке», - только и сумел сказать я. А она укоризненно покачала головой и ушла восвояси. Это сон, подумал я и ущипнул себя за нос. Но нет, тот же фонтан, вода. И вдруг, только не вздумай смеяться, меня осенило: она видела не меня – тинэйджера, сидевшего на скамье и думавшего о будущем, а само будущее. Женщина видела меня лет через 15-20 – в костюме от «Кардена», преуспевающего бизнесмена, у которого «все в порядке». Озарение стало руководством к действию, и вскоре я приехал сюда, на Восточное побережье. Остальное ты знаешь. Это как в одной восточной притче о человеке, который встретил удивленную смерть. В моем случае это была удача. Читал о таком?
- Нет, - я задумался, - не приходилось.
- Пошли.
Чак оставил деньги на столе, и мы пошли к автомобилю.
- Ты говорил о греках, - сказал он, когда мы вновь сели в машину.
- Об их философии.
Как-то принято считать, что в мегаполисах жизнь, включая культурную, бурлит круглые сутки. Это вам не провинциальная Америка, чей консервативный уклад традиционно диктовался распорядком жизни скотного двора, а пуританские запросы в духовной сфере с лихвой восполнялись чтением Библии у камина. Здесь, в огромном городе считали, что желание познакомиться с культурным наследием своих и чужих народов для человека сродни жажде, которая может нагрянуть в любое время дня и ночи, что и стало причиной открытия пары-тройки книжных магазинов, работающих в режиме аптек. Именно по таким магазинам мы с Чаком расхаживали на протяжении последующих трех часов. Уже после посещения первых двух в багажнике «японца» скопилось солидное количество литературы о прошлом Греции, и пару томов о цивилизованном мире той поры. «Хватит», - предложил я. Но Чак был неумолим, и, назвав это «инвестицией в образование», угомонился только тогда, когда совокупный вес приобретенной им литературы достиг порядка 30 фунтов, что в количественном отношении составило ровно 18 тематически подобранных фолианта мудрости и познаний, столь необходимых, по его словам, при реализации моей задумки. Взамен он попросил, чтобы я, по старой армянской традиции, упомянул его «скромное имя» в памятном разделе книги – Хишатакаране . Я усмехнулся и согласился.
По пути в гостиницу, мы зашли в фешенебельный бутик, где он показал мне свою «любовь». Я ожидал увидеть девушку-менеджера, дизайнера или, на крайний случай симпатичную продавщицу, но оказалось, что это были часы. «Ролекс» за пятнадцать тысяч.
- Ты посмотри, какая прелесть. Какое совершенство. Скоро они будут моими.
Маленький Чак был похож на юнца на дискотеке, который издали восхищенно разглядывает фигуру красотки-одноклассницы, такой близкой, но такой бесконечно далекой и недоступной в своей гордыне.
- Красивые часы. Но дорогие.
Было уже поздно, меня клонило в сон, и я попросил его подбросить меня в гостиницу. Здесь мы отказались от помощи гарсона и сами занесли книги в мой номер. Прощались в фойе.
- До свидания, брат, - Чак хлопнул меня по плечу, - у нас в городе смогу появиться не раньше, чем через пару месяцев. Передавай привет Братству и особенно Чарли. Скажи ему, чтоб не вешал носа, что-нибудь придумаем.
Он уже собирался было уходить, но передумал и вновь повернулся ко мне.
- А знаешь, Бен, какая у меня мечта? Я купил шикарный костюм от «Кардена», кейс из крокодиловой кожи и все такое. Остался только «Ролекс». Когда куплю его, то сразу же приеду в наш город и прямиком направлюсь в тот сквер, сяду на ту самую скамейку и буду смотреть на фонтан. История сделает круг, и я мысленно вернусь в тот день, когда это женщина предсказала мое будущее. Когда я говорю об этом, меня пробирает дрожь. Понимаешь, о чем это я? Я буду ждать ее, и как только она появится, - а это обязательно произойдет, - я поблагодарю ее за сказанные ею когда-то слова и подарю огромный букет. Вот, что я решил сделать. Только не говори об этом всем этим головорезам – засмеют. Пока.
Он повернулся и, насвистывая джазовую увертюру, танцующей походкой направился в сторону своей машины. Это был все тот же пижонистый Чак, когда-то обожавший щеголять в клетчатых штанах.
Хорошо, что у человека есть мечта: такая красивая и как-то по-детски наивная. Мечта Чак не таила в себе никакой угрозы обществу, государству или интересам и правам других людей. И если это так, то давал ли мне кто-либо право сказать ему, что я давно знаю эту женщину, что она жила по соседству, что после смерти мужа в автокатастрофе у нее началось психическое расстройство, что вскоре после описанных моим другом событий родственники этой женщины отправили ее на принудительное лечение в закрытую клинику. Но даже если бы у меня и было это право, то кто сказал, что сказанное этой женщиной не могло свершиться? Разве не открывал Всевышний глаза слепцам, не наставлял больных и не являл чудеса посредством тех, кто в нашем понимании далек от совершенства? И, наконец, где гарантия того, что я и Чак говорим об одном и том же человеке?
- Пока, Чак. Береги себя.
ГЛАВА 5
Чтение
Первое же впечатление, которое складывается у стороннего человека при знакомстве с греческим пантеоном – это то, что в Древней Элладе, с точки приверженности общепринятым нормам морали, люди намного опережали своих богов. Оказывается, что вся эта шумная пышнотелая компания, обильно воспетая мастерами Ренессанса в мраморе и холсте, грешила далеко не безобидными забавами, однозначно далеко «чуждыми» общепринятой шкале ценностей. Здесь было все: и нечестная конкуренция, ограничение свободы слова, цензура, рабский труд, воровство и всякое другое. Вот, к примеру, история Арахны — какое звучное имя. На конкурсе по ткачеству работа этой древнегреческой девушки не уступила по красоте работе Афины – дочери главного Олимпийца — Зевса. Но по ходу действия возникла одна проблема: на своем полотне излишне демократичная Арахна изобразила оргию на Олимпе, да еще и приписала снизу: «Вот пример образа жизни богов!» Мстительная Афина в свою очередь выткала разбившегося Икара с обожженными крыльями и сказала: «А это — пример человеческого высокомерия!», хотя всем известно, что причина крушения крылась в несоблюдении техники безопасности полетов. Как бы там ни было, в деле «Афины против Арахны» наверняка не обошлось без коррупции и протекционизма, ибо судейская коллегия, посчитав, что в изображениях девушки сквозило «неуважение и вызов богам», единогласно присудила победу Афине. Омбудсменов, правозащитных организаций и Европейского суда по правам человека в те годы не было и в помине, а посему Арахну превратили в паука, а среди женского пола распространили арахнофобию, чтобы никто впредь и не думал зариться на «мастерство» богов. Так продолжалось до тех пор, пока не пришли китайцы и не создали шелк.
А вот другая история: богини мщения – Эриннии – троица злобных дамочек – гонялась за одним молодым человеком, имеющим веские основания скрываться от правосудия. Итак, Орест – так его звали – попросил политического убежища в Афинах – полисе, находившемся под официальным протекторатом вышеупомянутой богини. Тогда Эриннии заявились к богине и потребовали, чтобы она сдала им парня. А тот, между тем, молил Афину о защите. И как вы думаете, что сделала богиня мудрости в колыбели европейской демократии? По свидетельству некого Эсхила, она обратилась за советом к институтам гражданского общества, а именно - выслушала общественное мнение. Гэллапа как такового тогда также не было, и сообразительная богиня избрала из афинских старейшин суд – ареопаг, которому и надлежало разрулить проблему. Эриннии начали шумную обвинительную кампанию против Ореста, настаивая на том, что он должен быть осужден. А защищать Ореста явился сам бог Аполлон – до известной мисси на Луну именно так звали малого с подмоченной, скандальной репутацией, спровоцировавшего, согласно одной из версий следствия, этого самого парня на убийство. Было решено, что если одинаковое число голосов будет подано за обвинение и оправдание Ореста, то он будет оправдан. Вот где наша система опережала эллинов, которые не додумались до формулы, используемой в подобных случаях в Сенате, где председательствует вице-президент, получает право голосовать в случаях, когда голоса сенаторов разделились 50 на 50. Короче, когда голоса судей были подсчитаны, то оказалось, что оправдательных и обвинительных голосов было поровну. Орест был оправдан. Эриннии закатили истерику. И их можно понять: любой средней руки «стряпчий» смог бы доказать, что подобный расклад как минимум уравнивает шансы сторон, и что, например, в случае с делом... Неважно.
Так, те же источники свидетельствуют, что «волоокая Афина» убедила гарпий остаться в Аттике в “священной пещере” (под этим романтичным названием, наверняка, скрывался какой-нибудь притон), где афиняне должны были “воздавать им великие почести”. Сделка состоялась, и афиняне наняли “грозных богинь” для лоббинга своих интересов. С тех пор сделались Эриннии защитницами всей Аттики, под новым брэндом “Эвмениды” - “милостивые, благосклонные".
Как видно из вышесказанного, с судебной системой у греков было не все в порядке. Вот еще один судебный прецедент. Две богини нимфоманки – Афродита и Персефона никак не могли поделить юного бога Адониса. А парень, конечно, был не дурак, и вовсю развлекался с обоими. Когда дело дошло до Папаши-Зевса, тот отфутболил дело на рассмотрение суда первой инстанции под председательством еще одной нимфетки - музы Каллиопы. Та решила, что парень будет проводить время с каждой из девиц по очереди. Во что обошлась сделка – история умалчивает. Вместе с тем, с целью предоставления Адонису времени для необходимого восполнения «жизненных сил» и «рекреационного отдыха» (вот откуда уши растут у нашего трудового законодательства!), Каллиопа предусмотрительно разделила год на три равных части, одну из которых Адонис должен был проводить с Персефоной, вторую - с Афродитой, а третью - по своему усмотрению. Но Афродита, пользуясь своей властью (по моим сведениям - связями) над любовью и поясом, сотканным из вожделения (могу представить, сколько на него ушло ткани) перехватила также и свободное время прыщавого юного бога, который по собственному желанию оставался с Афродитой. В данном щекотливом контексте еще в пятом веке до нашей эры достаточно занимательно высказался один древний драматург – Аристофан. Он утверждал, что некоторые из греческих богов содержат на небесах публичные дома.
Впрочем, далеко не все было в порядке и на самом высоком уровне греческого пантеона. Биография Зевса и его братцев – Аида, контролировавшего подземный мир и любителя серфинга – главаря водно-подводного братства Посейдона, отнюдь не блистала обилием белых страниц. Все началось с того, что детишки просто осуществила переворот в своей семейке и побросала старшее поколение семьи – титанов – в глубокую яму, лишив их прав на имущество и даже апелляцию. Некоторые умные профессора-эллинисты утверждают, что данный переворот символизировал победу интеллекта человека над силой стихий. Возможно. Но здесь слишком много пафоса. По-моему, это просто прообраз одной из первых революций, обагривших кровью историю человечества.
В целом же, после перелистывания пары фолиантов о пиршествах, интригах и похождениях богов Эллады у меня стало формироваться навязчиво стойкое убеждение в том, что вся эта шумная кампания не то чтобы ела, а, скорее, нюхала так называемый «нектар богов» - однозначно высококачественный порошок, регулярно поставляемый на Олимп надежными сатироподобными «юношами» из «треугольных» окрестностей античного полиса Мэдельина.
Резюме: ничего утешительного для Аристотеля Афанасиаса я не нарыл.
Может лучше обратиться к интеллектуальной элите Древней Эллады? И, о ужас! Какое разочарование... Прочитанное мною если и заинтересовало бы наше общество, то, к счастью, в его немногочисленной части, ибо как оказалось, воспетые Академии были не храмами искусств и наук, а скорее гнездами разврата, в которых воспитатели и воспитуемые расхаживали нагишом, причем о безобидном нудизме здесь не было и речи. Не лучше обстояло дело в неких Гимнасиях, где во время празднеств было принято обжираться и опиваться в центре города, пьянствовать и развратничать, играя роль женщин. Как оказалось, разнузданностью и извращенными нравами отличались и некоторые из доселе уважаемых мною античных мыслителей. Их ориентация и пристрастия никак не умещались в рамки традиционной морали, а блеск античной цивилизации тускнел на глазах, ее слава гасла, превращаясь в балаганную мишуру.
Впрочем, не все из попавшегося на глаза «наследия» было окрашено в черные, вернее – лазурные цвета. Но исключения, к сожалению, не составляли правила, а скорее его подтверждали. Вполне приемлемой личностью был, например, Фалес Милетский. Родившийся в 640г. до н.э. и ставший впоследствии родоначальником греческой философии, этот малый сразу же нарушил расхожий стереотип о том, что философу полагается быть бедным. Предсказав, что ожидается богатый урожай олив, он арендовал все давильные прессы на острове, а после сбора урожая сдал их в аренду уже по своей цене. Это уже потом завистливые потомки назовут ее «спекулятивной»... И вообще, как мне кажется, данный пример является наглядным свидетельством прагматичного отношения древних к мудрости: они признали родоначальником философии того, кто сумел правильно распорядиться своими знаниями, тогда как в наше время преемниками Фалеса принято считать в основном амбициозных лентяев, пик активности которых в финансовом плане настает с завершением очередного гранта, а в духовном плане приходится то на конец истории, то на битву цивилизаций, а то и вообще – войну миров. А еще Фалес запомнился остроумными ответами на банальные вопросы. Это он сказал, что труднее всего познать себя, а легче всего – давать советы.
Его ученик – некто Анаксимандр – стал автором первой, известной на тот момент в мире географической карты, а посему может по праву считаться основателем «GPS». При этом, именно он первым высказал абсурдную идею о том, что наземные животные сначала были рыбами, а свой настоящий вид обрели лишь с образованием суши. Как бы то ни было, мне больше всего понравилось другое его открытие: Анаксимандр первым сообразил, что философию можно писать в прозе, а не нудных и малопонятных гекзаметрах. Читатели с облегчением вздохнули, зато мудрецам пришлось поломать голову над тем, что же они, все таки, хотели сказать? А вот, еще один интересный персонаж – Гераклит Темный из Эфеса. Хотя он и родился в 530 г. до н.э. – за 2500 лет до создания всемирной паутины Интернета, его оценка идеи все еще заслуживает восхищения: «Многознание уму не поучает». Надо отдать должное его наблюдательности: это заметил, что «все течет, ничего не остается на месте». А чего стоит его «Нельзя войти в одну и ту же реку дважды...»?
Много поучительного мне попалось в общественных отношениях древних. Так, вопреки расхожему мнению о пацифизме эллинов, эти ребята оказались большими любителями боев без правил, причем – массовых. Видимо им казалось, что разделившись на две партии и круша друг друга, они воспитывают и тело, и дух. Для политкорректности дрязги назывались «гражданской войной», причем отказ надрать задницу своему собрату в те дни свидетельствовал об отсутствии должного патриотизма и после войны сурово карался по закону, введенному неким Солоном. Впрочем, как видно, выход существовал и здесь. Как утверждал в конце VI в. до н.э. один из приятелей Солона, скифский мудрец по имени Анахарсис: «Закон – это паутина, которая ловит маленькую мошку, но не способна удержать больших жуков». Во сколько это обычно обходилось, мудрец умалчивает. Говоря о законах нельзя не обойти вниманием родину Аполлона - остров Делос, обитатели которого вообще в законодательном порядке запретили на острове смерть, а заодно и роды. Они даже умудрились вскрыть все известные на тот момент могилы, а останки перезахоронить в других местах.
Как бы то ни было, но именно греки первым из древних народов отказались от многоженства, а некто Эврипид даже утверждал, что де, вводить в свой дом множество жен – обычай варварский и недостойный благородного грека. Возможно последняя формулировка не нашла бы должного понимания в наши времена, но у древних греков с этим делом было строго. По свидетельствам древних историков на острове Киос – сегодня это один из Кикландских островов – за 700 лет не было ни одного случая супружеской измены или обольщения. Древние греки считали, что супружество преследует не только частно-семейные цели по ведению совместного хозяйства, но и направлено на осуществление важнейшей общегосударственной миссии, а посему брачующимся строго предписывалось не транжирить впустую личное время и активно заниматься «приумножением числа граждан». Не в пример нашим толерантным временам, холостяков в Афинах не уважали, а в Спарте все было традиционно жестче: безбрачие – «агамия», вела к утере гражданской и личной чести. Если же спартанец женился, но не имел детей, то должен был голым зимой обходить самый большой рынок и при этом распевать специальную песню. На этом экзекуция не заканчивалась, так как бедняге приходилось еще и платить солидный штраф за бездетность. Если бы этот закон поработал хотя бы год на территории Манхеттена, то Штатам удалось бы решить по меньшей мере один из двух кризисов: либо демографический, либо финансовый. Как очень правильно заметил римский историк Полибий во «Всеобщей истории» (XXXVII, 9): «...люди испортились, стали тщеславные, не хотят заключать брак, а если и женятся, то не хотят вскармливать прижитых детей». Пардон, это уже о другой стране. Что касается греков, то они переплюнули всех ныне живущих еще по нескольким статьям: приданное для сирот и малоимущих девушек собирали всем миром, или же его предоставляло государство. Возможно, внедрение следующего закона нейтрализовало бы один из самых распространенных casus belli и способствовало поддержанию долгосрочного мира уже и в нашей, армянской среде: в Спарте было принято жениться на девушках из бедных семей. Тем самым, такая содержательная и обильная нюансами тема, как «кто и сколько принес из отчего дома», выводилась за рамки сплетен. Причем, брачные контракты с точным разграничением прав и обязанностей заключались начиная с 311 г. до н.э., а пригласительные на свадьбу посылались уже начиная с III века до н.э.
Хотя во времена древних греков розги все еще считались отличным подспорьем в педагогике младших классов, в целом отношение к детям и их образованию тоже было примерным. Философ Платон утверждал, что дети свободны от обязательств перед родителями, если те не дали им соответствующего образования. Насколько я понял, большинство родителей-армян наверняка почитывают Платона. Взращивая юную поросль в духе состязательности – «агонистики», древние поддерживали баланс между интеллектуальным и физическим развитием чад, ибо еще тогда понимали, что в мире конкуренции необходимо постоянно шевелить мозгами, а иногда и махать кулаками. И наконец, как государство, так и общество всегда помнили о тех, кто его защищал. И поэтому, по закону проэдрии первые места в театре наряду с богатыми и известными всегда занимали осиротевшие дети героев, погибших за Отечество.
Также очень много хорошего я узнал, читая о простых людях Древней Греции. Несмотря на жестокие времена, они оказались неплохими парнями, но я вполне резонно предположил, что экскурс в такие явления, как тяжелый труд и спартанские условия жизни вряд ли привлекут внимание среднестатистического американского обывателя, который и сам пашет как лошадь, еле поспевая за растущими запросами детей и неподъемными выплатами по ипотечному кредиту. Этого добра хватает всем. Вопрос «Что делать?» вновь со всей силой замаячил перед моими глазами. То, что мне понравилось, тянуло разве что на брошюру по занимательной истории Греции. Писать о более серьезных вещах приукрашивая персонажи или замалчивая острые углы — то есть подвергать себя самоцензуре - не хотелось. Дело было не только и не столько в моем личностном понимании того, что хорошо, а что плохо. Речь шла о профессиональной этике и принципах, которые мои учителя целенаправленно вдалбливали мне со школьной скамьи... Короче, я оказался в тупиковой ситуации, и выхода не было видно.
ГЛАВА 6
Рубен
- Ты и на самом деле думаешь, что это то, в чем я тебе могу помочь? Я тебя правильно понял: нам действительно предстоит найти «нужного философа»?
Рубен выглядел несколько озадаченным.
- Да.
- Ладно, начнем со следующего вопроса: «Зачем тебе философ»?
- Это наживка. Собираюсь написать книгу.
Если честно, то публикацией моей первой и единственной книги я был обязан именно Рубену. Это он оплатил все расходы, связанные с издательством, все до последнего цента. Мне тогда казалось, что читатель ни за что не упустит гениальное произведение, бросающееся в глаза исключительной глубиной мысли и непревзойденной новизной слога. Лишне говорить, что в условиях подобной самокритичности я, дабы не лишать читательскую аудиторию возможности лицезреть шедевр на своей книжной полке, несколько поторопился со сдачей рукописи в типографию. В результате, книга вышла в свет с огромным количеством орфографических ошибок, которые в определенных литературных кругах, с легкой руки Братства, были «восприняты» в форме «протеста против устоявшихся стилевых стереотипов, лишающих литературу живости повседневной жизни». Несмотря на все попытки моих друзей, книга, тем не менее, не стала бестселлером и не вписала мое скромное имя в золотой фонд культурного наследия нации. Мэтры национального и отечественного пера, щадя новичка, не снизошли с Гималаев своей славы до банального топтания моего литературного дебюта. Но, зато, она стала «бестсендером» и была быстро разослана нашим друзьям, приятелям и знакомым. Многочисленное Братство обеспечило меня надежной аудиторией, а несколько экземпляров даже просочилось во внешний мир. В целом, отклики были приятными. Одно было плохо: книга не стала примером удавшегося бизнес-предприятия и, практически, не вернула и цента из вложенных средств. Сей факт придавал определенную долю авантюризма моей затее с написанием и публикацией второй книги.
- Понимаешь, выбор главного персонажа обуславливает шансы публикации и последующей раскрутки книги. Если мне удастся угадать с древнегреческим философом, то контракт с издательским домом грека Афанасиаса у меня в кармане. А это - реальные деньги, которые так нужны Чарли...
- Чарли нужны мозги...
- Книга — это единственное, что я могу предложить на данный момент. У меня не будет другой возможности помочь ему.
- Ну и в чем тогда проблема? Выбери любого мыслителя и - вперед, пиши на здоровье. Причем тут я и... - Рубен пару раз кашлянул, - и я.
При всей моей внешней начитанности, философию я на самом деле не любил. Или, скорее, это она меня не любила, а я ее очень любил, любил настолько искренне, что считал невозможным ограничивать это искреннее чувство какими-либо формальными рамками. K сожалению, мой университетский преподаватель был обо всем этом несколько иного мнения. Он считал, что я непременно должен сдать экзамен по философии на «отлично». Компромиссов он не признавал и пару раз меня срезал только для того, чтобы не ставить «удовлетворительно». В конце концов, он мне эту оценку поставил, но цена за нее была слишком высока - мой рейтинг, катастрофически упавший в его глазах в полном соответствии с требованиями закона Архимеда. Уважение к этому человеку я сохраню на всю мою жизнь. У меня даже была мечта — если когда-нибудь я выбьюсь в люди, то обязательно посещу его и поблагодарю за преподанный мне урок: «Некоторые вещи слишком дороги, чтобы за них дешево платить».
- Понимаешь, брат мой, в своем выборе я бы предпочел руководствоваться не просто моими антипатиями и симпатиями, а чем-то научно обоснованным, базирующемся на последних достижениях науки и техники.
Для того, чтобы представить себе всю гамму чувств, обуревавших моего собеседника, мне необходимо сделать небольшой экскурс в историю Братства, и лучше познакомить читателя с Рубеном. Ко времени описываемых событий наш брат работал на федеральное правительство. Впрочем, это слишком высоко сказано. Не то, чтобы он не работал. Скажем так, он занимал достаточно ответственный государственный пост. Но не работал. Я имею в виду: не работал на государство. У него на это просто не оставалось времени, ибо, как и в отрочестве, Рубен «работал» на друзей. Он постоянно был занят утряской чьих-то проблем, дел и делишек, постоянно с кем-то встречался и что-то обсуждал. Его день был настолько забит делами многочисленных друзей-приятелей, что временами казалось, что это и есть его профессия, и что утряска дел нашего Братства в виде зарплаты Рубена закладывается отдельной строкой в федеральный бюджет, обсуждается в обеих Палатах, а затем подписывается президентом.
Иногда я даже представлял себе следующую ситуацию: «А это что такое?» - Президент США тычет золотым пером «Монблана» в отдельную строчку где-то посередине нескончаемого перечня федеральных расходов. «Как?» - удивляется главный финансист нации, - «сэр, это же на дела Братства». «Сам вижу», - раздраженно огрызается хозяин Овального кабинета. - «Почему так мало?» «Кризис, обвал ипотечного рынка», - вздыхает финансист и краснеет как девочка.
Будучи самым молодым в Братстве (за исключением Маленького Чака), Рубен, пожалуй, был самым мудрым из всех (в том числе и Маленького Чака). Рано преодолев тот порог, за которым человек начинает прощать ошибки всем, кроме себя, он всегда умудрялся оказываться рядом в трудную минуту и всегда был готов прикрыть собою друга. Я говорю это, потому что сам однажды в прямом смысле почувствовал это на своей шкуре. Вернее - не успел. Ну, или почувствовал не я, ибо, когда в ходе одной из стычек с испаноязычными, эти парни, сбив меня с ног, вот-вот собирались обрушить на меня град палочных ударов, Рубен прикрыл меня своей спиной, заработав кучу серьезных ушибов, синяки и уважение всех, в том числе и врагов, оторопевших от подобной самоотверженности.
И теперь этот человек, который ударом кулака мог бы остановить годовалого бычка, а служебным удостоверением – локомотив, сидел у себя в кабинете с высочайшим потолком и огромным кондиционером и лихорадочно соображал, что же на этот раз взбрело мне в голову. При всем богатом опыте, вряд ли кто-либо до меня тревожил его подобными, несколько неадекватными просьбами.
- Бен, не пудри мне мозги, скажи, чего конкретно ты от меня хочешь?
- Задействования федеральной поисковой системы для определения нужного персонажа.
- Ты что?!
- Я задам нужный алгоритм поиска. Поверь, у тебя не будет проблем. Ты всегда сможешь сослаться на то, что испытывал возможности системы или собирал информацию в рамках борьбы с организованной этнической преступностью...
- Бен, это тебе нужно содействие, и если ты пришел о чем-то просить, то делай это по-человечески. Тебе достаточно немного порыться в интернете или книгах...
- Ты не понимаешь всей интриги... Мне нужен сам факт.
- Ладно, - Рубен махнул рукой, - гони свои критерии, иначе от тебя невозможно будет отвязаться.
- Пиши. Мне нужен грек, желательно – древний. В меру мудрый, но не любитель заумностей. Нужно, что бы его письменное наследие было не слишком емким, а его сентенции - понятными не только Аристотелю Афанасиасу – так зовут издателя, но и среднестатистическому Джо из Пенсильвании. Очень важно, чтобы личная жизнь нашего парня более или менее соответствовала общепринятым представлениям о морали. Было бы также хорошо, если бы этот грек по взглядам был космополитом и хотя бы изредка критиковал недемократичные устои своего времени, какого-нибудь там олигарха, монарха, местного тирана или деспота. Крайне желательно, чтобы наш грек уважал окружающую среду и любил животных: это сейчас модно. Ну, и заключительный штрих: нужна какая-то изюминка, делающая наш персонаж особенно близким для американского читателя. В нем должно проглядывать нечто до боли знакомое и родное для американского читателя.
- Все? - Рубен тяжело вздохнул.
Я кивнул.
- Жди звонка.
Ждать пришлось недолго. Через день у меня в офисе раздался звонок.
- У меня досье на нужного парня. - Это был голос Рубена. - Годы жизни – около 408–323 до нашей эры. Известный древнегреческий философ, родоначальник движения киников. Его сочинения утрачены, а сведения о нем можно найти в более поздних историко-философских источниках. Например, о нем пишет Диоген Лаэртий в своей «Жизни философов», если тебе это интересно.
- Дальше.
- «Переоценка ценностей» - это его девиз. Представь, этот парень призвал к отказу от традиционных ценностей своего времени и объявил о необходимости обратиться к «природе». Читаю дальше: «Основным содержанием его учения была моралистическая проповедь идеала жизни согласно природе и аскетическому воздержанию». В условиях глобального потребительского кризиса это может сработать.
- Как насчет внешней политики?
- Не поверишь, но именно ему принадлежат права на термин «космополит». Путешествуя по Греции, он представлялся не гражданином Афин - города-государства, а всего космоса – «космополитом». Да, чуть было не пропустил: еще одно свидетельство его скромности в быту: он жил в глиняной бочке на афинской площади. Представляешь, жил в бочке.
- Почти как Геккельберри Финн Марка Твена...
- Слушай дальше. «Известен как строгий обличитель всякой сексуальной невоздержности, особенно подростковой и женской проституции». Хотя, между нами говоря, праведностью и сам особо не блистал.
- Строгий – это хорошо, но и критиков будет немало.
- Не думаю. Кстати, этот философ среди бела дня расхаживал по Афинам со светильником в руке и кричал «Ищу человека!»
- Ну, просто, свой в доску. А как насчет отношений с диктаторами и тому подобное?
- На предложение Македонского «Проси у меня, чего хочешь!», умудрился ответить «Не загораживай мне солнце». Неоднократно подчеркивал, что более всего ценил в жизни свободу высказываться.
- Свобода слова... Да, он - находка для читателя.
- Но и это не все. Пришла очередь «родного и знакомого»: у него были проблемы с законом...
- Неужели подделывал кредитки?
- Почти, обрезал края монет в монетной мастерской отца.
- Да этот парень просто соткан из одних достоинств... Ему самое место к коллегам, в наш Конгресс. Надеюсь, эта линия не прослушивается. Хотя, ты и сам знаешь, что некоторые из наших конгрессменов не могут похвастаться блестящей кредитной историей...
- Сам Александр Великий говорил, что если бы он не был Македонским, то предпочел бы быть именно им.
- Ну и как же зовут этого героя?
- Диоген. Диоген Синопский.
ГЛАВА 7
Что дальше?
Я сидел в своем кабинете и работал с письмами. Вернее, пытался с ними работать, так как монотонная работа по сортировке эпистолярных перлов наших соотечественников всегда уводила меня от реалий в мир мыслей и идей. Вдобавок, у меня страшно болела голова. Пузырьков от шипучей таблетки аспирина было больше, чем пользы.
И так, федералы в лице моего друга еще раз подтвердили, что у них найдется досье на всех, в том числе и на греческих философов, умерших более 2000 лет назад. Это отнюдь не внушало оптимизма относительно нынешнего состояния прав и свобод в нашей стране, и, быть может, в иное время я бы не преминул воспользоваться подвернувшимся случаем покритиковать политику нынешней администрации. Но не сейчас. Сейчас получили актуальность совершенно иные вещи: у меня был многогранный и многообещающий персонаж, более дюжины все еще непрочитанных книг о Древней Греции и полное отсутствие идей и представлений относительно какого-либо внятного сюжета.
Сидя перед ворохом писем, заполнивших все свободное пространство на моем письменном столе за время моих странствований по Восточному побережью, я, в мучительных поисках музы, вновь и вновь пытался подобрать нужный ключ к проблеме под именем «Что дальше?». Как должны разворачиваться события для того, чтобы уместиться в строгих рамках, очерченных симпатиями грека Афанасиаса и привередливого и избалованного американского читателя?
Ход моих мыслей прервал очередной брикет читательских писем, которые почему-то на этот раз занес «Умник».
- Работаешь? – хмыкнул он.
Я уже давно знал, что в его воззрениях на жизнь еще с юных «хипповатых» лет, скрашенных протестами против войны во Вьетнаме и сдобренных высказываниями непревзойденного Команданте Че, работа ассоциировалась исключительно с физическим трудом на хлопковых плантациях Юга и промышленных гигантах Среднего Запада, а смысл «интеллектуальной офисной работы» умещался в емкое слово «бумагамарательство».
- Стараюсь, - бросил я. Спрашивать очередного совета в данной конкретной ситуации не хотелось.
- Ты еще не раздумал писать свою книгу? – не унимался «Умник». – Все еще горишь желанием помочь другу? Есть шанс стать «хорошим парнем»?
- Мне просто нужно помочь человеку. Того же хотят остальные мои друзья. Они работают, а я пытаюсь делать то, что могу. Амбиций в это я не вкладываю.
- Не обижайся, я просто хочу тебе помочь. Мне понятна твоя мотивация, и я уважаю твой выбор. Ты планируешь выручить пару тысяч от контракта с издателем, ну и, возможно, столько же набежит в виде процента с продаж. Возможно даже, что ты представишь свою книгу на соискание какой-нибудь престижной премии и даже отхватишь еще 2-3 тысячи в виде приза в какой-либо из номинаций. Это позволит передать на нужды твоего друга в общей сложности тысяч десять. Солидная сумма, может решить множество проблем. Я прав?
- Положим. В чем дело?
- Представь, что твоя книга получает бешеную популярность, она становится бестселлером, и ее даже выдвигают на Национальную премию в сфере литературы. На тебя сыплются контракты о переиздании, ведущие сценаристы предлагают тебе переработать сюжет под сценарий для пьесы или, еще лучше, фильма. Как тебе подобный сценарий? Почему бы и нет?
У меня невыносимо болела голова, а этот малый уже действовал мне на нервы.
- Слушай, приятель. Если честно, то я достаточно объективно оцениваю свои литературные способности и более чем уверен, что автора шедевров из меня не получится. Благодарю за консультацию и искреннее сочувствие нашим проблемам, но свои фантазии будешь рассказывать другим. Все, что мне нужно от этой книги, так это деньги, а не слава и признание таких интеллектуалов, как ты. Конечно, не мешало бы загрести на этом деле побольше, но даже и тогда цель – помощь другу, я не утряска собственных дел, а уж тем более – ублажение болезненного самолюбования. Так что – или дай мне эти 10 тысяч и забирай себе идею, или не мешай работать.
- Ты точно уверен, что не собьешься с этого пути?
По натуре я пацифист, а иногда - даже радикальный. Вот и сейчас, я остался на своих позициях, но руки, почему-то, потянулись к пресс-папье.
- Успокойся, просто я протягиваю тебе руку помощи. Но у меня есть одно условие – ты должен четко мотивировать свой проект и быть до конца честным с самим собой.
- Я не заказывал услуг психоаналитика...
«Умник» помахал у меня перед носом конвертом.
- Как ты не поймешь. Я хочу помочь. В этом конверте ответы на твои вопросы, но конверт я тебе передам только после того, как ты ответишь на мой вопрос. Таковы условия.
- Чьи?
- Узнаешь после. Так как?
- Друг мой, ты ломишься в открытые двери. Я уже тебе объяснил свою позицию. Не знаю, и почему я терплю все это... Ладно, дополнительная популярность позволит в будущем раскрутить другие произведения...
- Держи, - «Умник» положил конверт передо мной. Содержимое бумажного пакетика глухо звякнуло.
Без лишней скромности я открыл конверт и вывалил его содержимое на стол. Пара старых помятых монет неизвестного происхождения и достоинства, и, вдобавок, пластиковая банковская карточка с рекламным слоганом «Райские условия по безналичному расчету».
- Спасибо за помощь, - я кивнул на монеты, - видимо это те самые два гроша. Хотя, на бедную вдову ты мало похож.
- Тсс, - он прижал палец к губам, - ты не понимаешь. Это не все...
Он подобрал конверт со стола и тряхнул его. Покрутившись в воздухе, на стол упала неоново-зеленая визитка. «Убежище Платона: греческий андерграунд», гласила надпись на ней.
- Ну и что все это значит?
Я был несколько разочарован размером помощи.
- Это ключ к решению твоих проблем. Назовем это некой греческой организацией, не преследующей коммерческую выгоду. Члены и порядки этой организации не совсем вписываются в классическое понимание неправительственного сектора...
- Неужели, тоталитарная секта? Или, может быть, общество любителей хард-рока?
- Да нет, - отмахнулся коллега по перу, - всего лишь клуб любителей традиций; собрание консерваторов и утопистов, обставивших свой микрокосм в соответствии с традициями Древней Эллады. Эти монеты – жетоны, дающие возможность войти в этот клуб и выйти оттуда. Это тоже часть традиции. Смотри, не потеряй. Карточка – возможность пользоваться различными дополнительными услугами на территории клуба. Там ты найдешь ответы на все вопросы. К тому же, это будет всего лишь экскурсия... Адрес на обратной стороне.
- Спасибо, - я пожал плечами, - не знаю, как тебя благодарить.
- Будешь благодарить потом, - таинственно подмигнул «Умник» и вышел.
Спрятав подарок коллеги по цеху в выдвижной ящик стола, я вернулся к своему занятию. В первом же попавшемся письме почтенная домохозяйка возмущенно повествовала о полном драматизма эпизоде убийства собачки в увиденном ею художественном фильме. Дама была «в шоке от отсутствия политкорректности и цинизма создателей фильма, которые не гнушаются зарабатывать на крови бедных животных». Она грозилась начать судебную тяжбу против авторов фильма, фирмы прокатчика и телеканала... Многочисленные сцены убийств людей в том же фильме, как видно, ее сердца не задели.
Голова все еще страшно болела, и мне захотелось прогуляться. Уже выходя из комнаты, я вспомнил о «подарке» коллеги и вернулся к столу. Дорога до клуба заняла пять минут или около того. Как оказалось, заведение, которое так настоятельно рекомендовал «Умник», находилось недалеко от редакции, в самом центре города, на небольшой улочке, мимо которой я проходил сотни раз. Невзрачный белый особняк, один из многих в плотном ряду домов, доставшихся в наследство городу со времен начала ползучего освоения Запада. Три ступеньки, две колонны по сторонам от парадного подъезда, деревянная дверь, покрытая темным лаком и пара кадок с кипарисами по сторонам. Было видно, что дверь когда-то была взломана, притом - основательно. Покосившаяся латунная табличка с надписью «Платон» и милый коврик с надписью «Здесь и сейчас». Не знаю почему, но мне стало зябко. Перекрестившись, я постучал.
ГЛАВА 8
Убежище Платона
Как и следовало ожидать, мне никто не ответил. Я толкнул дверь и вошел в темный, гулкий коридор, с кирпичными стенами и запахом сырости. И лишь в самом конце коридора был виден прямоугольник яркого света.
- Скорее всего, это малобюджетное заведение, вынужденное экономить на всем, в том числе и на швейцаре и освещении, - сказал я себе достаточно громко, что бы хоть как-то перебить нарастающее ощущение одиночества.
Коридор прогнусавил в ответ что-то невнятное. Местечко не из приятных. Мне сразу вспомнился Овсеп, всегда отличавшийся завидным хладнокровием. Однажды в юности, возвращаясь с прогулки по окрестностям с младшей сестрой, он наткнулся на группу избалованных «папиных сыночков», устроивших пристрелку охотничьего карабина прямо посреди вымощенной тропинки, ведущей в наш пригород. Один из юнцов – видимо заводила, в порыве чувств, которые обычно обуревают слабаков, наконец-то дорвавшихся до папиной винтовки, самозабвенно палил по пустым пивным банкам, расставленным по краю оврага. Между тем, небольшая толпа его собратьев шумно поддерживала каждое попадание в цель дружным «блеянием», не высказывая при этом ни малейших признаков беспокойства относительно недопустимой близости «тира» к жилым домам. Другой бы поменял дорогу, но не Джо. Взяв сестру под ручку, он шепнул ей на ухо «Не бойся» и пошел вперед. Надо дать должное и девочке: она была сделана из того же теста. Подойдя вплотную к новоявленному Дэвиду Крокетту, готовившемуся сделать очередной выстрел из своей «Длинной Бетси», Овсеп откинул в сторону загораживающий ему дорогу ствол и небрежно выдавил сквозь зубы: «Эй, ты, убери игрушку». У юнца, который уже давно заприметил приближавшихся посторонних, от такой наглости отвисла челюсть. «Блеяние» также замолкло. Джо с сестрой спокойно проследовали домой, а выстрелы возобновились только после того, как они скрылись из виду.
Я боязливо чиркнул зажигалкой и осмотрелся: осыпавшаяся штукатурка, открывшая старую кладку из красного кирпича, неровный пол, вымощенный шершавым камнем. Одним словом - ничего симпатичного. Искренне хотелось вернуться, но как только я представил себе презрительную усмешку «Умника», нерешительность сразу улетучилась, и я проследовал вперед, стараясь не прикасаться ни к чему руками. Не успел пройти и пары шагов, как за мной захлопнулась дверь, сделав окружающий мрак кромешной темнотой.
- Ваше гостеприимство не знает пределов, - крикнул я в темноту и нехотя побрел на свет по длинному темному тоннелю.
В ответ раздался перестук колес железнодорожного состава: видимо метро пролегало совсем рядом.
Прямоугольник света оказался дверным проемом, ведущим в небольшое помещение, освещенное факелами в металлических настенных канделябрах. В дрожащем свете факелов была видна какая-то настенная роспись: изумрудно-зеленые холмы и синее-синее небо без солнца. Между канделябрами в стены были встроены высокие стеллажи, заваленные с какими-то свертками. В центре стоял невысокий стол с гнутыми ножками в виде козьих лап и скамья аналогичного дизайна.
- Есть здесь кто-нибудь? – спросил я, остановившись в проеме.
- Вы имеете право хранить молчание, - раздался голос справа. Сотрудница заведения – а это была молодая женщина лед под 30 с подозрительно знакомым лицом - отошла от одного из стеллажей и подняла вверх правую руку, - все, что вы здесь скажете, может быть использовано против вас в Суде.
«Что за бред?» - подумал было я. Между тем, странная леди не жевала жевательной резинки, что уже само по себе внушало определенный оптимизм.
- Вы меня не поняли, мисс. Я впервые в вашем заведении, мне его порекомендовал один из моих приятелей...
Ее внешний вид полностью соответствовал моим представлениям о том, как должна была выглядеть древнегреческая красавица: волнистые волосы, украшенные ленточкой на голове и собранные в узелок на затылке, немного белой пудры на лице и подпоясанный не по талии, а под грудью балахон с каймой, которую я видел у Версачче.
- Многие попадают сюда, рано или поздно... Как вы сюда попали? Ваше имя, пожалуйста.
Я назвался. Она вернулась к столу и развернула один из лежащих на столе свертков, который оказался свитком с какими-то письменами.
- Так, вы не являетесь приверженцем языческих культов, последователем древнегреческого образа жизни, тем и этим одновременно?
- Да, а разве это имеет какое-либо значение? Я журналист...
- То, что вы журналист, дает вам определенные права даже здесь, но все же этого не достаточно...
Концовка ее фразы утонула в перестуке колес метро.
- Кстати, вы говорили, что наше, скажем так, заведение рекомендовал вам ваш друг... Так как он это сделал: отравил вас, напал с кинжалом или довел до самоубийства?
- Мисс, давайте определимся сразу: я журналист, и нахожусь здесь в связи с тем, что моя будущая книга имеет самое непосредственное отношение к вашей стране. Мой друг просто порекомендовал ваше заведение. На вопрос «Отравил ли он мне жизнь?» отвечу честно: травил и продолжает травить. Вот в общих словах то, что касается моего визита сюда... Я не знаю критериев отбора членов вашего клуба, это меня не касается, я просто уважаю философов, и мне просто нужна информация...
Женщина прыснула.
- Ах, вот оно что...
- Конечно. Именно поэтому я и пришел сюда, в «Убежище Платона».
- Куда? В чье убежище?
- Платона.
- Прошу прощения, но это место называется «Убежище Плутона».
- Вы уверены.
- Да.
- Но визитка, на ней было написано нечто другое... Посмотрите...
- Нет, здесь написано «Плутон», а не «Платон». То же свидетельствует и греческий текст...
- Так значит... – я осмотрелся по сторонам.
- Да, вы находитесь во владениях того, кто известен под именем Аид или Гадес, которого римляне называли Плутон. Наш шеф - сын Кроноса и Реи, брат Зевса - властитель царства мертвых.
Излишне говорить, что все это было сказано с соответствующей помпой и пафосом. Так вот в какой клуб послал меня мой приятель – к любителям древнегреческой старины в самом прямом смысле этого слова - в ад.
В наступившей тишине отчетливо послышался перестук колес метро. «Умник», ты труп», - подумал я и рассмеялся – по идее, трупом сейчас был именно я, а не «Умник»...
- То есть, вы имеете в виду, что я сейчас в... аду?
- Да.
- Так значит, я действительно прошел по темному коридору, в конце которого был свет..., зеленые лужайки и синее небо...
- Да, вы действительно прошли по длинному темному коридору, но это не то, что вы думаете. Просто, у нас проблемы с освещением.
- Но почему?! – Я стал картинно заламывать себе руки. – Неужели мне не достаточно моей работы.
Женщина пожала плечами: видимо как «истинный» представитель античного мира, она была хорошо знакома с тонкостями театрального гротеска.
- Но как?!
- Передайте, пожалуйста, ваши сопроводительные документы.
- Заключение патологоанатома? – спросил я, передавая ей конверт.
Она вытряхнула его содержание на стол. Оказывается, тяжести монет было достаточно, чтобы ножки ее рабочего стола предательски скрипнули. Женщина резко выпрямилась.
- Так, вы здесь по туристической визе... Успокойтесь, у вас будет всего лишь небольшая экскурсия.
Ничего себе, общество любителей древнегреческого андерграунда. Оставалось надеяться, что буйно помешанных среди них не было.
- Но если это место то, о котором вы говорите, то где же остальные атрибуты. Ваш парадный вход совсем не похож на пещеру, и там даже нет вашей двуглавой собаки Цербера. Где же ваша река Стикс и Харон, перевозящий души умерших на другой берег.
- Давайте обо всем по порядку. Все в мире меняется. Если есть изменения наверху, то они неизбежны и внизу. Собака ушла.
- Не понял?
Более абсурдную ситуацию вряд ли можно было представить: я говорил с уже немолодой, но еще отнюдь не доисторической дамочкой о двуглавом псе-мутанте, которому, согласно традиции, надлежало охранять вход в царство мертвых, где, «по сценарию», я сейчас и находился! Ответ был еще более абсурдным:
- «Макдональдс», во всем виновата индустрия быстрого питания. Вы знаете, что согласно традиции, наши клиенты направлялись в подземное царство не с пустыми руками.
Как не знать? Я уже знал, что коррупция была подлинным бичом Эллады и проникла не только во все поры общества, но и самой земли, добравшись до самого царства теней. Даже смерть не спасала человека от необходимости давать взятки и, направляясь в свой последний путь, греки брали с собой лепешки на меду для собаки-монстра. В свою очередь, переправа через Стикс оплачивалась лодочнику Харону особым подношением в виде мелкой медной монеты. Так что, если эти ребята и в самом деле решили обставить свой подземный мирок в соответствии с традицией, то им следовало быть более консервативными.
- Но после того как фаст-фуд стал идолом современности, и наши клиенты стали появляться с пакетиками от «Макдональдса», Цербер ушел.
- Неужели у него случилось несварение желудка?
Она не поняла сарказма в моем вопросе.
- Нет, он обиделся.
- Ну, а как вы тогда решаете вопрос клиентов, которых, согласно традиции, собака впускала внутрь и не выпускала наружу?
- Эту миссию выполняет несложное устройство, смонтированное на входной двери. Ими нас снабжает одна местная фирма. Кстати, данный тип устройства так и называется - «Цербер».
Востребованность научно-технического прогресса организацией, претендующей на роль античного царства теней, вызывала умиление и гордость за человека разумного.
- А как насчет перестука колес метро? Неужели, вашему начальству не кажется, что подобный шум несколько неуместен в месте, претендующем на вечный покой?
- Вы правы, место не самое лучшее, но вам, наверняка, известно, как трудно порой найти подходящее помещение... Вот и приходится осуществлять нашу миссию с учетом маршрутов подземных... как это там – коммуникаций. Иногда это даже помогает.
Уже потом я понял, что она имела в виду. А пока, сохраняя все возможные условности, продолжал «прикалываться» к подозрительно знакомой сотруднице клуба.
- А как насчет обслуживания клиентов, неужели, это единственный путь во владения Аида. С вашей-то пропускной способностью...
- У нас филиалы-приемники по всему миру. В основном речь идет о заведениях, идентичных этому. Постоянный, хотя и небольшой доход, делает их самоокупаемыми и позволяет оплачивать коммунальные расходы, включая электричество...
- Вы сказали «доход»?
- Скромные пожертвования Харону, ряд дополнительных платных услуг, редкие экскурсии, спонсоры...
Стандартная ситуация для малобюджетных объектов сферы обслуживания. Видимо, благодаря администрации республиканцев, глобальный кризис затронул не только все слои нашего общества, но и фундамент общественно-политической пирамиды, и выкручиваться пришлось всем.
- А как у вас тут с режимом? Люди здесь будут сидеть целую вечность, так что, как мне кажется, вопрос комфорта подобной «отсидки» вполне уместен. - Как человек, попавший сюда всего лишь на временную экскурсию, я позволил себе несколько вольно говорить о том, что касалось вечности.
- Никто не может остаться у нас на указанный вами срок без вступившего в силу вердикта Суда. И не надо хвастаться поправками к вашей Конституции: у нас здесь с законом строже, чем у вас наверху.
- Да, но о каком суде идет речь?
- Без комментариев. Впрочем, не смейте более об этом говорить...
- У меня к вам просьба.
- Я вас слушаю.
- Я бы очень хотел встретиться с одним из ваших постоянных клиентов. Он греческий философ, притом – достаточно древний.
- Без проблем, заполните, пожалуйста, форму.
Она протянула мне чистый листок грубой бумаги – видимо папирус – и гусиное перо. Пожав плечами, я вписал туда имя Диогена и вернул.
- Которого именно вы ходите видеть? Таких клиентов у нас трое.
- Извините, мэм, мне нужен Диоген Синопский.
- Впишите.
Мне показалось, что дама поморщилась.
- Если вы интересуетесь древнегреческими философами, то у нас достаточно большой выбор... Я бы предложила Фалеса Милетского, первого из великолепной семерки мудрецов. Уникальный случай – философ, который сумел извлечь реальную выгоду из знания и стать богатым.
- Действительно, очень мило. Сорос Древнего мира. Но мне нужен Диоген.
- А как насчет Солона?
- Мисс, я прошу организовать встречу с Диагеном Синопским, жившим в бочке... Я прошу выполнить мою просьбу. Вспомните: «Клиент всегда прав».
- У нас как раз наоборот: «Клиент всегда неправ», - она усмехнулась. - Но все же, быть может – Периандр из Коринфа? Тоже неплохой выбор... Сдался вам этот Диоген...
- Нет, - я замахал рукам. Оставалось надеяться, что тот, кому предстояло сыграть роль Диогена, был не таким придурком.
- Ладно, - нехотя согласилась она, - у него свободный график, вы можете с ним встретиться. Он здесь всем надоел, думаю, что надоест и вам. Пойдемте.
Отложив в сторону свитки, она сняла со стены один из факелов и, повернувшись ко мне, кивнула в сторону двери: «Нам туда».
И как это я сразу не догадался?! Знакомый профиль, знакомый нос и факел вдобавок. Да это была ходящая Статуя Свободы, или, по крайней мере – натурщица, с которой ее лепили.
ГЛАВА 9
Экскурсия
Что может чувствовать человек, вышедший на прогулку по подземелью с дамой, уже успевшей побывать моделью для французов, подаривших Америке знаменитую статую пару сотен лет назад. Уже потом, покопавших в истории, я выяснил, что мадам выплавили из армянской, а именно – лорийской меди. Подобная сопричастность к символам глобальной демократии могла бы сделать честь многим, но сейчас причин для патриотизма не было, и, лихорадочно просчитав в уме, кем бы она мне пришлась – пра-пра-пра-и т.д. – бабушкой, - я молча проследовал за ней.
За толстой деревянной дверью лежал другой коридор: высокий сводчатый потолок с пунктиром горящих плафонов, великолепно отшлифованный бетонный пол и стены, выложенные голубым кафелем на высоту примерно пяти футов. Выше линии кафеля, почти по самые плафоны, отштукатуренные стены были покрыты граффити и надписями на английском и каком-то непонятном языке. Сюжетная линия рисунков была достаточно примитивна: длинная вереница людей со связанными руками и сгорбленными спинами следовала вперед. Куда, не знал и я сам, но было понятно – мне с ними было по пути. Значительно интереснее были надписи: «Не спрашивайте себя «как?», лучше спросите «за что?» вы здесь»; «Не все дороги ведут в Рим», «Мы ваш выбор, вы сами пришли сюда». А один шутник вообще написал: «Не щипайте себя понапрасну, этот сон не пройдет». Мое внимание привлекла еле заметная надпись, выцарапанная на стене: “…И познаете истину, и истина сделает вас свободными” (Иоан.8:32). Перехватив мой взгляд, дама прочитала написанное, и, побледнев, стала ее стирать рукавом своей хламиды.
- Чего только не пишут на этих стенах. Какое досадное недоразумение.
Оставалось лишь гадать о системе ценностей, царивших здесь.
Наши шаги гулко отдавались в коридоре. Молчание нарушил я.
- Дизайн вашего заведения напоминает метрополитен...
- А это и есть метрополитен. В свое время, очень давно по вашим меркам, руководство штата передало нам часть коммуникаций на одной из станций. Это произошло сразу после того, как губернатор попал к нам.
- И ему здесь понравилось? Может быть – сервис?
- Да нет, просто мы показали ему его личные апартаменты... Они ему не понравились, и у нас состоялась небольшая сделка. В результате, мы переоформили его визит на «экскурсию» и получили в виде бонуса немного недвижимости.
- Разве, городские власти не пытались отсудить у вас эту территорию? Или вы их тоже пригласили на «экскурсию»?
- Конечно, пытались. И не раз. Но вы даже не представляете себе, какие у нас адвокаты, - она опять ухмыльнулась, а остаток фразы опять потонул в гуле пролетевшего где-то за стеной поезда.
Коридор оканчивался очередной дверью, за которой был небольшой зал с обычными турникетами. Те же отштукатуренные стены, та же кафельная плитка. С одной лишь разницей, что в этот зал выходило множество дверей.
- Это место мы называем «отстойником», хотя это в некотором роде распределительный зал. Здесь человек узнает, где конкретно находятся его будущие апартаменты.
- Не дурно. Для убежища Плутона у вас все нормально, чисто, аккуратно и, кажется, стерильно.
- Разве вы не слышали анекдот о разнице между экскурсией и эмиграцией?
- Только не говорите, что у вас еще и лучшие в мире специалисты по PR-у...
- Бен, разве вы не знаете, что наш босс – лучший из всех когда-либо существовавших мастеров этого дела? Выдавать одно за другое – его детище. PR – это и есть “Pluto’s Refuge”. Здесь его призвание.
А я думал, что PR – это детище пройдохи Эдварда Бернайса и любимый конек «Умника». Впрочем, теперь стало ясно, откуда у второго были такие связи. - Ладно, мисс. Что мне делать дальше?
- Сейчас определимся по карте с вашим маршрутом. Мы стараемся максимально приблизить наши методы разбивки пространства к существующим стандартам адресации. Нам нужен... Кстати, пока не поздно, может, вы захотите увидеть Сафо? Она не философ, а поэтесса, причем очень известная. Помните, остров Лесбос, женская академия, нежные стихи... Это рядом, в З-60. Нет?... Тогда вам нужно в Б-3. Сейчас поясню: наше заведение имеет форму 4 кругов-воронок, названных древними именами ветров: Северный круг – Борей, Южный – Нот, Восточный – Эвр и Западный – Зефир. В свою очередь, каждая из этих воронок разделена на уровни. Здесь, как и среди людей – чем выше от дна, тем лучше. Бедная Сафо...
- Вы имели в виду – чем выше, тем престижнее?
- При распределении клиентуры мы не оперируем категориями типа «престижно», «почетно» и т.д. У нас все значительно проще. Убедитесь сами. А теперь подойдите вон к тому турникету и бросьте туда монету. На выходе с обратной стороны автомат выдаст вам билетик, дающий право на проезд на лодке Харона.
- Разве я не должен передать монетку Харону? Неужели вы поменяли методику оплаты? Может, вскоре вообще перейдете на оплату по интернету?
- Ваш сарказм неуместен. Просто, после очередного аудита оказалось, что собранная сумма не совсем совпадает с количеством поступивших клиентов. Пришлось перейти на новые методы. Лодку надлежит брать в секции «Борей», дождитесь свой лодки, а выйдете на Уровне 3. Запомнили? В случае проблем можете обратиться к нашим сотрудникам.
- А как я попаду обратно?
- У вас останется еще одна монетка. Она позволит вам проделать весь путь обратно. Обратитесь к Харону, сейчас он консультирует клиентов. В случае необходимости, Диоген тоже может вас проинструктировать. Кстати, он мастер по монетам, - здесь она опять хмыкнула, уже не помню в какой по счету раз.
- А разве вы не пойдете со мной?
- Нет, сопровождение клиентов вниз моим контрактом с работодателем не предусмотрено.
- Аа, и у вас есть контракт... Неужели трудовое законодательство действует и здесь? Теперь я понимаю...
- Это не ваше дело, - грубо оборвала меня дамочка, угрожающе замахнувшись факелом, - идите своей дорогой, и не лезьте не в свои дела...
Остаток ее фразы «сжевал» перестук колес метро. Мне показалось, что она была готова расплакаться.
Я определенно попал в дурдом. Что ж, но отступать было уже поздно. Подойдя к турникету, я бросил туда одну из монет и проследовал мимо угрожающих скоб. Между тем, автомат выдал мне клочок желтоватой бумаги с коричневыми письменами, из которых я различил только «Б-3». Кивнув дамочке, я пошел дальше по следующему коридору, пока не дошел до станции подземной железной дороги. Местечко внешне походило на стандартную станцию подземки, с одной лишь бросавшейся в глаза разницей, что место, где по идее должны были пролегать рельсы, было по самую бровку перрона заполнено мутной, вонючей жидкостью, по которой скользили невзрачные лодки, появлявшиеся пустыми из одного конца тоннеля и исчезавшие с пассажирами на борту в другом. Впрочем, и сами пассажиры выглядели не вполне обычно. Вместо подуставших за день типичных «синих воротничков», спешащих домой после 9-часового трудового дня, здесь собрался достаточно разношерстный бомонд, с «вкраплениями» из представителей однозначно высшего света. Один из таких «белых воротничков» очень выделялся на фоне поникшей толпы, шумно протестуя против попыток одетого в тоги персонала посадить его в причалившую лодку, следовавшую в круг «Б». За ней уже образовалась небольшая пробка.
- Вы не смеете сажать меня на эту развалюху! Вы не имеете права, я в очень близких, я бы даже сказал – дружеских отношениях с губернатором... Вы не знаете, с кем имеете дело. Я буду жаловаться, вы лишитесь работы...
На шум подошел высокий одноглазый верзила в форменной тоге, с баджем на шее и повязкой во все, испещренное шрамами, лицо.
- В чем дело? - прорычал он, схватив борца за свои права за лацканы пиджака, - чего ты разорался?
- Я требую лодку, соответствующую моему статусу, - визжал «белый воротничок".
- Здесь требую я. Ты можешь только просить, вернее – слезно умолять. Это – во-первых, а во вторых, если хочешь, то плати, – рявкнул одноглазый и повернулся к персоналу, - сколько у него на счету?
- Ноль, - пожал плечами коллега, - у него там ничего нет.
- Неправда, - захныкал бедолага, - я богат, я очень богат, у меня Visa, American Express, Diner’s Club. Берите любую.
- American Express, Diner’s Club, - передразнил его верзила и пинком отправил в лодку, - нашел, чем расплачиваться...
- О чем это он? – спросил я отрешенного молодого человека, устроившегося прямо на полу и тупо уставившегося на свои кроссовки.
Малый, однако, даже не шелохнулся.
- Оставь его в покое, - ответил вместо него грустный молодой человек, примостившийся рядом, на скамейке. – Он все равно тебя не слышит. Не знаю, кто ему дал путевку сюда – колумбийцы или гаитяне, но у него налицо все симптомы передозировки.
- Я о произошедшем... Неужели тому парню отвесили пинка только потому, что у него не оказалось наличных? Ну и сервис... И почему только люди терпят все это?
- Вы не понимаете, - он покачал головой, - обычные деньги здесь не действуют. И, главное, нет смысла спорить с ними. Главное – достойно показать себя на Суде. Вот там у меня будут шансы. Я на это надеюсь... Понимаете, я адвокат, и судя по отзывам – не плохой...
Адвокат сунул руку во внутренний карман пиджака и, невозмутимо достав оттуда розовый бюстгальтер, вытер со лба испарину.
- Но этот, страшный спросил о каком-то счете, а вон тот из персонала сказал, что на счету того бедняги ноль. О чем речь?
Адвокат вернул бюстгальтер на место и, потянувшись в другой карман, достал знакомую кредитку. Я сразу же вспомнил о содержимом конверта, переданного мне «Умником». Я достал свою кредитку и показал ее новому знакомому:
- Вы уже проверяли?
Тот грустно кивнул головой и повторил как заклинание:
- Спорить бессмысленно. Главное – достойно показать себя на Суде.
- А где это проверяют?
Собеседник молча кивнул вправо. Там стоял банкомат с надписью «Все, что у вас есть».
«Если тебе дали карту, то ее нужно проверить», - решил я и подошел к машине. Она не запросила пин-код, зато оказалось, что у меня на счету оставалось всего тридцать семь долларов и пятьдесят центов. Здесь было что-то не так. Насколько я знал, у меня должно было быть порядка шести сотен, не меньше. Еще несколько сотен было на карте супруги, на текущие расходы. Так, почему 37,50?
- Что вообще здесь происходит? Этот ящик утверждает, что я накопил меньше сорока баксов. Может, они сняли с моей карты деньги? Они похитили у меня пять с половиной сотен...
- Спорить бессмысленно... Вы не понимаете: деньги, сидящие на карточке – это не те деньги, которые вы туда положили, а те которые вы отдали другим, на добрые дела, благотворительность...
- Вы хотите сказать, что кто-то решил вернуть мне часть денег, пожертвованных мною же на благотворительность? Неужели вы думаете, что я... за всю свою жизнь пожертвовал людям всего каких-то 37 долларов и 50 центов?
- Это не часть ваших денег, а все, что у вас осталось. Положительное сальдо. Что же касается остальных пожертвований, то либо вы делали добро с расчетом на то, что оно окупится, и что деньги вернутся с процентами, либо успели, как говориться, «растрезвонить» о своих добрых поступках кому-либо еще.
И я вспомнил. Вспомнил, откуда появилась эта цифра. Тридцать семь долларов я передал в детский благотворительный фонд. Насколько помню, речь шла о строительстве клиники для детей из бедных кварталов. А пятьдесят центов досталось «виетвету» - ветерану вьетнамской войны – «швейцару» - самозванцу, дежурившему около дверей овощной лавки. Это было в прошлом году, и об этом я никому не говорил... Хотя..., стоп: на счету не хватало суммы, переданной мною в общенациональный фонд на нужды школы в Карабахе. Деньги я анонимно перевел на банковский счет фонда и никому о них не говорил.
- Эй, сэр, - оставив собеседника, я бросился к одному из служащих, на бронзовом бадже которого красовалось имя «Антигон», - у меня на счету не хватает суммы. Между прочим, речь идет о двухстах долларах. В прошлом году я передал эту сумму на нужды благотворительного проекта в Арцахе... Проверьте, пожалуйста.
- Не может быть. Как вы сказали, Арцах? Это город? – Антигон подошел к стойке с большим вопросительным знаком.
- Арцах – это государство, на Южном Кавказе.
- Вы откуда? США? Секундочку, - порывшись в ворохе свитков, развернул один из них. – Извините, но государства с таким названием у нас в списке нет. Мы строго следуем официальному перечню стран, подготовленному министерством иностранных дел страны пребывания приемного пункта. Если речь идет о государстве, непризнанном со стороны международного сообщества, то ничем помочь не могу. Отсутствие признания в нашем случае является непреодолимым правовым препятствием для перечисления указанной вами суммы на ваш счет. Уверен, что Суд примет к сведению факт вашей благотворительности, но в нашем случае ваша аргументация не действует.
«И не только в вашем, - подумал я, - видимо, с бюрократией здесь все было в полном порядке и, в добавок, кое-кто успел наладить соответствующую работу даже здесь».
Я вернулся к адвокату.
- Слушайте, неужели эта река Стикс состоит из каспийской нефти, а у этой конторы есть паевое участие в консорциуме?
Посмотрев на мое кислое лицо, он усмехнулся:
- Нет. Эта река состоит из грехов, которые просачиваясь сквозь землю, собираются в единое русло и везут человека дальше - вниз... Иметь много денег на здешней карте – это хорошо, всегда можно получить сносные апартаменты, переехать на хорошей лодке. Хотя знаете, те, у кого много денег на счету, сюда вряд ли попадают, для них есть другие места, их называют «Островами блаженных» или что-то в этом роде. Но при наличии определенной суммы можно устроиться везде... Я слышал, что здесь есть один пент-хаус, из которого сквозь узкую глубокую шахту видно звездное небо. Представляете, звезды... Но мне сейчас нужно сосредоточиться на главном – это Суд.
- Слушайте, о каком Суде идет речь. Все здесь говорят о каком-то Суде, скорее – многозначительно о нем молчат, чем говорят.
- Зачем вы все время задаете такие глупые вопросы? - вдруг рассердился адвокат. - Неужели вы не знаете, куда вы попали, и неужели вам не зачитали ваши права и не ознакомили с обязанностями?
- Вообще-то, я здесь временно, проездом. Я на экскурсии, у меня туристическая виза... Вот она.
- Как? – в глазах молодого человека появилась неприкрытая зеленая зависть. - Мы все здесь обречены на муки, а вы потусуетесь, посмотрите на наши мучения и вернетесь домой, на любимый диван, смотреть телевизор с бутылочкой «Бада» и чипсами, или – нет, еще хуже, коротать вечера с красивой девушкой во французском ресторане?
К концу своего монолога эксперт по юриспруденции окончательно рассвирепел и, размахивая розовым бюстгальтером над головой, забегал по перрону с криками «Турист, среди нас есть турист!» Подавленная и меланхоличная до недавнего времени толпа воспряла духом и пришла в движение. Тут и там раздались голоса: «Где он?», «По какому праву?», а кое-кто, вдобавок, принялся крушить банкоматы. Попытки персонала призвать к ответу зарвавшихся успехов не имели, и даже высокий одноглазый верзила, перешедший на фальцет и швырявший людей пачками в грязную воду, был не в силах взять ситуацию под контроль. Толпа, как оказалось, не меняется нигде, ни над и ни под землей. Вскоре громилы из числа клиентуры заведения принялись за мои поиски. Впрочем, эти ребята плохо знали журналистов, прошедших профессиональную школу у лучших асов пера и репортажа. Мгновенно «трансмутировав» в ярого бунтовщика и, пару раз пнув ближайшую скамейку, я забегал по перрону и заорал на весь вокзал: «Где он? Как он посмел? Что за дискриминация?» Это сработало, и очень быстро вокруг меня образовалось плотное кольцо из «сочувствующих». Я почувствовал себя кем-то из Гракхов, и мне это понравилось. Я решил поддать жару:
- Вы ответите за это... За свой произвол вы ответите перед Судом, - крикнул я и похолодел: станция мгновенно затихла. Все сразу поникли, всех сковал ужас. Хорошо, подумал я, теперь никто не ищет моей души и, вдобавок, я наверняка завоевал расположение персонала, так как практически единолично остановил бунт. Впрочем – как и спровоцировал... Но мои надежды оказались тщетными: сквозь застывших дебоширов, боявшихся поднять глаза, ко мне прорвался одноглазый верзила и, подняв меня за грудки, вознес над присмиревшей толпой. Я успел прочитать его имя на бронзовом бадже, свисавшем на ленточке с бычьей шеи: «Харон».
- Разве тебе не зачитали тебе твои права и не сказали, что ты имеешь право хранить молчание...?
- Зачитали.
- Разве ты не знаешь, что все, что ты здесь скажешь, может быть использовано против тебя в Суде...?
- Догадываюсь.
- Ты знаешь, что бывает с теми, кто противится установленному Порядку вещей? Ты знаешь, куда попадают те, которые идут против Установленных Правил? А вы знаете? – он повернулся к толпе и окинул ее грозным взглядом.
- В Тартар..., - простонала толпа.
- Кто-нибудь еще хочет туда попасть?
- Нет, - выдохнула толпа.
- Тогда в последний раз посмотрите на того, кто туда сейчас отправится. Пусть это будет для вас всех уроком. Смотрите, я сказал.
- Но сэр, я не заказывал Кроноса и Рею, и я не хочу к титанам. Мне нужно к Диогену.
- Это и есть тот самый турист..., - прерывающимся от волнения голосом крикнул мой знакомый адвокат.
- Давай сюда свои документы, - рявкнул Харон.
Он бросил меня на перрон так, что я еле устоял на ногах, а сам пробежал глазами бумажку и побледнел.
- Тартар отменяется. По крайней мере – сейчас.
- Но почему? – робко поинтересовался адвокат, - ведь он нарушил Правила.
- Он выкуплен, - в бессильной ярости бросил лодочник подземелья и, передав мне билетик, ударил кулаком по своей ладони, на которой еще секунду назад лежала бумажка, - за него заплачено. Правила на него не действуют. Пригоните сюда прогулочную лодку.
К перрону подплыла небольшая лодка цвета слоновой кости, чьи борта резко контрастировали с черной, как мазут, водой подземной реки. Я послушно спустился в хрупкое средство передвижения. От клоаки, которую дамочка назвала Стиксом, а адвокат – отстойником грехов человеческих, страшно воняло – видимо у заведения был контракт не только с метрополитеном, но и канализацией. Вопреки ожиданиям, в лодке сопровождающих не было. Рядом с сидением, на котором мне предстояло проехать оставшийся путь, была металлическая коробка с интерактивным дисплеем с надписью «Наберите конечный адрес и введите пин-код с проездного билета». Теперь ясно: с бухгалтерией у них тоже было все в порядке. И здесь, стоя в качающейся лодке, я, будучи уверенным в своей безнаказанности, решил напоследок преподать всем урок, на сей раз - вежливости.
- Мистер Харон, - обратился я к одноглазому, - у меня на карточке есть кое-какие сбережения, а именно – 37 с половиной долларов. Так вот, если оплата моего проезда на этой шикарной лодке осуществляется за счет заведения, то я бы хотел перевести мои деньги на счет другого человека, который в них больше нуждается, а именно – этого джентльмена, юриста по специальности. Я его прощаю.
Вопреки моим ожиданиям адвокат не обрадовался и лишь еще громко захныкал:
- Ему самая дорога в Тартар, а он здесь. Вы только посмотрите, что он говорит, и нет никого, кто бы его наказал.
Толпа угрожающе зарычала
- Ты за кого себя принимаешь? – опять закричал одноглазый. - Неужели ты думаешь, что ты самый добрый и милосердный? Хочешь сказать, что здесь собрались невинные люди, и ты вырядился облегчить их участь? Проваливай с глаз моих, и что бы я тебя больше не видел. Не то, отдам на растерзание этим бездельникам.
Если он думал, что мне охота лицезреть его мерзкую физиономию, то ошибался. Но мне нужно будет выбираться из этого дурдома, а без Харона или как это там его - это вряд ли возможно. Так меня проинструктировали.
- Но, сэр. Мне еще предстоит возвращаться, а вы должны мне помочь.
- Должен? Я? Кто тебе сказал подобную чушь?
- Мне это сказала ваша сотрудница – дама, работающая в рисепшене.
- Кто? Эта дилетантка-контрактница? Всегда был против найма некомпетентных временщиков, коротающих время за поэтическими сентенциями. Она мне не указ, так что – это твои проблемы. Проваливай. Впрочем, постой. А ты, часом, не умудрился ли ее обидеть? Мне почему-то кажется, что эта пифочка тебя просто подставила.
Одноглазый заржал, а с ним - гарсоны в тогах и добрая половина станции. А адвокат был прав – спорить бессмысленно. Я сел на скамейку и, набрав конечный адрес, медленно поплыл вниз по течению. Мимо искаженных гримасой лиц, подальше от этого звериного хохота персонала и неблагодарной толпы.
ГЛАВА 1о
Совесть
Помойка или как ее здесь называли – Стикс, медленно катил свои черные волны по гигантскому кругу под кирпичным сводом неширокого тоннеля, едва освещаемого небольшими синеватыми плафонами, как и везде установленными через каждые 6 (или около того) ярдов. В их таинственном свете было видно, как из потолка торчали чьи-то голые пятки. И в самом деле, сотни голых (притом – только мужских и только правых) ног в задранных штанинах, отражались в невысоких волнах, ритмично перехлестывавших через невысокий бордюрчик и заливавших узкие тротуары, тянущиеся по обоим краям тоннеля. Ничего себе – дизайн. Там и здесь на поверхность черной как мазут жидкости выходили пузырьки с маленькими искорками света внутри и, поднявшись над поверхностью жижи, лопались маленьким фонтанчиком света и исчезали. Зрелище было завораживающим. Приглядевшись внимательнее, я заметил, что у самой кромки «воды» все зазоры в кирпичной кладке были черными от бившей из них жидкости. Конечно, в этом был свой символизм: грехи совершаемые людьми наверху, проходили сквозь землю и став широкой рекой, несли человека дальше и ниже. Но что же означали пузырьки?
- Это – отмоленные грехи, - ответил чей-то голос на вопрос, заданный в уме.
- Кто это? – я вздрогнул от неожиданности.
- Твоя совесть, - ответил голос.
- Разве ты у меня есть? – попробовал пошутить я. – Я не нуждаюсь..., вернее – я не заказывал совесть, мне нужен Диоген.
Вокруг, однако, не считая пяток, никого не было.
- Совесть не заказывают, она всегда сопровождает тебя. Ну, или почти всегда.
-Эй, ребята, сознаюсь, я умудрился испортить отношения с вашим персоналом, но это не причина для того, чтобы так жестоко со мной шутить. Согласен, вы – не совсем обычное заведение, вы чтите традиции и т.д., но давайте договоримся...
- Бессмысленно, они тебя не слышат. Вернее, тебя никто не слушает. Даже если будешь кричать. Если бы у тебя был с собой мобильный телефон, то твой оператор сказал бы, что ты находишься «вне пределов досягаемости». Такие как ты тебя также не слышат, к тому же - и не видят. Неужели ты думаешь, что сейчас по этому тоннелю плывешь только ты? Да тут вас тысячи, просто вы здесь, да, впрочем, как и в жизни, друг для друга просто не существуете.
- Что за ерунда... У меня что, раздвоение личности, я, что, слышу голоса?
- Успокойся. Я – часть твоего «я». Но, отметим без ложной скромности – лучшая часть. Это не только мое мнение.
- А где ты была, совесть, почему до сих пор молчала, а теперь решила читать мне нотации?
- Согласно действующему здесь регламенту, я получаю право голоса в случае ссылки гражданином на положения Шестой поправки к Конституции США, позволяющей ему отказаться от дачи показаний против себя, если, конечно, он не хочет чистосердечно во всем раскаяться. Таким образом, если вы, люди, не сознаетесь в своих грехах и огрехах, в дело вступаю я... Ну, или мы... Между прочим, я всегда была рядом и практически никогда не молчала. Но, признаюсь, очень трудно перекричать царящие в твоем мозгу сумасбродные предложения и глупые идеи и, достучавшись до твоего сердца, обеспечить тебя достоверной информацией непредвзятого характера. Вот, например...
- Стоп, давай не будем. Мне еще долго плыть по этой канализации, а ты мой единственный попутчик, так что – давай не будем ссориться.
- Нет, так не пойдет. Ты должен знать, что долгое путешествие в сопровождении несмолкающей совести – это часть Задумки. Пока человек плывет вниз, совесть очень долго и в деталях воссоздает перед ним картину всех тех деяний, дел и делишек, которые, собственно и привели этого самого человека сюда. Сначала бедный малый протестует, пытается заглушить ее голос, но потом смиряется, а под конец, достигнув окончательного пункта своего маршрута, понимает, за что ему достались такие, как говорят здесь, «апартаменты».
- А помолчать ты можешь?
- Никаких сделок. Разве что, если ты представишь достаточно убедительные аргументы... Это твое право.
- Слушай, ты же, в конце концов, моя совесть?
- Да, но в общем контексте я представляю сторону обвинения.
- Предположим, но ведь я всего лишь турист. Т-у-р-и-с-т. Я здесь на экскурсии, понимаешь, я здесь временно и сейчас направляюсь не к себе в «апартаменты», а в гости к Диогену. Так что, не надо на меня наезжать. Понятно?
- Знаю. - Кто бы там не представился моей совестью, в его голосе прочитывалось откровенное сожаление. - Но не могу молчать. Я тебе должна всегда о чем-то говорить. Это мое призвание.
- Это, однозначно, невыносимо. Если ты во всем так хорошо разбираешься, то, может, станешь моим гидом?
- По жизни? Но ты всегда был против этого...
- Ну, давай начнем хотя бы с этой помойки. Думаю, что мы могли бы заложить прочную основу для последующего взаимодействия в будущем.
- Ну, как всегда... Как только люди оказываются на помойке, то сразу же хотят дружить с совестью. А может, шутишь?
- Нет, нет, что ты! Но обещай, что больше не будешь меня подставлять. Я не обижаюсь на тебя за то, что ты убедила меня в необходимости перевести деньги этому юристу. Просто прошу, так больше со мной не поступать. Не надо меня подставлять.
- Это была не я, - возмутилась совесть, - не надо на меня бочку катить, это было твое самолюбование. Оно тоже здесь. Хочешь поговорить с ним? Нет... Признайся, что ты просто хотел блеснуть своим великодушием как павлин - хвостом... Признавайся, не то пущу в ход свое главное оружие - угрызения.
- Сдаюсь. Мир?
- Мир?! Перемирие... Так, что тебе здесь объяснить?
- Где я?
- Ты путешествуешь по Аиду.
- Что ты? Этот аттракцион никак не соответствует тем описаниям, которые я нашел в книгах. Мне кажется, мы с тобой просто плывем по затопленному канализацией тоннелю, уходя все дальше от сборища отъявленных нарушителей прав человека и общественного спокойствия. Ну и где же здесь собака-мутант? А ведь согласно греческим мифам, этим корытом должен управлять сам Харон, а не какой-то переоборудованный автомат по продаже автобусных билетов. Без обид, но со мной вместо моей чуткой совести должен беседовать сам Гермес. Этого требуют правила хорошего тона, традиции Древней Греции и, не в последнюю очередь – законы рыночной экономики. К тому же, в царстве Аида должно быть три реки, а не всего лишь одна, и не надо мне говорить о принципе рационального использования водных ресурсов. И вообще, мне не нравятся торчащие из потолка пятки. Здесь все не так.
- Ты прав. Дело в том, что люди вашего мира уже давно разучились видеть и понимать мир. Вы живете в ноосфере, и все что ты видишь – это стереотипы других, который ты видишь сквозь призму своих собственных стереотипов. Царство Аида, по представлению древних греков, это именно то место, куда после смерти попадают души людей. В целом, оно калькировано с их видения окружавшего их мира вообще: собака охраняет вход во двор, вход в подземелье должен иметь вид пещеры, каких много в известняковых породах Эллады, недостаток мостов в Древней Греции всегда делал актуальной проблему перехода с одного берега реки на другой. То, что эту работу осуществляет за умеренную плату лодочник – также вполне понятно. Не исключено, что когда-то некто по имени Харон, будучи монополистом этого дела в отдельно взятой местности, так нещадно взвинчивал тарифы и отказывался делать скидки даже для умерших, перевозимых на другой берег, что в конечном итоге, недовольная клиентура, а, возможно, и появившиеся конкуренты, наградили его не совсем позитивным имиджем.
- А реки?
- Ну а что, реки? Почва в Древней Греции была каменистой, она быстро пропускала воду, которая пройдя через многочисленные этапы натуральной фильтрации, превращалась в грунтовые воды и подземные потоки. Могу представить ощущения древнего грека, вечно боровшегося с засухой, когда в какой-нибудь глубокой пещере ему удавалось выйти на подземную реку с вкусной холодной водой. Наверняка, попробовав такой качественной воды в жаркий солнечный день, этот юный грек, назовем его Архилох, склонялся к необходимости сделать паузу и убежать от монотонного сельскохозяйственного труда ради пары часов здорового сна в прохладном гроте. А будучи застигнутым врасплох рассерженным отцом, юный Архилох наверняка слезно убеждал родителя, что как только он попробовал воды из подземной реки, то у него сразу отшибло память... Вот тебе и легенда о водах реки Леты. Кстати, согласно версии юного лодыря, изначально он де и не собирался спать, но вот откуда-то из-под земли появился некто – видимо, из свиты Аида, и нагнал на него сон. А это тебе Гипнос или Морфей, на твое усмотрение.
- А Гермес?
- Типичный доисторический кузнец – немного шарлатан, немного - экспериментатор, тщательно скрывающий свое ноу-хау от посторонних, да и сам иногда скрывающийся от налогов. А из его кузницы, по закону жанра, всегда валил дым. Как из жерла действующего вулкана, каких в те времена было немало. Отсюда и благоговение перед малым, способным месить металлы как глину. Своего рода древний Ури Геллер.
- Ты что-то путаешь. Кузнецом был Гефест.
- Какая разница? Одним словом – мелкий воришка.
- Ну и что я еще упустил?
- Вероятно, судей подземелья. Если судьи нагоняли страх на людей на земле, то же самое им следовало делать и под землей. Но, видимо, чтобы не отрывать от производства значительные ресурсы – обычные суды в Греции насчитывали 50 судей, руководству андерграунда пришлось пожертвовать количеством во имя качества и ограничиться двумя неподкупными парнями.
- Производство? Какое производство?
- Индустрия страха. В Аиде на людей нагоняли страх. Чем еще можно воздействовать на человека древности, чья жизнь – это череда однообразных дней, проходящих в рутинной борьбы за поддержание этой самой жизни? Это тотальная война с силами и прихотями природы, изредка прерываемая грабительскими вылазками соседних государств или не менее кровожадным самодурством какого-нибудь местного архонта или тирана. Человека, жившего в ту эпоху вряд ли прошибешь банальными колебаниями индекса Доу-Джонса. Ему подавай нечто более фундаментальное: богиня смерти Геката, которая по уровню производимого адреналина может переплюнуть и детский лепет Стивена Кинга и бред Романа Полански. Кстати, можно одно замечание вне темы?
- Давай, замечай.
- Ты заметил, что наш кинематограф за последнее десятилетие стал более гуманным?
- Неужели?
- Крови стало меньше, Бен. Теперь в моде слизь. Детский страх перед непонятным поменяли на взрослое отвращение перед антисанитарией.
- Браво, совесть! Я тобой горжусь. Мне казалось, что киноиндустрия навевает на тебя сон, и, пока я коротаю вечера за телевизором, ты себе мирно дремлешь.
- Вы не меняетесь... Это извечное «хлеба и зрелищ». Просто кинематографический кетчуп заменил резню в Колизее, а вместо бесплатного хлеба и вина вы предпочитаете нагружать себя более модифицированными заменителями – пивом или попкорном. Нынешний кинематограф – это работа для желудка...
- Хорошо, предположим, ты права насчет стереотипов древних. Предположим, что легенды о похождениях в Аид Зевса и Тесея, или как там его, являются отголоском реальных фактов. Например: какого-нибудь удачного медицинского вмешательства, вывода пациента из комы или зафиксированного факта пробуждения какого-нибудь пациента от летаргического сна. Тогда, что ты скажешь насчет моих стереотипов, что кроется за моим пониманием ада?
- Ничего особенного. Типичный пример обывательского мышления. Ты истинный представитель эпохи спутниковой навигации, а потому на полном серьезе считаешь, что любое место на этом свете лежит в системе географических координат, а, следовательно, и сам Аид должен иметь зарегистрированный почтовый индекс и адрес. А возможно – и зарегистрированную торговую марку или логотип. Твоя необразованность вызывает умиление: тебе кажется, что подземелье – это нечто, лежащее под асфальтом мостовой, следовательно – в соседстве с подземными коммуникациями и метрополитеном. Древние думали, что удел человеческих душ в Аиде – беспорядочные шатания по безразмерному подземелью, тогда как в твоем понимании царство Аида должно иметь четко структурированную форму, делающую его удобным для временного посещения и постоянного обитания. Так как такие американцы как ты привыкли, что в мире везде надписи и указатели должны иметь английский перевод, то и в древнегреческом Аиде специально для американцев все надписи снабжены английским переводом.
- Погоди, погоди. Все со мной говорили по-английски. Неужели они и английский выучили ради нас?
- Если глобализация будет продолжаться подобными темпами, то без знания английского невозможно будет попасть даже в ад. Пойдем дальше, вечную тьму ты понимаешь в виде перебоев с энергоснабжением, а подземные пещеры – некой заброшенной станции метрополитена. Далее, в полном соответствии с философией либерального общества с ограниченным государственным регулированием рыночной экономики тебе кажется, что даже Аид, в случае его расположения в пределах городской застройки, должен иметь определенную кадастровую цену и, следовательно, быть объектом передела собственности, в том числе и в судебном порядке. При этом, от стороннего наблюдателя вряд ли ускользнет такая существенная деталь, как твое отношение к юристам. Ты намекаешь, что лучшие из них тусуются в аду, не отказываясь от привычки «поддерживать» правопорядок даже там.
- Это не так, у меня нет проблем с юристами. У меня есть друзья юристы, Серджио Лиссабон – один из них. Он хороший юрист, причем – высочайшего класса.
- Одно дело в суде он все же проиграл. – Совесть была непреклонна. – Показателен эпизод с кредиткой: как и для любого среднестатистического представителя общества потребления, отсутствие оборотных средств на банковском счету – это трагедия вселенского масштаба, сопоставимая, разве что, с пережаренным беконом на завтрак. Далее, ты скорее руководствуешься необходимостью рационального менеджмента накопительной части своего пенсионного страхования, чем иррациональным для тебя принципом «делать добро и бросать его в воду». Как член постиндустриального общества, абстрактному понятию «справедливость» ты предпочитаешь эффективную систему обеспечения правопорядка, исключающую возможность нарушения твоих прав, в том числе – потребительских. В целом, ты думаешь, что классовые и сословные различия продолжают играть роль даже в аду, тем самым надеясь на некую позицию в иерархическом строении подземного царства... Адские муки, при этом, представляются тебе всего лишь некоторым досадным ограничением гражданских прав и свобод... Одним словом, заблуждение на заблуждении...
- Неужели?
- Если к этому прибавить брезгливость, основанную на культурологическом понимании гигиены...
- Ну и?
- В твоем понимании чистота, гигиена и свежесть ассоциируются исключительно с рекламным видеорядом, на котором яблоки и ломтики лимона подпрыгивают под струей воды, а подозрительно позитивный персонаж в снежно-белом халате несет какую-то ахинею об «уникальной распознающей формуле» стирального порошка. Вы утеряли связь с природой и стали путать чистоту с мертвой стерильностью.
Ну, это было не совсем так. Я помню, как во время одного из наших походов Джо - наш ответственный за альпинистскую подготовку и кулинарию, сварил рис, вместо воды предварительно растопив в котелке снег. Это было высоко в горах, наша палатка стояла у кромки снежного поля, высота снежного покрова которого местами достигала полутора метров. В тот день мы выбились из сил и очень надеялись на горячий ужин. Когда мы открыли крышку котелка и увидели, сколько разного мусора плавало на кипящей поверхности, энтузиазм стал пропадать. Но Джо, посмотрев внутрь, молча высыпал в котелок рис. Все были с ним солидарны.
- Протестую, случай с рисом...
- Отклоняю, вы знали, что кипящая вода отлично дезинфицирует.
- Но на такой высоте температура кипения воды значительно ниже требуемого минимума.
- На такой высоте и микробов поменьше. Не спорь со мной, Бен: я уроков не пропускала. Продолжим озвучивать твои приоритеты: принцип сохранения личного пространства, закон «клиент всегда прав» и целый ряд иных мелкобуржуазных пережитков. Вот, вкратце, то, на чем основываются твои представления об убежище Плутона.
- Я не понял, - рассердился я, - чем это ты занимаешься? Разве знать и попрекать всем этим входит в твою компетенцию?
- И не только это... Повторюсь: пока на уроках в университете ты отвлекался от самого урока и засорял свой разум разного рода глупостями, я внимательно слушала преподавателей и делала соответствующие выводы из пройденного материала. То же самое происходило и в библиотеке, и при подготовке к экзаменам...
- Но я ведь сдал все экзамены, я честно получил все оценки.
- Иногда из жалости и мне приходится идти на компромиссы с... принципами - чуть было не сказала – «с совестью», и кое-кому помогать.
- Да? Ладно, давай сменим тему... А что ты скажешь об этих пятках, висящих у нас над головой? Что это - велосипедисты, пострадавшие от некачественной работы недобросовестных укладчиков асфальта, мои стереотипы или неудачный дизайнерский эксперимент?
- Это особый контингент - «контрактники», те, кто заключил индивидуальный контракт с Плутоном.
- Как это? И на каких условиях это происходит?
- Условия разные: кто-то просит у Аида денег, кто-то хорошую машину, кто-то продвижения по карьерной лестнице. Ты не поверишь, но есть и такие, которые умоляют убрать тещу. Но больше всего тех, кто просят славы. Люди, стремящиеся удовлетворить свою гордыню – настоящая находка для Плутона.
- И в чем же его интерес?
- Как? Только не надо корчить из себя безнадежно безграмотного... А откуда, по-твоему, у него такие хорошие кадры: банкиры, юристы, промоутеры? Он специализируется на стезе утечки...
- Мозгов?
- Нет, душ. Он многих переманивает к себе, и среди них немало тех, кого принято считать лучшими профессионалами в той или иной сфере.
- И что, выходит, что всякий, кто сделал блестящую карьеру, обязан этим Плутону?
- Разумеется, нет. Многие вполне заслуженно достигают высот в карьере и жизни. Их секрет кроется в таланте, работоспособности и ответственном подходе к делу. Здешний контингент – совершенно другое дело: их секрет в ином. Ты, что, забыл анекдот о пиаре, который тебе недавно рассказал Рубен? Ах, да, ведь ты его даже не слушал...
- Мы же договорились. Вместо того, чтобы давить на... себя, лучше напомни.
- Однажды крыса спрашивает хомячка: «Слушай, почему люди тебя любят, а меня – нет. Ведь мы, суть, одно и то же: разная форма, но одинаковое содержание. И я, и ты - грызуны». «Главное не форма и не содержание, главное – пиар», - отвечает хомячок. Понял?
- Не совсем.
- Плутон ничего не может дать, так как у него ничего и нет. Он просто специалист по раскрутке, мастер выдавать одно – за другое. В этом и кроется «сила» его протеже: просто они очень раскручены.
- Да, а причем тут голые пятки и закатанные штанины? Он что, ноги раскручивает?
- Это условие контракта. Всякий, кто прибегает к услугам Плутона, одной ногой стоит в Аиде. Со стороны кажется, что человек живет нормальной, полноценной жизнью, а на самом деле – у него большие проблемы.
- И что происходит потом?
- Видишь, трещины вокруг вон той ноги? Когда их станет слишком много, ее обладатель провалится сюда, прямо в Стикс, ибо... – совесть перешла на торжественные интонации, - для «контрактников» лодки не предусмотрены. Их место – дно, их участь – печальна.
- Неужели, нет выхода?
- Человек слишком слаб, а зачастую – и вовсе бессилен перед искушением. Но если присмотреться, то станет видно, что некоторые ноги пропадают, как если бы их просто выдергивали отсюда. Сам, без помощи Бога человек этого сделать не может.
- А если человек не обращается за этой помощью?
- Для этого и существуют родные и друзья, которые и задуманы для того, чтобы помочь нам: надоумить, объяснить и направить на путь истинный.
А ведь она была права.
- Слушай, совесть, ведь и я не идеален... Я не всегда правильно вел себя с людьми, близкими и чужими, не всегда поступал справедливо... Ты ведь это знаешь?
Но ответа я не получил. Ах, да: Шестая поправка. И впрямь, согласно действующему здесь регламенту, совесть получала возможность говорить в случае, если сославшись на Шестую поправку, я сам отказывался от дачи показаний против себя. Начав раскаиваться, я лишил ее права голоса. А ведь мы только-только начали понимать друг друга.
Остаток пути я провел в тягостных размышлениях, медленно перебирая в уме события моей жизни. И здесь, даже с выключенным звуком, совесть постаралась вовсю, расставив многочисленные закладки в лабиринтах моей памяти. Между тем, чем дальше я плыл, тем уже и теснее становился тоннель. Путешествие становилось все менее приятным, и двуязычная табличка Б-3, появившаяся справа по борту оказалась очень кстати.
ГЛАВА 11
Б-3
Секция Б-3 представляла из себя ответвление основного тоннеля в более узкий и грязный. Проплыв по нему ярдов 30, моя лодка носом уперлась в перрон, аналогичный тому, откуда начиналось наше путешествие. Но этот был буквально завален мусором. Но зато, меня здесь ждали.
- Это вы - турист?
- Я.
- Я ваш гид. Нас предупредили о вашем заказе на встречу с Диогеном Синопским. Сейчас мои коллеги из службы протокола занимаются организацией встречи, и у нас появилась пара лишних минут.
- Ну и что ты предлагаешь, что у вас в программе?
- Я бы предложил посетить демонстрационный зал и ознакомиться с демо-версией одной презентации.
- Неужели у вас здесь есть что презентовать кроме этого хлама? - я небрежно кивнул на завалы мусора.
Сказанное развеселило молодого гида – видимо студента, вынужденного подрабатывать в этой дыре.
- А что тут такого? – спросил я.
- А вы присмотритесь, - посоветовал он.
То, что я принял было за мусор, оказалось завалами того, что принято называть предметами роскоши: дорогие шелковые ковры ручной работы лежали вперемешку с шикарными наборами столового серебра и хрусталя, мебелью красного дерева и ящиками с коньяком, сигарами. И все это было сверху покрыто целыми россыпями дорогих часов, золотых украшений, нитей жемчуга, банкнот и ворохом ценных бумаг. Я присвистнул.
- Неужели настоящие? – недоверчиво спросил я.
- А как вы думаете? – спросил гид.
- Только не говори мне, что у вас здесь культурная революция, и народ решил отказаться от роскоши.
- Нет.
- Или у вас после каждой уборки в апартаментах меняют не только наволочки, но и мебель. Даже вон ту, в стиле мадам Помпадур? А за одно и выгребают горы скопившегося жемчуга и завалявшегося по углам кучи золотого хлама?
- Опять нет. В здешних, как вы изволили выразиться, апартаментах нет места ни для мебели и ничего иного.
- Неужели, все встроено?
- Вы не понимаете, ад – это не место, это – состояние. Это именно то состояние, в котором уже нет места всему этому.
- Постойте, постойте, а как насчет апартаментов, мне все о них здесь говорили…
- Разве можно назвать апартаментами место, где нет ни пола, ни потолка и ни стен?
Неужели посетителей здесь держали в сферических помещениях, которые, если нет ни пола, ни потолка - еще и крутились как центрифуги?
- Так что же это?
- Очень хороший, многоплановый вопрос. Здесь перед вами лежат стереотипы людей о том, как должны выглядеть ценности, а так – действительно мусор, не стоящий и настоящего гроша.
- Я категорически не согласен. Конечно, я у вас тут разглядел акций Washington Mutual, Freddie Mac, Fannie Mae, AIG и даже – Medoff Securities – ну, полное барахло, которые после ипотечного кризиса и впрямь не стоит и ломаного гроша. Но как можно называть мусором результаты труда человеческого, того, что может служить человеку? Скажем – вон тот ковер.
- У нас, как и в генеалогии и налоговой службе: главное – происхождение. Этот ковер за гроши ткали маленькие девочки в бедной аграрной стране, ткали три сотни лет назад, до боли в пальцах и глазах. Потом его продали местному богачу, у которого впоследствии его купил местный князь, дворец не так давно был разграблен оккупантами, которые вывезли ковер в свою страну и продали на одном известном аукционе за огромные деньги. А эти огромные деньги были получены в виде выплат по пакету акций. А заработаны были на банановых плантациях в Латинской Америке непосильным, малооплачиваемым трудом. Огромное количество людей работали для того, чтобы один единственный человек мог хвастаться перед друзьями, расхаживающим по нему в его гостиной с бокалами в руках и ветром в голове.
- Так что, а труд всех этих людей? Разве не жалко?
- Каждый из этих людей давно получил соответствующее перечисление на свой лицевой счет. Ничего не уходит и ничего не пропадает. Здесь лежат лишь бренные, временные ценности. Всего лишь оболочка.
- Да, а как насчет ассортимента? Ведь здесь все современное.
- Вы не видели, какие коллекции мебели здесь выбрасывали пару тысячелетий назад... Тогда скамьи и трапезы инкрустировали золотом и слоновой костью, верхом эксклюзива считался моржовый клык. Не то, что сейчас – пластик, дерматин и прессованная фанера. Из нового изредка попадаются стоящие экземпляры, как и вы сами заметили – в основном французского происхождения. Что поделаешь, революция вывернула эту страну наизнанку, обеспечив торговцев антиквариатом товаром на века. Спасибо ребятам из «Сотбис» и «Кристис» – всегда обеспечивают достоверной информацией. Кстати, интересно, ожидается ли революция в Англии? Много наслышан о тамошних коллекциях...
- Слушай, парень, а как насчет других ценностей? Я не вижу здесь Роллс-ройсов и других среднегабаритных предметов роскоши, уж не говорю о яхтах и недвижимости.
- А колесницы? Вы не видели, каких высот достигло это дело в Египте. Что там колесницы, а древнегреческие панно и итальянская мозаика? Только число камешков достигало полутора миллионов, а число оттенков – 10 000. На самом деле, у нас здесь собраны документы, удостоверяющие права на указанные вами громоздкие предметы. Кроме того, у нас здесь всегда набирается огромное количество спиртных напитков, в основном – дешевая бурда, хотя встречаются и солидные коллекции вин и коньяка. В последнее время резко возросло количество наркотиков, особенно афганского героина, и порою за день приходится сталкивать в реку кубометры разной дури...
- Слушай, парень. Как вижу, ты неплохо разбираешься в старине. Кто ты, как тебя зовут?
- Герострат.
- Тот, который сжег храм языческой богини Артемиды? Богини браконьерства?
- Охоты.
- Разве, за это попадают в ад?
- Я сжег храм не из-за убеждений, а из-за гордыни.
- Понятно. А как насчет имущества, которое человек не приобретает, а получает? Скажем – зарабатывает, получает в подарок от родных или в наследство от предков?
- Это также возможно. Но весь вопрос в системе отношений хозяин-слуга. Ведь даже самая лучшая вещь, украшение, яхта и недвижимость призвана служить человеку, а не наоборот. Если человек слуга вещей, то он у нас проходит болезненную процедуру освобождения от ложных хозяев.
- И как это происходит?
- Вряд ли вы это можете себе представить, но мы освобождаем мозги людей, вытаскивая через нос все эти ложные ценности. Таковы правила. Очень болезненная процедура, скажу я вам...
- Очень занимательно... Слушай, Герострат, у меня есть одна идея, и я очень долго о ней думал. Скажи, а вопросы с недвижимостью тоже входит в вашу компетенцию? Скажем, мне очень понравился небольшой участок земли...
- Участок... Нам приходилось иметь дело с территориями целых стран. Все зависит от контекста. С чем вы имеете дело? Территориальной целостностью, двойными стандартами, оккупацией, цессией, сецессией, федерацией, конфедерацией, ассиметричной конфедерацией, ассоциированным членством, протекторатом, спорными территориями, континентальным шельфом и зонами эксклюзивных экономических интересов? Или же - terra nullis и terra communis? Сфер и прецедентов много, но каждый случай требует индивидуального подхода, и было бы неправильно думать, что какой-либо из них должен обязательно стать прецедентом для других...
- Подожди, подожди. Ты намекаешь на иерархию принципов международного права?
- У нас иные принципы и иная иерархия... Так в чем же дело?
- Все очень просто: у меня есть небольшой участок, и я бы очень хотел, чтобы мы с друзьями построили на нем четыре дома или четырехквартирный дом с красивым общим двором и т.д. Так мои друзья будут всегда рядом. Это всегда приятно. А в последующем наша дружба автоматически достанется в наследство нашим детям.
- Без комментариев.
- Почему?
- Вопросами градостроительства здесь не занимаются.
- Правда? То есть я спокойно могу лелеять надежду, что однажды я смогу там построить это здание, и ничего криминального в этом нет?... А что станет со всем этим «богатством»?
- Его съест ржа, а труху унесет Стикс.
- И куда же? Я не силен в математике, но и мне понятно, что, несмотря на постоянную циркуляцию воды в канале, ее количество постоянно растет и придет время, когда она все здесь затопит. Вам нужен резервуар, накопитель или что-то вроде того.
Гид заметно погрустнел.
- У нас, действительно, имеется огромный резервуар, куда стекается все эти мерзости. Говорят, что когда он наполнится, его содержимое будет придано огню. И не только оно...
- Это и понятно: здесь никакая ассенизация не справится. Ладно, веди меня на эту презентацию.
Мы пошли вдоль нескончаемого перрона, мимо множества дверей, вывесок, объявлений и плакатов на незнакомом языке.
- Что это? – спросил я, механически кивнув на очередную дверь, мимо которой мы прошли.
- Центр регистрации лицензии и авторских прав. Там база данных с указанием имен подлинных авторов известных произведений литературы и искусства, достижений науки и техники. Особое внимание уделяется цитатам и афоризмам. Плагиат здесь не в почете.
- Что еще у вас здесь есть?
- А еще у нас есть монетный двор с подлинными образцами денежных единиц всех известных стран и народов, Центр мер и стандартов с эталонами всех известных видов и модификаций, включая тех, которые относятся к метрической системе. Кстати, это место очень не любят люди, работавшие в системе розничной торговли, ювелиры, аптекари и многие другие... Здесь поблизости имеется база оригинальных фотографий всех клиентов. Вы бы очень удивились, увидев, как на самом деле, без пластических операций, выглядят многие из известных лиц. Здесь же у нас есть достоверная информация о возрасте и точном весе всех «вечно молодых» дам. Это к слову. У нас так же собрана единая база обязательств клиентов – долги, кредиты, обязательства, клятвы, обещания. Есть погашенные и непогашенные. Особенно много интересного можно нарыть среди непогашенных обещаний: начиная с обещаний вернуться с того света, предвыборных платформ и кончая обетами бросить курить со следующего понедельника. Понедельник, в этом плане, действительно тяжелый день. Кстати, с сохранением банковской тайны у нас пока построже, чем это было в Швейцарии до последнего глобального экономического кризиса.
- Что значит «пока»?
- Не всякий здесь имеет полный доступ ко всей информации, но придет время, когда все тайное станет явным для всех... А пока, например, туристам доступ к подобной информации закрыт. Хотя, были и попытки несанкционированного доступа...
- То есть?
- Вы откуда к нам попали?
- Со Среднего Запада. Это в США.
- Что вы говорите? У нас недавно был зафиксирован один курьезный случай, связанный с вашей страной: несколько мелких, но излишне прытких сотрудников Департамента финансов вашей страны в искреннем порыве выслужиться перед начальством обратились к нам с требованием предоставить информацию о банковских счетах граждан США, проходящих по нашей базе. А она у нас, сами понимаете, интереснее и полнее чем в швейцарском банке UBS.
- Ну, и что вы им ответили?
- Мы им отказали. Тогда ваши финансисты сварганили письмо из Госдепа, согласно которому мы, как общественное объединение, должны полностью подчиняться законам и правилам, действующим в стране, на территории которой расположена хотя бы часть нашего «объединения». В ответ, здешние боссы сослались на принцип экстерриториальности, предоставляющий царству Аида иммунитет от деятельности всякого рода человеческих законов. И тогда предприимчивые налоговики проявили смекалку: разыскав несколько бывших сотрудников ведомства в очень преклонном возрасте, они договорились об их засылке на вечную командировку сюда с тайной миссией шпионажа. Предусматривалось, что в оговоренное время эти ребята должны были осуществить выход на связь со своей бывшей конторой и начать передавать им требуемую информацию.
- Неужели, и как они собирались это сделать? Позвонить по телефону?
- Почему же, существует стандартная процедура вызова духов. Налоговики даже наняли гадалок и шаманов.
- И что из этого вышло?
- А вы как думаете? Шаманы и маги – это в основном «контрактники», и они работают исключительно по выдаваемым отсюда именным лицензиям. Как и оговорено в контракте, они незамедлительно оповестили своих кураторов о планируемой операции, и в назначенное время на связь с налоговиками вышли не засланные «шпионы», а кое-кто из здешнего руководства. Надо было видеть, что здесь творилось: сеанс «связи» с потусторонним миром транслировался по местному каналу в прямом эфире, так что хохот здесь стоял неимоверный. В Аиде всегда так развлекаются.
- Ну и что дальше?
- Земные власти пригрозили археологическими раскопками в районе старой ветки метрополитена, а здешнее «начальство» ответило готовностью инициировать финансовый кризис, пересмотреть предыдущие договоренности и перенести забронированные апартаменты на несколько этажей ниже. Это подействовало.
Полный бред. Критик прав.
- Так что, вы утверждаете, что заранее бронируете корпоративные места для федеральных чиновников? Вы их расселяете здесь целыми командами, чтобы им не было скучно? Или, может, у вас там целые кабинеты сидят?
- Не все, конечно, становятся здешними клиентами... Разве вы не слышали о таком понятии как «теневой кабинет»? Здешнее ноу-хау. Впрочем, как всегда, немного адаптированное для человеческого восприятия. И вообще, скажу я вам по секрету, представителей здешнего руководства всегда тянуло поиграть в политику. Обычно участники делятся на команды и начинают готовиться к игре: изучают опыт и ошибки предыдущих кабинетов, разрабатывают стратегию, тактику, идеологию, изучают круг лиц, подлежащих вербовке. Затем выбираются наверх, чтобы немного «поразмяться». Как правило, игра принимает характер какой-нибудь революции. Сценарий, в основном, один и тот же: установить свой флаг на здания и свою идеологию в головы. Затем, согласно древней традиции, начинается самое веселое – то, что принято называть чисткой: революция «пожирает» своих наиболее яростных апологетов. Эту традицию босс придумал в ознаменование семейной традиции, как ритуальное издевательство над собственным папашей – Кроносом, пожирающим своих детей.
- Ну и семейка. Похуже, чем Адамсы. Но ведь в реальной жизни не все революции плохи. Некоторые из них, например, дали старт позитивным изменениям в процессе эволюции человечества.
- Эволюция. Хорошее слово... Но здесь утверждают, что революции интересны не в силу привносимых ими изменений, а потому, что очень часто предоставляют отличные стартовые возможности для разного рода проходимцев. Революция и фейс-контроль – понятия трудно совместимые. В этом вся соль изменений: скоротечность и непредсказуемость.
- Это понятно, ведь обычно революционный пафос и популизм выдыхается очень быстро. Да к тому же, в цивилизованном мире после распада СССР революции стали редкостью...
- СССР – это особый случай. В этой стране сложилась совершенно иная ситуация: людям вдалбливали, что Аида нет, и что в самом конце жизненного пути всех ждет небытие или, как говорит наиболее эволюционировавшая молодежь - «полная отключка». На самом же деле, лидеры большевиков в массе своей были здешними «контрактниками» и пытались при помощи сетевого маркетинга завербовать как можно больше «клиентуры» для нашего босса. Самое безвредное из того, что они делали – широкая практика клятв и торжественных обязательств со стороны простых людей по строительству «светлого будущего». Кстати, это тоже здешний термин. Коммунизм рухнул, обязательства остались, так что – их будут предъявлять...
- Понятно. Но неужели в этом проклятом месте нет других развлечений?
- Как нет? Есть. Творить здесь любят многие: литература, изобразительное искусство, скульптура, кинематограф, вокал. Целые направления в искусстве были заложены при участии здешнего контингента: сюрреализм, поэзия абсурда, индустрия страха, некоторые виды граффити, определенные направления в музыке и «экономные» стили в одежде, специфические инсталляции и т.д. Все они говорят на разных языках, но со здешним акцентом. Всего и не перечислишь.
- Станешь ли ты утверждать, что все, кто работает в этом духе – сознательно выполняют здешний заказ?
- Что вы? Некоторые даже не догадываются об этом. Им кажется, что в своей работе они наслаждаются полнотой самореализации, полной свободой от укоренившихся стереотипов и застывших представлений.
- Ну, подумаешь, размазал краски по холсту и назвал это утром в горах... Где критерий того, что есть красиво, а что – нет. Может быть, человек именно таким и видит мир. Может, ему такой мир больше нравится.
- Не спорю, это все – дело вкуса, и человек волен выбирать свое представление о красоте. Но, существует одно «но». Одно дело рисовать мир таким непонятным и совершенно иное дело жить в нем. Вы бы согласились вместо привычного вам мира с его небом, солнцем природой и людьми жить в мире, который бы выглядел как бессистемный коктейль из красок, черточек и клякс?
- Вряд ли.
- Так вот, здесь любят помещать людей в нарисованный ими же мир. Иногда получается очень даже ничего.
- Могу представить, - сказал я и вспомнил заметку об одном художнике, который приноровился «писать» свои «картины» собственным экскрементами. Для достижения нужной цветовой гаммы, этот человек поддерживал особую диету и строго нормировал рацион для достижения нужной консистенции и количества «расходного материала». Он называл все это «свежим» направлением в изобразительном искусстве, при этом отказываясь признавать, что от его картин, как и от него самого, несло самым что ни на есть банальным дерьмом. Да, не хотел бы я попасть в мир, который «выстрадал» этот «художник». – А это что за комната?
- О, это – начало начал и особая гордость босса – полное собрание лжи, лжесвидетельств, анонимных наветов, сплетен и рекламных роликов. Он сам заложил основу этой библиотеки, и сейчас заботливо за ней ухаживает и постоянно пополняет новыми экземплярами. Ознакомившись с коллекцией, многие вдруг осознают, что ими просто манипулировали. Но, как говорится, слишком поздно. А так, мандраж – постоянный попутчик здешних обитателей.
- Извини, парень, а не распространяется ли сказанное тобой на СМИ вообще и газеты в частности?
- Разумеется. Кстати, к вашему сведению, у нас имеется полная подписка всех изданий мира, начиная с настенных объявлений Рима и кончая толстыми таблоидами. Все факты, подпадающие под указанную категорию, обводятся желтым маркером и собираются в папки-накопители. Вообще-то, ложь – одна, просто у нее достаточно развитая инфраструктура распространения и многие СМИ в этом активно участвуют.
- Я требую доказательств, в противном случае, сказанное вами можно охарактеризовать не иначе, как жалкие потуги против свободы слова и свободной прессы. Могу ли я войти внутрь и убедиться в правдивости сказанного вами?
- Нет, туристам сюда вход запрещен. Если когда-нибудь попадете сюда, то вам обязательно придется пройти через наш Центр верификации СМИ, где все написанное вами будет подвергнуто жесточайшей проверке. Таковы правила. Если окажется, что вы дезинформировали читателей, то вам за это придется расплачиваться штрафными очками.
- И каковы критерии?
- Прежде всего – размер лжи, ну и, конечно – тираж, сэр. Чем больше людей вы морочили, тем строже наказание. Это тот случай, когда матерые редактора общенациональных изданий откровенно завидуют писакам из провинциальных газетенок. А можно я задам вам вопрос?
- Валяй. Мы живем в свободной стране.
- Вы действительно американец.
- Да, а что?
- Большинство попавших сюда американцев всегда требует ответа на вопрос «Кто убил Кеннеди?» Я это к тому, что по соседству с этой комнатой находится еще одно грустное собрание – полная база данных по убийствам за всю историю человечества начиная с Каина. Здесь ответ на все вопросы: кто, сколько, когда, за что и т.д. Здесь все: одиночные, групповые и массовые убийства. Побывавший в этой комнате хоть раз, более не может читать придуманных детективов: у нас все зафиксировано и запротоколировано, так что – отнекиваться здесь бесполезно. Участь убийц не завидна.
- Неужели их ничего не спасет?
- Прижизненное признание преступления и покаяние.
- А как насчет массовых убийств?
- Только массовое признание и покаяние, в противном случае – их место Аид. Впрочем, рассматриваемую категорию содержат не здесь, а глубоко, очень глубоко внизу, по уши в Стиксе. Вот мы и на месте. Проходите.
Стандартная комната с типичным бетонным полом, сводчатым потолком, обшарпанными стенами, увешанными фотографиями и столами, заваленными бумагами.
ГЛАВА 12
Презентация
- Здесь у вас будет возможность узнать много интересного. Тематика презентации ограничена, в основном речь пойдет о ваших взаимоотношениях с окружением и профессиональной деятельности. С содержимого представленной здесь презентации еще не снят гриф, и ее материалы закрыты для публичного доступа. Пока. Оставляю вас наедине с...
Захлопнувшая дверь срезала концовку фразы.
Я осмотрелся. Ближайший ко мне стенд был полностью увешан фотографиями животных, птиц, насекомых и людей. Сотни, если не тысячи небольших фотографий, приколотых практически впритык. Приглядевшись, я узнал некоторых из них: с этим я рос вместе, с этим – учился, а этот преподавал мне в университете. С этим поцапался в детстве, а этот портил мне кровь на предыдущем месте работе. Ба! Да вот и сам «Умник». Да, но почему все фотографии очерчены черной каймой? Неужели «Умник»?.. Нет, я ведь совсем недавно видел его, живого и здорового. Мне попались даже изображения персонажей компьютерных игр, начиная примитивными злодеями эпохи юности компьютерной графики и кончая сверх-реалистичными киберами новомодных 3D шутеров. При этом, фотографии некоторых из них встречались с завидным постоянством и по многу раз. Вот этого я точно вспомнил: злобный тип на 6-ом уровне, из-за него мне долго не удавалось пройти на следующий. А когда, наконец, научился, не мог отказать себе в удовольствии замочить его различными способами еще и еще раз. Стоп!
- Что, догадался? – знакомый голос принадлежал совести.
- Да.
- Ну, наконец-то. Здесь фотографии всех тех, кого ты убил. Тысячи насекомых, большинство которых ты даже не заметил, а некоторых убил с особой жестокостью. Здесь подстреленные тобой птицы. Вот и убитая тобой гадюка. Ты совершенно случайно попал в нее из карабина с 30 шагов, но впоследствии не упускал случая похвастаться своей меткостью. А вот и белочка, которую ты подстрелил до сезона на охоты из дробовика – твой единственный настоящий трофей. Зачем тебе белочка, Бен? Шкурка облезла на второй день, а на третий тебе пришлось ее выбросить... Зачем ты убил ее? И, наконец, самое страшное – люди...
- Белочка – трофей. Да, возможно я убил достаточное количество мух, комаров и тараканов, ну и даже пару животных, но причем тут фотографии этих людей? Я никому из них не причинил вреда, ну, по крайней мере, фатального. Ну, подумаешь, подрались... Доставалось всем.
- Нет, ты убил их. Ты сделал это в своем мозгу, сознании. Вот этого ты огрел бейсбольной битой, этого пристрелил, а вот этого преподавателя – вообще подорвал гранатой прямо в аудитории. Продолжим?
- Ну, предположим, в порыве гнева или обиды пронеслось в мозгу... А еще и эти мультяшки. Зачем они здесь, это же персонажи стрелялок, а не настоящие люди.
- По сути - это не столь важно. Они созданы по образу людей и покушение на них – это покушение на образ человека... Некоторых из них ты убивал с особым наслаждением. Ты бы мог не делать этого, ведь тебя никто не тянул играть в эти игры.
- Игры позволяют мне сосредоточиться и, во-вторых, эти персонажи в свою очередь также пытались меня пристрелить, проткнуть или подорвать.
- Да, и поэтому даже в игре с ними ты обычно выбираешь самый легкий режим игры?
- Это несерьезно. И потом, почему здесь висит фотография «Умника»? Неужели меня обвиняют в том, что я хотел его убить? Он нам всем в редакции столько крови попортил, что просто мочи нет. А я даже не имею права представить себе, как он вылетает из окна первого этажа и пикирует своим надменным лбом на брусчатку мостовой?
- Нет, - мне почему-то показалось, что подчеркнуто лаконичный ответ стоил совести неимоверных усилий, - ты тем более не имеешь права желать этого тому, которого ты называешь «Умником».
- А это что за фотография? Неужели на меня пытаются навесить убийство неизвестных лиц. Что это за темный силуэт?
- А ты присмотрись. Пофантазируй. Не узнаешь?
- Нет.
- А ведь это главный герой твоей повести. Ты и сам не представил читателю его словесного портрета. Хотя, судя по скупым сведениям, у него скорее нордическая, чем восточная внешность. Впрочем, это не важно. Важно то, что ты его убил, подорвал на мине. Более того, перед смертью ты заставил его пережить весь ужас смертельной тоски. Но и это еще не все: оставив его один на один со смертью, ты сразу же перешел к следующей главе, где принялся смачно описывать архитектурное творение какого-то зодчего, воздвигшего ворота мемориального кладбища. Там ты даже умудряешься как бы невзначай претендовать на тонкое понимание различий между шедеврами мэтров и «претенциозными» творениями «амбициозных дилетантов». Должно быть, ты рассчитывал на то, что читатель, наткнувшись на очередную порцию твоих сентенции, должен будет сразу же распознать в авторе тонкого психолога и эрудита?
- Стоп, стоп, стоп. Это всего лишь литературный персонаж, это я его придумал. Это плод моего воображения.
- Не совсем. Ты создал его на основе прообразов реальных людей. А в конце убил, что бы придать интригу и хоть какую-нибудь значимость своей литературной задумке. Ты обагрил свое перо кровью, а это спекуляция, спекуляция на крови – обычный трюк типичного дилетанта.
- Это не так. Смерть главного героя не апофеоз повествования, это просто путь, проторенный тысячами людей, погибших во имя будущего моего народа. Я не убивал его, я дал ему бессмертие.
- Да за кого ты себя принимаешь? Это ты казнишь и милуешь? Ты решаешь, кому жить и кому умирать? Тебе ли давать бессмертие?
- Слушай, совесть, неужели тебе неизвестно такое понятие, как притча? Это условность, это намек без претензии на то, что описываемое – реально.
- Да, но ведь то, о чем ты писал – реальность!
Трудно спорить с совестью. Возможно, ее можно заглушить, заставить замолчать, не соглашаться с ее аргументами, но оспаривать сказанное ею практически невозможно.
- Ну и что ты хочешь этим сказать? У меня на стенде тысячи фотографий, а мы здесь спорим о судьбе придуманного персонажа.
- Да? Тогда, почему ты всегда твердишь своим немногочисленным читателям о том, что «хотя действующие персонажи повести вымышленные, в целом канва событий реальна, и все это на самом деле могло произойти»? А так, это единственный человек, судьба которого полностью находилась в твоих руках. Что с ним стало – мы знаем. Все остальные фотографии – просто забытые эпизоды из твоей жизни. Сейчас, через годы, этот стенд вызывает у тебя не более чем улыбку, но это компромат, друг мой, и он фигурирует в твоем деле.
- Неужели? На фоне извергов, о которых нам твердили на уроках истории, я выгляжу настоящим кровопийцей... Ну и что еще здесь нарыли на меня?
- Смотри сам.
Я подошел к заваленному бумагами столу и взял наугад один из листков. Видимо, какое-то медицинское заключение. Что-то на латыни.
- Что это?
- Медицинское заключение. Хочешь, я тебе скажу, о чем там написано? Перелом челюсти, глубокое, рваное рассечение в теменной части головы, сдавливание грудной клетки и многочисленные ушибы. Не узнаешь? Это копия бланка осмотра, сделанного дежурным врачом-травматологом твоего родного города в ночь, когда твой друг Рубен попал в аварию.
- Да.
- Ему сделали несколько операций и, балансируя на грани жизни и смерти, он долго провалялся в больнице. Ты ведь навестил его, Бен?
- Не помню..., нет вроде.
- А теперь обрати внимание на ворох стикеров всех цветов и оттенков. Возьми один. Ну и что там написано?
- Имя и телефонный номер.
- Ты помнишь ее? Ты обещал ей позвонить по поводу ее объявления о сдаче квартиры.
- Это был какой-то мелочный вопрос.
- Ты заставил человека напрасно ждать. Здесь не только не набранные номера и пропущенные звонки. Здесь у тебя и архив электронных писем, поздравительных открыток и всего другого. Их счет идет на тысячи.
- Неужели так много...
- Их было еще больше, но кое-кому ты все же позвонил, встретился или послал и-мейл.
- Ладно, мучай меня дальше. Что там на очереди?
- Небольшой фильм. Тебе он должен понравиться.
Освещение куда-то исчезло и в темной комнате, сразу же поверх потрескавшегося бетона появился прямоугольник света – экран. Затем пошла картинка. Фильм был цветной, но немой: картинки большого зеленого города с нестандартными невысокими домами, улицы, заполненные угловатыми автомобилями, трамваи, огромные ЖК экраны с рекламными роликами и сводкой новостей и вечно спешащие прохожие в странных одеждах беззвучно сменяли друг друга в темпе, запомнившемся из скетчей Чарли Чаплина. Все выглядело несколько нестандартно, но пристойно. Но вот на улице небольшими кучками стали скапливаться молодые люди в джинсовой одежде. Некоторые из них жгли или разрывали на мелкие кусочки банкноты, затем на мостовую полетели сотовые телефоны и часы, а кто-то выбросил даже ноутбук. Судя по всему, происходящее было социально значимым явлениям, так как ЖК экраны сразу же переключились на трансляцию событий. Между тем, походив по выброшенным предметам, толпа ощетинилась плакатами и транспарантами и перешла к более активным действиям, и вскоре все это переросло в акции стихийного протеста. Люди стали крушить машины и магазины. Продолжалось это до тех пор, пока на улицы не стали приземляться парашютисты в военной униформе с оружием наперевес. «Силы правопорядка», - подумал было я. Но, как оказалось, это были оккупанты: первым делом они сорвали все висящие флаги и на их место водрузили другие. Сей акт, однако, не вызвал в толпе возмущения или противодействия захватчикам. Более того, некоторые из присутствующих даже бросилась приветствовать появившихся оккупантов, тогда как другие предусмотрительно разошлись по ближайшим зданиям и подвалам. А солдаты окопались и приготовились к бою. Как оказалось – вовремя, ибо как только последний из них занял позицию у лестницы в подъезд жилого дома, в небе появились два вертолета. Экраны ни на секунду не прекращали трансляции. Грозные на вид винтокрылые машины эффектно пробарражировали над головами захватчиков и даже выпустили пару ракет в здание кафетерия. Но на обратном пути быстро схлопотав несколько прямых попаданий в корпус и рулевое управление, авиация была вынуждена бесславно покинуть поле боя, оставив за собой тонкую нить черного дыма. «Война», однако, на этом не закончилась, и вскоре в небе показался штурмовик. Сделав круг над театром боевых действий, он сделал крутое пике, чтобы нанести смертельный ракетно-бомбовый удар по окопавшемуся противнику, но где-то на полпути завалился на бок и, войдя в штопор, камнем полетел вниз. Летчик благополучно катапультировался, предоставив своему самолету влететь в крышу одного из зданий. ЖК раз десять прокрутили момент столкновения самолета со зданием со всех возможных ракурсов. Затем на улице показались танки и пехота. Проворно перебегая от здания к зданию, пехотинцы активно палили из странных штурмовых винтовок, не нанося при этом, какого-либо ощутимого вреда противнику. А танки, между тем, методично лупили по укрытиям противника, руша здания как карточные домики и превращая город в груды руин. Казалось, что все рушилось и гибло в этом аду, разве что за исключением чудом уцелевших жидкокристаллических экранов, вздрагивающие и прерывающиеся изображения которых непрерывно транслировали серые облака пыли и черные клубы дыма.
Прямоугольник на стене потух.
- И что это, очередной блокбастер какого-нибудь маразматического мэтра? Как называется эта мура?
- Разве не узнал? Ведь речь идет о новой градостроительной концепции, подразумевающей отказ от многоэтажных сооружений и отход от стандартных конструкционных решений. Реализация данной концепции вкупе с внедрением государственной программы по дотационному жилью оттянули на себя значительные бюджетные средства. Бюджетный дисбаланс еще больше усугубила не продуманная стратегия по поддержке местного производителя, когда введя высокие ввозные пошлины на импорт автомобилей, государство бросилось поспешно развивать собственное машиностроение, включая – оборонный сегмент. В качестве следующего шага было принято решение о развитии местной электротехнической промышленности. Получив у соседа солидные кредиты на развитие аграрного сектора, государство перенаправило средства на развитие предприятий по выпуску бытовой электроники и высокотехнологичной аудио- и видеоаппаратуры. Ударными темпами, в ущерб качеству, было освоено производство посредственных сотовых телефонов и даже был подписан контракт по сборке отечественных компьютеров. Осуществление вышеуказанных масштабных проектов потребовало сокращения финансирования таких сфер второстепенных сфер, как медицина, социальное страхование и зарплата бюджетникам. Ну и, не кстати, появилась проблема инфляции. Однако, вместо того, чтобы гордиться достижениями отечественного машиностроения и дождаться того дня, когда ее продукция станет качественной и конкурентоспособной, несознательные и недальновидные представители общественности стали выступать против местного производителя и агитировать за более либеральное регулирование рыночной экономики. Настаивая на свободе выбора во всем, они потребовали снять таможенные и налоговые ограничения на импорт зарубежной продукции. Возможно, некоторые из них активно лоббировали интересы соседа, у которого был развитый автопром и которой был заинтересован в либерализации торговли. Вдобавок, стало подходить время первых выплат по кредиту... Просьбы и требования соседа о смене режима торговли были проигнорированы, а в ответ на проведенные ими учения, к границам было подтянуто еще несколько сот предметов особой гордости отечественного ВПК – тяжелых танков. Туда же были направлены дополнительные пехотные части и вертолеты огневой поддержки отечественного производства. Но сосед оказался хитрее и честному лобовому столкновению на границе предпочел массированную десантно-штурмовую операцию по смене конституционного режима в тылу, а именно – в столице, раздираемой внутренними противоречиями и междоусобицей. Его нисколько не смутило, что разработанная руководством противника блестящая оборонная концепция была проигнорирована самым подлым образом. В результате, армии пришлось воевать в собственной столице, а власти – по ходу действия постигать премудрости управления и преодолевать ошибки, допущенные в ходе управления государством. Так вот, Бен, этот фильм называется «Если бы я был президентом», и алгоритм произошедшего перед твоими глазами, был задан тобой самим. Это была твоя идея с жильем и безрассудным протекционизмом, и сформулированная тобой же несбалансированная концепция развития привела к коллапсу экономики и политики, к разрушению основ обороноспособности страны. Придуманные тобой вертолеты и самолеты чужды аэродинамики, стрелковое оружие – неэффективно, ибо в нем нет законов баллистики, а дома рушатся как картонные, ибо архитектура тебе чужда так же, как турник поросенку Наф-Нафу. И именно так по прошествии пяти лет твоего руководства выглядело бы выдуманное латиноамериканское государство Неверлэнд, концепцию развития которого ты предложил на венском тренинге по информационной политике и публичному администрированию в прошлом году. А здесь тебе просто дали возможность увидеть мир таким, каким бы он стал, если бы происходило хоть 10% из предложенного тобой. Мир стал бы хуже, Бен. Даже в одной отдельно взятой стране после твоего президентства не осталось бы камня на камне. Тотальное уничтожение.
- Это не так. А экраны?
- Пардон, - откашлялась совесть, - ты прав. Единственное, что тебе более или менее удалось – информационное обеспечение политики. Можешь себя поздравить, налаженная тобой система осталась операбельной до самого конца, продолжая безотказно показывать, как рушится твоя страна. Ладно, репортер из тебя – еще куда ни шло, но давай сразу договоримся: ты никогда не был идеальным ни в одном из своих амплуа. Ты не был идеальным сыном, братом, другом, коллегой. Ты не был достаточно внимателен к людям, которые любят тебя и, при этом, сразу же замечал любую мелочь, идущую вразрез с твоим пониманием порядка вещей. И при этом, никогда не упускал случая покритиковать и осудить. С твоим бревном в глазу, ты всегда любил давать «умные» советы и делать глубокомысленные комментарии. Согласен или, может, продолжим изучение улик?
Сказать, что я рассердился сказанному – значит, ничего не сказать. Да какое она имеет право говорить мне такие вещи. Что, неужели я один такой плохой, что на фоне всего, что происходит в этом мире, именно мне приходится выслушивать все это. Ипотечный кредит в США, голодающие дети в Африке, геноцид в Дарфуре, разгул криминала в Мексике, антиамериканские выступления в Венесуэле, испытания новой баллистической ракеты в КНДР, отказ Ирана сотрудничать с МАГАТЕ, теракты в Ираке, выборы в Афганистане, отказ Чехии подписывать Лиссабонский документ... И на тебе, на фоне всего этого – я самый плохой. Так нельзя. Она даже не потрудилась упомянуть хотя бы одну положительную характеристику, хоть что-нибудь позитивное. Односторонний и необъективный характер сказанного более не вызывал во мне никаких сомнений и, обидевшись, я в сердцах пнул соседний столик. Взметнувшиеся было вверх бумаги быстро осели на бетонный пол белым облаком, а потом случилось нечто удивительное: через минуту из-под потолка со страшным грохотом упал тонкий белый пакет. Вскрыв его, я обнаружил листок бумаги и фотографию. В бумаге говорилось, что такого-то и такого-то числа Бен, то есть я, в бессильной ярости пнул стол с доказательной базой. Дальше шел длинный перечень документов и приписка: «Фотография прилагается». На фотографии момент был изображен во всей своей «красе».
- Да, у вас здесь еще и шпионская аппаратура установлена. Разве они имеют права следить за мной и вмешиваться в мою личную жизнь без санкции суда?
- Перестань хныкать и не вздумай уничтожать доказательства, иначе через минуту получишь не только восстановленное дело, но и новое и более тяжелое – по факту уничтожения улик. Помни, что бы ты ни делал, все фиксируется, так что – без глупостей. Как ты заметил, здесь лишь малая толика из всего того, что человек умудряется натворить в своей жизни. Есть еще много других фактов, но пока доступ к ним возможен только в случае твоего согласия. И так, может, продолжим презентацию?
- Нет..., мне однозначно приятен этот процесс... самобичевания. С меня хватит.
- Это не самобичевание, а предупреждение. Мне пришлось поднапрячься, чтобы у тебя появилась возможность переосмыслить хоть малую толику из того, что ты в своей жизни сделал не так. Можно было бы, конечно же, продолжить изучение твоего досье..., но воля твоя. Главное – тебя предупредили, и от этого тебе впоследствии не отвертеться. Да, и наконец, самое главное: у меня остались оригиналы, так что у тебя всегда есть возможность бросить ретроспективный взгляд на вещи.
- Слушай, совесть, у меня к тебе вопрос. Неужели, только я такой плохой?
- Представь, что самолет, на котором ты летишь, попадает в серьезную передрягу. Какая тебе разница, сколько еще человек терпят крушение, ведь ты будешь думать только о себе. Или тебе будет легче, если рядом с тобой будет барахтаться еще сотня таких же людей, как ты?
- Не крути, ответь по-человечески.
- Неужели ты не заметил, как много дверей в этих проклятых коридорах?
- Хорошо. Положим, я признаю, что многое было сделано не так. Положим, я сожалею об этом. Сожалею искренно и от всего сердца. И что тогда?
- Обернись.
Стандартная комната с типичным для здешних мест бетонным полом: сводчатый потолок, обшарпанные стены. Стоп! А где же столы и стеллажи?
- А где столы и стеллажи, где фотографии? Где это досье, которое собирали на меня годами?
Мне никто не ответил. Ах да, Шестая поправка. Жаль, что это была всего лишь демо-версия, а оригиналы остались. А если нет?
Я вышел из комнаты в коридор с плещущимся Стиксом и стрелкой, указывавшей на соседнюю дверь.
ГЛАВА 13
Диоген
Даже не верилось, что устроившийся на невысоком треногом табурете в позе «Мыслителя» косматый бородач, одетый в длинный форменный хитон, и был тем самым известным философом Древнего мира. То, что у хозяев этого странного заведения с кастингом на вакантные должности было все в порядке, я уже успел убедиться: некоторые типажи просто полностью соответствовали устоявшимся стереотипам. Но было одно но – белые перчатки у него на руках. Конечно, это было несколько странно, но вполне гигиенично.
«Ну, наконец-то я у конечной цели моего затянувшегося путешествия», - подумал я, усаживаясь на второй табурет.
- Здравствуйте, сэр, ваше имя Диоген, если я не ошибаюсь?
- Да.
- Ну и как вам смерть? По-моему это вы сказали: «Как смерть может быть злом, если мы не ощущаем ее присутствие?» Об этом свидетельствует ваш коллега-философ и тезка Диоген Лаэртский. Ну и как насчет вашего посмертного опыта?
- Ты грек?
- Нет.
- Тогда, что привело тебя сюда, и зачем ты задаешь мне такие вопросы, о, юный варвар?
- Ты кого назвал варваром, умник антикварный? Я, конечно, понимаю, что после Ирака наш рейтинг порядком упал, но чтобы так грубо... И это после того, что мы для вас, европейцев, сделали...
- Повторюсь, грек ли ты?
- Во-первых, я не грек, а гражданин США, ставших домом для многих народов, в том числе и сотен тысяч греков. Это молодая страна, ей не более трех веков, но это великая страна, это оплот демократии, которую многие называют Третьим Римом.
- Ах, Рим... Не ослышался ли я...? И что тебе нужно, варвар?
- Слушай, сэр, давай договоримся... Если ты и решил и впредь мне тыкать, то хотя бы прекрати говорить со мной на своем дурацком поэтическом наречии. Я понимаю, что тебе надо делать свою работу и до конца играть роль древнего философа. Также не исключаю, что ты можешь недолюбливать республиканцев... Но прекрати ты, наконец, называть меня варваром!!! К тому же, я, к твоему сведению, армянин по происхождению. Слышал о таких?
- Не о вас ли писал этот продавшийся спартанцам Ксенофонт? Это вы придумали хранить яблоки в напитке из овса?
- Это лучше, чем бросать их на стол и провоцировать бои без правил среди сварливых и закомплексованных богинь. А напиток мы называем это «овсяная вода» или пиво. Таким образом, мы попутно создали целых две технологии консервирования. Мы талантливые и можем предлагать технологии даже просто потягивая пиво. Кстати, потягивая пиво через тростинку... Это ведь третья технология.
- Это у вас принято всегда помогать родственникам? Глава села, которого греки взяли в проводники, в каждом селе находил родственников и каждый раз договаривался с греками, чтобы этих людей не трогали. И так набралась огромная куча народа. У вас у всех так много родни?
- Да, так. Но этот же самый начальник отказался брать чужое добро, «великодушно» предложенное ему греками в уплату за услуги. Заметь, что речь идет о 401г. до н. э.
- Ну и что с этого? Афины, Эллада, Спарта, Фессалоники, Аркадия, Крит, Малая Азия... Мы дали миру гениев в сфере литературы, философии, астрономии, музыки, архитектуры и скульптуры. Мы дали миру политику, демократию и свободу.
Насчет гениев он, конечно, несколько загнул, но что касается их количества, то из библиотеки, подаренной мне Чаком следовало, что таких насчитывалось около 1100. Тем не менее, кто ему дал право так относиться к нам?
- Слушай, меня всегда учили уважать старших, и мне не хочется грубить человеку, который годится... Короче, Диоген, можно я тебя так буду называть?
- Зови меня Ди.
- Не понял?
- Так короче.
- Так вот, Ди, у нас – если ты имеешь в виду армян – и в самом деле не было такого количества знаменитостей. Хуже того, у нас никогда не было свободы...
- Ну-ну, - ухмыльнулся философ в бороду.
- ...потому что, у нас не было рабства. Мы просто не достигли таких головокружительных высот в своем историческом развитии. Пока вы гордились своей свободой и при этом не упускали повода продать друг друга на галеры или как там – триремы, мы так и остались просто свободными. А что касается меня как американца, то знай, что каждые два года мы избираем в Конгресс философов больше, чем во всей Греции рождалось в среднем за сто лет. А Конгресс, заметь, мы избираем уже два столетья. Вдобавок, у нас еще и Сенат... Правда, с рабством у нас как-то нехорошо получилось, но мы его отменили. Но ничего, это не мешает кое-кому из моих сограждан твердить о двух столетьях демократии. Впрочем, откуда тебе знать, что такое софисты и демагоги? Они ведь не из Эллады родом.
- Рабство несправедливо, но и оно не стоит того, чтобы им тяготиться. Главное внутренняя свобода, а то рабом можно быть и сидя на троне.
Диоген или актер, играющий его роль, демонстративно отвернулся и стал теребить подол своей тоги или туники. Я обидел парня, ведь Диогену привелось пройти и сквозь рабство. Сейчас он замкнется в себе и прекратит отвечать на мои вопросы. Такое отношение к моим планам в мои планы не входило.
- Эй, Ди..., - я постарался вложить в это междометие максимальную дозу «примирительности».
- Чего тебе, Космополит? «Космополит» тебя устроит?
- Это практически то же самое, что и американец. Что это, - я кивнул на стилизованный узор на подоле его халата, - меандр? Узор, названный в честь малоазиатской реки и стилизованный под морскую волну?
- Нет, стилизованное Дедалом изображение Лабиринта, воплощенное в ткани дизайнером Джани Версачче. И вообще, кто ты такой, и что тебе от меня нужно?
- Начнем с того, что я журналист.
- И что это такое?
- Скажем так: мое дело – ловить на лету и вникать в суть происходящего.
- Ты философ?
- Нет, я делаю свою работу для других, а не для себя. Я общаюсь с аудиторией, а не со своим внутренним миром.
- Так ты, должно быть, ритор? Ты выступаешь на собраниях?
- Не совсем. Обычно не я обращаюсь к людям, это они сообщают мне о своих проблемах.
- Ты эдил, и тебя избрали на эту должность жители твоего полиса?
- Нет, меня не избирали на это. Решение вопросов граждан я осуществляю на общественных началах. Я, обычно, пишу.
- Уж не поэт ли ты или, быть может, драматург? - у Ди опять проклевывался дурацкий говор.
- Нет. Я не сторонник сухого изложения, я разъясняю и иногда прогнозирую...
- Прогнозируешь?
- В наше время это означает «предсказывать».
- Ты что, жрец Аполлона из Дельф?
Я мотнул головой.
- И в чем же ты все-таки преуспел?
Как же ему объяснить? Впрочем, мой университетский профессор утверждал, что своим происхождением современная журналистика обязана надписям рекламного характера, оставляемым в древности на стенах. Однажды он даже зачитал нам пару «шедевров», найденных на стенах в Помпее.
- Я же сказал – я журналист. Ну, что-то вроде тех, кто делает надписи на стенах...
- Ах, да... Я так и знал: ты – бездельник.
- Возможно, с тобой согласился бы мой редактор, но не я.
- Что тебе надо?
- Мне нужно проинтервьюировать тебя, то есть – задать пару вопросов. Дело в том, что я пишу книгу, и вам отведена роль одного из ключевых персонажей... Это книга о тебе и твоей эпохе. Мне кажется, ее можно было бы написать в классическом стиле: я как ученик задаю вопросы, а ты как мудрец отвечаешь на них.
- Зачем это? Что тебе и твоему читателю до меня?
- Ты актуальный.
- Что это значит?
- То, что сказанное тобой не утратило своей свежести и значимости в моем мире. Даже несмотря на время, прошедшее после твоей жизни.
- И сколько же лет лежит между нами?
- Если считать Олимпиадами, как это у вас принято, то больше 500.
- Неужели ничего не поменялось?
- Человек не меняется, - авторитетно возразил я.
- Ну, если это на самом деле так, то давай начистоту – зачем ты пишешь эту книгу?
- Мне нужны деньги.
- Опять, неужели и здесь, в мрачном царстве Аида, невозможно скрыться от них?
- Слушай, Ди, я понимаю и уважаю твою позицию. Но пойми и ты меня. У нас в городе два издателя один из них японец, а второй грек. Если я напишу что-нибудь стоящее, то у меня будут шансы подписать с ними контракт и опубликовать книгу. В противном случае мне придется это сделать где-то еще, что маловероятно, так как нигде более я не смогу сыграть на чувстве «местечкового патриотизма», и мне придется встать в длинную очередь таких же начинающих писателей как я. Так что у меня осталось два выбора, либо писать о греках, либо – японцах. О Японии я очень мало знаю, а вот шансов попасть к издателю греку у меня больше. Если, конечно, ты пойдешь мне навстречу...
- У меня есть знакомый грек-издатель в Александрии... Там всегда любили это дело.
- В Вирджинию соваться бесполезно, это рядом со столицей, так что пробиться на местный рынок там практически невозможно.
- А Мемфис?
- Теннеси? Не думаю, что из этого что-то выйдет.
- Расскажи мне о Японии, что это за страна?
- Как бы тебе сказать... Очень развитая страна, производит хорошую электронику и автомобили. То есть – волшебные зеркала и прогулочные колесницы.
- Помню, в наше время колесницами славился Египет. Их делали из дорогого дерева и инкрустировали слоновой костью. А еще, Египет всегда был житницей хлеба. Они же производили лучший папирус. Как там сейчас?
- Нормальная страна. Египтяне специализируются в приеме чужестранцев: устраивают прогулки по Нилу, возят на верблюдах к пирамидам и показывают им сфинкс. Неплохие деньги делают, скажу тебе. Со слонами туго: они есть, но разбирать их на украшения запрещено. А насчет житницы – сейчас этим делом заправляют канадцы. Кстати, и папирус у них хороший, но делают его из дерева.
- А где эта страна?
- Севернее Америки, то есть – Рима.
- Да, как там Рим, я имею в виду – старый?
- Опять республика. Сенат есть, консула выбирают одного, на пять лет. У него даже собственная гладиаторская школа. Но некоторые утверждают, что на Апеннинах уже попахивает диктатурой.
- А власть над миром, империя? Осталось ли что-либо из былого величия?
- Только понтифик, но и его не все принимают. Сейчас с этим делом полная свобода. Зато у них сейчас стало здоровее с кухней: спагетти, пицца, кетчуп. Вкусно, недорого и практично.
- А вина? Фалернское, массинское, цекубское... Зрелища, триумфальные шествия. А еще говорят, что у них проводили гладиаторские бои и гонки колесниц...
- Гладиаторские бои остались, но сейчас никого не убивают, просто бегают небольшими ватагами по газону за кожаным мячом. Из красного там только карточки. Нет, Ди, многое поменялось. Вина у них и сегодня неплохие, но сейчас в почете больше те, которые делают французы.
- Кто?
- Галлы.
- О, Дионисий! Неужели они научились чему-то еще кроме своих набегов.
- У них Бордо, Божоле, Шато.., Шампань. Еще, у них есть коньяк, но это не вино. А еще из вин все хвалят токайское, но это уже у гуннов: Атилла и все такое. Еще у галлов традиционно хорошие триумфальные шествия, и Триумфальная арка повыше тех, которые понастроили италийцы. Галлы преуспели и в гонках колесниц. Они умудрились проводить их от Парижа, то есть Лютеции, до самого Даккара. Это должно быть где-то в Нумидии. А еще они знамениты своей парфюмерией. Пардон, благовониями и натирками. Но лично я предпочитаю трикотаж, то есть – ткани.
- Неужели им удалось добыть Золотое руно?
- Нет, Золотое руно еще недавно было у британцев. Это Каледония и еще целая сборная из саксов, нормандцев и кельтов. Последние несколько веков они умудрились производить лучшее сукно. Продавая его, они завоевали половину мира и даже установили свое владычество над морями. Но, все равно, мы их победили.
- А Эллада, как она там?
- Афинский союз существует, все полисы наконец-то объединились вокруг Афин. Ну кроме тех, которые были в Малой Азии. Но, поверь, спокойнее от этого не стало. Аристократы и плебс все еще воюют. Сейчас у власти правые – аристократы, а партия плебса – теперь их зовут социалистами – не довольна. Как всегда. Парфенон разрушен и разграблен. Крадут все, даже осколки мрамора. Каждый день тысячи чужестранцев уносят оттуда по кусочку истории, и если бы не городской глава и его идея с разбрасыванием камней в руинах, то историю Афин растащили бы по этажеркам и каминным полкам. Кстати, у нас в Нэшвилле, в Теннеси, построили его точную копию из тех же материалов.
- О, Афина, и где же твоя слава и где твоя мудрость? И неужели никому нет дело, что пока все они друг с другом воюют, персы продолжаю готовиться к войне?
- Почему же? Об этом постоянно твердят наши стратеги в Пентагоне. Но после победы Обамы было решено избегать с ними конфронтации. Да и с персами вы уже давно не воюете.
- А Спарта? Неужели и гордые лакедемоняне подчинились?
- Жаль, но их не осталось. Небрежное отношение к образованию, откровенно провальная демографическая политика и поднадоевшее всем высокомерие сделали свое дело.
- А македонцы?
- После Александра все быстро закончилось. Его доблестные соратники, которые мало что сделали завоевания империи, очень быстро растащили ее на куски. Потом стало еще хуже: вчерашние пастухи закрутили такие интриги и такую царскую жизнь, что уже через несколько поколений полностью выжали все соки из бывшей империи. А сейчас греки им даже запретили называться Македонией.
- А Синоп, мой родной город.
- Здесь все сложнее, Ди. Синоп сейчас под властью турок.
- Кто это?
- Как, неужели ты о них не слышал? Можно я на тебя сошлюсь? А ведь они утверждают, что именно от турок произошли хетты, урарты, этруски, майя, ацтеки и все остальные. Они претендуют на все, что создали вы, мы и многие другие. На самом же деле, они пришли из восточных степей и, в конце концов, устроили свою столицу во Фригийской Ангоре. Так что, много городов, и твой в том числе, – больше не твой, а ты там - никто.
- А как ваш Рим? Какой он из себя?
- Географически – это скорее Атлантида. Ничего особенного. Сильная держава, производим все и торгуем везде. У нас Капитолийский холм и Сенат. Архитектура – классическая, тебе нужно это видеть. Главная статья экспорта – демократические ценности, хотя кое-кто из европейских злопыхателей утверждает, что мы распространяем культурную безвкусицу, фастфуд и бумажные деньги. У нас сильная армия и флот, составляющие костяк Атлантического союза, который мы в свое время создали для защиты Европы, в том числе и Эллады от гипербореев. Недавно в молниеносной войне мы победили Вавилон и пленили его царя. Одновременно мы обрушили свой гнев на бактрийцев, но все еще не смогли поймать их кровожадного вождя. Эти войны стали нашим возмездием за вероломное нападение их лазутчиков на наши, как бы сказать.., - мой экскурс в геополитические реалии все больше походил на катрены Нострадамуса, разве что с рифмой и аналогиями у меня было однозначно похуже, - ... ах да, башни. Впрочем, подспудно Вавилон мы подозревали в создании модифицированной версии греческого огня, но оказалось – зря... Несколько хуже дела обстоят дела на Кавказе – примерно там, куда в свое время был сослан Прометей. Так вот, там из-за Колхиды у нас назревали серьезные проблемы с гипербореями. Гипербореи – это пока единственное племя, которое может с нами тягаться. Они так же называют себя наследниками Рима. Много лет назад, мы были союзниками в кровопролитной войне против одного жестокого остготского вождя. Гипербореи очень поменялись. Еще около века назад там правил человек, которого они называли вождем мирового плебса. Потом он умер и, поместив его мумию в зиккурат на главной площади своей столицы, они принялись распространять идею диктатуры плебса во всем мире. Но через семьдесят лет их народ отказался от идей победы плебса и решил восстановить свои прежние ценности. В результате, некоторые из наших мудрецов теперь утверждают, что именно гипербореи стали главным препятствием для окончательной победы Рима.
- Как и Парфия в наше время... Запад все еще воюет с Востоком. А люди, какие они в вашем мире?
- Кстати, парфяне все так же недолюбливают Рим и, особенно, римские нравы и распущенность. А люди не меняются никогда. Прими это не как комплемент, но ты – самый модный и востребованный философ среди всех народов. Просто твоих последователей называют не киниками, как в ваше время, а циниками. Из сказанного тобой такие понятия как «космополитизм» и «гармония с природой» стали хитами политической жизни. Но некоторый откат все же произошел: человечество отошло от чистого «кинизма» и многие нахватались идей некоего Эпикура, так что милое прожигание жизни в союзе с плоскими остротами в адрес сторонников скромной и благопристойной жизни у нас в порядке вещей. Также много лотофаргов, которые, как и в ваши времена, попробовав листьев магического лотоса, забыли о своем отечестве, семьях, родных и близких. Но «лотос» в наши дни имеет нескольких видов: в виде высушенной травы, пилюль, порошка и жидкости для внутривенного приема. Лотофаргия запрещена законом и, стало быть, это доходное дело, и многие этим занимаются. Дионисий все также в почете. С ним у нас пытались бороться лет 70 назад и придумали новый закон – «сухой», но потом быстро его отменили. А вакханалии и элевсинские мистерии можно смотреть даже по магическому зеркалу: у этих празднеств у нас найдется множество аналогов – это и варьете и стрип-шоу, рок-концерты и тусовки. Есть кое-что и похуже, что в ваши времена даже не снилось.
- А как насчет мудрецов? Почитают ли их? Помню, Платон носился с идеей идеального государства, где правят мудрецы.
- Мудрецы более или менее в почете. Особенно, если возятся со своими пробирками и никому не мешают своими советами. А так, как и две тысячи лет назад, больше ценятся артисты, певцы и трубадуры: у них лучшие виллы, кони и повозки. Скульпторы не в моде, так что у Фидия и Мирона не осталось ни солидных последователей и ни серьезных конкурентов. Вот только италийские римляне в свое время настругали копий. Да и не принято как-то сегодня высекать из камня фигуры людей. Вместо этого выгоднее складывать в кучу мусор, разные железяки, дерево, стекло, бегать вокруг нагишом и о чем-то кукарекать. В ваше время за такое наверняка побивали камнями, но у нас это называется инсталляцией, а кое-кто за это еще и призы получает. Что касается идеального государства с философами у руля, то многие считают, что именно идею подчинения жизни и смерти человека государству и пытался воплотить в жизнь припадочный остготский вождь, о котором я тебе говорил. Так что, возможно, Платон и неплохой философ, но государственник – никудышный.
- А как насчет учения Пифагора и дел Архимеда? Мне, помнится, говорили, что на родине Пифагора - Сицилии царь Гиеронт покровительствовал ученым мужам, стал настоящим отцом науки и разумения.
- На счет Гиеронта не знаю, но «сицилийские отцы», о которых я слышал, покровительствуют совершенно другим наукам. В основном они осели у нас, в Риме, и оказывают покровительство мелкому и среднему предпринимательству. Впрочем, покровительство в наши дни несколько отличается направлением финансовых потоков: сейчас все наоборот – платят покровителям. Пифагора преподают на каждом шагу и даже в школах. Теоремы и все такое.
- Неужели и нумерологию?
- Нет. Нумерологию не преподают, но кое-кто давно пытается практиковать ее как способ познать какие-то истины. Так же, как и астрологию, хиромантию и т.д.
- А Архимед?
- Тоже учат в школах. Но не покланяются.
- А кому поклоняется ваш мир? Зевсу и его олимпийцам?
- Золотому тельцу
- Апису Египетскому?
- Его также называют «Момоной» – божеством денег. Правда, некоторые утверждают, что в основе современной цивилизации лежат более высокие ценности, чем вульгарный материализм. Но кто сейчас ищет основы, разве что археологи. В нашем мире деньги – это не только мерило успеха, но и признак избранности. У Момоны много ипостасей - индексов, в каждой стране свои. У нас в Риме – это Dow Jones, NASDAQ и еще что-то. Если индекс растет – все хорошо, если падает, то значит, что мы беднеем. Главный храм денег расположен на Уолл-стрит, в Городе удовольствий. Каждый день утром и вечером глашатаи объявляют о состоянии богини. Еще в мире пользуется почетом сестра Момоны – Тихе. Ну, ты знаешь – богиня удачи. Если у вас эту богиню почитали в трудное время, то у нас ее почитают всегда. В ее честь воздвигнуты особые храмы во всем мире, там в ее честь круглые сутки проводятся игры: рулетка, покер, бридж. Ей служат «однорукие бандиты» и все такое. В мире существует, по меньшей мере, два города, полностью посвященных этой дамочке: это Монте-Карло, рядом с Галлией, а второй – огромный город, выросший в пустыне, как Вавилон. Мы зовем его Лас Вегас.
- А как там Дельфийский оракул, гадания? Надеюсь, вы уже не совершаете жертвоприношения и советуетесь с высшими силами по всякому пустяку? В наше время постоянные вопрошания воли богов считались проявлением благопристойности.
- Нет, эти суеверия остались в прошлом. Да и как-то не принято сейчас совершать жертвоприношения животных. Если ты, например, решил в Каледонии зарезать барашка, то тебе придется отправить его галлам, которые его зарежут и пошлют обратно. Нет, изучение будущего сейчас в основном не сопряжено с мистическими ритуалами. При многих академиях сегодня существуют особые братства, которые регулярно публикуют свои пророчества – мы их называем «прогнозами». Они затрагивают все сферы жизни, начиная ценами на зерно, отношениями между странами и кончая погодой на завтрашний день. Удобно и бесплатно.
- Неужели каждый знает, как ему поступить и нет нужды в толкователях?
- Почему же есть. Но в наши дни толкуют не будущее, а настоящее, реже – прошлое. Наша жизнь настолько сложна, что мы постоянно нуждаемся в толковании всего того, что происходит или происходило на наших глазах. Специальные пифии, в основном мужчины, ежедневно толкуют сказанное тем или иным крупным политиком, торговцем или ростовщиком. Без этого сейчас никак. И вообще, сейчас человечество стало очень практичным и прагматичным. Мы живем динамичной насыщенной жизнью, у нас все расписано на годы вперед. Знаешь, это трудно даже назвать жизнью, это – карьерный рост, борьба в условиях тотальной конкуренции и постоянная готовность к новым вызовам. И знаешь, Ди, если бы ты завещал бросить свой труп на съедение диким зверям в наше время, то ему, наверняка, нашли бы более рациональное применение – твои органы могли бы пересадить тем, кто в них нуждается, а скелет оставили бы в медицинском университете для обучения юных последователей Гиппократа или как там – Эскулапа. А при наличии творческого подхода к проблеме, могли бы вообще выставить тебя целиком в качестве экспоната музея препарированных мертвецов.
ГЛАВА 14
Тема героев и предателей
По-моему, старик-Диоген был удручен нашей моделью будущего. Видимо, душа эксцентричного философа, воспротивившаяся в свое время излишне усложненной жизнью древнегреческого мегаполиса, впала в еще большее уныние после ознакомления с условиями существования современного человека. Впрочем, какие еще эмоции могли переполнять человека, сидящего в аду?
- Видимо, грустно жить в твоем мире?
- Я бы сказал – трудно. Все загружено, определено, распределено и вокруг сплошная беготня. Некоторые пытаются жить как ты, правда - не в бочках... Впрочем, с бочками приходится сталкиваться и в нашем мире.
- Ну и?
- Это метрополитен. Железная колея проложена по дну вырытых глубоко под землей пещер, и по этой колее катятся большие железные колесницы с людьми. Утром и вечером в часы пик их туда набивается так много, что все это действительно смахивает на Аид.
- И куда эти колесницы везут людей? На мучения?
- Вообще-то экономическая теория утверждает, что люди циркулируют между жильем и рабочими местами, где они вовлекаются в процесс создания материальных ценностей. Хотя некоторые утверждают, что это не жизнь, а сущий ад.
- Так что тебе нужно, с чего начнем?
- Давай поговорим о героях.
- Если это тебе интересно, - пожал плечами философ.
- Что ты о них скажешь?
- Послушай притчу: жил-был один слуга, который любил играть в кости. Он всегда проигрывал свое содержание, а однажды решил поставить на кон часть имущества своего господина... Как бы ты отнесся к такому слуге?
- Надрал бы уши.
- Так же поступай и с героями.
- Но почему?
- Герои похожи на этих слуг, которые ставят на кон то, что им и не принадлежит.
- А если кто рискует жизнью ради других?
- Это совсем другое дело. И так, с кого начнем?
- Сам решай. Впрочем, давай начнем с Прометея.
- Глупый идеалист, разорвавший пуповину, связывавшую человечество с заботливой матерью-природой. Самонадеянный и неустойчивый разум примитивного человека не понял, какими трагедиями обернется для него знание. В противном случае, он бы отказался от этой «божественной искры».
Как видно, Ди решил кардинально сменить свой лексикон.
- Я и сам не думаю, что Прометей идеален. Да и слишком эта «божественная искра» попахивает эзотерическими учениями наших дней. А так, по законам нашего времени ему бы светил солидный срок за нелицензированное использование чужой интеллектуальной собственности, присвоение чужого имущества в корыстных целях, кражу, тем более с отключением сигнализации и взломом охранных систем. Кстати, идея эдакого «освободителя» достаточно распространена в памяти человечества. Живешь себе в свое удовольствие, наслаждаешься пейзажем и экологически чистой продукцией и вдруг – на тебе, появляется некий субъект и предлагает стать «как боги». В результате, мы становимся как звери, а точнее – свиньи... Но, знаешь, было бы нечестно одним махом перечеркивать все, что было сделано благодаря утечке олимпийского ноу-хау. Кое-что из полученного можно неплохо использовать... высокоскоростной интернет, GPS и еще пару трюков...
- Прометей – злодей...
- Уж не о Громовержце ли ты радеешь?
- Зевс – выдумка людей, а Прометей получил наказание, соразмерное своему преступлению.
- Не знал, что в ваше время командировка на Кавказ считалась наказанием. Но мне почему-то кажется, что совсем наоборот, его послали туда не в наказание, а в рамках программы по защите свидетелей.
- Что ты имеешь в виду?
- По-моему, это была классическая подстава: Зевс инсценировал «несанкционированную утечку» технологий, чтобы потом начать наезжать на людей. Это конечно, хитрая комбинация, но ведь Зевсом изначально называли огромного змея, живущего где-то в лесах Эллады. Да, и во-вторых, ты не знаешь этих кавказцев: Олимпиец для них не авторитет, и к тому же, ты не пробовал их вино и не сидел за их застольями. Мне кажется, что Прометея там тупо спаивали. Каждый день. Вспомни, что у него там страдало больше всего? Правильно, печень. Якобы каждый день из Олимпа прилетал к нему орел и выклевывал печень. Да, там, на Кавказе, своих орлов хоть пруд пруди: на каждой скале сидит по одному. Это простая аллегория. Уверен, что в реальности наш парень попал в плохую компанию и дабы остановить пьянку в горах, Зевс решил убрать его оттуда и послать от греха подальше.
- На поля Елисейские... В рай. Ты бывал там?
- На Елисейских полях? Прогулялся пару раз. Милое местечко, но цены... С таким маркетингом вряд ли кто-либо может номинироваться на звание «Острова блаженных героев». Разве что - «Острова избранных кошельков». Представь, бутылка молодого игристого вина там стоит порядка тысячи евро. В драхмах это очень много. А ужин «У Максима»? Это самый что ни на есть вертеп, где практикуется грабеж, возведенный в закон и воспетый утонченными бездельниками всех мастей и народов. Думаю, что из-за этой дороговизны Прометея туда и послали: в условиях нынешнего кризиса уровень его финансирования остался прежним, что и тысячи лет назад, и сегодня наш герой вряд ли сможет позволить себе что-либо крепче градусом, чем бутылочка «Бонаква», которой там на каждом шагу торгуют иммигранты из Индии и Бангладеш. Мессидж понятен: или завязывай с этим делом, или муки гарантированы. Изощренно, ничего не скажешь. Правда, есть еще пара версий. Некоторые думают, что «Поля для блаженных» расположены в Галльском Арле, на берегу Роны. В средние века многие в Европе перебирались туда жить и даже умереть: вероятно, с расчетом на прямое попадание в «удел избранных». Но сейчас в нашем мире распространена более доступная модель «Острова блаженных» – поросший джунглями коралловый риф, желтый песок, синее море, бунгало на сваях и девица в стиле «Тропикана».
-Что такое «Тропикана»?
- Ну, это что-то вроде Калипсо или модернизированных амазонок: здоровый загар, наброшенное на плечи ожерелье из белых цветов и, самое главное, у них нет изъяна, вызванного необходимостью стрельбы из лука. Именно такими дамами, как уверены многие из моих легковерных соотечественников, и кишат кокосовые острова в Тихом, Индийском и Атлантическом океанах. Кто там еще у нас в списке? Троя и кампания?
- Это целый сонм героев. Здесь и движимые идеей восстановления справедливости, и те, кого повел в бой долг перед отечеством.
- Нет-нет, так не пойдет. Я, конечно, против киднепинга, а похищение Елены Парисом трудно назвать чем-то еще. Наше правосудие за это дело надолго упекло бы Париса за решетку. А мои армянские соплеменники просто открутили бы ему голову, не утруждая себя обращением к Фемиде. И народу бы набралось не меньше, чем вокруг Агамемнона. Я знаю, что там были и другие герои – Ахиллес, Гектор, Менелай и еще кто-то...
- Уж ни Одиссея ли ты имеешь в виду?
- И его тоже. Так вот, последние исследования свидетельствуют о том, что вся эта кампания была войной за передел сфер влияния, а именно – Агамемнон и семья хотели взять под контроль важный торговый маршрут. Ставки были настолько высоки, что в драчку ввязались и конкурирующие олимпийские кланы, крышевавшие противоположные группировки. Гомер сам описывает то, как они грызлись и обливали друг друга ушатами помоев.
- А Одиссей? Аргонавты?
- Типичная шайка наемников. Нет, конечно, среди них были порядочные ребята, но в целом ситуация сильно смахивает на «12 друзей Оушена», но в данном случае речь шла о краже Золотого руна. Кстати, под этим термином мы должны понимать не удачный метод сбора золотого песка из горных рек Колхиды, а, скорее всего, тонкое полотно высочайшего качества. То есть – это один из первых документально подтвержденных случаев промышленного шпионажа.
- Да, но путешествие назад, трудности и испытания, остров Циклопа...
- Типичный пример ксенофобии. Я имею в виду поведение Одиссея. Этот парень выколол единственный глаз бедному инвалиду, а потом стал убеждать всех, что якобы боролся с огромным киклопом. Ди, ну и где ты видел огромных киклопов, пасущих скот и питающихся человечиной? Официальная версия произошедшего несерьезна. История с сиренами еще куда не шло, а циклоп – выдумка чистейшей воды. Пойдем дальше.
- А его победа над теми, кто зарился на его трон? Разве это не геройство.
- Геройством я бы скорее назвал то, что сделала его жена, вынужденная расплачиваться слезами за недостатки системы наследования верховной власти на Итаке. И вообще, какой это героизм – прогнать банду нахлебников, положивших глаз и на его трон, и на его супругу? Кто там еще?
- Тесей, Геракл...
- А, Геракл. Действительно ли все его почитали за героя и храбреца?
- Он всегда был кумиром для нашей молодежи. Он сильный, у него внушительная мускулатура.
- У Шварценеггера лучше. И вообще, Ди, старику Гераклу повезло, что он не жил в наше время, а то его наверняка засадили бы в тюрьму и заставили до конца дней своих платить за моральный ущерб.
- Как? Ведь это он совершил 12 величайших подвигов...
- Ну, и...?
- Это он убил немейского льва и лернийскую гидру, поймал быстроногого оленя и эриманфского вепря для Аргосского царя Еврисфея. В Аркадии он уничтожил кровожадных стимфалийских птиц, поймал и на плечах перетащил Еврисфею бешенного быка, опустошавшего Крит. Поймал и укротил питавшихся человечиной коней Диамеда. Перебил амазонок, установил в устье Средиземного мира два столпа...
- Геркулесовы столпы? Гибралтар?
- Возможно. Захватил быков Гермона и через горы и море переправил их Еврисфею, нашел яблоки Гесперид, они же - «яблоки раздора». И, наконец, спустился сюда, в Аид, и спас Тесея и Асклепия от пыток.
- Впечатляет. Но давай разберемся. Он убил льва и гидру – животных, существовавших в единственном экземпляре. За это «Гринпис» и «зеленые» засадили бы его в тюрьму на пару десятков лет. Далее, во время похищения коров Гериона (заметь, Ди, - «похищения»), он убил двуглавого и двухвостого пса Орфа, стерегшего рогатый скот. Правда, этот мутант существовал в двух экземплярах, и его братец близнец Цербер все еще жив, тем не менее, это не оправдывает Геракла. Это все равно, что убить овечку Долли. Нельзя убивать животных, и тем более – редких.
- Он убил льва из-за вреда, который тот наносил окрестностям, а шкуру использовал как непробиваемую броню.
-Ди, друг мой, сегодня существует множество более гуманных методов борьбы с подобными животными. Их не нужно убивать: можно временно усыпить и перевезти в другое место. И, наконец, ради шкуры сейчас не охотятся даже африканские туземцы. И потом, вместо того, чтобы использовать шкуру животного в качестве брони, сейчас найдено более эффективное средство из полимерных тканей, например – кевлар. А убийство гидры вообще ни в какие ворота не лезет.
- Она не подпускала людей к воде...
- Я понимаю, что препятствование доступу к возобновляемым источникам питьевой воды – более чем серьезный повод, чтобы рассердится. В наше время из-за этого враждуют даже государства. Но здесь есть несколько «но». Во-первых, мне не известно о существовании такого животного, как «гидра». Разве что – создания размером в несколько миллиметров. Думаю, что здесь опять мы имеем дело с некой гиперболой. Возможно, речь идет о некой фирме, прекратившей поставку питьевой воды. Здесь нужно разобраться в истинных причинах: неоплаченные счета, текущий ремонт, профилактика и т.д. Все это – широкое поле для переговоров, возможность обращения в арбитраж и т.д. Но вместо всего этого наш друг просто рубит головы. Далее, что такое «стимфалийские птицы»? Ставлю десятку, что скорее всего – вымерший вид пернатых. Подумаешь, бросали в Геракла перья. Дикобразы тоже бросают иглы, но это не причина для того, что бы их истреблять. И потом, ты помнишь, как с остатками этих птиц расправились аргонавты? Просто пошумели, постучали мечами по своим щитам и все – стая разлетелась и исчезла из истории навсегда. Понимаешь, Ди, Геракл превысил предел необходимой самообороны.
- Тогда, что ты скажешь о быстроногом олене и эриманфском вепре для Аргосского царя Еврисфея? А о быке, опустошавшем Крит? Геракл отнес его Еврисфею на своих плечах. А укрощение коней Диамеда, питавшихся человечиной?
- Положим, что в указанных случаях действительно отсутствует факт убийства животных. Зато, возникает множество вопросов иного характера: как представляется, наш друг Геракл был вовлечен в налаженную международную сеть по добыче и перепродаже редких и ценных животных, проворачивавшую свои темные дела под покровительством одного местного царька. Обрати внимание, Ди, если проследить маршрут Геракла по карте, то станет очевидным, что он пересекал как минимум несколько границ. И что интересно, Ди – предание нигде не упоминает о таможенных декларациях и сборах. Все ясно – наш друг-герой просто переправлял контрабанду по труднопроходимым тропам в обход таможни. Я что-то упустил? Ах да, бык. Слышал о корриде? Это бой всадника с быком – забава, очень популярная в Испании – у остготов. И еще у них принято выпускать разъяренного молодого бычка, а иногда и целое стадо, на улицы городов. Цель – заставить жителей этих городов спасаться от животных бегством. Понимаешь, сытая и безбедная жизнь заставляет жителей современных полисов придумывать способы получения дополнительных зарядов адреналина. На самом деле это не очень опасно, и в добавок, очень прикольно, так что героизмом это никто не считает. Между прочим, ритуальные акробатические игры с быками твои предки практиковали еще в минойскую эпоху. Тогда было модно маскировать человеческие жертвоприношения под глупый экстрим, но, как показывает история, не все акробаты погибали в схватке, и забава считалась довольно заурядным трюком. А если так, то какой резон акцентировать историю с быком в CV нашего парня?
- А кони?
- Не верю. Нужно лучше кормить животных, если речь действительно идет о конях. Возможно, Диамед был богачом, любившим ездить, скажем, на ягуарах. Это что-то вроде тигров или львов.
- Разве в ваше время богачи разъезжают на ягуарах?
- Ты не поверишь, но многие действительно так и делают. И, наконец, амазонки... Как и любой другой представитель восточного народа, я не являюсь ярым сторонником эмансипации. Да и амазонки, как мне кажется, не были воплощением кротости и женственности. Но что бы идти на такие радикальные шаги... Даже не знаю, как это назвать... расизм, нацизм, большевизм, анархо-синдикализм? Короче - мерзкий поступок, недостойный настоящего героя.
- Если у вас такие жесткие законы, то, быть может, хотя бы подвиг с чисткой Авгиевых конюшен будет оценен по достоинству?
- Ты прав, Ди: генеральная уборка – это всегда подвиг. Но пойми меня правильно, в наше время такие конюшни - или фермы - имеются у очень многих. В них не всегда содержат коней, коров и быков, и зачастую производят не молоко и сыр, а промышленные товары, но дерьма от этого там не меньше, поверь мне. Так вот, некоторые из владельцев ферм действуют практически так же, как и Геракл: пытаются слить отходы производства в реки. А это, Ди, серьезное преступление, это токсические отходы, отравляющие воду и уничтожающие флору и фауну. За это виновником приходится платить серьезные штрафы. Только представ себе уровень нитратов в речке после того, как наш герой слил туда столько навоза.
- А столбы?
- Спроси об этом у испанцев, прости, – остготов и каледонцев. Из-за близости обеих берегов множество людей из Африки, или как вы ее именуете – Ливии, ежедневно пытаются переправиться в Европу – так теперь зовут всю землю, лежащую к северу от Срединного моря. Один необдуманный поступок может привести к медленному изменению демографической картины целого континента.
- А яблоки?
- Крайне непопулярная тема в истории человечества. Все проблемы начались именно с них. В свое время одна женщина надкусила яблоко и предложила сделать то же мужу. В результате, все пошло не так как было задумано, да и ты, по большому счету, оказался здесь из-за того-самого яблока. Более того, это яблоко настолько опасный фрукт, что зачастую его можно и не есть, достаточно просто получить им по голове. Стоило одному умнику не так давно получить яблоком по голове, так он сразу побежал писать законы всемирного тяготения, и в результате мы доигрались до межконтинентальных баллистических ракет и ядерного оружия. Давай лучше сменим тему.
- А что с ним стало? С яблоком.
- Кто его знает... Впрочем, в наш прагматичный мир ничего не пропадает просто так: все идет на переработку и вторичное использование и кое-кто делает деньги даже на том яблоке. Есть такая мастерская – Apple Mackintosh, она поместила изображение этого надкусанного яблока на своей продукции.
- А что они производят?
- Компьютеры, позволяющие войти в виртуальную реальность и обеспечить доступ к информации в режиме реального времени. Попробую перевести: магические шкатулки, которые позволяют войти в тонкий, невидимый мир духов и получать мудрость и сакральные знания непосредственно от самих пифий, вестников, глашатаев и всех тех, кому не лень там околачиваться.
- А разве для этого посещения этого мира не требуются жрецы, и разве не нужно учится этому искусству?
- Нет, в наши дни это совсем не трудно. Для этого существуют специальные курсы.
- А заклинания, молитвы?
- Никаких проблем: если ты имеешь в виду слово-пароль, то достаточно его ввести один раз при включении шкатулки и – дело сделано.
- А пифия, а вопрос?
- Нет ничего проще. Пифий много – AltaVista, Yahoo, Google. Наведываешься к одной из них и записываешь любой интересующий тебя вопрос, а она через пару минут нанесет тебе такой ворох белиберды и пророчеств, что всей жизни не хватит, чтобы в ней разобраться. Так что – ничего не поменялось, просто в ваше время пифии, видимо, воспитывались в Лаконии, а в наше время просто возрос объем белиберды. Возвращаясь к теме нашего героя... Мне кажется, что изначально все его злоключения вызваны плохой наследственностью и дурным воспитанием. И это не удивительно: что еще ожидать от человека, которого воспитал полуконь – получеловек?
- Кентавры – носители мудрости. Именно от них Геракл получил сакральные знания.
- Не смеши меня, Ди. О какой мудрости ты говоришь? Чего можно ожидать от мутанта, соединившего в себе кое-какие знания с неудержимыми позывами пощипать травку и поржать на луну?
- Разве мудрецы в твоем мире лучше?
- Не всегда... Вообще-то, в наше время многие люди вполне свободно сочетают в себе черты не только человека, но и, не то, чтобы лошади, а скорее осла. Я понимаю, откуда в ваше время появилась байка о кентаврах: искусные наездники, практически слившиеся со своими лошадьми. У нас тоже есть такие кентавры, и их называют «байкеры». Вся разница том, что они слились воедино с «железными конями», а травку предпочитают не щипать, а курить.
- А разве в ваше время не встречаются причудливые твари?
- Одни только Симпсоны чего стоят. Есть, конечно... Если ты тебе попались комиксы, то ты бы и сам убедился, что мы давно всех переплюнули. Египтяне, например, рисовали людей с головой орла или шакала. Но что с них взять, что можно требовать от людей, которые додумались почитать жуков-навозников. Вы же умудрились скрестить человека со скакуном. Впрочем, это всего лишь естественная синергия двух частей боевой единицы прошлого – конницы. Чем был, по-вашему, Троянский конь? Синтезом досок в виде лошади и начинкой из людей. А сегодня именем этого коня называются программы, негативно действующие на работу наших компьютеров. Пардон, именем лошади называется целое поколение заклятий, отражающихся на точности и быстроте работы наших виртуальных шкатулок. Ну, максимум из того, что более или менее правдоподобного в вашей культуре – сатиры с козлоподобными рогами - ногами и медуза Горгона. Очень правдоподобные персонажи, скажу я вам. Один мой приятель утверждает, что его сосед после нескольких стаканов виски становится козлоногим сатиром, а медузу просто скопировали с его тещи. Что ж, вполне возможно. А вообще, благодаря технологиям генной инженерии, нам удалось скрестить человека с мухой и даже пауком, и теперь у нас по городам бегает Человек-паук и вполне успешно охотится на разных разбойников и проходимцев. На том же поприще сделал себе имя Супермен – назовем его Гераклом нашего мира. Еще у нас есть Бэтмен. Мне неизвестно, как и из чего мы создали Супермена, но получился он на славу: скромный, непритязательный и одновременно – сильный и интеллектуально развитый. С Бэтменом посложнее: парня все время тянет на ночной образ жизни и обтягивающие трико. А вообще, иногда мне кажется, что появление подобного рода персонажей нужно искать в излишней рациональности нашей цивилизации: это очень выгодно, когда по твоим полисам разгуливает этакое непобедимое, законопослушное и финансово самодостаточное существо и без лишней судебно-правовой бюрократии поддерживает американский образ жизни.
- И это все? А у нас еще был Пегас – летающий конь.
- А у нас Питер Пенн. И вообще, Ди, ты не видел наших мультфильмов. Так полно монстров, мутантов, зомби, вампиров и всякой другой нечисти... Нет, ничего поучительного из этой темы мы с тобой не выудим.
ГЛАВА 15
Тема героев и предателей - 2
Опять тупик. Все, что было частью жизни Ди, казалось старым, занюханным, наивным и неактуальным.
- Слушай, мой древнегреческий друг, а может, мы поговорим о том, каким ты был крутым парнем и как посадил в лужу самого Македонского. Я имею в виду историю с занавеской: «Не загораживай мне солнца» и все такое. Колись, пардон, повествуй.
- Что такое «крутой парень»?
- Ну, это почти то же, что и Геракл, но при этом совсем не обязательно убивать гидру или ловить быков. В идеале достаточно иметь немного куража и геройский прикид: рельефный панцирь, накачанные бицепсы, крепкие икры. Этого вполне достаточно. Но если этого нет, хватит и лошадиной дозы ехидства.
- Я не был «крутым парнем». Я был благожелателем Александра и хотел наставить его на правильный путь.
- Да ты просто смешал его с грязью, парень. Ты сделал из него занавесь или жалюзи.
- У меня вопрос?
- Давай, валяй, Ди.
- Считают ли тебя мудрым в твоем мире?
- Ты мне льстишь, Ди. Если и ты заметил, то о чем речь?...
- Ты туп, мой варварский друг. Ты туп как солдатский ботинок.
- Не понял?
- Я дал понять Александру, что ему грозит опасность, и он прекрасно меня понял. В тот день он подъехал ко мне со своей свитой, и ты даже не можешь представить, что за люди там были... Тебе приходилось видеть ослов верхом на лошадях? По правде говоря, Александр и сам был не лучшего нрава и отличался редкой самовлюбленностью. Но его окружение... Я был уверен, что рано или поздно они уберут юного царя и сядут на его престол. Для этой своры он был преградой на пути к трону и славе, он закрывал дорогу наверх. И как я должен был, мой друг, обратить внимание царя на подстерегающую его опасность? Громогласно заявить, что они преступники, и что царю следует вздернуть их на первом же попавшемся суку? У меня не было шанса, ибо эта свора просто растерзала бы меня раньше, чем я бы успел завершить свою обвинительную речь. И поэтому, когда он пригласил меня к себе на службу, я предупредил: «Ты загораживаешь мне солнце», тем самым подразумевая, что «Всем остальным ты закрываешь дорогу вверх». Он усмехнулся и сказал, что если бы не был Александром, то предпочел бы быть Диогеном. То есть: если бы он был на моем месте, то поступил так же. Это был диалог двух мудрецов, а не глупая перебранка. И наконец, необходимо понимать, что цель жизни – счастье, но его следует искать не в погоне за удовольствиями во дворцах царей, но в простой, согласованной с природой жизни, по возможности, независимой от всякой внешней поддержки.
- И что, по тебе, человек не имеет права заниматься созидательным трудом и радоваться делу рук своих?
- Законно то удовольствие, которое является итогом собственных трудов и усилий и не влечет за собой угрызений совести. Но такое удовольствие так часто от нас ускользает, или – будучи настигнутым – разочаровывает, что было бы правильнее назвать его не благом, а злом.
- Вот почему ты предпочел жизнь в бочке и скромный быт? Ведь ты разбил даже свою кружку после того, как увидел мальчика, евшего из ладони...
- Надо жить просто, в гармонии с природой. Изначально человеку была подарена легкая жизнь, но человек сам усложнил ее, возжелав роскоши. Бедность для меня не наказание и не порок, но если следовать афинской моде, мне надлежало носиться по городу, громко проклинать судьбу и оплакивать потерянные годы. И это среди спесивцев, мнящих себя хозяевами вселенной, и при этом, готовых служить кому угодно и за сколько угодно?
- А как насчет монетной мастерской отца? Разве ты не обрезал края монет и не наносил, тем самым, вреда людям?
- Известно ли тебе, о юный римлянин, что за неимением карманов, афиняне моего времени носили мелочь во рту?
- Да, читал где-то. Вообще-то, мы первыми отказались от практики нагружать себя наличностью и перешли на электронные карточки из пластика. Очень удобно, скажу я тебе, Ди. А кое-кто даже решил вживлять чипы себе под кожу. Говорят – так удобно. А по мне – человек становится одним целым с деньгами...
- Изготовление монет в Древней Греции не отличалось особым технологическим совершенством.
- Конечно, грубая штамповка. Даже не представляю, как можно было попасться на этом. Разве что - ты слишком уж грубо обрезал края монет.
- Что ты пристал со своим «обрезал края, обрезал края». Пройдоха Софокл и его отец – продавец мечей стали богаче после Персидской и Пелопонесской войн, тогда как все остальные афиняне стали беднее. И ничего, афиняне считали этого охочего до мальчиков и куртизанок проходимца благочестивым и даже избрали верховным жрецом. И после всего этого я твердо засел в их памяти как фальшивомонетчик?
- Не горячись, Ди. Я могу тебя понять, у меня самого были проблемы с совестью...
- Какая совесть? Неужели не понятно, что я шлифовал острые края только для того, чтобы мелочь не травмировала людей. Разве ты не читал, что в чашу эпоху было модно учиться искусству толкать речи, прости - ораторскому искусству – с камешками во рту. Ты и сам, наверняка, восхищался стремлением и целенаправленностью таких людей. А теперь представь, что половина Афин ходила с монетами во рту и, при этом, активно обсуждала политику, цены и последние сплетни. Да, я стачивал острые края, но я делал благое дело.
- Возможно, ты прав, Ди. Но ведь существуют более цивилизованные методы борьбы за гигиены ротовой полости. И, в конце концов, зачем живым людям таскать во рту деньги? Это, по меньшей мере, некрасиво. Достаточно и того, что вы пичкаете деньгами мертвых. Нужно было инициировать общественное движение, создать соответствующий информационный фон, работать над поднятием осведомленности людей о проблеме, проводить семинары по гигиене, устраивать мозговые атаки по альтернативным методам хранения денег, проводить социологические опросы и настаивать на включении вопроса в политические платформы партий, активно голосовать за сторонников вопроса на местном и федеральном, пардон, общегреческом уровне. Впрочем, в ваше время не было «Колгейта». Тогда как насчет проделки с фонарем? Говорят, что ты днем ходил по городу с зажженным факелом и на вопросы зевак отвечал, что ты ищешь человека, тем самым наглядно демонстрируя афинскому бомонду твое мнение о его никчемности.
- Опять неверное изложения событий. Да, я разгуливал с факелом, но цель была совершенно иная. Как тебе известно, я жил в бочке на площади в Афинах...
- С учетом цен на недвижимость в городской черте это не удивительно... Я видел людей, которые жили в картонных коробках.
- Дело в том, что добрые люди время от времени приносили мне кое-что из съестного. В основном – кусок хлеба, фрукты или овощи. Фрукты и овощи обычно были очень грязными, и мне всегда приходилось их мыть в городском фонтане. Кстати, именно за мытьем овощей и застал меня Александр. Так вот, однажды я заметил, что в мое отсутствие кое-кто стал приносить мне чисто вымытые фрукты. Это очень меня удивило, так как такое отношение было не свойственно Афинам. Если в этом городе и давали милостыню, то делали это так, как будто речь шла не о помощи человеку, а о кормежке собак. При этом, эти люди не упускали случая похвастаться своим «милосердием» и зачастую публично заявляли, что содержат меня. На этом фоне еда, которую в мое отсутствие приносил незнакомый мне человек, была чем-то очень удивительным. Однажды, вернувшись после дневного странствия и найдя очередное подношение, я решил найти этого человека. Но как это сделать, если он сам не желал этого? И тогда я решил прибегнуть к хитрости. Старая глиняная бочка для воды, в которой я жил, имела одну интересную особенность: при свете дня некоторые ее места искрились на солнце из-за вкраплений стекла, которое образовалось в глине во время обжига. Я решил пойти в Керамик – так называли афинский квартал, известный своими гончарами - и попросить у одного моего знакомого немного такого стекла. Такого у него не оказалось, но, узнав о цели моей просьбы, он предложил мне немного тертого кристалла – горной породы, которой они украшали свои изделия. Тщательно измельчив кристалл, я получил порошок, который глубоко въедался в кожу и искрился на солнце. Теперь оставалось только сделать так, чтобы порошок попал на руки незнакомца, и тогда в свете дня я бы смог его распознать. Для этого я обсыпал порошком края бочки, за которые незнакомец должен был бы ухватиться, чтобы наклониться и оставить свой подарок на обычном месте в глубине моего жилища. В тот день на площади было много народу, и мне пришлось издали внимательно наблюдать за праздно шатающимися согражданами. И вот, в какой-то миг мне показалось, что кто-то ненадолго остановился перед бочкой и пошел дальше, смешавшись с толпой. Я выскочил из своего укрытия и бросился наперерез. И уже на ходу осознал, что это был сумрачный день, и солнце не выглядывало из-за туч с самого утра. А если бы пошел дождь, то вода просто смыла бы следы драгоценного порошка с моего жилья, а холеные афиняне разбежались бы по своим домам. «Сейчас или никогда!» - решил я и, бросившись в храм Кибелы, снял со стены факел и выбежал на площадь. Я надеялся, что света факела будет достаточно, чтобы порошок заискрился и выдал моего благодетеля. «Что ты делаешь?» - ухмылялись афиняне. «Ищу человека», - отвечал я им. В ответ они смеялись и отпускали шутки о «сумасшедшем философе». Не найдя своего тайного благодетеля, я решил проучить злопыхателей и, отойдя в сторону, стал кричать «Люди, люди!» Набежала толпа, и я стал бить их потушенным факелом, приговаривая: «Я звал людей, а не мошенников!»
- Это не удивительно, Ди. Мало кто мог понять твою задумку, которая в технологическом плане опережала твою эпоху, по меньшей мере, на пару тысяч лет. Мы тоже используем этот метод маркировки, но с одной небольшой разницей: таким образом мы ищем не благотворителей, а коррупционеров, не дающих, а берущих. Мы помечаем деньги специальным составом, который светится при особом освещении... Ну, положим, так оно и было. Тогда, как со всем остальным, что о тебе известно из истории и трудов других философов?
- Если ты имеешь в виду негатив, то это дела Эпикура и его шайки, ну и, конечно, завистников.
- Нечестная конкуренция?
- Я здесь слышал одно слово, так оно, по-моему, наиболее полно отражает суть вопроса.
- Ну, и...?
- «Дезинформация».
- Не дурно... Так значит, Диоген Лаэртий...
- Нелицензированное использование брэнда «Диоген», произвольное толкование фактов, а в целом – собрание сплетен.
- Ну и нахватался ты здесь слов, Ди: «технологическое совершенство», «дезинформация», «нелицензионное использование», «брэнд»... И все же, если ты такой положительный, то почему ты здесь? Неужели за тобой водились какие-то, неизвестные истории грехи?
- Грехов хватает у всех, но вдвойне тяжелей приходится философам.
Ну, наконец-то, может хоть сейчас я смогу выудить хоть что-то стоящее для книги.
ГЛАВА 16
Исповедь философа
Ди удобнее устроился на табурете и почесал свою кучерявую голову.
- Все суета, - наконец сказал он.
- Это плагиат, Ди.
- Это истина. Человек многого не знает и не понимает. Напрягая свой детский разум, он пытается постигнуть бытие, его законы и тайны, бесконечность и свое место в ней. Мы всегда что-то познаем. С самого юного возраста мы учимся узнавать людей, родных и близких, окружающие нас предметы. После, немного повзрослев, мы начинаем постигать предметы в движении, после переключаемся на природу и, наконец, переходим на взаимоотношения людей и социальные явления. А под конец, окончательно разуверившись во всем и вся и ничего толком не поняв на земле, обращаем свой взор на небо и пытаемся вогнать необъятное в узкие рамки нашего миропонимания. И так, на каждом из пройденных нами этапов мы постоянно делаем для себя какие-то умозаключения, строим догадки и выводы относительно того «что есть что» и что правильно, а что - нет. Некоторые из наших выводов остаются с нами всю жизнь, но большинство меняется с жизненным опытом. И вообще, природу нужно изучать не для того, чтобы объяснить мир – это не возможно, но чтобы познать мудрость природы, руководящей жизнью людей. А потому, действительно счастливым можно назвать того, кто на самом деле «знает, что ничего не знает». А теперь посмотри, что делают те, кто гордо именует себя философами: они постоянно вдалбливают людям свои жиденькие заключения и мысли, которым все еще предстоит пройти проверку жизнью. Один мой знакомый египтянин рассказал мне хорошую притчу: однажды очень давно жил один фараон, у которого был единственный сын. Фараон окружил сына мудрецами и философами: он мечтал достойно подготовить своего отпрыска к участи вершителя судеб. Но мальчик всячески отказывался учиться делу управления страной и людьми, предпочитая нудным разговорам охоту на львов и крокодилов. «Ты ничего не знаешь и живя в окружении мудрецов не хочешь ничему научиться у тех, кто знает. Как ты собираешься править страной?», - спросил однажды фараон сына. «Ты прав, отец, я не знаю, но я прав. Твои мудрецы знают, но они не правы. Как я могу у них научиться управлению страной?». Фараон рассердился и сказал, что если сын не докажет правоту своих слов, то лишится права на трон. Сын согласился и обещал представить доказательства вечером, во время пира. Вечером того же дня после обильного пира и воздержанного питья – сын решил не перегибать палку, - юный принц попросил отца выбрать троих самых мудрых наставников. Отец указал на лучших из своих советников. Тогда сын приказал связать мудрецам глаза и закрыть им уши. Затем по его приказу в залу ввели слона, на котором молодой принц любил охотиться. Когда могучее, но смиренное животное встало перед троном, сын по очереди подвел мудрецов к слону. Руку одного из них он положил на хобот, другого на хвост, а третьего – на бивень. Затем он развязал повязки, прикрывавшие уши мудрецов и всем задал один и тот же вопрос: «Что у вас под рукой?» Первый мудрец ответил, что у него под рукой большая змея, второй, что он держит в руке веревку, а третий сказал, что его рука покоится на щербатом стволе молодого дерева. Принц усмехнулся: «Так и в жизни, когда по части пытаются сделать вывод о целом. Если бы эти люди были бы поскромнее, то просто промолчали бы. Но нет, понадеявшись на свой опыт, они вынесли вердикт и, при том, не правильный. И так, как могут люди, судящие о целом по части, быть хорошими советниками, и как могут слепцы стать поводырями для другого слепца, и не лучше ли им остановится и подождать прихода более сведущего человека?»
- Умно. Ну и что сказал на это фараон?
- Он спросил: «В чем же выход?» А принц улыбнулся и подойдя к мудрецам, снял повязки с их глаз. Те были посрамлены, а он сказал: «Есть два пути. Первый - ждать, пока пелена спадет с глаз у мудрецов, и тогда они смогут указать правильный путь. Либо учиться у того, кто является хозяином и управителем целого». Фараону понравился ответ, и с того дня он и стал наставником сына, предоставив своим советникам учить его отдельным дисциплинам.
- Разумно, интересная байка. Но в чем же кроется мораль по нашему с тобой случаю?
- Прежде всего, в том, что истинная мудрость не имеет ничего общего с пиршествами и плотными трапезами. Вполне возможно, что если бы принц не перекормил мудрецов до испытания, они бы проявили себя с более выгодной стороны. Во-вторых, досужие мудрствования – это удел бездельников, падких на пустые разговоры и перемалывание косточек за десертом. Как говорил Сократ: «Кто мудр, а кто только прикидывается мудрым?» И в-третьих, информацию необходимо получать не от кого попало, а из первоисточника. И в четвертых, все мудрецы мира старались понять порядок вещей в мире, и каждый народ пришел к своей версии. Шумеры называли его «Ме», в Вавилоне он был известен как «Шмиту», египтяне назвали его «Маат», арьи – «Рита», иранцам он известен как «Арта», а мы греки прозвали его «Дике». Речь, как ты понял, идет о божественном порядке и одновременно – очередном «слонообразном» его понимании.
- Давай не будем, Ди. Еще Фрасимах Халкедонский, - честно говоря, я не имел понятия о том, кем на самом деле был этот Фрасимах, но для солидности я все же пару раз кашлянул, - утверждал, что «благополучие негодяев ставит под вопрос существование богов».
- Я не говорю о богах Греции, они мертвы. Еще Геродот говорил, что имена этим богам дали Гомер и Гесиод. А еще один мудрец – Эмпедокл из Сиракуз, говорил, что то, что есть, не видно оку, недоступно слуху и не может быть объято умом человека.
- Твоя эрудированность впечатляет, Ди. Ни тот ли это Эмпедокл, который почитал себя богом, но при этом всячески избегал бобов. Видимо, проблемы с пищеварением не позволяли ему поддерживать свое «божественное амплуа». Если это непостижимо, то как все таки мы сможем понять что есть истина, и как все это устроено.
- Во-первых, бобов боялся Пифагор. И во-вторых, самое большое знание в жизни человека приобретается после его смерти. Когда душа освобождается от пут тела, перед ней открываются все тайны мироздания, а заумные сентенции философов прошлого становятся детским лепетом... Ты знаешь, какие мучения предусмотрены здесь для тех, кто мнят себя мудрецами? Постоянное публичное цитирование их сентенций, прерываемое взрывами поистине гомерического хохота местной публики.
- За такое внимание в наше время некоторые готовы многим пожертвовать. Антиреклама – тоже реклама, с одной лишь разницей, что за нее не всегда надо платить.
- Ты не понимаешь... Это стыд, огромный стыд, вспоминать свои глупые изречения столь же далекие от истины, как свет от тьмы. И даже это еще полбеды. Значительно хуже тем, чье словоблудие легло в основу религиозных и политических учений, последователи которых ринулись перекраивать мир. Осознание своей вовлеченности во все это – тяжкий груз...
- Перестань, Ди. Генераторы идей являются соучастниками великих свершений. Вообрази, подвизавшись твоим видением, люди ринутся делать мир лучше.
- Во-первых, людям этого доверять нельзя категорически. И во-вторых, разве кто-либо может улучшить нечто, что сам он создать не может?
- По-моему, ты недолюбливаешь демократию... Это нечто новое...
- Ничего нового. Хочешь цитату в тему?
- Валяй.
- «Нелепо избирать магистров по жребию там, где никому не придет в голову избирать по жребию кормчего, каменщика, флейтиста или вообще любого ремесленника, хотя недостатки таких людей куда менее опасны, чем те, что вносят разлад в наше государство». Ну как?
- Адольф Гитлер?
- Сократ. И я с ним согласен.
- Нет, так не пойдет. Твои охлократические высказывания вряд ли заинтересуют наших издателей. Необходимо быть более терпимым к правам других. Именно в этом историческая миссия Афин.
Ди прыснул.
- Тогда попробуй оставить без присмотра свое имущество. В Афинах демократия и «желудеобразный» замок – «баланос» – были придуманы одновременно, ну, или – практически одновременно.
- Давай договоримся, Ди: мы просто забудем о пассаже насчет демократии... Что же касается остального, то здесь много полезного, и тебе не о чем особо волноваться, так как твои, как ты и сам изволил высказаться – сентенции – вполне актуальны и не противоречат общепринятой системе ценностей. К примеру: «Богатство лишает покоя». Представь, сколько народа сегодня мучается вопросом: «Куда вкладывать? Какие акции продавать? Где хранить?» Или - «Завистливое желание, как ржавчина, разъедает душу». А это вообще супермодно – «Скромная и добродетельная жизнь – единственный путь к прочному удовлетворению». Не знаю, как это звучит в оригинале, но в данной редакции идея мне очень нравится.
- Не все так просто, римлянин. Мне трудно каждый день выслушивать мои жалкие заблуждения. Постоянно говоря о добродетели, мы всегда скатываемся в противоположную сторону. Я всегда недолюбливал Платона, но не могу не признать, что добродетель без идеи – стерильно мертва. Ведь что такое добродетель по Диогену Синопскому – есть, иметь и желать как можно меньше, пить только воду и не причинять никому вреда.
- Не нужно себя недооценивать, Ди. В условиях нещадной эксплуатации восполняемых и не восполняемых природных ресурсов твой лозунг свеж и актуален как никогда. Еще пара штрихов, и это уже предвыборная платформа. Кстати, как там у тебя на счет борьбы с международным терроризмом, вернее с врагами отечества? Как по Диогену необходимо защититься от врагов?
- Нужно быть благородным и справедливым.
- А ты знаешь, демократы ведь так примерно и поступили: они решили закрыть тюрьму в Гуантанамо и вывести войска из Ирака. Как насчет глобального потепления и Киотского протокола?
- Человечеству нужно назад в природу.
- То есть, ты предлагаешь сместить идеологический вектор развития?
- Нет, я предлагаю есть сырое мясо, ибо природе вареное мясо чуждо.
- Тоже ничего, Ди. После того как японцы наоткрывали уйму суши-баров, сырая пища стала обычным явлением. Да и европейцы не лучше со своим карпаччио и стейками с кровью. Как там насчет эвтаназии? Очень чувствительная тема в наши дни.
- Мне приписывают идею о том, что человек должен оставаться независимым даже в смерти, выбирая для нее подходящее место и время. Якобы, самоубийство оправдано.
- Вот практически так и рассуждал один мой соотечественник – доктор Геворкян, помогавший безнадежно больным покинуть этот мир. Сегодня несколько штатов допускают эвтаназию, а тогда, когда его, более известного как «Доктор смерть», засадили в тюрьму, поддерживали разные общественные организации и отдельные граждане.
- И ты поддерживал?
- Кто, я? Да ты что? Поддерживать эту затею только потому, что ее автором является мой соплеменник? Я и тогда считал, что это преступление.
- Ты прав, это преступление... Это соучастие в самоубийстве.
- Подожди, Ди, но как же твои изречения?
- Все это глупости, за которые стыдно и которые невозможно исправить.
- Честно говоря, Ди, у тебя и вправду имеется несколько безответственных по сути и идиотских по содержанию заявлений насчет семейных ценностей, где ты выступаешь против института брака и проповедуешь общность жен. Это как минимум... Давай назовем это большевизмом, ибо термин, используемый моими сородичами, однозначно более жесткий. Впрочем, как мне кажется, ты не мог говорить таких глупостей, а также настаивать на том, что в публичном утолении таких естественные потребности человека, как потребность в еде и инстинкте размножения, нет ничего зазорного. Прочитав этот мусор в изложении Диогена Лаэртского, я сразу же подумал, что он тебя оговаривает. Ведь я прав?
- Лаэртий – графоман, шут и плут, и он просто записал все то, что молва приписывала мне.
- Но почему люди так тебя не любили? Были причины?
- Все эти сплетни были придуманы для того, чтобы очернить мое имя – единственное, что у меня было. Я был беден, дорогой римлянин, а афиняне в те времена любили деньги более, чем мудрость. И хотя они иногда называли меня добрым гением, на самом деле, в Афинах всегда преклонялись перед теми, кто был богаче, и презирали тех, кто был беднее. Философия не стала мудростью в этом городе, она была чем-то сродни забаве, лепету ребенка или выступлению комедианта, вызывающего улыбку и смех, но не размышления. Ни одна афинская семья не захотела породниться с Диогеном только потому, что у него не было ничего кроме сердца и мозгов. А чтобы оправдать свое высокомерие, они принялись распространять обо мне всякую мерзости, утверждая, что я якобы недолюбливал Македонского и женщин. Тогда как на самом деле, я презирал женоподобных мужчин, мужеподобных женщин и всех тех, кто почитал Дионисия более чем Афину. Ну и, возможно, я несколько не ладил с Платоном и Эвклидом. И на что я мог рассчитывать, живя в бочке и существуя на скромные пожертвования? На то, что допустившие подобное афиняне похоронят меня с почестями? Я был беден деньгами, но не умом, а потому сам предложил, чтобы после смерти мое тело бросили на съедение зверям. Они бы все равно так и сделали.
- Ты прожил жизнь несчастного человека, Ди. Но одного я не могу понять: почему ты здесь? Если ты не совершал всех этих неправильных шагов и не давал всех этих глупых советов, то каков резон держать тебя здесь?
- Причина – презрение. Высокомерие глупцов ведет к презрению мудрецов. А презрение всегда ведет в Аид. И здесь обе категории вновь встречаются.
- Неужели нет выхода?
- Есть, римлянин, и нет в Аиде истинных мудрецов, ибо настоящая мудрость найдет выход и из ада.
- Неужели секретный ход? Вентиляционная шахта...
- Ничего секретного. Ключ из ада известен всем: «...познаете истину, и истина сделает вас свободными».
- Так значит, ты – не Диоген, или я – не в Аиде?
- Трудный вопрос, - улыбнулся мой собеседник, - не нам судить о том, где надлежит быть Диогену, и что есть правда в сведениях о нем, а что есть ложь. И вообще, разве разумно искать свет знания у тех, кто сам сидит во тьме?
- Так значит, мне нечего почерпнуть из моего посещения этого места?
- Почему же, не попадай сюда, и это единственный совет, который можно тебе дать в это время суток в этой системе тоннелей и канализационных стоков.
- Так значит, это и не Аид вовсе?
- Неужели тебе и в самом деле кажется, что в Аид можно попасть по туристической визе? Приплыть, покрутиться, полюбоваться и – обратно?
- А как насчет карточки, банковского счета и, наконец, оставшейся у меня монеты?
- Разве трудно заказать пластиковые карточки и визитки? Реквизит. Вот монеты – это другое, это стоящая вещь. Они от неимения, а посему – открывают многие двери. Впрочем, тебе они и не пригодились бы, ты же турист.
- Ладно, если это и вправду подлинные монеты, то хотя бы оставлю себе оставшийся экземпляр. Это для приятеля, он коллекционирует редкие монеты и эта была бы пределом его мечтаний. Хоть какое-то утешение после посещения этого заведения...
- Очень трудно принести сюда что-либо из материального мира, и во много раз труднее уйти отсюда с чем-либо.
- Слушай, Ди, ты меня уже окончательно запутал. То я в Аиде, то в канализации, то в тоннелях метро. Ответь мне, наконец, где я? Куда я попал после всех этих странствований по темным и сырым лабиринтам?
- На самом деле, ты не сдвинулся с места ни на йоту.
- Все, сэр, мне это надоело. Все эти ваши глубокомысленные фразы, тупой дизайн и хреновый сервис. Я здесь уже несколько часов, но ничего путного для себя так и не узнал. Забирайте обратно весь этот ваш реквизит и вызовите мне такси, мне пора домой. Может кому-то и понравился ваш аттракцион, но не мне. Как говорится – дело вкуса. Пока.
Встав со стула, я направился к двери, чтобы позвать Герострата – не знаю, как там его звали на самом деле. Уже взявшись за ручку, я повернулся, чтобы проститься со своим собеседником, но, как оказалось, комната была пуста, и там не осталось даже табуретки. Ничего, я уже привык к здешним дешевым трюкам «а-ля Коперфильд». Толкнув дверь, я оказался в знакомом темном коридоре, через который я попал в это странное заведение. На сей раз я стоял лицом к входной двери, и свет бил мне в спину. Видимо, проблемы с электричеством были решены, так как вместо кромешной тьмы меня окружал скорее полумрак, в котором я мог различать неподкупный запирающий механизм «Цербер». Согласно суеверным представлениям греков, только некий древний музыкант по имени Орфей смог пройти мимо этой бестии, усыпив ее звуками своей арфы. Честно говоря, я в это не верю, так как на моей практике классическая музыка навевает сон скорее на синих воротничков, чем их домашних питомцев. Так что вполне возможно, что и здесь не обошлось без «медовой лепешки» и, проходя мимо пса, Орфей случайно уронил пухлый конверт с оговоренной суммой.
Я подошел к светящемуся зеленым неоном интерактивному экрану, на котором было написано: «Для открытия двери введите кодовое слово». Опять современные технологии. Вспомнив ключевую фразу, подсказанную Диогеном, ну или как там его звали на самом деле, я попытался набрать все предложение о познании истины, дающей возможность выхода из этой западни душ. Но ничего не получилось, так как слово-пароль должно было состоять всего из пяти букв. И тут меня осенило, и я набрал Имя разрушившего эти двери, или, как это прозвучало бы в древнегреческой интерпретации – навсегда прогнавшего мерзкого пса. Дверь дрогнула и широко распахнулась, и в следующее мгновение яркий свет ударил мне в глаза.
ГЛАВА 17
Возвращение
Первое, что я увидел прямо перед собой, был силуэт человеческой головы и плеч с ореолом яркого света по краям.
«Такими изображают ангелов», - пронеслось у меня в голове.
- Добро пожаловать, - сказал силуэт добрым, мягким голосом.
- Должно быть, я ошибся дверью, - ответил я и попытался повернуть назад, - у меня не было права попадать к вам.
- Все в порядке, ваше путешествие окончено... Он уже с нами.
После этих слов слева и справа возникли еще два силуэта.
- Давление нормализовалось, пульс нормальный, - сказал один из силуэтов женским голосом.
- Реакция на сильный свет также стабилизировалась, - подтвердил другой скучающим голосом молодого стажера.
Ситуация принимала слишком приземленный характер для того, чтобы питать какие-либо иллюзии относительно моего местонахождения.
- Я не стал добычей Тантала, док. Для меня у них там не оказалось свободных мест...
- Да вы, оказывается, любитель греческой культуры. Похвально. Тогда я вам отвечу в вашем же стиле, Бен: на сей раз вы ограничились знакомством с его младшим братом Тантала Гипносом, ну или, по италийской традиции – Морфеем.
- Никакого морфия, док. Клянусь. Единственное что я принимаю – снотворное.
Как я и догадался, это была клиника, куда меня поместили пару дней назад. Уже потом, через пару дней, когда потягиваясь на больничной койке и наслаждаясь внеплановым отпуском, я только и делал, что принимал и провожал друзей и коллег, я смог узнать обо всех деталях моего незапланированного появления в этом заведении Эскулапа.
Как оказалось, зайдя с каким-то заданием ко мне в кабинет, шеф-редактор обнаружил меня заснувшим за столом. Конечно, это было грубейшим нарушением положений трудового соглашения с газетой, и он имел полное моральной право выгнать меня на улицу. Но у меня было одно смягчающее обстоятельство – я уснул на стопке нудных писем, посланных нашими читателями в редакцию. Перелистав пару-тройку из вороха, шеф, тем не менее, решил вернуть меня к действительности, но это ему не удалось. После тщетных попыток разбудить меня, он впал в панику, а найдя среди бумаг подозрительную белую таблетку – стремглав бросился за помощью. По его расчетам выходило, что в конец устав от надоевшей монотонной работы, я принял несколько таблеток какого-то зелья, решив оставить родную редакцию на произвол судьбы.
- Представь мое состояние, Бен: ты в отключке, на столе ворох бумаг и, вдобавок - эта таблетка... Что еще мне оставалось делать? Не волнуйся, домашним мы ничего не сказали, они думают, что ты укатил на семинар. Здесь тебе сделали промывание желудка. Анализ крови показал, что ты принимал снотворное. Но от обычного снотворного никто так глубоко не вырубается и не бормочет какую-то ерунду. У тебя, наверняка, были галлюцинации.
- Да, снилась разная чушь.
- Мы подозревали, что ты стал жертвой злой шутки: знаешь, насыпают разной ерунды в конверт и посылают в редакцию. Но после изучения таблетки в специальной лаборатории все встало на свои места: таблетки снотворного, которые ты принял, были некачественными. Видимо, что-то с хранением. В результате, лекарство превратилось в дурь, и ты испытал на себе всю ее прелесть. Мы написали письмо фирме-производителю и приложили результаты экспертизы.
- Ну, и...?
- Они согласились оплатить издержки, связанные с экспертизой лекарства, твоим лечением и вынужденным простоем.
- И все?
- Мы не хотели поднимать лишнего шума, Бен.
- Они чуть было не послали меня на тот свет, шеф. Неужели это не повод заставить фармацевтическую промышленность раскаяться в содеянном и оплатить моральный ущерб. Я подам на них в суд.
- Дело твое, Бен. Если ты не прочь упечь за решетку своего соотечественника – то дерзай...
- Я передумал, - сказал я, махнув рукой.
- Почему у вас – армян, всегда так происходит? Вы практически всегда стараетесь выгородить своих соплеменников. Даже тех, кого не следует.
- Знаете, шеф, после разрушения вавилонской башни, наш прародитель Айк вернулся в Армению с тремястами человек – детьми, внуками и т.д. Все армяне родом из той семьи, а посему – я не хочу выносить сор из избы. У нас это принято. И, в конце концов, во всем нужно видеть и положительную сторону – этот парень подарил мне отпуск и хорошую возможность перевидать здесь всех моих друзей и коллег. Пожалуй – всех, кроме одного.
- Ну и кого же?
- «Умника». Он единственный, кто здесь так и не появился.
Редактор чуть не поперхнулся своим капучино. Окинув меня критическим взглядом, он участливо спросил:
- Ты уверен, что с тобой все нормально? У тебя нигде не болит.
- Я в полном порядке. Устроенный мне здесь капитальный ремонт оказался как нельзя кстати. В чем дело, шеф?
Редактор молча потянулся к своему кейсу и вынул оттуда знакомый мне коричневый блокнот в кожаном переплете.
- Ну и зачем ты взял у «Умника» его блокнот?
Мой собеседник, однако, молча протянул блокнот мне.
- Зачем мне это?
- Ты оставил это в редакции. Ты с ним никогда не расстаешься, и мне подумалось, что он может тебе здесь пригодиться.
- Как?! Неужели?..
Редактор участливо кивнул.
В мозгу сверкнула спасительная мысль: «Карандаш». Сколько я его помню, «Умник» никогда не расставался с синим карандашом от «Паркера». Он его обычно хранил во внутреннем кармане пиджака. Да, пиджак... Должно быть, он висит в этом белом шкафу.
- Шеф, «Умник» никогда не расставался со своим карандашом. Неужели вы утверждаете, что этот карандаш сейчас лежит во внутреннем кармане МОЕГО пиджака, - сказал я, отворачивая лацкан.
- Я не утверждаю, я вижу, - пожал плечами редактор.
Проклятье, все так и было.
- Скажи, что с тобой произошло, Бен. Ты потерял связь с действительностью, переставал узнавать... себя.
Я почесал затылок.
- Нет ничего проще, шеф: я много путешествовал и даже успел побывать в аду и встретиться там с одним известным философом-греком. Я задавал ему вопросы, а он отвечал... Но мне казалось, что я и «Умник» - это два разных человека. Мне казалось, что это он любит засиживаться в кафе у Круглой Мэри и пить капучино с пончиками, что это он у нас работает в отделе рекламы и объявлений, что это он любит давать другим советы, и что это его все зовут «Умник», тогда как меня более скромно и со вкусом - «Автор».
- Прости, но ты только что описал себя, и в редакции за глаза мы тебя так и называем: «Умник». Конечно, мы любим и уважаем тебя. Но иногда ты становишься просто невыносимым... Ладно, не переживай, тебе нельзя нервничать. Полежи, отдохни.
Оставив меня один на один с мыслями и переживаниями, начальство направилось к выходу и, немного потоптавшись у открытой двери, спросило:
- Кстати, Бен, ты говорил, что задавал одному философу вопросы, а он отвечал на них... Меня всегда интересовал один профессиональный вопрос. Ты случайно не спрашивал, кто убил Кеннеди?
Мне было не до журналистских расследования: я был в глубоком шоке. Стало быть, я был тем самым невыносимым типом, которого меня самого и тянуло выбросить из окна редакции? Так значит, вся моя предыдущая жизнь, в которой я и «Умник» существовали отдельно, была просто плодом моей фантазии? И этот разговор в кафе, где этот парень давал мне разные умные советы, тоже результат моего воображения? А лицо? Я все еще помнил лицо «Умника». Неужели на самом деле это было моим лицом?
Я бросился в ванную – разглядывать свою физиономию в зеркале. Нет, «Умник» выглядел иначе. И то хорошо.
Вечером того же дня ко мне в палату пришли Рубен, Овсеп, Порш и Серджио: Чарли был занят вопросами, связанными с наймом на работу к какому-то иммигранту из Ирана, а Чака вообще не было в городе. Братство было во всеоружии – с провизией и спиртным, которое нам предстояло распить в ознаменование моего благополучного «возвращения». Это однозначно было нарушением всех правил, но моим друзьям всегда удавалось выглядеть убедительно. После нескольких часов игнорирования диетологических предписаний Эскулапа, активно сопровождаемого поглощением продукта перегона можжевеловых ягод Шотландии, я рассказал авторитетным представителям Братства о ситуации с «Умником».
Рубен тактично откашлялся.
Порш и Серджио переглянулись.
Овсеп долил виски и прямо спросил:
- Ты уверен, что ты нигде не ударился головой?
Пришлось рассказать все. О том, как честолюбивое желание написать бестселлер свело меня в «ад», о том, как я встретился с философом, и как мы с ним обсуждали культурное наследие древних греков сквозь призму современного мироощущения.
В палате воцарилась тишина.
- У тебя нигде не болит, - спросил Рубен и как бы невзначай потянулся к кнопке вызова медперсонала.
- Нет, - уверенно мотнул головой я. – Я вменяем. Из того, что со мной произошло, я сделал ряд выводов. Первым делом это касается сугубо личных аспектов, о которых я не готов сейчас говорить. Во-вторых, я понял – мне нечего писать. Вроде, видел и слышал достаточно, но на самом деле – мне нечего писать, и я не смог сделать то, к чему стремился... Все смешалось, и не знаю, что есть правда, а что - сон.
- Ну и напиши об этом, - предложил Порш, всегда отличавшийся полетом творческой фантазии. – Шаблонные повествования сейчас мало кого интересуют.
- И о чем?
- А ты напиши о том, как тебе не удалось написать книгу, - продолжил его мысль Серджио. – Прежде всего, дай понять читателю, что ты очень хотел написать книгу, но у тебя не получилось в силу объективных причин. Это юридически безукоризненный подход. Помимо прочего, систематизированное изложение материала поможет тебе собраться с мыслями и проанализировать все произошедшее.
- Сделай так: начни свое повествование с самого начала, - задумчиво добавил Рубен, - но сделай это продуманно, чтобы лишний раз не светить кого не надо. Дай краткую предысторию. Опиши метро. Это не составит особого труда.
- После литературного дебюта я не склонен столь радужно оценивать свои способности...
- Перестань, - приободрил Рубен, - главное, изложи все, что ты знаешь. У тебя в любом случае будут читатели, пусть даже немного. Но слишком не умничай: в литературе это сейчас не модно.
- Хорошо, - я почесал затылок, – начну с начала, с истории Братства. Примерно так: «Нас было четверо, и мы считали себя Братством».
- Вообще-то, нас было пятеро или даже шестеро, - Овсеп кивнул на Порша и Серджио.
- Для объективности нужно заметить, что все начиналось с четырех, - сказал Серджио.
- Так и начну, - подытожил я.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Изложение повести заняло у меня пару месяцев, и еще столько же ушло на ее редактирование и ознакомление с нею соответствующих кругов литературного бомонда. Вопреки ряду негативных откликов со стороны мастистых литературоведов, г-н Афанасиас в целом одобрил повесть. Не скрою, ему не совсем понравился Диоген, который, по его словам, «получился каким-то неубедительным, лишенным колкости языка и живости ума». Зато ему очень понравился «сравнительный анализ античности глазами современного обывателя». На его взгляд, «несколько нестандартный подход к наследию древних позволит поколению Большого Мака лучше понять повседневную жизнь и проблемы жителей Большого Архипелага». Короче, он изъявил готовность спонсировать издание моей повести. Будем надеяться, что всецело разделяя его оптимизм, тысячи начитанных читателей бросятся раскупать мой скромный труд.
Хотя работа над книгой не дала ответов на все мои вопросы, и очень многое все еще остается для меня тайной. Да и само повествование, честно говоря, получилось несколько пресным. Прочитав повесть, Братство, однако, осталось довольным.
Я уже практически завершил свой скромный труд, когда появившаяся новая деталь заставила меня вклинить в конец новую главу: сегодня утром я получил электронное письмо от моего старого приятеля, актера и нумизмата Зограба, в котором он восторженно благодарит меня за «роскошный подарок» – «медную афинскую монету эпохи македонского владычества, которая займет достойное место в его коллекции». Вовремя появившийся эпизод в виде маленького кружка меди с выбитым на нем рельефом и письменами стал тем пикантным штрихом, который добавлял в мое повествование необходимую дозу интриги, оставляя открытым главный вопрос истории: а было ли все это на самом деле?
Впрочем, я недолго пребывал в оцепенении и сразу понял, кому именно нумизмат был обязан этим сокровищем, а моя повесть – стильным поворотом сюжета.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
На момент написания данных строк Чарли в целом решил проблему денег: продав квартиру и купив другую поменьше, он смог расплатился с долгами. Сейчас наш друг - добропорядочный отец семейства, и у него растет первенец – сын. Все эти положительные эмоции добавили ему энергии, и он с оптимизмом смотрит в будущее. А пока – все ищет подходящую работу, так что дополнительные средства ему отнюдь не помешают.
После двух дочерей у Рубена тоже родился сын – Рубен II. В целом – копия отца, но поменьше и кричит не так громко. Как и практически любому представителю нашего народа, рождение сына придало Рубену большую уверенность. Он даже стал подумывать о втором мальчике.
Дела забросили Овсепа на Северо-Восток. Сейчас он там с семьей. По его словам – все в порядке. Проблема лишь в том, что поблизости нет детских садов с обучением на армянском языке. Овсеп работает с Чаком и надеется, что через пару лет сможет вернуться в город и отдать своих сыновей в армянскую школу.
У Маленького Чака все по-прежнему. Давно его не видел, но думаю, что у него ничего не поменялось: молодая акула производственного менеджмента все еще самозабвенно бороздит океаны бизнеса и орудует на стезе создания материального благополучия. Нужно будет узнать, купил ли он себе «Ролекс» за пятнадцать кусков?
У Порша тоже сейчас все нормально. После закрытия инвестиционной конторы он стал подумывать об открытии собственного бизнеса на Северо-Востоке, где большое скопление народа и инфраструктур позволят ему дать свободу творческой фантазии. А пока он стоит перед выбором дальнейшего пути: либо самостоятельное плавание в сфере производства бумажных изделий, либо «скромная» должность финансового директора инвестиционной фирмы в нашем городе.
Серджио Лиссабон сейчас занимает высокую должность в правлении горнодобывающей компании. Судя по всему, в обмен на солидный заработок эта должность взяла у него подписку о невыезде, и наш друг практически никуда не может отлучиться со своего рабочего места, разве что – поздно вечером или в туалет. Не думаю, что такое положение вещей его устраивает, но что поделаешь?
Все более или менее нормально и у остальных многочисленных членов Братства. За прошедшие несколько месяцев у некоторых из них родились дети, у других наметились изменения в карьере, личной жизни. Жизнь, как говорится, идет своим чередом.
Что касается меня, то я вернулся в наш город и сейчас подыскиваю квартиру, чтобы перевезти сюда семью. Так, помимо прочего, у меня будет больше возможностей общаться с друзьями. Если писательская карьера увенчается успехом, то я всецело посвящу себя этому делу, а пока, думаю устроиться в одной из местных газет.
Пардон, звонит телефон. Это Рубен.
- Как дела, Рубен. Что нового?
- Проблемы у Стэпа.
Стэп – еще один член Братства, в свое время, после учебы в университете с Рубеном, Чаком и Поршем, переехал на Западный берег и 15 лет прожил в Лос-Анжелесе. А недавно он подписал контракт с одной фирмой, осуществляющей инвестиционные проекты в Армении. Факт того, что один из нас стал куратором солидной программы на Родине, очень обрадовал нас всех.
- В чем дело, нужны деньги?
- Нет, нужны мозги, - отрезал Рубен. – Стэп разрывает контракт. Каких-либо серьезных причин нет. Не понимаю, что еще нужно человеку?..
- Что будешь делать?
- Уговаривать, что же еще?
Таковы, в целом, будни людей, которых я знаю с детства и которые всегда были рядом в трудную минуту.
Будни Братства Чарли.
Моего Братства.
Братство Чарли или история одного путешествия
© Copyright: Эдуард Атанесян, 2010
Свидетельство о публикации №210100401637
Свидетельство о публикации №210100401637
Рецензии