Ямышевский тракт продолжение 4

ГЛАВНЫЙ РЕДУТ

Равнение на флаг!
Многоопытный Каландер не шибко ломал голову над реконструкцией разваленного Ямышевского редута. Земляные валы разрыли, разбросали и ровно утоптали грунт по всей площадке. Сохранившиеся постройки оставили, чтобы потом их приспособить. По чертежу Абрама Ганнибала, выстроили казармы, склады интенданции и артиллерии и обнесли бревенчатой стеной.
На верху стены устроили несколько возвышений —- "обламов", крытых тёсом, с бойницами для пушек, мушкетов и пищалей. Малые бойницы были для настенных серединных и «подошвенных» стрелков. Снаружи ограду обвели глубоким рвом и заграждениями из рогатин, коряг, колючих кустов и острых кольев.
По углам соорудили сторожевые башни с тесовыми шатрами для караулов. Единственные ворота для въезда в крепость и выезда из неё повёрнуты к тракту, проложенному между редутом и озером.
Пока Зорин, Этигор и Бухгольц инспектировали работы и проводили опрос ямышевских ветеранов, прибыли солдаты и казаки. Всех разместили в казармах, офицерам отвели отдельные квартиры.
Семейные прибыли с жёнами и детьми, и им отвели времянки. Сбившись в артельки, отцы семейств «впряглись» в достройку своих жилищ, на что каптенармус выдал им материалы и инструменты.
И наступил день, в который полковник Зорин вступил в командование новой крепостью. Построили на пристани драгун и солдат, скомандовали «Равнение на флаг!» подняли на шесте казенное полотнище. Командир поздравил, напутствовал и объявил общий распорядок.
Служба круглосуточная, от нее никто не свободен, разве что по болезни. Солдатам нести караул, заготавливать соль, дрова, рыбу, лепить саманные кирпичи. Дозоры углублять на 10 верст в пойму и степь по обе стороны Иртыша и расставлять пограничные вешки.
Этигор, как знаток уставов, кодексов и уложений, составил образцы надлежащей документации для крепости. На первом же штабном сборе он дал пояснения.
— Как вы знаете, господа командиры, утверждена стратегия расстановки крепостей вверх по Иртышу. Ямышево, как первый редут на этой земле, объявляется главной крепостью будущей линии. Стоит она ровно посередине между Тобольском и Зайсаном. К ней отнесены новопостроенные Омская и Железинская.
Прибывший на сбор командир всей строительной экспедиции Прокофий Ступин, рассказал, как Свирский ставил редут около Темир Булака — Железистого ручья. Удалось использовать остатки калмыцких острожков и поставить маячные вышки ниже и выше Железинки, а также под степь. Боярский сын Чередов уже провёл закладку редута возле Семи Чудских палат. Матигоров доложил о налаживании условий проживания в крепостях, оконченных строительством.
— Тут временами людишки прибиваются. К службе негодны. Так что делать с этими невоеннообязанными? — спросил он.
— Ежели нет провинности, забирай себе в сапёрную команду. Предстоит ставить крепость у Семи Чудских палат, — ответил Этигор. — Остальных отправлять на выселки. Пусть ищут места с водой и угодьями и промышляют, как Бог полагает. Пока нет указа на заселение крепостей, впускать только военных.
— Каков же будет артикул по командованию? — спросил Зорин.
— В крепостях будут стоять воинские команды и казачьи отряды. Форпостом командует пятидесятник с несколькими урядниками; несколько редутов составляют сотню во главе с сотником; большее число редутов образуют полк под командой есаула; три полка бригада под комбригом. Всё вместе казачий корпус, над которым стоят атаман и войсковое правление.
— Солдаты-то зачем? — удивился Зорин.
— На случай военных и инженерных действий. А казаки охраняют, сигналят, хозяйствуют, постройки держат в порядке, кочевников отгоняют.
— Насчёт хозяйствования понятно,- сказал Зорин. — А с землями и угодьями определиться надо с кайсаками. Они уж тут кругом редута бродят.
— Грозятся, поди? — уточнил Этигор.
— Да так, больше хорохорятся.
— Пущай. Это до первого доезда сюда калмыков. Вмиг упорхнут, как степные воробьи-торгаи, — усмехнулся Ступин — А вот сговориться с кайсаками не мешает. У них свой особенный порядок пользования, соответствует выгоде разведения скота. Для нас эта выгода не последняя. Сами понимаете — и мясо, и кони…
— Стало быть, надо известить самых главных кайсацких старшин и проведать их с подарками, — решил Этигор.
— Легче объявить о внеочередных торгах. Здесь купеческие гонцы давно уже вертятся. Пусть дают хозяевам знать, — подал голос Бухгольц. — А узун кулак в степи быстрее ветра. Старшины кайсацкие сами и прибудут.
—Это даже лучше, — повеселел Этигор. — Им наши позиции на руку. Теперь политика совсем иной будет: помогать всемерно, но не уступать и отпор бескровный давать. Для нас главное — государственный контроль над тем, что можно взять от этих земель. На этом и покончим сегодня.
Офицеры вышли наружу и разожгли свои трубки. Пыхая дымом, кто-то обронил:
— Маловато у нас табаку. Казачков озадачить бы: пусть посеют, авось вырастет.
Зорин эту реплику отметил и когда штабной кворум разошелся, полковник послал вестового за каптенармусом Никитой Вострейкиным. Внешне неуклюжий и рыхлый, он производил обманчивое впечатление рохли и вахлака. Но дело он знал крепко. Полковник не жалел, что вызволил Никиту из монастырской тюрьмы, где он был трудником на побегушках отца эконома и прошел хорошую школу.
— Слушай, Никита, — обратился командир к каптенармусу. — Надо бы опробовать посадку табаку.
— Да я уж надумал тут не только насчёт табаку.
— Не напрасно я тебя вырвал из когтей отца эконома. Сказывай, что надумал.
— Я тут на всякий случай с имуществом привёз пахотные сохи, с дюжину. Улучили пару передышек и распахали несколько делянок. На них и посеяли малость овса, ржи, пашенички и проса.
— На посев брал из кормового зерна?
— Ну… из моих мешков. Я с собой прихватил, чтоб тут посеяться.
— Да уж… Отца эконома нам из тебя не выбить. — Так получится растить табак?
— Как не получится? Извольте попробовать, перед пасхой сеял, молодых листьев насушил. — Вострейкин набил трубку Зорина и подал ему.
Полковник раскурил её, сделал затяжку и поперхнулся. Глаза округлились.
— Я и говорю, что молодые еще листья.
— М-мм-моло-дые? Какой же этот табак, когда поспеет?
— Нормальный. — Никита пожал плечами. — Не жалуемся. Конечно, немного горло дерет, а так вполне в пропорции…
— Немного дерет? Да им убивать можно! А зерновые взошли?
— Взошли. На пойме шибко травой зарастают. А в степи нормально, только птицы одолевают. После сенокосу можно урожай сбирать. Сам-пят точно будет.
— Что, и косы-литовки есть?
— Есть, как не быть. Железо привезут, дак ещё накуём. Жатва лучше битвы.
Кортомный уговор
С принятием командования дел в крепости не убавилось. Обоз и лодочный караван с припасами запаздывали, и весь наличный состав полковник Зорин мобилизовал на промыслы — охотиться на дичь и ловить рыбу. В сети и верши попадали также раки. Ими тоже не брезговали.
Все свободные места внутри крепости украсились вешалками и сушилками, на которых сушили, вялили и коптили оленину, лосятину, осетров. Краснопёрая рыбная мелочь шла прямиком в кашеварню.
Иван Дмитриевич Бухгольц закончил свои дела в Ямышеве. Ему удалось без чужого догляда отыскать десяток своих тайников. Нашлась и часть казны. К ее изъятию Бухгольц пригласил Зорина, Этигора, Матигорова и Ступина.
— Вот, камрады. Прошу засвидетельствовать, что сдаю часть государевой казны. Примите ее в приход. Деньги вам сейчас будут кстати для расчетов с кайсаками. Купите скот. А по случаю своего отбытия назначаю вечеринку.
Угостить ветеранов, старых и молодых камрадов было чем. Бухгольц наткнулся на схрон губернаторских соглядатаев, в котором нашлись вино и закуски из гагаринского погреба.
Вино было знатное — мальвазия. Её князь привёз после поездки к Петру Алексеевичу, когда в 1713 году докладывал о золотых россыпях Яркенда. Шпики Миньки Киркина явно поживились украдкой.
Офицеры провозглашали здравицу в честь Бухгольца и желали Ивану Дмитриевичу выйти из следствия оправданным. Незаметно разговоры сбились на тему о землях. Всё-таки немного побаивались: не быть бы второй осаде…
— Вопрос, господа, отнюдь не праздный, — сказал Бухгольц. — Калмыки и кайсаки не очень-то уступчивы. Однако земля им нужна до поры, пока есть кормовая трава для скота. Вытопчут и бросают. Кайсаки ведут себя схожим образом, но делят землю и в нужде делятся ею.
— И кто из них истинный хозяин, так и неведомо, — подхватил Зорин. — А пригоним мы стада и табуны, тут же начнут супротивничать. Землю ройте, лес рубите, соль берите. А выпаса — ни-ни.
— И как же нам закрепить землю за собой? —  спросил Этигор. — Степняки не понимают платы за пользование и трактуют эти отношения как взятие взаймы. Попользовался — возмести или отдари.
— Ага, — отозвался Матигоров. — И им все равно, луга, утварь или люди. А, вспомнил: у них это «кортомить» называется. Если пользуемое оставляешь себе, то отдай что-нибудь другое. При этом они могут насовсем бросить одни места и уйти в другие.
— Господа, а мы ведь известили азиатов о торгах. Вот-вот обозы прибудут, а с ними и наши купчины приедут, - встрепенулся продремавшийся Ступин, которого вино разобрало.
— Эй, мырза, тыпыршу емес, —по-кайсацки сказал Зорин и засмеялся. — Не беспокойся, камрад, солдаты и казаки уже давно расчистили Меновое поле.
С Бухгольцем до Омского редута снарядили провожатых, которым надавали наказов, и обязали их вернуться с обозом или лодочным караваном. И ранним утром, оседлав лошадок-джебе основатель двух редутов и его эскорт умчались по тракту на север.
После восхода в крепости началась суета. Стали прибывать торговцы, и большинство из них кайсаки из разных родов. Зорин устроил старшинам уважительный прием и пригласил на угощение.
— Не взыщите, тамыры, у нас по-солдатски. Но довольны будете.
Комендант выдал Вострейкину монеты и наказал купить мяса и кумыс.  За полдня в огромном походном котле было сварено много бесбармака, в который пошло двадцать пять купленных барашков и три мешка муки. Вострейкин блеснул травознайством, и солдаты по его указке набрали уйму дикорастущих специй.
Для гостей на пристанском помосте настелили много рядна и кошмы, наставили круглых столиков, сколотили крепкие перила, дабы гости не попадали в реку. Для пущей диковинности снарядили и музыкантов с барабанами и флейтами, бубнами и домрами, свирелями и рожками гудками и гуслями.
И когда явились неровным строем важные кайсацкие баи в одеждах и шляпах с золочеными позументами, музыканты грянули какую-то смесь мелодий. Старшины остановились возле музыкантов, разглядывая инструменты, особенно барабаны, домры и гудки. В них они увидали свое, знакомое. На лицах читалось одобрение.
Когда все расселись по им одним понятной лестнице чинов, Зорин привстал на коленках, поднял чашу с кумысом и провозгласил:
— Мы рады видеть вас всегда. Будем вместе одну думу думать. Дозвольте вручить вам знаки почета по вашим обычаям!
По знаку полковника Вострейкин пихнул под ребра каждого казака с бараньей копченой головой. Казаки живо обошли столики и с поклоном отдали каждому старшине по голове. Однако голов оказалось больше, чем гостей. Казаки оглянулись на Никиту, тот показал кулак, и пришлось отдать подношения офицерам.
Потом, когда самый почитаемый изо всех старшина кивнул, все принялись за еду. Взяв мясо, кайсаки окутывали его вареным тестом и закладывали в рот щепотью Зорин приметил это и шепнул Матигорову:
— Глянь! Потому и говорят «бес пармак» — бери пятернёй.
Добрых полчаса на пристани слышалось смачное чмоканье и громкое глотание. Потом все отвалились в ожидании чая. Солдатики разнесли полные пиалы гостям. Самый почтенный бай повел рукой, и все замолкли.
— Нам по душе, что вы встретили нас по нашему обычаю. Но не обижайтесь, если кто-нибудь выразит недовольство вашим присутствием. Мы ждем от вас помощи и защиты. Тогда разрешим жить рядом с нами столько, сколько захотите.
— Ага султан, — польстил Этигор, присвоив старику высокий титул. — Разреши нам это записать и скрепить вашими печатями!
—Не запрещается. Но если кто-то нарушит мирную жизнь и станет ущемлять аулы, тех мы прогоним. Это наш кортомный шарт, наше условие.
Отпировав, гости дошли до телег, снаряженных Вострейкиным, и отбыли на свои стоянки. На следующее утро крепость начала свою службу.
Приехали обозы и лодки с баржами. Торговцы отправились на Меновое поле. Добытчики соли обрядились в войлочные робы и ушли на озеро. Зорин и Этигор проводили Ступина и Матигорова с отрядом, которые поплыли вверх по Иртышу, и вернулись — один к своим комендантским обязанностям, другой к написанию договора с кайсацкими старшинами.