Две Особи. Следы творений, 2007. Глава 3

Содержание:

http://www.proza.ru/2010/07/27/1399 ПРОЛОГ
http://www.proza.ru/2010/08/12/1346 Глава 1. О МИРЕ И ЕГО ОПУХЛОСТИ
http://www.proza.ru/2010/08/27/998   Глава 2. ЛЕС И СОЛНЦЕ
http://www.proza.ru/2010/10/04/432   Глава 3. ЖИДКИЙ ЁЖИК
http://www.proza.ru/2010/10/14/938   Глава 4. ТЕНЬ НАД ЗВЕРОФЕРМОЙ
http://www.proza.ru/2010/12/23/1005 Глава 5. О МИРАХ, КОТОРЫЕ РАЗДЕЛЯЮТ ЗАБОРЫ
http://www.proza.ru/2011/12/07/1386 Глава 6. ЭЛЬФИЙСКАЯ ПРИНЦЕССА
http://www.proza.ru/2012/05/10/1030 Глава 7. ПОСИДЕЛКИ ВО СНЕ И НАЯВУ
http://www.proza.ru/2012/05/10/1046 Глава 8. ЗАМКНУТЬ КОЛЬЦО
http://www.proza.ru/2012/05/10/1053 Глава 9. КТО В МЕШКЕ
http://www.proza.ru/2012/05/10/1058 Глава 10. ЗАЙЧОНОК И ХОМЯК
http://www.proza.ru/2012/05/10/1062 ЭПИЛОГ



ГЛАВА 3.
ЖИДКИЙ ЁЖИК.

         

          I.

         

          Андрей Ктырюк чувствовал себя лучше. День близился к концу, закатные краски раскаляли докрасна дворовый пейзаж, а тишина и покой по прошествии двух часов уже не казались химерой. Родители, слава богу, на пару дней уехали, квартира дышала тишиной, и только поставленный разогреваться ужин обещал внести в мир немного шипения и съедобных ароматов. Можно отпустить тяжелый груз недавней памяти, расслабить рассудочные мускулы, и пусть себе бьются и катятся по полу остатки былых недоразумений.

          А ведь еще прошлым вечером все было по-другому. Да что там вечером, еще этим утром! Время словно выбросило его на новые берега, изможденного, но целого и невредимого, оставив восстанавливать силы на тихом песчаном пляже. Вот уж нечасто идеально прямая и безобразно ухабистая колея жизни преподносит такие повороты.

         

          А началось все с того, что они с одногруппниками решили отметить сдачу первого экзамена торжественной поездкой на дачу к одному из инициаторов. Традиция стара как мир и неотвратима как ящик бухла, что непременно присутствовал в багажнике. Их было человек пять, типичная когорта алкогольных единомышленников. Ктырюка же взяли не от дружбы до гроба. Просто по привычке, по традиции. Ибо вдвойне веселей, когда рядом есть такой заманчивый повод для истерического смеха, как коматозник Ктырюк. Его всегда за этим и брали с собой. Просто посмеяться. Тупо поржать. Поржать над его тормозами, над его тупизмами и глюками. Как всегда. Наверно давно пора бы проявить гордость и послать их ко всем чертям и на все органы. Но снова и снова Андрей соглашался. Андрей смирился. Уж по крайней мере это была компания. Своя, дружная, веселая, словно тортик с горящими свечками среди леса и полной темноты. Разве правильно его бросать из-за того, что, мол, свечки шкурку подпалили?

          Нет. Не заладилось у них с самого начала. Сначала отложили на день. Потом понесли потери в когорте единомышленников. Кого-то не пустили, кто-то слишком долго копался со своими делами. Хотели разбавить компанию женским полом, но ни одна из знакомых девушек рвануть с ними не согласилась. Точно сговорились все. «Ну и ладно, зато в одну тачку поместимся». В итоге выехали поздно вечером. Кто-то уже поддатый, кто-то еще в трезвом рассудке; водитель, трезвый поневоле и недовольный этим — каждому в этот вечер досталось по своему, неповторимому образцу расположения духа. Лишь в пути, после пары часов неудобной ночной дороги все более-менее спелись в один самозабвенный комок эмоций. Даже водитель, который, похоже, трезвым только казался. Даже Андрей, словно просыпаясь младенцем среди блестящих погремушек, ощущал себя способным испытывать счастье.

         

          …Андрей взглянул на часы. Стабильность его насытила до краев, пора было с ней попрощаться. Закатный огонь поджигал стены и деревья, и было бы несправедливо, если он даже не разогреет его вечно усталый мозг. Не мог он просто так избавиться от памяти. Требовалась помощь. И тогда Андрей схватил…

         

          …Никто не помнит, сколько времени было, когда они заблудились на ухабистых сельских дорогах. Фары старательно освещали убогий асфальт, но что стоят эти два мышиных глазика, когда на километры вокруг полная и бездонная темь? Только небо, устланное тучами и светящимся городским смогом, давало понять, в какой стороне столица, а в какой пустота.

          В аварию они загремели ближе к утру. Дорога была старая и узкая, и черт знает, откуда взявшаяся встречная машина грозила не пропустить их без тактильного контакта. Мало того, после мертвой темноты сияние встречных фар ослепило всех и каждого. Даже пассажиры вздрогнули, словно разбуженные. Тот, кто был за рулем, дернул баранку как нельзя вовремя, но все же слишком круто. Автомобиль бросило в сторону обочины, закрутило. А дальше были кусты, осколки стекла, клубы земли, камни и, кажется, какое-то дерево.

          Ктырюк ничего не понял. Когда его бросило в сторону, на одного из товарищей, он не ощутил ни страха, ни гнева, ни досады. Он был пуст, словно рюмка трезвенника. Его посетил порыв ветра, приласкал и еще долго что-то шептал на ухо в течение той секунды, пока они неслись с обочины в темноту. Там было свежо и тихо. Там почти не было головной боли…

         

          …Воздух. Андрей схватил воздух за спиной, пошуровал по дивану, но так ничего не нашел. Нехотя поднялся с дивана и подошел к письменному столу. Здесь, постояв как вкопанный пару минут, отворил нижний ящик и еще несколько минут копался в бездне бумаг. Нашедши нужную запись, он вернулся на диван, по дороге схватив со стола…

         

          …Когда за потерпевшими приехали спасатели, уже светало. Автомобиль, будто бы жеваный, покоился в комьях земли, наполовину вкопанный в небольшой холмик, увенчанный несколькими деревьями. Половину из этих деревьев постигла трагическая участь. Щепки вместе с осколками фар и другими ошметками убитой техники валялись в радиусе нескольких метров вокруг. Но земляной холмик, можно сказать, их спас. Последний удар, мягкий и в тоже время глубокий, заставил машину окончательно остановиться.

          Их извлекали по одиночке из аккуратно вырезанной двери. Они стонали и кусали пыльные губы, время от времени обдавая весь окружающий мир трехэтажными нецензурными эпитетами. А потом была скорая. И больница, где злоба наверняка иссякла, и осталось только осознание удивительного факта: мы здесь, мы в обычной палате, мы не в реанимации!

          Впрочем, для Андрея вся эта история виделась через совсем другую призму. Больница была первым местом, где он хоть как-то осознал себя. Он лежал, вдыхал глазами яркий свет и по-прежнему ничего не понимал. Потом вошла медсестра, а за ней доктор, который и рассказал ему все. Который так же объяснил ему, что из машины его не вынимали. Что он сам, как истинный чудак, умудрился вылететь из салона перед тем, как машина врезалась в холмик и превратилась в неоткрываемую консервную банку. Его швырнуло об землю, но не сильно. Он не потерял сознание, он даже встал и смог самостоятельно ходить… Его нашли случайно аж в сотне метров от разыгравшейся драмы, среди зарослей кустарника. Что он там делал, почему именно там? Никто не смог ответить. Он просто спал. Он посапывал, свернувшись в калачик под тенью кустов. Врачи подумали, это от шока.

          Нет. Он просто не выспался. Он почти не спал перед экзаменом, и теперь, едва ночь восторжествовала вокруг и в его теле, он провалился в сон, стирающий боль и ужас, отводящий неверную жизнь на второй план. По крайней мере, так он сам себе объяснил случившееся.

          А потом этот свет, эта палата. Эта молодая черноволосая медсестра, смотрящая на его таким странным пристальным взглядом, что хотелось проглотить собственные глаза. Никто до нее не смотрел так бесстыдно глубоко, точно на маленький неведомый холмик среди дремучих лесов его подсознания. Ее глаза… карие, но какого-то странного светлого оттенка. Не представить, но и забыть невозможно. Что же такого произошло между выбросом из машины и сном? Почему все настолько… настолько не так? Почему у обычной, даже симпатичной, медсестры такой отторгающий взгляд, словно она единственная могла ответить на этот потерянный вопрос? Что за тень притаилась за плотной стеной его сознания?

         

          Телефон. Наконец-то Андрей нашел и аппарат, и номер. Его пальцы осмелели раньше мозга и помогли ему быстро набрать циферки. В следующую же секунду волна удивления и растерянности смутила его, когда он услышал депрессивно длинные гудки. Что он сделал, зачем все это? Но сбросить вызов окаменелые пальцы уже не могли.

          — Да?

          — Карина, привет. Это я, Андрей. Не узнаешь?

          — А, привет, узнала. Давно не созванивались. Как дела?

          — Да ничего. Решил вот позвонить. Ты как?

          — Тоже ничего. Тебе, кстати, очень повезло, что застал меня. Завтра уезжаю. И когда вернусь, пока не могу знать.

          — Опять к родственникам? В Вильнюс?

          — Да, но не только. Я на новую работу устроилась. Совместная фирма, работа в целом здесь, но командировки занимают большую часть времени. Так что буду еще чаще в разъездах. Зато денег будут платить как полагается. Евросоюз как-никак.

          — Ясно. А я вот тут тоже попутешествовал. В больницу загремел.

          — Да ты что? А что случилось?

          — Да съездили мы на пьянку после экзамена. Вернее, не съездили. Попали в аварию по собственной глупости.

          — Как? Опять? С тобой все в порядке?

          — Да, не волнуйся, все обошлось, я уже дома, меня почти сразу из больницы отпустили. Так, пара ушибов. Уже даже не болит. Да мы все легко отделались, кроме машины. Можно сказать, в кучу песка въехали.

          — Да уж. Вам действительно повезло.

          — Наверно. Знать бы еще, что с тех пор изменилось…

          — Ты о чем?

          — Да так… Как-то не здесь себя ощущаю. Какие-то мысли странные. Новые. Память, которую не могу вспомнить. Я ведь после аварии… как бы сказать… ладно, не важно. Кстати, Карина, ты не красишь больше волосы в каштановый цвет или что-нибудь посветлее…

          — Ну ты вспомнил! Давно уже! Я уж не помню, когда последний раз такое было. Ты сам тогда говорил, мне не идет. А что?

          — Да нет, ничего, просто… как бы сказать… приснилось мне… ну, в общем, что-то вспомнилась ты мне в таком… как бы сказать… необычном виде. Ладно, не бери в голову, это я так.

          — Андрей, продолжай, в каком это необычном виде? Раньше ты на мой вид не слишком обращал внимание.

          — Да ладно тебе, это вообще… Я даже не знаю, откуда у меня вдруг вылезла эта мысль. Ты, кстати, никогда контактные линзы не носила?

          — Нет. А что? Со зрением у меня все в порядке. Тебе не нравится мой цвет глаз?

          — Да что ты? В тебе нет несовершенств. Это я…

          — Что ты? Что смеешься? Тебе, может, и смешно, а мне уже страшно, ты всегда извращенным воображением страдал…

          — Короче, забудь. Считай меня идиотом. И все.

          — Да брось ты. Ладно, мне пора собираться, время летит. Ты, кстати, заходи на мой сайт. Ручка у тебя есть?

          Андрей покорно записал несколько букв и точек.

          — В общем, Андрей, пообщаемся еще как-нибудь. А может, даже увидимся. Не грусти только. Ладно? Ну, до встречи.

          — До встречи, Карина, пока.

          Андрей вздохнул и отложил телефон. С каким-то растерянно хмурым взглядом измученного ишака осмотрелся вокруг. Но вскоре все стало на свои места, и просторная серая комната приняла свой привычный будничный вид. Только какое-то угасание еще витало вокруг, словно запоздалое эхо от давешней фразы «До встречи». И странная, пронимающая остатками неведомого жара духота.

          Черт! На плите все сгорает! Как волосатая ракета Андрей кинулся на кухню и вывернул ток под дымящейся кастрюлей и сковородой, изнывающими от электрической жары. Когда шипение успокоилось и на кухне немного посвежело, Ктырюк приоткрыл результат собственной забывчивости, а именно приоткрыл крышки, и облегченно вздохнул. Есть можно.

          На этом пламя в его сопле исчезло, и движения снова приобрели расслабленный, задумчивый характер. Он не находил себе дела. Он не мог осмотреться на новом берегу. А задняя стенка сознания чесалась, как будто там действительно кто-то сидел. Он закрывал глаза, вглядывался, но ничего не видел кроме тонких тревожных обрывков, рисующих неверные образы, вроде спирали, пронзающей ему мозг.

          Андрей включил компьютер. Поморщился от головной боли. В Интернет-обозревателе загрузился какой-то непонятный технический сайт «Хромель и Копель». Зачем он его открывал прошлый раз? Уже и не вспомнить. Робко набрал адрес другого сайта, продиктованный пять минут назад по телефону. Дождался загрузки и разочарованно выдохнул. Там было все на литовском. Длинные, незнакомые слова, исковерканные галочками латинские буквы будто сливались в одно большое русское «Пошел на…».

          Соседи выключили радиотелефон. Вселенную наполнила еще большая пустота. Андрей выключил компьютер. Поднялся и уверенными движениями хладнокровного мстителя зашел в коридор, где, словно закрепляя чувство легкости, вывинтил все пробки. А затем вернулся и предпринял и вовсе непонятные действия: раскрыл портфель, достал оттуда нечто и одел его на голову. Нечто было почти обычной шапкой, если не считать, что ее ткань на пятьдесят процентов была медной проволокой. Последняя блестела среди черноты искристым огненным блеском и производила фантастическое впечатление головного убора то ли ученого, то ли идиота. Впрочем, впечатление его беспокоило меньше всего. Теперь, в этой благодатной тишине все должно быть по-другому.

          Он закрыл глаза как в поисках счастливого сна. Чтобы увидеть свечение выхода, надо погасить весь свет. Чтобы найти живую душу под руинами, надобно замолкнуть. И может быть, тогда станет ясно, что таит в себе эта прочная рассудочная стена.

         

          II.

         

          — Вир, да перестань ты дуться! В конце концов, все прошло, все живы, а жизнь не стоит на месте. И за жизнь надо хвататься. Думаешь, мне приятно? А ты посмотри подробности!

          — Не верю, Димыч, я в эти подробности. Так не бывает.

          Дмитрий с досадой вздохнул и замолчал, не сводя глаз с экрана телефона Вергилия. Они шагали медленно и бесцельно, но не сбавляли темпа, хотя порой думалось, что они вот-вот остановятся и куда-нибудь нервно разойдутся. Здание университета незаметно осталось позади, и все передвижение в сторону метро казалось побочным эффектом некоторых неоднозначных мыслей.

          — Ладно, — вздохнул Вергилий, — Езжай, если тебе так хочется финансовой выгоды. А я не хочу все это снова видеть. Два дня кое-как спокойно приходил в себя, а тут снова подарок судьбы из серии прощай, душевная гармония. Впрочем, с этого семестра она ко мне почти не заглядывала.

          — Ну, только не утрируй, ладно? Сам находишь себе проблемы… И вообще, зря ты так. Он ведь и тебе, а не только мне сообщение прислал. К тому же ты сам говорил, что после всей этой истории осталось слишком много вопросов. Что, в общем-то, правда.

          — Ой, Димыч, только не грузи, а? Не хочу вспоминать. Принципиально. Пропадите они все пропадом, и Сурковский, и… все остальные, чтоб их не видеть больше! Не вспоминал два дня, в голове ветер — зато свежо и приятно. И не собираюсь вспоминать.

          — Извини, не хотел тебя расстроить. Просто мне, лично, неуютно, если я не понимаю, что там на самом деле произошло. Вот ты думаешь, после этого подарка ты сумеешь все опять забыть? Сомневаюсь. Как говорится, лед тронулся, и назад дороги нет. Сам понимаешь, бежать от проблемы больше некуда. Значит, надо идти вперед и раскрыть ее. Ну так что, едем? …Вир, алле!

          — А?

          — Едем, спрашиваю?

          — Куда?

          — В никуда! Вир, ты где? Мы о чем только что говорили?

          — Ладно, ладно, извини. Если тебе так хочется, давай поедем.

          — Ну, вот и отлично. Я так полагаю, идти недалеко. Кстати, что он там еще пишет?

          — Вот, смотри, честолюбец. Офис у него какой-то там, сеть какую-то администрировать. И все. Пронюхал, где мы учимся.

          — Так это же отлично! Учитывая то, что нам еще далеко до диплома, и на нечто большее рассчитывать рано… А системный администратор, как говорится, сети компьютерной диктатор, перефразируя классика…

          — А диктаторов обычно свергают. И после них нередко начинается смута. Я думаю, он вполне мог найти кого-нибудь понадежнее и профессиональнее нас. Ему явно не администраторы нужны. Ему нужны мы. А побежденных редко оставляют в покое.

          — Да брось ты, еще неизвестно, кто победил на самом деле. Ты сам говорил, что не мог он тебя задеть шпагой, иначе ожог был бы не только на пятке. Значит либо второй электрод не оставил следов, что невероятно, либо оба электрода были на земле, что тоже не выйдет. Либо в тебе самом был высокий потенциал, который разрядился на землю.

          — Ну, это уж ты загнул, — процедил Вергилий, сморщившись и еще больше опустив голову. — Это ты у нас король электричества.

          — Сам знаю. Но, тем не менее, непонятно. Что он, испугался содеянного и сбежал, пока я не прибыл? Или сам получил разряд, упал и побежал прочь? И как это все выглядело с его стороны? Короче, не думай, что я как к другану на пьянку иду, меня тоже все это напрягает. Как ни крути, бред получается. Но ведь это и нужно! Понять, что это за история и что все это значит. А то последнее время что-то хожу, вспоминаю я тебя, Оле… молчу, молчу! Ну и Глеба нашего тоже. Вспоминаю, анализирую… Короче, либо я идиот, либо что-то с миром стало не то.

          — Опух.

          — Что?

          — Опух, говорю. Помнишь?

          Дмитрий устало вздохнул. И если Вергилий был и так хмурый и словно окрашенный в серые тона, то, что касается Дмитрия, его смена настроения была, что называется, налицо. В самом прямом смысле. Даже беседа на некоторое время утонула в личных раздумьях.

         

          Дом, где должен был располагаться офис, был старый, кирпичный и слишком уверенно напоминающий прошлый, если не позапрошлый век. Как и все близлежащие дома в этом не слишком удаленном от центра районе. Впечатление стало выправляться от вида подозрительно ухоженного двора и не более гармонично вписавшихся в эту площадь дорогих автомобилей. Новая, надежная дверь, стеклопакеты в окнах…

          — Ну что, будешь заходить? — спросил Дмитрий у двери.

          — Пожалуй, зайду. Кстати, вывеску у двери прочитал? Как тебе названьице?

          — Хм… ТериоФарма, — озвучил он надпись полным подозрительности голосом, да так и непонятливо замолк, не найдя комментариев.

          — Готов поспорить, что ветеринарные услуги, — успокоил него Вергилий, — Или, по крайней мере, импорт медикаментов для ветеринарных услуг. Терион — по-гречески зверь.

          — Спасибо, обнадежил. Зверь, говоришь? Типа, Звериофарма?

          — Ага. Не буду предполагать, кто надоумил на такое название…

          — Да уж не сам додумался. Навряд ли он знает греческий. Териофарма, блин. Звероферма! Вот, как будем ее называть.

          Вергилий, тем временем, в кой-то веки оживившись перед дверьми, снова замолчал и провалился в бессознательный мысленный бульон, отмыться от которого было непросто и неуютно. Он не без удивления заметил, что охрана их спокойно пропустила, едва Дмитрий бросил им какую-то незамысловатую отговорку о том, что их ждет господин Сурковский. Офис был небольшим, что, впрочем, соответствовало типу здания, но вполне хорошо отделанным. Дверь, на которую им указали, ничем не отличалась и не выделялась среди всех остальных путей в этом скромном деловом царстве. Разве что только тем, что она не открывалась. То ли царь был слишком занят, то ли его на троне попросту не было.

          Дмитрий хмыкнул и приоткрыл экранчик карманного компьютера.

          — Смотри, — деловито прошептал он, — Нашел беспроводную сеть какую-то странную… но доступ отсюда мне, похоже, не светит.

          — И что странного?

          — Смотри название. Никак наш будущий начальник фашизмом промышляет.

          На экране чернела надпись: «Swasti».

          — Свасти — в переводе с санскрита счастье, благополучие, — задумчиво ответил Вергилий, — Дословно «су асти» означает «хорошее бытие». Аналогично русское слово счастье переводится как «хорошая часть, хорошая доля».

          — Ага, знаем мы эту хорошую долю. Один уже хотел это самое благополучие всему миру подарить. Думаешь, тот, кто так сеть называл, не владел ассоциативным мышлением? Не думаю, что это слово ему ничего не напоминало.

          — Что ж теперь, если один нелюдь целый язык опозорил, всех древних индусов фашистами считать? А того, кто называл эту сеть, я его даже уважаю, если он в самом деле думал о благополучии, что весьма вероятно. Главное не слово, а то, что за ним исконно стоит.

          — Не думаю, что прошлый админ знал санскрит так же хорошо, как и ты…

          — Вам чем-то помочь? — послышался сзади приятный женский голос.

          Девушка, высокая и светловолосая, в типичном деловом одеянии и с убранными назад волосами, незаметно оказалась сзади них.

          — А…э…нам бы Глеба Михайловича Сурковского, — произнес Дмитрий.

          — А его пока нет. Если у вас есть какие-то вопросы, я ему передам.

          — Мы вообще по его приглашению пришли… так получилось, что мы немного знакомы. И, в общем, он пригласил нас сюда устроиться администрировать здешнюю сеть…

          — Понятно, он говорил. Тогда знаете что? Я вас сейчас проведу на место, вы ознакомитесь с техникой, а завтра тогда приходите, уладим все проблемы. Хорошо?

          — Хорошо.

          — Идемте сюда.

          Они неуверенно последовали за ней, пройдя не больше десятка метров, хотя казалось, путь был долгим и ухабистым. Может быть, все из-за недостаточной обширности помещений, чем страдали и две новые комнаты, последовательно открывшиеся их взору.

          — Это ваше будущее рабочее место. Вон там, за дверью, у нас коммуникационный центр. Там же стоит сервер. Дверь не заперта, так что можете ознакомиться. К сожалению, предыдущего специалиста с нами уже нет, поэтому придется вам как-то самим вникать во все подробности. Но это хорошо, что вы пришли, а то у нас уже все валится, а никто не знает, что делать.

          — А куда же вы старого администратора дели?

          — Да так… Жалко, Глеба сегодня не будет. Он вас ждал. Ну ладно, я тогда пока вас оставлю, а то на мне половина офиса висит, а вы, если что, заходите в соседний кабинет или подождите просто. Пространства тут, как видите, немного, все рядом.

          На этой любезной, но бескомпромиссной фразе она юркнула в полуоткрытую дверь, оставив их одних наедине с собственными думами и дверью к коммуникационному центру.

          Комната была не столь большая, чтобы наедине со всей техникой, мебелью и другими сопутствующими вещами чувствовать себя на просторе, но и не столь маленькая, по сравнению с коридорами и другими здешними кельями. Небольшое окно с жалюзи наполняло живым дневным светом белые стены и выходило куда-то на зеленый закоулок двора. Тем не менее, прямо под окном откуда-то брался полумрак, смешанный с коробками и проводами. Окошко явно открывалось нечасто и, хотя система вентиляции была должным образом обустроена, воздух источал запах работающей техники. С противоположной от окна стены располагалась та самая дверь, которая была не заперта, и за которой в обрамлении проводов располагался центр здешней сети.

         

          — Да, — протянул Дмитрий, подходя к застекленному ящику с проводами, — Слышал, как она сказала? Предыдущего специалиста с нами уже нет. Это либо я слишком восприимчив к черному юмору, либо она вложила какой-то ритуальный смысл… и пусть земля будет ему пухом…

          — …Либо так и есть на самом деле, — закончил Вергилий, скорбными глазами глядя на старый сетевой концентратор.

          — Ага, либо уже ты как всегда в своем депрессивном репертуаре. Что разглядываешь? Он не работает. Старье.

          — Сам вижу.

          — Тут они, конечно, молодцы, техника новая. Коммутатор третьего уровня; выделенная серверная ферма; шлюз Интернета; оптоволоконная выделенка. И еще беспроводная связь. Похоже, они всерьез думают о расширении. Хотя в таком здании расширяться, на мой взгляд, некуда. Хотя… это еще что за хренотень?!

          Вергилий в ответ пожал плечами, разглядывая хаотично опутанную колючей проволокой «шевелюру» коммутатора.

          — …На кой черт они провода обмотали этой… концлагерной атрибутикой?! Ыййй…блин, либо прошлый админ был мазохист, или хотел нагреть начальника с травматизмом на производстве. И развернуто все так, что даже руку не просунешь? А это что за хрень? Они что, порты эпоксидкой залили?! Бррр…

          — Угу. Я же говорил, нас сюда не просто как обычных администраторов пригласили.

          — Да это триндец! Я такого нигде не видел. Чтобы кабели в портах эпоксидкой закреплять… жесть какая-то. Понятно, что тут у них все валится. Я боюсь предположить, кто же был последним админом. Ладно, Вир, давай делом займемся; там за дверью пустой комп стоит, включи его, сейчас посмотрим, что тут как работает. А то и в самом деле не нравится мне здесь.

          Вергилий присел за ближайшее рабочее место, машинально пробудил спящее устройство, неизвестно, о чем больше думая: о работе или о каком-то еле ощутимом, но хорошо заметном отчуждении, витающем вокруг них. Дмитрий правильно заметил не очень порядочное состояние. И хотя все вокруг для дилетанта было прилично, некое отсутствие порядка, в смысле, быть может, более глубоком, чем бросил Амперов, некая трещина или царапина на глади рабочей обстановки не давала почувствовать гармонию.

          — Локалка есть, — сообщил Вергилий, — Вроде все работает нормально.

          — Подожди-ка, — простонал Дмитрий из-за двери, — Концентратор старый — его будто вместе с гвоздями хранили. Весь исцарапанный и ободранный, все гнезда такие, будто тут только и делали, что на скорость выдирали работающие кабели. На ящике тоже царапины. Коммутатор новый немногим лучше. Сервак работает, но и его, похоже, помучили неслабо. Вон, даже силовые провода не пощадили. А теперь шнур так запихали, что все двигать придется. Помнишь, какой хлам я у Глеба на даче заметил? Похоже, дачей дело не ограничивается.

          — Да-да. Слушай, тут кое-что не работает. Тут программа запрашивает лицензию с сервера и не находит. Адрес вроде правильный, остальное работает. Как они ей пользовались?

          — Да тут все не как у людей. Короче, позову я сейчас нашу временную хозяйку, доложу обстановку.

          С этими словами Дмитрий выбежал из серверной, провалился в дверной проем и через минуту вошел в сопровождении давешней девушки.

          — В общем, мы тут кое-что осмотрели… есть вопросы. С чего бы начать… Ну хотя бы с этой самой лицензии. Вергилий, что там не читается?

          — Подождите, я забыла вам сказать! Глеб как раз только что пришел. Так что проходите к нему, он вам все объяснит из первых рук.

          — Замечательно! Мы уже идем… Вир, не очкуй! Успокойся!

         

          III.

         

          Он сидел на рабочем месте, не откинувшись назад по-барски, а внимательно вытянувшись вперед, нависнув над столом как утес над морем. Он не казался царем, не казался могучим гигантом даже в своем незначительном помещении.

          Вергилий сморщился и посерел лицом. Он ощущал себя усталым могильщиком, которому велели эксгумировать ужасную зараженную память, так старательно захороненную на предельную глубину. А может, еще можно развернуться и убежать отсюда, оставив этого фанатика Амперова со своей любимой техникой? Нет, уж лучше казнь, чем самоубийство…

          Дмитрий вошел первым, но даже он столь быстро замедлил шаги, что повеяло желанием попятиться. Впрочем, в норму он пришел быстро, и вот они вдвоем — Кремнин на метр подальше и взглядом ближе к полу, Амперов впереди с кисловатой ухмылкой — стояли перед хозяином странного предприятия «ТериоФарма» и ждали его реакции.

          — Я знал, что вы придете, — выдохнул он, никак не обозначив эмоции, только еще больше нависнув над столом и вжав голову в плечи. Почему-то в эти мгновения он напоминал лягушонка в болоте, одиноко высунувшего голову. И только что-то во взгляде говорило, что может быть, он и лягушонок, но все болото — его собственность.

          — Вы нас поймали на финансовый крючок, — ответил Дмитрий. — Шутка. Просто… Просто мы не любим оставлять дела на полпути.

          Молчание. Пять секунд.

          — …Но есть небольшая загвоздка, — продолжил Амперов. — Мы уже немного осмотрелись, и вместо ответов у нас возникло еще больше вопросов.

          — Ну, тогда пройдем на место.

          Миновав десяток метров, они очутились в королевстве кривой техники. Глеб вошел первым, Дмитрий не отставал от него, а Вергилий, вновь задубевший лицом, плелся за ними как клейкий комок паутины.

          — Никак я их не приучу к порядку, — сказал Сурковский, оглядывая нагромождение коробок под окном. — Что прошлый администратор-халявщик, что теперь. Ну, вы все видели. Теперь вы понимаете, что я не от некуда девать деньги вас пригласил.

          — Как же вы работали последние дни?

          — Вот так и работали. И больше не собираемся. Сутки уже так перебиваемся. Ничего не предпринимаем, потому что не хотим навредить. Один из наших сказал, что на сервере может быть вирус, который угробил лицензию, часть сервисов и данных. К счастью не самых важных, но все-таки. Основные программы работают стабильно, а те, что под подозрением, даже запускать не пробуем. Собственно, это самая последняя напасть, которая приключилась с нами.

          — А у вас что, нет резервных копий, архивов, образов?

          — Да есть… Но с этого места мне, похоже, придется рассказывать все сначала, иначе у вас вопросов еще прибавится.

          Он многозначительно замолчал и осторожно присел на пустовавшее кресло, озираясь по сторонам. На секунду его лицо отразило некое замешательство и неловкость, которую он тут же переборол. Дмитрий не шелохнулся, даже как будто окаменел, весь превратившись в одно большое ухо.

          — Неприятные вещи… случаются со мной не менее часто, чем я занимаюсь своей работой, — начал Глеб издалека. — А это уже с тех времен, когда вы только говорить учились. Пора бы привыкнуть, думал я. Вернее, даже не думал, а просто привыкал… До некоторого времени. Это было… примерно год назад. Нет, тогда трусом я не стал, не надейтесь. Произошло нечто хуже. Вообще, что касается данной фирмы, я ее начал поднимать лет пять назад.

          — ТериоФарма? — спросил Дмитрий.

          — Она самая. Вам не нравится название? Или вы что-то имеете против ветеринарных услуг? Вообще, это не совсем то, что вы думаете. Мы, как видите, не транснациональная корпорация, мы просто небольшой узелок в цепи. Мы поставляем медикаменты для так называемых элитных ветеринарных услуг. Хотя и немало в этом деле преуспели. Вообще, на мой взгляд, к делу это вряд ли имеет отношение. Но вы уж потом сами разберетесь. Так вот, примерно год назад начались факты некоторой деятельности… как бы помягче выразиться… диверсионного характера.

          — Вам кто-то пытается мешать?

          — Если так можно выразиться… Просто с тех пор, как в начале девяностых я занялся некоторыми сильными капиталоемкими проектами, мне пытались помешать все, кому не лень, и всеми возможными и не возможными способами, я уж не говорю о законности. К счастью, отец воспитывал меня в истинно военной строгости. Строитель коммунизма из меня, правда, не вышел, зато собственную жизнь строить научился. Поэтому к трудностям я уже привык и едва ли стал бы приглашать вас, чтобы укрыться за вами от опасности. Но на этот раз стало происходить нечто такое, на что я пока не могу найти противодействие. Нет, не думайте, меня сложно довести до отчаяния. Но я долго размышлял над этими фактами и так ни до чего не додумался.

          — Эти факты как-то напрямую связаны с нашей работой?

          — Напрямую нет. Хотя… уже не знаю. Так вот, примерно год назад стали происходить небольшие недоразумения. Стали пропадать или повреждаться мои личные вещи. Стали проявляться следы чьего-то желания испортить мое имущество. Но сначала уж слишком безобидные. Знаете, когда щенок в доме появляется, он начинает грызть, что не попади. Иногда просто спасения нет, все ножки у стульев, все изгрызено. Только щенка у меня не было. Сначала это стало проявляться на даче. Ну, вы там были, вы знаете. Территория немаленькая, вещей много разных. Вот тогда я и обратил внимание на то, что без моего ведома кто-то проникает к моему имуществу.

          — Соседский щенок? — спросил Дмитрий.

          — Я грешным делом тоже так подумал. Действительно, не конкурентов же винить?! Тем более, что если помещение нормально закрыть, ничего не случалось. Но щенок — существо открытое и наивное. Я бы рано или поздно его увидел. Или он сам бы ко мне прибежал знакомиться. Но все происходило слишком тихо и тайно от меня. И я подумал о щенках другого рода — о соседских невоспитанных детях, которые лазают через забор и хулиганят. Все равно отец слышит плохо, меня на все хозяйство не хватает, вот и пользуются. Я, было, успокоился, но это еще не все. Если днем все происходило незаметно, то ночью начинался какой-то кошмар. Какие-то шорохи, удары, скрежет. Кто-то будто под окнами, у фундамента садится и начинает серенаду отбивать.

          Дмитрий, повеселевший перед этим, снова нахмурился и напряг слух, дабы больше ничего не пропустить.

          — Я выходил на улицу, ругался, но гады успевали куда-то деться. Конечно, сонный, медлительный, что с меня взять? Единственное, что мне удавалось заметить, это трясущиеся кусты, шелест травы и скрип досок. Ну, это уже слишком, думал я. Если они еще и беспризорники… Главное то, что недоразумения только сначала казались несуразными. Я все больше замечал их осмысленность и рациональную направленность. Более того, даже самый дрессированный щенок до некоторых проделок не додумается. Ладно, я что-то ушел в подробности, но это еще не главное. Главное то, что вскоре похожие шумы начались в моей московской квартире под дверью. Здесь уже на хулиганство не спишешь. Здесь уже как не отводи страх и всякие дурные мысли, а они все равно лезут. А потом, как вы догадались, бедствие перешло на этот офис. Да еще и в самое сердце — в аппаратную.

          — Это из-за этого там все исцарапано?

          — Исцарапано, изломано, провода вырывались. Заметьте, эта дверь, она только для вас открыта. Естественно, на ночь она запирается наглухо.

          — Следить не пытались?

          — Пройдемте в серверную. А теперь посмотрите в угол и улыбнитесь. Вас снимает камера. В уголке над шкафом, в самом укромном местечке — ее еще никто не замечал. Зато она всех замечала. И вас сегодня тоже. К тому же с функцией инфракрасной съемки — невидимая подсветка, не нужно света, а видит не хуже… работает всю ночь.

          — И что же она увидела?

          — Первую ночь было тихо. Никого и не было. Вторую ночь было тихо часа два. На утро со следами диверсии обнаружили, что провода от нее откусаны. Когда отремонтировали, на следующее утро камеру пощадили. Зато оказался сломан жесткий диск, на который записывалось видео от камеры. Кто-то поддел, вынул, оторвал провода, сломал плату. Кстати, можете его забрать, препарировать. Авось, что найдете.

          — А как же администратор со всем этим справлялся?

          — Администратор? Бедный администратор. Хотя, вероятно, не такой уж бедный. Сначала он так же пытался беспокоиться, как и я. Пыхтел, шептал что-то нецензурное, но все приводил в порядок, вставлял провода, подключал, каждое утро. К счастью, вскоре все-таки  решились немного модернизировать нашу технику, оптоволокно со стальной проволокой для прочности, беспроводные технологии — стало меньше того, что можно вырывать и перекусывать. По крайней мере, с этим уже можно было справиться. Царапины, да пара вынутых кабелей: вставил — все работает. Но проблема не только не решилась,  становилось все хуже. В сущности, я снова стал первым беспокоиться. Разузнал об этом человеке все, что мог. Ничего подозрительного не нашел. Спрашивал, что он об этом думает. А он бедный гений, сын учителя — зарплата ему мешала думать еще о чем-то кроме работы. В конце концов, я ему предложил заплатить на порядок больше, если он останется здесь на сутки и проконтролирует аппаратуру. Он согласился. Видно, успел уже понять, что чем больше денег, тем их меньше. Как раз к этому моменту усовершенствовали камеру, укрепили провода. Вообще всю проводку модернизировали. А запись с камеры решили дополнительно передавать через VPN-канал на удаленную рабочую станцию, и параллельно ко мне домой.

          — Ага. Значит, вы дополнительно наблюдали за происходящим?

          — А я, дурак, лег спать! Я думал, беспокоиться не о чем: и запись, и сторож у аппаратуры. За мои деньги он согласился хоть на полу перед сервером. Но все-таки взял раскладушку, напился кофе… Это я так подробно рассказываю, потому что утром нашел здесь раскладушку и кофе.

          — Понятно, а его самого, значит, не нашли.

          — Как потом выяснилось, он сбежал еще в середине ночи. Все побросал и удрал. Так и оставил все. И больше не появлялся, сколько я с ним не связывался.

          — И что он говорил?

          — Ничего. Со мной разговаривать отказался. Я разузнал о его теперешнем состоянии… обычно в таких случаях говорят, что немного лишился рассудка. В общем, утром здесь его не было, все снова повреждено. Впоследствии я узнал, что даже на удаленном «хосте» и видеозапись не уцелела. Какой-то сбой. Видимо, из-за обрыва линии. А у себя дома я не сохранял. Вот и все. Не знаю, ответил ли я на все ваши вопросы, но, как видите, вопросов не меньше и у меня. И мне бы очень хотелось, чтобы хоть что-то прояснилось.

          Он замолк, и на несколько секунд растворилась вся его спесь, так, что он не казался никем иным, кроме как маленьким бедным лягушонком в грязной запруде.

          — А что в эту ночь? Ничего не было?

          — В эту ночь полетел жесткий диск на одном из компьютеров. Не знаю, можно ли это отнести к тому самому, но ничего другого не было. Видно, лежащего не бьют, понятие чести в этом мире еще есть.

          — Или в том…

          — Что?

          — Ничего, это я так. Значит вы хотите, чтобы мы не только исправили сеть, но и нашли причину всех этих недоразумений?

          — Да, уж извините, на даче тогда подслушал случайно, что вы расследованиями бытового воровства занимались, — он бросил небрежно острый взгляд на Вергилия. — Ну и… нестандартное мышление здесь будет крайне необходимо. Но вы не волнуйтесь, финансовое вознаграждение будет подобающим. Я вас пока не прошу идти на крайние меры, пока задача-минимум — восстановить нормальную работу сети и вернуть по возможности все функции сервера. Вы же знаете, для бизнеса главное не просто работать, но еще расширяться и приспосабливаться, чтобы не потерять рынок. А мы фактически в застой впали.

          — Ну это мы как-нибудь сделаем. Да, Вир? Это еще можно. Я тут как раз захватил некоторые программы нужные…впрочем, и операционку для сервера принес…думаю, мы справимся. А вот с вашим этим самым… Не знаю, но можете быть спокойны: это едва ли призрак или полтергейст. Если он откусывает провода у камеры, значит боится, что она заснимет что-то конкретное. А если серьезно, нам бы удобнее было приступить на следующей неделе или, что лучше, в конце месяца, когда сдадим экзамены. Сейчас готовиться надо.

          — Искренне вас понимаю. Но на долгосрочную перспективу я мог бы нанять других администраторов. Вы же нужны, чтобы эта самая перспектива вообще была. Поэтому я вас нанимаю со свободным графиком; зарплата пока будет серенькая, хорошо?

          — Ну…не очень, — еле слышно произнес Вергилий.

          — Нет, нет, мы согласны! — тут же торопливо воскликнул Дмитрий. — Как говорится, это большая честь для нас. Ладно. Попробуем вам помочь. Сейчас все проверим и начнем.

          — Ну, тогда договорились? А я тогда мешать вам не буду, — он встал и взял курс на дверь. — Вы, если что, заходите в соседний кабинет или подождите просто. Пространства тут, как видите, немного, все рядом.

          — Где-то я это уже слышал, — пробурчал Дмитрий себе под нос.

          Шаги скрылись, и все затихло. Впечатленные спасатели техники еще несколько секунд стояли без слов: один у сервера, другой ближе к приоткрытой двери. Наконец, Дмитрий вздохнул, пробороздил взглядом аппаратуру и процитировал рассеянным голосом:

          — Бедный Йорик.

          — Это ты про Глеба?

          — Это я про сервак. И вообще про всю эту аппаратуру. Короче, думаю, отключать надо всю сеть, сносить систему на сервере и ставить все заново. Кто его знает, что там за вирус.

          — А данные?

          — Я думаю, Глеб, как только заметил все это безобразие, сразу позаботился о важных данных. В конце концов, тут рабочие станции не какие-то «тонкие клиенты» — удивлюсь, если на них ничего не резервируется. К тому же, может, уже поздно, и данные давно испорчены или заражены. Впрочем… образ хотя бы части диска я бы себе сделал… Я надеюсь, этот администратор старый не унес с собой все нужные данные. Надо будет сейчас спросить, чтобы долго не разбираться… Кстати, как тебе рассказик?

          — Не знаю…

          — Я тоже пока мало, что понял. Что-то он темнит.

          — Угу…

          — Вир, ты опять? Что за психоз с тобой? И на кой черт ты вякнул насчет зарплаты? Чуть все дело не сорвал.

          — Да потому что он… да он… — Вергилий задыхался от ярости. — Он вообще ничего не сказал! Как будто ничего не было, как будто первый раз видимся. Да это… это наглёж! Это… да пропади пропадом вся его сеть! И про зарплату я сказал, чтобы разбудить его, потому что достало!

          — Эх, Вергилий, Вергилий… Ты чего ожидал? Что он тебе в ноги кинется? Да ты бы точно так же вел себя на его месте, если бы тебя судьба вынудила к нему обратиться!

          — Да какая к черту судьба?! Ты еще скажи, что ему под дулом пистолета приказали вызвать нас.

          — Ты его опять каким-то злодеем считаешь. Ты пойми, он может быть кем угодно, но это обычный человек, смертный и грешный, и не надо воображать его сгустком зла со шпагой… По мне, так очевидно уже: саданул тебе в ботинок клинком, испугался да сбежал. Раз жив-здоров. Небось, тоже долго приходил в себя. Убеждал, что не трус. А теперь надеется начать оправдание издалека: не сегодня, так завтра… ну ладно, послезавтра. А ты все боишься. Забудь! Считай, что мы его в первый раз увидели, и вообще это не он, а его двойник.

          — Как ты это представляешь просто так взять и забыть после всего этого? — отозвался Вергилий. — После того, что он нагло заарканил нас как бедных безработных и при этом ничего не объяснил? Да это лицемерие! Как будто не было никаких дуэлей, как будто он первый раз нас видит. Что за хрень? Я надеялся, вместе с унижением придет хоть какой-то понимание, но его не пришло!

          — Не спеши. Всему свое время.

          — Нет. Время прошло. Мы в полной ж… жизненной яме, а он сидит-пирует. Все, хватит. Давай лучше сервер сносить… Тьфу ты, систему! — он подошел к Дмитрию и резко взял лежащие рядом диски, готовый засунуть их в любую дырку и снести любую систему вместе с новой дискуссией.

          — Так тебе не интересно, что все-таки здесь происходит?

          — Ух, Дмитрий, у меня и так головной боли хватает. Если честно, не верю я ему. И весь этот маразм подстроен явно не для того, чтобы нас озолотить. А если и не подстроен, то что нам-то с этого? На деле это очередная неизвестная без очередного уравнения. А неизвестных у нас, скажем так, хватает…

          — Неизвестных-то хватает. Простых неизвестных. А вот неизвестных, за которые тебе еще и заплатят…

          — Ага, заплатят. А потом догонят и еще раз заплатят.

          — Слушай, Вир, я бы, конечно, тоже был рад, если б все, что с нами произошло, начиная с конца этой весны, нас не касалось. Прошло бы где-то стороной, а мы бы только смотрели, как зрители, красивое кино. А еще бы восхищались задумкой. Глеб — новый антихрист, который губит светлые души! И эта самая вдова Бориса на самом деле Глебова жена! Но пока что-то не воодушевляет фильмец. И вообще бред какой-то получается. Из серии «Фестиваль авторского кино нашего дурдома». Но что ж теперь, совсем пропадать?

          — Не совсем. Хотя иногда смотришь на этот мир: так и хочется хоть на часок, но пропасть.

          — Ух, Вир… Давай лучше сетью займемся, — вздохнул Дмитрий.

         

          IV.

         

          К вечеру за окном обозначилась облачность. Погода изменила своему надменному жару, как, впрочем, и всегда по достижении крайностей. Тучи, массивные и высокие, подкрались незаметно и дали о себе знать угрюмыми ударами грома.

          Работа продвигалась медленно, но стабильно. Дмитрий казался раскаленным докрасна от энтузиазма. По ходу дела оказалось, что один из жестких дисков сервера банально вышел из строя, разумеется, со всеми данными. Это могло послужить причиной всех отказов, но требовало более детального рассмотрения. Когда-нибудь потом, когда здешняя сеть будет работать как следует. А пока задачи выглядели куда прозаичнее: следовало побегать по территории и всем рядовым пользователям по поводу учетных записей, новых настроек и всего того, что плохо воспринимается обывателями, не любящими внезапных перемен. Ко всему прочему, Амперов выдал гениальную идею заменить ряд используемых программ своими собственными разработками, вместо заморских, старых и дорогих. Начальник, что удивительно, не противился. Программы не затрагивали все области работы, но экономия денег была налицо.

          Тем временем офис начал пустеть, в углах развертывались тени, словно вестники чьего-то тайного приближения. Но грустить не пришлось. Холодный и трезвый Глеб Михайлович исполнил-таки свое обещание насчет материального вознаграждения, с надеждой на дальнейшее сотрудничество.

          Когда вышли из здания, полумрак влажной слизью покрыл стены и деревья, окрасил спящие окна в такую проникновенную черноту, что мысль о километровых квартирах в серых, зажатых домиках не казалась лишь мечтой.

          — Отлично! — воскликнул Дмитрий усталым, но радостным голосом. — Теперь отдохнуть и освежиться! Под дождем. Или хотя бы ветром. Ничего погодка, правда? Тебе именно такая нравится?

          — Гроза слабоватая. А вообще ничего. Ветер сильный поднимается. Черт, завтра же экзамен!

          — Правда? Действительно. Надо будет что-то поделать сегодня вечером, поучить.

          — И опять я не сдам. Провозились тут, устали, а надо еще предмет повторить.

          — А что, садишься перед сном, за пару часов можно все материалы пройти.

          — Тебе легко говорить, ты можешь два часа учить, не отвлекаясь. А я после всех сегодняшних впечатлений первое, что сделаю, это сяду в кресло, зашторю окно и хоть полчаса посижу в тишине и покое, не о чем не думая и не двигаясь. Я сейчас как сосуд взболтанный. А потом проведаю шмелей на балконе, пройдусь по клавишам моего Тесла-музыкального инструмента. И снова тупо сяду в кресло и буду мечтать обо всем на свете... Засну на тридцать первой мечте. А ну и черт с ним. Надоело все, — он глубоко вздохнул, подняв лицо к серому свету неба.

          — Я на самом деле тоже вряд ли сегодня что-то буду учить. Устал от впечатлений. Приду к себе на квартиру, врублю музыку потяжелей и погромче. И, может быть, даже под нее и засну… Дождик накрапывает… Кстати, Вергилий, здесь-то нам придется разделиться.

          — Неотложные дела?

          — А… да. Я сейчас в другое метро побегу, мне перед этим надо к одним родственникам заехать. Поздновато, конечно, но ничего не поделаешь. Надеюсь, несильно промокну.

          — Угу. К одним родственникам… Очередной миф. Сразу бы сказал о личной жизни, о последнем шансе…

          — Какая разница. Все равно романтического свидания не выйдет. Я уже не тот. Я король электричества, закороченный дождем… черт возьми, красивая метафора получилась…

          — Ладно. Только живой возвращайся.

          — Вот! Это очень дельное пожелание.

          — И не донимай соседей, когда вернешься. Придут жаловаться, а у тебя там, сам знаешь, стратегический объект.

          — Не боись. Ладно, Вир, до завтра.

          — Пока.

          Дождь действительно усиливался. Уже не так бушевал ветер, не так рокотал гром, но облачный рельеф неба стал размываться под тяжелеющей массой холодной воды. Масса устремилась вниз, и скоро городской гул утонул в подлинном символе грустного настроения — шуме дождя. Вергилий натянул капюшон, не застегивая куртки, и только больше расправил плечи и поднял голову. Пускай грусть, но зато свобода. Что там у классика про покой и волю? При всей нелюбви к неудобствам такого промозглого ненастья, он не хотел кутаться и спешить. Спокойно осязал холодные капли, полузущие по его лицу. Дождь представал над ним пучком серых, плавно извивающихся на ветру нитей, словно расплывчатых лесок или тонких шелковых ленточек. И хотелось так же колыхаться по ветру в унисон этим бесцветным языкам пламени, лишь бы выдуть из себя все тяжелое, что не подходило критериям покоя и воли: все камни боли и страхов, все ложные миражи эмоций и блуждающие огоньки надежды.

          Вергилий опустил голову и, изрядно промокший, погрузился в метро. Значительно менее влажным он вышел на своей станции и поднялся на улицу, уже застегнув куртку и не поднимая головы. Вокруг стало еще темнее, повсюду журчали водостоки и проплывали недовольные прохожие под куполами зонтиков. В суете и радости кто-то залезал в ненавистный доселе общественный транспорт на остановках. Вергилий прибавил шаг. До дома было уже близко, и любая задержка не приносила уже ни покоя, ни отрады, ни тем более комфорта, и только открытое серое небо прижимало дождем к земле и возбуждало в памяти то, чему можно и порадоваться, и увлечься, но только не понять. На миг даже представилось, что вместе с нитями дождя из неба тянутся другие нити: которыми кукловод лишает свободы марионеток, имитируя непонятные дела и вполне даже понятные чувства… только все это неволя. Быстрее бы домой, еще раз сказал себе Вергилий, хлюпая по лужам широкими шагами. Чувства… Вот тут хоть нормально, деревья густые, небо закрывают, и не так сыро.

          Под деревьями Вергилий немного расслабился и огляделся по сторонам. До дома совсем недалеко. Впереди остановка и несчастные люди, мокнувшие под открытым небом. Темно-серым призраком он промелькнул мимо и хотел уже скрыться во дворе, только почему-то остановился и на какой-то миг пожалел, что бежал под вездесущим небом слишком медленно. Пульс его дрогнул, чуть дрогнули ноги, готовые к финишному броску, но лицо так и осталось холодным и мрачным, не верящим. Он еще с минуту вглядывался в темно-серую фигуру в сторонке у остановки, особенно темную и тонкую на светло-сером фоне дождевой завесы. Ее почти ничто не укрывало от дождя и темных красок, именно поэтому он не верил, не узнавал, не понимал себя и свою память. И ноги уже собрались понести его дальше, но он снова остановился, ощутив себя в фокусе растерянного взгляда. Несколько медленных шагов, и ни покой, ни воля уже не казались ему впервые за столько лет настоящими.

          — Олеся… — только и прошептал он.

          Она действительно была непохожа на себя в этой промозглой атмосфере, в промокшей одежде, со спутанными волосами, сталактитами обрамляющими ее холодное лицо, в котором какие-то следы улыбки пытались заморить бледное смятение.

          — Вергилий… Привет. Автобус чертов, ненавижу! — сказала она резко, но как-то приглушенно и растерянно. И потом добавила:

          — Как хорошо, что я тебя встретила.

          — Как ты здесь оказалась? Дождь вообще не слабеет, гад…

          — Да, была у подруги тут недалеко, решила вот на автобусе доехать до себя, а его все нет. Ну, думаю, время есть, подожду, а дождик покрапает и перестанет. А он, как видишь, только усилился. Настроение, сам понимаешь…  еще укрыться негде; в общем, обиделась, стала под самым дождем и пусть хоть, думаю, до нитки промокну. Даже улыбнуться пыталась, развеселить себя… хотя терпеть не могу промокать так.

          — А что мы в самом деле под самым потоком? Пойдем… вон хоть сюда, под дерево. Автобус, он все равно еще долго не придет.

          Вергилий понемногу проглотил волнение, хотя до сих пор не верил своим глазам. Посреди дождливой депрессии, кутаясь во влагу, пропитанную темной одеждой, опустив голову, выдыхая ослабленный, мерзнущий голос… она? Не мог узнать ее, не выпив весь этот дождь обновленной памяти. Память текла по его пальцам и падала на землю, бесцветная, уничтоженная, шепчущая: «Ты хозяин своего мозга. Ты сам сделал так, чтобы ее дом экспроприировали, огородив и поставив солдат по периметру».

          — Черт, я сам уже промок. А…

          Автобус. Не замеченный в шуме воды и вот уже сытый пассажирами, он довольно закрывал последнюю дверь.

          — Ядрен-протон, как говорит Димыч! — с досадой вымолвил Вергилий, почувствовав себя фитилем между зажигалкой и порохом. — Ну все, я совсем идиот!

          На его удивление Олеся лишь тихо вздохнула, не поднимая взгляда и не проронив никаких положенных эмоций. Молчала она и всю следующую минуту, пока они стояли друг напротив друга около ствола старого дерева, успевшие промокнуть почти в одинаковой степени.

          — Вергилий, я тебя задержала, извини…

          — Ничего, я не спешил. Как поется: ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить…

          — Все равно промок весь до нитки. Все наперекосяк… Пробежал бы мимо, может быть, сухой был; район тебе знакомый, все деревья и навесы знаешь, правда ведь? Тебе недалеко до дома?

          — Угу.

          — Ладно, спасибо, что заметил. А то так бы и мокла. Вообще на себя поражаюсь, до чего иногда по-дурацки поступаю.

          — А… а что же с автобусом делать?

          — Не знаю. На остановке больше стоять не могу.

          — На метро тебе далековато будет?

          — Ага, еще дальше. Вообще, не могу больше видеть эту улицу! Вергилий, не знаешь тут поблизости какое-нибудь кафе или магазинчик просто, где можно отогреться, переждать ливень, вообще успокоиться? Только совсем поблизости!

          — Совсем поблизости нет.

          — Жалко.

          — Но… это самое… есть другая возможность. Моя квартира.

          — Ну, я тебя отвлекать буду, да еще всю квартиру залью.

          — Да ладно, я сам теперь залью квартиру не меньше тебя. А мне не помешаешь, я… не занят, я вообще один дома. Родители на дачу уехали, а я пока послушно готовлюсь к экзаменам. А то стоим, мокнем, ветер еще сильный. Сейчас простудимся вместе, тогда уж точно прощай, экзамен, и здравствуй, хвост.

          — Вергилий, ты мое спасение! — прошептала она, повеселев.

          — Ну что, стартуем? Три, четыре…

          Голубоватый свет, необычайно яркий после древесной тени. Прыжок в вязкое, холодное море, в разорванный туман, где каждая капелька светится небом. Вергилий зажмурил глаза, туго стянутый мурашками. От холода, или от тревожного, запретного, хотя совсем и не печального непонимания. Зачем? За что? Совсем не так он представлял себе покой и теплый мысленный штиль. Он чувствовал, как ветер сдувает его с пути, кружит в бешеном торнадо судьбы и дождевых капель, без права на рассудок. А покой — покой был все последние дни, и только полный идиот мог его не замечать.

          Без слов, но с жаждущими отдышаться легкими они влетели в долгожданный подъезд. Поднялись по лестнице. Тревожно стушевавшись, Вергилий оторвал руку от спины гостьи и дрожащими пальцами зазвенел ключами.

          — Темнота у нас, — сказал Вергилий, — А мне нравится.

          — Мне тоже иногда. Когда есть с кем ее разделить. Да, принесла меня к тебе нелегкая… я же говорила, теперь весь коридор водой залью.

          — Ой, да черт с ним, с коридором. Главное, сухо и тепло. И не беспокойся, вешай куртку прямо на вешалку. Вода будет стекать по плинтусу и к соседям, а у нас будет сухо.

          — Да с меня не только с куртки капать будет. Я вся, как видишь, до нитки. Вообще, конечно, весело так мокнуть, когда тепло, светло и где-нибудь на море, а потом в воду или под душ. Но тут я что-то ступила.

          — Да ладно. Черт, не знаю, что тебе одеть; душ, если что, справа от тебя, а вот потом…не знаю, накинь, что ли, мое пальто. Оно длинное, теплое, влагу впитывает, а мы потом одежду над газом повесим — за полчаса высохнет!

          — А как же ты? Ты ведь тоже промок.

          — Да я так высохну,

          — Не надо так высыхать, так от любого ветерка простудиться можно. Ты снимай свою сырую одежду и иди первый, а я пока приготовлю нам что-нибудь: кофе, чай у тебя есть?

          — Да ладно, в самом деле, не впервой. Где я тут простужусь?

          — Я тоже так раньше думала. Нет, правда, это я, в конце концов, бессовестно к тебе напросилась. Вон, прямо на вешалке развесь свою одежду и скорей под душ; и не спорь со мной…

          — Ладно, ладно, только не надо меня ждать. Иди сразу, а я тогда после тебя.

          — Хорошо, Вир, уговорил; я недолго. Не знаю даже, как тебя отблагодарить. Справа говоришь? А где тут свет включается? Все, нашла, отлично!

          — Да, если там, в ванне, откуда-то вывалятся провода, не бойся, я их еще не подключал, Димыча ждал. И это… душ особо не крути, а то шланг скотчем заклеен в трех местах.

          —  Хорошо!

          Вергилий вышел из коридора и добрался до своей комнаты, напряженно зажмурив глаза. Там он сел на диван, облокотился, плотно прижался головой к стене, словно забившись в узкую щель и при этом прекрасно понимая, что от пожара этим не спасаются. Силы покинули его усталое, полупромокшее тело, готовое безвольно падать внутрь самого себя до скончания времен.

          Тишина, сотканная из задушевных водяных шумов, легко породнилась с ушами. Только вот ушам то и дело казалось, будто сей грустный бархатистый фон — не что иное, как отголоски великой бури, бушующей под этим вот родным, всеукрывающим черепом.

          — Вергилий, — мягкий полушепот у двери. — Я готова. Что делаешь?

           Она вошла и присела рядом на диван. Надо сказать, ей чем-то шло это длинное черное одеяние, в которое она так уютно закуталась. Более практичное, нежели готичное, ее образ оно делало каким-то необычайным, удивительным, мрачно-прекрасным и завораживающим — и бледный свет окна, и мокрые волнистые локоны на полотне ее кожи, и весь ее облик будто бы наслаждался своей новой гранью. А скромный отсвет настольной лампы находил на ее лице уже более привычную улыбку, нежели давешняя бесприютная растерянность. Особенно радостно дружили огоньки лампочки и окна в ее зеленовато-сапфировых глазах.

          — А… — нашелся Вергилий, — А я уже высох. Да, кстати, давай одежду сушить повесим, я сейчас газ включу…

          — Вергилий, не надо, я уже повесила и твое, и свое над ванной, пусть хоть как-то просохнет. У тебя ничего в квартире, сухо, тепло, высохнет быстро. А на газу это ты, конечно, здорово придумал, если бы твою фантазию да в здравое русло…

          — А что здравое, давай тут прямо, над монитором повесим. От него, знаешь, сколько тепла!

          — Да, Вир, чай, кофе будешь? Я на кухне чайник поставила. Да уж, комнатка у тебя… хотя у меня тоже с порядком туго, и ничего не могу поделать. Я, кстати была на вашем с Димой сайте.

          — Ну, и как?

          — Интересно… А почему такое название: Хромель и Копель? Кто из вас Хромель, а кто Копель?

          — А как тебе удобно? Просто мы долго думали, как назвать фирму, предлагали, там, что-нибудь простое вроде «Дмитрий и Вергилий», или что-нибудь заумное, типа «Dimitrius Vergiliusque». Или просто Кремнин и Амперов. А потом подумали: что мы дурью маемся, где креатив? Вот и ляпнули первое попавшееся — а у нас как раз лабораторка по физике проходила про термопары хромель-копелевые — первое, что осталось в памяти. Так и решили. Эх, были времена… Мы ведь еще всерьез хотели свою фирму открыть. Но, не считая наших программ, дальше этого сайта пока мало продвинулось.

          — Ничего, все у вас будет отлично, — она улыбнулась и глубоко вздохнула.

          Встала с дивана и грациозно подошла к окну. Вергилий тоже приподнялся, будто некая холодная петля с поводком прочно обвила его шею и тянула за собой.

          На скромной тумбочке в густом обрамлении мелкой утвари, стоял блестящий лакированной медью столбик с серебристым бубликом наверху. В этом таинственном сооружении, похожем на идол языческого божка, отражалась невеселая дождливая жизнь. Там, за окном, темнело, по-прежнему лил дождь, конвульсивно качалась листва.

          — На самом деле ничего погода, — полушепотом вымолвил Кремнин — Только гроза слабая. Я люблю сильные грозы… Недаром у всех народов боги грозы были в числе верховных… У славян Перун-громовержец разит бедного Велеса. У литовцев Пяркунас…

          — Я тоже любила; в определенные моменты жизни. Не сказала бы, что в самые радостные. Как-то странно… То кажется все как на ладони, все близко и понятно. До всего можно дотянуться, обнять и взять с собой. А тут вдруг мир сразу какой-то огромный, серый и недосягаемый. Кстати, а что это у тебя?

          — Это? Тесла. Резонансный трансформатор.

          — Ой... как сложно...

          — Да ты не бойся. Это красиво. Хочешь включу? Им можно еще и звук воспроизводить. Только дотрагиваться лучше не надо. Хочешь, я тебе что-нибудь сыграю?

          — А как? На этом?

          — Почти. Садись поудобнее...

          Вергилий с искорками в глазах выкатил из компьютерного стола длинную фортепьянную клавиатуру октав на шесть. Чуть подумав, привстал, наклонился в самое сердце мрака — под стол — и что-то включил. Послышалось унылое гудение.

          — Это хорошо, что дождь и темно. Будет лучше видно.

          Олеся с неясной завороженной меланхолией смотрела то на него, то в окно, то на таинственный грибообразный предмет, который, казалось, источал тонкую шелестящую ткань волшебства. Ее глаза заблестели, когда хозяин-музыкант осторожно прошелся по клавишам, выпуская на волю увертюру незнакомой меланхоличной мелодии. Сквозь бархатный полумрак охватил комнату странный зашумленный звук, гармонирующий с заоконным шумом дождя, и в то же время проносящий несколько протяжных низких нот из большой октавы. В те же мгновения тонкая металлическая деталька на вершине серебристого бублика залилась ветвистым голубоватым нимбом, объемным, мерцающим, сотканным из тысячи ручейков света, весело меняющих свое русло. Как будто сонм мелких призраков слетелся на необъяснимо манящее острие. Потолок отразил собой лазурно-фиолетовый свет. Неискушенные глаза гостьи не сразу поверили в реальность этого образа, однако слух и чувство ритма безошибочно распознали, что именно эти ручейки играют на темном воздухе необычные звуки. Ореол то расцветал мощными голубыми реками, когда опускалась клавиша, то опускался до ровного синеватого пушка вместе с угасанием звука и, наконец, совсем сходил на нет во время паузы.

          Олеся, чуть приоткрыв рот, не сводила глаз с мистического музыкального инструмента. А Вергилий опускал пальцы на клавиатуру, степенно, осторожно и внимательно, избегая ошибок и фальши, наигрывал медленную мелодию, от которой веяло оккультизмом и чуткой, тонкой как световые ручейки, печалью.

          — Как необычно, — прошептала гостья, когда последние звуки затихли. — А что это за произведение? Как называется?

          — А как тебе угодно? Это мои потуги. Названия не придумал. Сложно придумывать имена тому, что приходит неожиданно, сменяя другое.

          — Как это?

          — Ну, понимаешь… Мне всегда хотелось проникнуть глубже, дальше. Хотелось выйти за пределы известного. Когда-то, не имея ни таланта, ни особого слуха, я занялся теорией музыки. Не то, чтобы очень удачно… мне казалось, я играю просто ужасно и чего-то недопонимаю. Потом фортепьянная клавиатура мне надоела… мне тогда нравились духовые инструменты. Меня завораживали стоячие волны внутри них. Мне они казались некими сущностями, живыми существами, с которыми можно вступить в контакт. Потом я охладел, занялся биологией, насекомыми, грызунами, кошками. Мне хотелось проникнуть в их сознание, увидеть мир их глазами, чтобы понять что-то большее. Может быть, границу. Границу черного и белого, границу мозга и души. Короче, воображение уносило меня до невозможности далеко. А потом я увлекся электротехникой и резонансными явлениями. Димыч помог. Я заразился электрическими явлениями, этим свечением, этим плазменным цветком, который ты видела на вершине катушки. Мне он тоже казался какой-то сущностью иного порядка, словно духом, призываемым в этот мир. Я научился управлять им. Я задавал ему сигнал определенной формы, расставлял вокруг предметы определенным образом… это как изобразительное искусство! Однажды я сидел и долго на него смотрел… А он еще так мерцал странно, я туда новый алгоритм зашил… В общем, я вдруг заснул. Так, довольно неожиданно. Но это не был обычный сон. Я видел нечто такое…

          — Что?

          — Ну… Короче, не то, что принято видеть. После этого я даже боялся его включать. Но страх постепенно прошел, а любопытство осталось. И тогда я вновь вспомнил про музыку и решил сделать такой вот музыкальный инструмент. Правда, перед этим пришлось немало потрудиться, чтобы звуки были достаточно… благозвучные. Но, чувствую, это еще только начало…

          — Как интересно… Но ты уж поосторожнее будь. А мелодия? Давно сочинил?

          — Честно говоря, еще тогда, во время первого увлечения. Но с тех пор многое изменилось, да и записи старые у меня не сохранились. Поэтому импровизирую.

          — Да уж… Ты мне рассказал про сон, а я вот чувствую, что завораживает, но как-то странно завораживает, как будто… не знаю… пламя мотылька. Или мостик через пропасть.

          — Не бойся. Это просто типа машины сновидений тогда получилось… или, знаешь, бинауральные ритмы есть? Я по возможности отдалил сигнал от всех ритмов мозга и остального тела. Хотя, может быть, дело не только в ритмах. Ты права, надо быть поосторожнее. Не стоит жонглировать матчастью, если до конца ее не познал.

          — Ладно, ничего, все нормально. Мне даже нравится эта напряженность в воздухе. А сыграй еще!

          — Как пожелаешь… — он смущенно улыбнулся, опустил пальцы на клавиатуру и заиграл. Это была новая мелодия. От нее куда больше веяло светом и уверенностью. Фиолетовый цветок над темным острием распустился из темноты с новой силой. Его танец притягивал, оживляя сердцебиение настолько, насколько уныло-серый оконный прямоугольник изменился, украсившись стройным силуэтом нежданной гостьи.

          Она снова у окна…

          Вергилий отпустил заключительные аккорды и поднялся из-за стола прямиком в затихший полумрак. Олеся очутилась напротив него, завороженная и ворожащая утонченным и таким широким в своем радужном соцветии образом, словно королева солнечных эдемских раздолий, какими были эти дождливые земли тысячи лет назад…

          — Вергилий? — ее голос дрогнул как упавшая ложка.

          — Да, — глотая хлопья неуверенности, ответил он.

          — Ты злишься на меня?

          — Нет. За что?

          — Между нами столько недосказанного…

          — Я знаю. Но не стоит волноваться. Молчание — тоже способ сказать.

          —  Но не для меня. Я понимаю, что тебе было плохо, и ты пытаешься сделать вид, что все прошло. Мне тоже было плохо, как и тебе. А может быть даже хуже, потому что я не могу вот так вот смотреть на дождь и успокаиваться в одиночестве. Я думала хоть что-то… со временем… но нет… вообще… я уже совсем не вижу, где небо, где земля и, главное, куда мне из всего этого нужно… черт, я, наверно, какую-то чушь говорю. Я тебя слишком долго не видела. Куда ты тогда исчез, в лесу? Ладно, не отвечай, если не хочешь. Я просто… я очень испугалась, я не помню, как прошли те дни. А потом наоборот — день как целый год… и сейчас тоже. Я, наверно, что-то сделала неправильно. Но идти некуда. Я тогда сбежала с этой дачи. Просто собрала вещи и все. Глеба тогда так и не было… было еще страшнее, что и он… насовсем, как и все…  Так и не дождалась. Приехала домой, хотела отдохнуть, забыть, развеселиться, а легла в постель, лицом в подушку, и слезы сами собой. Но назад уже никуда. Ни туда, ни сюда… Вергилий, ты даже на меня не смотришь!

          Она схватила его за плечи и встряхнула, отчего он все-таки сорвал взгляд от окошка и встретился с ее глазами, но в следующий же миг трусливо отвел их в глубину подножной темноты.

          — Ты такой же серый и не живой. Почему вы все такие? То протягиваете руку, а то вдруг темните, подозреваете, выпытываете… и уходите… Неужели мне придется однажды за вами пойти?

          — Если бы сейчас ты встретила не меня, а Глеба, ты бы так же вела себя у него дома?

          — Вергилий! Да… если тебе так угодно, да, именно так. Но этого не произошло. И уже не произойдет. И не смотри на меня так. Если тебе в человеке нравится предсказуемость, ты обратился не по адресу. Вергилий!

          — Да.

          — Мне уйти?

          Он чуть поднял голову, хотел что-то сказать, но только сглотнул слюну, ощутив себя самоубийцей на табуретке, которая сама выбивается из-под ног. Холодный хаос совсем бы скрутил его мысли, если бы не странный толчок откуда-то сверху.

          — Подожди-ка… ты говоришь, подозревают, выпытывают? Постой-ка, постой. Это ты Глеба имеешь в виду?

          — О боже…

          — Так значит, выпытывал? …Я тебе тоже, наверно, сейчас буду бред нести… Но понимаешь, когда сражаешься на дуэли, ты всегда знаешь, что у тебя два исхода: или победишь, или проиграешь, или останешься жив, или нет. Так вот, я не знаю, оказался где-то между! Дуэль кончилась, а я не знаю чем! Я больше не могу висеть между этажами, как самоубийца-неудачник. Мне нужно знать, что же случилось потом, что произошло с Глебом. Ты единственная можешь мне помочь… Так что, он все-таки выпытывал? Что там произошло?

          Настал ее черед опустить голову и сделаться растерянной и непредсказуемой. То ли готовой тотчас обидеться, то ли напротив: приоткрыть неприятную часть своей души. А может быть, даже одновременно, подобно кошке одного известного ученого.

          — Опять какие-то тайны… Один темнит, а другой только сгущает краски. Как мне все это надоело.

          — Так все-таки темнит?

          — Да! Да, если тебе так хочется! Он еще после вашей ссоры стал каким-то холодным. Как будто ждал врага в любой момент. Комплиментов не говорил, только вопросы какие-то странные задавал о моем детстве, о моих родных… в общем, бред какой-то. Я потом только подумала, что он и раньше иногда таким был, но я просто не замечала в нем негатива. Я пыталась его успокоить, отвлечь. Но на него все это почему-то не действовало. Только потом я стала понимать: я не могу его остановить, потому что меня в его сердце уже нет, а мое место кем-то занято, или он меня вообще никогда не любил, а просто один раз очаровался и поплыл по течению.

          — Или вел хорошо слаженную игру, в котором ты была лишь неким промежуточным звеном.

          — Не знаю. Я вообще не знаю, что о нем думать теперь! …Тот день, перед вашей дуэлью, он явно не со мной одной встречался. Тогда утром шел дождь, а он куда-то уехал надолго — у него еще плащ такой черный, и рубашка черная, он прямо как ворон какой-то. Только вечером мне мама рассказала, что он и к ним заезжал и был очень любезен! А после всего случившегося я его до сих пор не видела. Да, ты не веришь, но это правда! Я его не видела, но мне передали, что он искал меня и пытался передать мне вопрос, типа того, что как мне удалось добраться до места вашей дуэли и помешать ему. Но откуда он знал?! Его же не было нигде, когда я приехала! И как помешать? Что за бред?! — она тяжело вздохнула и снова опустила взгляд, коснувшись лбом его плеча.

          Вергилий напряженно пробирался ветвящимися мыслями сквозь бездну непонимания и очнулся лишь тогда, когда почувствовал, что Олеся молча стоит вплотную к нему, касаясь его головой и обхватив за плечи руками. В тот же момент он ощутил, что через бездну непонимания он при всем желании теперь не прорвется, да и мысли вмиг расслабились и потянулись весенними ручейками по неверным руслам. Он так же заметил, что дождь за окнами ослаб, вокруг стало совсем тихо и если б не слабый отсвет лампы, никаких цветов бы не было, кроме синевы окна, мягких перин вечернего мрака и темной фигуры почти в его руках, источающей тепло, мерное дыхание и неизъяснимой силы поток, от которого не выдерживала ни одна спокойная мысль.

          «Очнись, Ромео! — говорил он себе сквозь густые удары сердца. — Ты снова себя заведешь в депрессивную яму. Ты же знаешь, чем это сегодня закончится. Она уйдет из твоей жизни так же быстро как пришла. А где-то перед тобой ключ к разгадке, который ты уже нащупал — осталось схватить и вставить!».

          Но глаза провалились между краями распахнутого пальто, и все разумное потеряло смысл.

         

          V.

         

          — А ты уже наглеешь, — язвительно заметил Дмитрий, — Второй раз халявную оценку, да еще какую!

          — Ничего не халявную, — невозмутимо произнес Вергилий. — Я честно ответил билет и решил задачу. Ну, может быть, не совсем. В смысле, не совсем ответил и решил. Но никакой шпаргалкой не пользовался, почти ни у кого не спрашивал.

          — Ага, и при этом как-то получил отлично. Так не бывает!

          — На свете все бывает. Тем более, что преподаватель веселый — больше ориентировался не на знание, а на фантазию студента. Вот ты как всегда все выучил, проанализировал, сопоставил с тем, что уже решал при подготовке, и что? То же отлично, только после долгих мучений. А мне стоило пофантазировать насчет параллельных миров и суперструн, так препод сразу сдался.

          — Я тоже фантазировал, рассказал, как надо атомную бомбу делать, как и где лучше взрывать.

          — Ты бы еще рассказал, как лучше сжечь их кафедру.

          — И вообще я сегодня не выспался. Всю ночь кошмары снились про вчерашнее. Вспоминал того админа, который сбежал. Это что же могло такое быть, чтобы так довести? Вообще, жуть.

          — Ну и что там в этих кошмарах?

          — Ну, типа, сижу я сам у сервака в темноте, весь на нервах, а вокруг тишина. Потом чувствую, что-то сзади меня будто взглядом сверлит. Сжимаю электрошок, а повернуться боюсь, так и окаменел весь. А вдруг электрошок бессилен? И как назло что-то сзади по шее вроде как ползет, обнимает, обтекает и при этом колет иголками. Что-то типа жидкого ежика. В общем, в итоге оглянулся, а что дальше, не помню. Короче, триндец!

          — …А мне снились приятные сны.

          — Да ты вообще демон халявы!

          — Сам жидкий ежик!

          Между тем, после успешно сданного экзамена они снова приближались к офису, согласно вчерашней договоренности не оставить свеженалаженную сеть на произвол судьбы. Дорога уже была знакома, плутать по дворам не пришлось, и единственной новой частью антуража, подаренной последней ночью, были мутные зеркала луж.

          — Не понимаю только одного: зачем мы теперь ему оба? — задумчиво сказал Вергилий. — Ты вполне один бы смог администрировать работающую сеть, да еще и дурью бы маялся. По крайней мере, зачем мы ему нужны одновременно?

          — Хочешь откосить?

          — Да нет, не то, чтобы хочу… Просто нерациональная трата денег. Не понимаю и поэтому не могу расслабиться.

          — Наверно, мы просто недооцениваем сложность проблемы. Вот ты сегодня хорошо спал, и теперь снова смотришь на вещи не без наивности. А я сегодня насмотрелся за ночь ужасов, и теперь начинаю осознавать, что не все так просто. Хорошо, допустим, я переволновался и переборщил со своим жидким ежиком. Но я тебе еще не говорил, что с теми данными, которые мы вчера скопировали с сервака.

          — И что же? Какой-то непонятный вирус?

          — Вируса нет. По крайней мере, я не нашел. Просмотрел все программы, которые поместились — никаких посторонних тел в них не встроено. Подтверждаются самые примитивные опасения: всему виной сбой одного  несчастного жесткого диска.

          — Так это же хорошо. Значит волноваться нечего. Так ему и передай.

          — Волноваться есть чего. Потому что если вчера у нас был хоть намек, хоть надежда на объяснение, то теперь мы имеем одни загадки. Одни колючки без ежика. Ты был прав. У меня такое чувство. что наш начальник обращается с нами ниже той планки, которую мы заслуживаем.

          — Тссс! Идет!

          Хозяин встретил их уже на входе и, что называется, с распростертыми объятьями. Было видно: встречает, чтобы оставить и уйти самому. Одетый в черный, но более ресторанный, чем офисный костюм, с накинутым на плечи плащом, он производил щеголеватое, даже ветреное впечатление. Если бы не целеустремленность в глазах. И не скромная улыбка с привкусом хитрости.

          — Отлично, что вы приехали! — сказал он. — Вы нам очень нужны. Вы меня поймите, я не прошу невыполнимого, но если… Если все прояснится, гарантирую, вы в обиде не останетесь, вам таких стипендий за всю учебу не заплатят. И постарайтесь как можно быстрее все окончательно настроить: у нас сейчас новые заказы, а работа стопорится.

          — Это не волнуйтесь!

          — И еще насчет безопасности… Вчера ночью была снова попытка… Но результата она не принесла по одной простой причине, которую, вы надеюсь, сами найдете, когда хорошенько осмотрите серверную. Это нечто вроде экзамена… с одной стороны, а с другой стороны отправная точка для размышлений, которые меня пока никуда не привели. Надеюсь, вам повезет больше. Я вам тогда позвоню. Ну а пока извиняйте, убегаю по делам. Если что, Марина вам подскажет, вы с ней уже знакомы.

          …Дверь в серверную казалась плотно закрытой, почти замурованной, как и всегда обыкновенно поступают с дверьми в преисподнюю. Окно пестрело листвой и открывало прозаичный вид на внутренний двор.

          — Смотри: Глеб! — прошептал Дмитрий, вознагражденный за свой пристальный «транс-оконный» взгляд. — К своей машине не пошел. Куда-то в сторону идет, будто здание обходит кругом. Все, скрылся.

          — Что будем с его напутствием делать? — задумчиво спросил Вергилий, косясь на плотно закрытую дверь.

          — С каким напутствием?

          — Насчет неудавшейся попытки.

          — Не знаю… Что-то он темнит. Или сомневается в нашем интеллекте, головоломки лишние предлагает. Не мог что ли прямо сказать? — с этими словами он решительно дернул дверную ручку.

          — Все по-старому, — подвел он очевидный итог после пяти минут внимательного изучения всей утвари, данной им в распоряжение, — Повреждения все те же. Ничего нового.

          — Так он и говорил, попытка пакости не удалась. И нам надо найти, как он пришел к такому выводу.

          — Сначала нам надо найти, как вообще удавались прошлые попытки. Неужели он не закрывал дверь? Окон-то в сервачной нет! Или тут какой-то черный ход?

          — Да уж, здесь злоумышленнику прятаться негде. Посмотри что ли дверь — там должны быть те же характерные царапины, что и на аппаратуре. И вообще, где они тут еще есть?

          — Нет, Вир, на двери все чисто, я смотрел. Дверь не взламывали, и вообще каких-то побочных следов я не вижу.

          — Тогда давай думать, как еще можно сюда проникнуть. Вспомни свои сны, ты ж там уже сталкивался с этим. Ты говорил, что сидел спиной к жидкому ежику. Что это была за сторона? Дверь или противоположная стена? Откуда он появился?

          Дмитрий поморщился, но вновь сосредоточил внимание последовательно на каждом предмете небольшой комнаты, на белых стенах, на потолке и проводах, на бледном прямоугольнике открытой двери. Неожиданно его глаза упруго и резко остановились на одной из стен.

          — Вергилий, гляди сюды, какая тема! Решетка на вентиляционном проходе отогнута!

          Вергилий тоже хотел было улыбнуться, но вовремя разглядел, что Дмитриева ухмылка более напоминает личину загнанного в тупик беглеца, нежели настоящее веселье. А Дмитрий тем временем, сменив комедийную маску на свинцовое полотно, подошел вплотную к стенке и схватил отогнутый угол решетки руками.

          — Я себя чувствую полным идиотом, но решетка изнутри вся исцарапана! Черт, не подберешься близко… Надо тут порядок навести.

          — Ага, вижу тоже. Неужели сны вспомнил?

          — Хочешь не верь, а похоже на то. Я вообще не знаю, как обратил на нее внимание, как-то подсознательно ткнул и попал.

          — А, антидедуктивный метод. Моя школа! А ты делаешь большие успехи.

          — Что-то не нравятся мне эти успехи. …Нижний винт, если ты заметил, новый. А решетка старая. За ней должна быть задвижка такая с ручкой, но ее нет, отодрали зачем-то. И одного винта не хватает — как раз там, где отогнуто.

          — Теперь понятно, что Глеб имел ввиду. Все как нельзя просто: смотри на стенку над решеткой — она вся искрошена! Верхние винты на дюбелях, очень изношенных. Поэтому они так упруго сидят. А нижние давно выбиты. Если надавить на решетку с той стороны, она приподнимается… А теперь решетку прикрутили снизу и оставили один угол свободным. Что и требовалось доказать — тщетные усилия, отогнутый край, попытка не удалась! Поздравляю, коллега, дело раскрыто…

          — Хорошо, только есть одна загвоздка. Дело в том, что вентиляционный люк сантиметров пятнадцать в ширину, чуть побольше в высоту.

          Вопроса он не договорил, ограничившись выжидающим выражением лица. Впрочем, вопрос и так висел над ними со всей своей риторической тупостью. Промолчал и Вергилий, посматривая то на решетку, то себе под ноги, не менее пассивно ожидая, что будет дальше и не прилетит ли к ним ангел с долгожданным ответом. Спустя пару минут стало ясно, что ангела дожидаться бессмысленно. Дмитрий снова схватил конец решетки и полез в карман, видимо, в поисках привычной отвертки. Ничего не найдя, произнес тоном недалекого слесаря:

          — В принципе, угол так отогнуть несложно. Вон, я даже пальцами немного могу. Только если наш Глеб имел в виду именно это, то я вообще не знаю: либо мы с тобой отстали от жизни, либо он любит вспоминать свои младые года в психбольнице. Помнишь, мы в начальной школе так игрались: придумывали себе тайны про демонов в подвале и сами же их расследовали.

          — А теперь нам кто-то придумал тайну.

          — Вот-вот! Человек через такой проход не пролезет. Сто процентов. Соседский щенок? Жидкий ежик?

          — Посмотри другую сторону повнимательнее: какого характера царапины? Сдается мне, это не просто чем-то острым по металлу, а следы от стершихся ногтей.

          Вместо этого Дмитрий отринул от стены, вышел через распахнутую дверь и прошагал в сторону выхода, задумчиво вертя головой и сцепив руки за спиной.

          — Марина, ну как, работает все? — послышался его приглушенный голос уже за второй дверью.

          — Да все нормально, спасибо вам большое.

          — А можно вас спросить еще кое о чем?

          — Да, пожалуйста.

          — Марина, вы любите фантастику? Ну, или мистику, про всякие необъяснимые явления?

          «Пошел клеиться», подумал Вергилий. Что ж, тоже выход. Очевидно, не шибко приятно искать отдыха и не иметь при этом сил отвлечься от запутавшей все мысли темы. Вергилий и сам безрезультатно искал приют своему взгляду в неживой технике и лысом интерьере, который только некоторая запущенность спасала от виртуального примитивизма. Нет, не для людей это место. Совсем не для людей.

          Покинув аппаратную, Вергилий выглянул в единственное окно, где хоть какая-то понятная сердцу природа скрашивала серость. Двор был безлюдный, хоть и опрятный. Именно поэтому первая подвижная фигура тут же притянула его взгляд. Как ни странно, это был снова Глеб, в той же самой одежде, проворной походкой шагнувший из-за угла.

          Вергилий хотел уже отойти и позвать Дмитрия, как ему в глаза попалась новая деталь, заставившая его прилипнуть к окну. В руках у Глеба был букет цветов.

          — Вир, ты что там увидел?

          — Комм цу мир, шнеллер! — свистнул Кремнин, не отрывая глаз от объекта, доставшего телефон и теперь с кем-то ведущего душевную беседу.

          — Жалюзи выверни, — прогнусавил Дмитрий, — Увидеть может элементарно.

          — Ну как тебе возвращение государя?

          — А он реально сегодня что-то уж очень романтично выглядел. Заметил? Нам сбагрил головную боль, а сам сейчас на свидание полетит.

          — Интересно, с кем…

          — А то ты не знаешь? Впрочем, молчу — прошлая жизнь, кто старое помянет…

          — Да не встречается он с ней, точно, говорю тебе.

          — Ты-то откуда знаешь? Ты теперь ни одного слова на эту тему не выносишь.

          — Знаю, и все. Антидедуктивный метод. Не встречается он с ней — это сто процентов. А вот с кем встречается? Это, конечно, узнать не мешало бы…

          — А что ты на меня так смотришь? Думаешь, я сейчас буду бежать по всей Москве за его авто? Или поймаю такси и велю преследовать? Щаззз. А что он сейчас уедет, это очевидно.

          — А зачем преследовать, ты выйди на улицу, наткнись на него случайно и заведи разговор. И спроси наконец: что это все за дурацкие шутки?! Ну, по крайней мере, спроси насчет люка: может, мы его не так поняли? Так даже честнее будет.

          — Наоборот, слишком прямо получается. Сразу поймет, что мы его из окна выследили.

          — А ты возьми компьютер и сделай вид, что точку доступа проверяешь или что-нибудь вроде этого. Ну, короче, главное, сосредоточиться, сделать умный вид и случайно оглянуться. Понятно? Сам никогда не догадаешься, вечно тебя всему приходится учить…

          — Кто бы говорил, отличник… — фыркнул Дмитрий, но, тем не менее, достал карманный компьютер и попятился к выходу.

          — Диктофон не забудь включить.

          — Не боись! Не забуду. Авось, еще встретимся, — усмехнулся он в дверях, но почему-то его голос прозвучал прохладно и без задора, отчего на душе отлило холодной, тяжелой ртутью. 

          Вергилий махнул ему рукой и как завороженный проковылял к окну. Черная фигура еще стояла под домом с цветами в руках. Дмитрия пока не было. Не дожидаясь начала сцены, Вергилий с неясным порывом души резко отпрянул от окошка и стал посреди комнаты, озираясь по сторонам, насколько только позволяла его шея. Его мягкие шаги лишь на пару мгновений растормошили тишину, которая тут же возродилась отдаленным гудением вентиляторов, монотонным как шумы в зажатых ладонями ушах. Где-то в соседних комнатах наверняка кипела деятельность, но по чистой случайности никто не говорил и не ходил, не стонал принтер и не визжал факс — ничто не мешало верить, что все в одночасье заснуло, померкло, отстало от хода времени, исчезло за буями прошлого. А осталась только эта комната: белая решетка окна, дверь в еще более неживую серверную, аппаратура, живая и мертвая, да пожалуй, и все. Просто как домик из спичек.

           Это не старое многовековое здание, не деревенский дом; здесь все сухо, просто и по-деловому безвкусно — здесь не может быть души! Так размышлял Вергилий, хмуро оглядывая светло-серый интерьер. Но тут же обзаводился новой мыслью, о том, что невидимость не отрицает существованя.  Это как листок бумаги, что остается двухмерным, пока его не сомнешь. Если твой смертный приговор долго не приводят в исполнение, значит, его уже привели. А если все вокруг тебя идет своим чередом, подобно тихой реке перед водопадом (или после?), не замечая твоих возгласов, не отвечая на вопросы, и лишь однажды на стенке этого туннеля появляется нелепо отогнутый угол с царапинами от ногтей? Что это значит?

          — Алле? Есть кто живой? Али мертвые все?

          Порыв ветра. Нет, просто шепот. Знакомый, пробуждающий шепот.

          — Ты чего застыл как замороженый? — спросил Амперов, заходя в серверную, и только теперь Вергилий сообразил, что не только вернулся в это нехорошее помещение, но и стоит у той самой стены, которую избрали проектировщики для выхода системы вентиляции. Да еще и самозабвенно этот самый выход разглядывает.

          — Я тут вижу, ты успел досконально изучить обстановку, даже решетку еще больше отогнул. Ну как, есть там следы ногтей?

          — Есть, — ответил Вергилий устало-бескомпромиссным тоном, точно высказывал заведомо невероятную вещь перед дубовыми скептиками.

          — Это еще что! Мне тут Глеб такого наговорил! Я поэтому и задержался.

          — А ты задержался?

          — Ага. Извини, что разбудил! Не хотел беспокоить. А ты зря со мной не пошел. Я прямо не знал, что делать: то ли смеяться, то ли жалеть юродивого.

          — И что же он сказал? Правильно мы этот люк определили? Нужно оставшиеся винты отвинчивать?

          — Насчет правильности я уже сам не уверен. А отвинчивать будем. Хотя бы чтоб определить конфигурацию этого самого прохода: может там целая комната?

          С этой фразой Дмитрий, похоже, окончательно собрался искать что-нибудь наподобие отвертки. Покинул помещение и остановился перед нагромождением бывшего электронного богатства, а ныне хлама.

          — В общем, ничуть он не удивился моему появлению, — продолжал он, разгребая проводку, — Даже повеселел, спросил, как дела. Ну, я церемониться не стал, надоело уже это все, я сразу про решетку. Он опять улыбается, открывает потихоньку дверцу машины. Как психиатр на нового пациента-пророка. Ей-богу. Короче, что вы имели в виду, спрашиваю, там решетка отогнута, царапины, человек без расчлененки туда не пролезет, а с расчлененкой уже не сможет вылезти. Или у нас уже мутанты завелись?

          — Ну ты загнул с таким вопросом.

          — Я тоже думал, что загнул… Черт, ни одной железки подходящей нет! Ну так вот, а он говорит: вы читали в газетах про ученого, который из Финляндии вернулся? Елин зовут. Вот его и спросите про мутантов и прочее, авось вам подробно ответит, да еще живые экземпляры покажет. Что за хрень, спрашиваю, при чем здесь какой-то ученый? А он пожал плечами и говорит: ну, если уважаемые печатные издания про него такое пишут, то нам с вами не грешно в это поверить. Ага, вот оно! — он вытащил старое основание от системного блока и без труда отодрал от него пластинку, некогда прикрывавшую жесткий диск. — Вот. А я стою как идиот и думаю: может я его не так понял? И к чему это он вообще… Черт, плотно завинтили.

          Он уже стал на цыпочки и пытался вывинтить один из старых винтов из помятого, словно вросшего в стену дюбеля. Вергилий отошел в сторонку и неуклюже чередовал свое внимание между сией работой и только что услышанным.

          — …Я тогда просто спросил, действительно ли он думает насчет причастности неких уродов к своему безобразию. А он уже в машину сел, говорит только, чтобы получше осмотрели характер повреждений и структуру этого прохода. И отъехал. Ага, поворачивается! Ну, что ты об этом думаешь? …Вергилий!

          — А?

          — Не спать! Что, говорю, ты об этом думаешь?

          — Ничего пока не думаю, но меня почему-то все это с каждой минутой радует все больше и больше. Такой круговерти я еще не встречал!

          — А вот меня радует все меньше и меньше.

          — А что тебе не нравится, это тебе не какая-нибудь бытовая тупость?

          — Ну и что дальше? Ужастики ужастиками, а у нас есть конкретное порученное нам дело, которое надо выполнить и которое должно поправить наше материальное положение, и так не блестящее, в связи с тем, что продажи наших программ продолжают снижаться. А теперь я уже не знаю, как его выполнять, если даже заказчик, как я думал, разумный человек, совершенно нагло не оправдывает мое доверие. Знаешь, что бывает, если читаешь или пишешь данные в устройство через порт, а устройство в этот момент вдруг выдергивается? Куда пойдут, где окажутся данные? И что в итоге прочитается? Так вот, я уже не уверен, что устройство подключено, и я общаюсь с тем, с кем думаю.

          Дмитрий осторожно снял отвинченную решетку, привстал на что-то твердое под ногами, затем пытливым и робким одновременно взглядом погрузился в дыру почти с головой.

           Тишина. Гробовое затишье, похожее на молчание таймера после короткого, последнего пиканья. Вергилий вдруг с замиранием сердца представил, что если в следующий миг некто колючий и склизкий из дыры схватит горе-сыщика за голову, этому не следует удивляться…

          Некто все-таки вылез из тоннеля, только напоминал он перепачканное лицо Дмитрия темными следами характерной прямоугольной формы.

          — Нет, — выдохнул некто, отряхая уши и вытирая лоб, — Ничего не видно. Но шахта явно не для людей. Я даже подумал: существует столько вакансий с хорошей зарплатой — сдался нам этот Глеб?

          — Сдался, — произнес Вергилий. — А сдаваться рано. Во-первых, Глебу следует посочувствовать: если ты веришь в разум, а происходит что-то выше разума, ты начинаешь себя чувствовать ниже грязи на подошвах. Наверно, это неприятно. Еще неприятнее, что путь наверх проходит где-то мимо сумасшедшего дома, но ничего не поделаешь.

          — Ага, мимо сумасшедшего дома! Нет уж, я так жить не собираюсь. И тебя не понимаю, как ты можешь между грязью и дурдомом выбрать дурдом.

          — А я и не выбираю. Начнем с того, что я в разум не верю. После всего, что случилось, я в нем разочаровался окончательно. И не жалею. Потому что наконец-то ощутил всю вкуснотищу подобного рода загадок без ответов. Чего и тебе желаю. А если тебе нужны другие гипотезы… То злобному диверсанту незачем лезть сюда. Он мог использовать прирученное животное — собаку или крысу — не такое уж мудреное дело исцарапать аппаратуру и выдернуть провода. А камеру не Глеб один обслуживает, а получает информацию от предателя. И вообще, Глеб может прекрасно знать, кто и как это сделал, только в его интересах нагнетать тайну.

          — Спасибо тебе, — выдохнул Дмитрий, — Бальзам на раны. А насчет собаки или крысы — это мысль!

          — В любом случае, надо возобновить то, что ты делал перед моей этой самой… Я имею в виду, искать полезных знакомых и узнавать об этом Сурковском как можно больше. И об отце его. Может, все-таки доберемся до… факта, что папаша часто подбрасывал сынулю вверх и нечасто ловил.

          — Это уже и без фактов понятно. Только кончились у меня знакомые. Сам был бы рад, если б у меня во всех конторах свои люди были. Но… не судьба.

          — Тогда… пойдем другим способом.

          — Это еще каким?

          — Ну… тебя, наверно, удивит услышать это от меня, но…

         

          VI.

         

          Пушистые шаги. Звон бокалов. Воздух теплый, неподвижный и оттененный полумраком. Выражение «дышать темно» в таких заведениях обретало иную форму, не лишенную абсурдного шарма: «Дышать не слишком ярко, а потому приятно». Как водится, выбрали самый отдаленный от света, самый уютный столик, который к тому же оказался пустым. Впрочем, была в разгаре первая половина дня, и для простого удовлетворения зова желудка, видимо, люди использовали более простые и доступные места. Вергилий долго оглядывался по сторонам, не веря глазам и пустоте. Дмитрий размеренно водил палочкой во взятом наскоро стакане горячего шоколада.

          — Что, Вир? Удивляет, что мы пока одни? А меня не удивляет. Не спрашивай, почему. Не понимаю только, почему ты так уверен, что это действо нам поможет в разгадке?

          — Уверен и все. Не спрашивай, почему.

          — Похоже, я просто чего-то не знаю. Да не вертись ты так по сторонам. А то мы и так здесь, по ходу дела, самые подозрительные личности. И столик отличный ты выбрал. Для влюбленных пар. Я уже чувствую на себе любопытные взгляды.

          — Не бойся. Скоро нас будет трое.

          — Вот этого я и боюсь. И вообще мы зря все-таки аппаратуру без присмотра оставили. Где-то рядом грабли, а мы снова глаза закрываем на ходу.

          — Да мы почти не отлучаемся. От офиса двести метров. А что касается граблей… Я думаю, эта ситуация с отлучением в самом деле может быть для кого-то удобной. В конце концов, хватит слепо верить этому Глебу, пора самим убедиться в том, что какие-то грабли существуют.

          — Да, да… ты наполовину прав. А вот и конец нашего ожидания.

          Вергилий сглотнул слюну от неимоверного удара волнения и более не мог произнести ни слова, только неловко заерзал на стуле.

          Она словно материализовалась из уличного света. Проявилась темным силуэтом подобно кристаллу из раствора. На миг оконные лучи охватили ее сбоку, дали узнать черты лица, озолотили волосы, окрасили волнующей светотенью прекрасные формы в вырезе блузки, но тут же уступили место уютному желтоватому полумраку, в котором дышать не темно, а в самый раз. Вергилий смотрел на нее неподвижно, не зная, то ли краснеть, то ли бледнеть, и только улыбка все расширялась на его лице. Дмитрий же как всегда улыбнулся сразу в туповато-комедийном стиле и замахал ей рукой.

          — Вы как всегда забились в самый угол, — посетовала она, присаживаясь за круглый столик равноудаленно от обоих молодых людей.

          — Лесь, как только ты пришла, этот темный угол стал центром зала, — воскликнул  Дмитрий. — Я уже спиной чую завистливые взгляды.

          — Ты как всегда мне нагло льстишь. А еще и не краснеешь. Приветик, Вир. Давно сидите? Что так бедно, давайте я вам что-нибудь закажу; что хотите?

          — Не надо, садись, — пресек Амперов ее смелую попытку взять хозяйство на себя.

          — А вы тут, как я слышала, хорошо устроились?

          — Да уж, — проговорил Дмитрий, — Лучше некуда. Вот мы сейчас сидим, дурью маемся, а там у нас все рабочее место разворотили мутировавшие ежики-хакеры. Кстати, из-за них мы здесь и собрались. Вот Вергилий уверен, что ты нам очень поможешь.

          — Ну, раз уж так серьезно, постараюсь помочь.

          — Это, хм… насчет деятельности нашего нового начальника Глеба Сурковского, — пояснил Кремнин, тщетно стараясь сохранить деловой тон.

          — Он что-то еще натворил?

          — Вот это мы и пытаемся понять, — сказал Дмитрий, — Ты не замечала на его даче проявления чужого негативного умысла?

          — Чего?

          — Негативного умысла. Какие-то странные вещи, предметы, действия, непонятное поведение, непонятные люди. Что-то, вселяющее подозрение, страх.

          — Ты говоришь таким тоном, будто я с каким-то прямо мировым преступником жила. Нет, я конечно, понимаю, вся эта неприятная ситуация, мне самой все это совсем не понравилось. Но вы что-то совсем загнули. Чувствую, вам придется мне все-таки объяснить все с начала до конца.

          — Тайна следствия, — деловито пробасил Дмитрий. — Да и вряд ли тебя это особенно обрадует. В том смысле, что мы еще и сами никак не можем понять, что на самом деле происходит. И как к этому всему относимся мы и наш общий знакомый. Поэтому ограничусь тем, что нам с Вергилием он просто внушил суеверный страх. Что было потом, все мы знаем. А после всего случившегося он с какого-то перепугу пригласил нас на работу восстановить сеть после некоторого недоразумения, которое внушило суеверный страх уже ему, а нам лишнюю головную боль. А если проще, то Глеб просто от нас очень многое скрывает. Поэтому подробности ваших расчудесных отношений нам и нужны.

          — Жестокие вы люди. Не жалеете мое разбитое сердце.

          — Так уже, значит, разбитое?

          — Ой, Дима, — она оперлась головой на руки, и улыбка на ее лице заметно остыла, — Я вообще ничего не понимаю. Пыталась забыть, но что-то не забывается. Хотя вот иду сейчас к вам и думаю, как было все мило, весело интересно. Разве я в чем-то нуждалась? Разве не об этом мечтала? А иногда просто так и хочется взять что-нибудь тяжелое и по башке ему.

          — А это мы можем устроить! — обрадовался Амперов. — Только подожди эти дни, пусть он нам деньги заплатит, а потом я сам куплю тебе первоклассный топор.

          Олеся лениво протянула руку, чтобы хлестнуть его по затылку, но тот прытко увернулся. Пролился веселый ручеек смеха. Что-то между ними было такое игривое, какой-то тактильный заряд, сухо подумал Вергилий, точно балансируя над студеной водой. Не нравилось ему это. Вопреки всем убеждениям, не нравилось. Словно уверенно и доходчиво объясняло ему всю его непригодность к жизни как человеческой особи.

          — …Я не знаю, с кем он встречается сейчас, — продолжала Олеся, — И не хотела бы знать… Впрочем, он, кажется, не слишком на меня злится. Если не считать того, что якобы это я как-то помешала ему на дуэли. Хотя я примчалась только после окончания, так ведь? И еще вот что. Вир, я рассказывала тебе про его приезд к маме. Я не знаю, что там такое, у меня кровь в жилах стынет от этих мыслей, но он приезжал еще раз. Его как будто привлекает наша семья. Как маньяка! Не знаю только, чем. Уже дала себе слово, если увижу его, клеящегося к маме, я ему все органы вырву, маникюра не пожалею!

          — А вот это будет занятное зрелище, — улыбнулся Дмитрий.

          — Жаль не для твоих красивых глаз. Вообще, Дима, мне в отличие от тебя не смешно.

          — Мне тоже… Ты, Леся, вот что поподробнее скажи: ты говоришь, ему что-то нужно от твоей семьи?

          — Я так не говорила. Я просто очень надеюсь, что это не так.

          — Не отмазывайся своим томным взглядом, я тебе не руку с сердцем и прочими внутренностями предлагаю. Это очень важно!

          — Так, это что за тон?! А ну извиняться.

          — Мильпардон, мадемуазель. Я не хотел. Но, тем не менее! Ты сделала очень серьезное заявление насчет того, что он интересуется твоей семьей. До сих пор мы сталкивались столько с эффектами и суеверными страхами, но не знали в какой стороне цель. Понимаешь? Если мы докопаемся до цели, все станет понятно! Ты ведь сама жалуешься на его странное и неблагодарное поведение. Так вот, не как маньяка его тянет, уверен, что не как маньяка. Есть какая-то логическая причина! И если ты немного подумаешь, немного вспомнишь своих родственников, свое детство…

          — Димыч, не увлекайся, — сказал Вергилий, — Она может об этом и не подозревать. Или, по крайней мере, не догадаться сразу связать несвязуемые вещи.

          — Вот именно! — поддержала Олеся. — Не знаю, как вам там кажется, а я ничего криминального в нашей семье не знаю. И вообще, поторопились вы. А если откровенно, заигрались совсем. Эффекты, цели… ей-богу, никак вы в школе по подвалам не налазились? А что касается моей семьи, то она у нас спокойная, никаких чудес, кладов и всяких там скелетов в шкафах не было. Иначе я бы об этом знала.

          — А вот с этим не торопись. Родители часто имеют причины скрывать некоторые факты от детей. Тогда знаешь что? Мы как-нибудь еще договоримся встретиться, но ты уж постарайся через пару дней хотя бы добыть родословную и выпытать основные факты из жизни твоих родственников.

          — Тогда и вы тоже поделитесь своими новыми изысканиями. А я уж, так и быть, помогу вам найти истину.

          — Ну, тогда договорились. А нам пора. К нашим ежикам.

          — Кстати, это самое… это могут быть не только яркие факты, — подал голос Вергилий, когда они уже вставали из-за стола, — Любая информация, любые детали, даже имена родственников могут оказать ключом. Причем, не обязательно дальних. Все — вплоть до деталей твоего рождения. И еще: не слишком удивляйся, если вдруг твоя мама или кто-нибудь еще внезапно помрачнеет, замкнется или начнет тебя упрекать в излишнем любопытстве. Лучше запомни такие моменты и расскажи потом нам.

         

          Она не спорила с полуденным солнцем, зачем ей это нужно? Она согревала только самую холодную в этом мире кровь. Она топила ледники одним своим присутствием. Он вдыхал ее запах и выдыхал испарившийся лед вместе с ручьями озвученных мыслей, идей и всего несусветного содержимого своей черепной чаши. Этому свету не мешали даже колкие, словно электрические разряды, пассажи того третьего, которому в новинку быть в чьих-то глазах лишним и не первым. Но время не любитель хорошего настроения, и дорога в двести метров была короткой как шаг с подоконника.

          — Ладно, — сказала она напоследок, — Мне к метро. Вир, я тебе еще позвоню. Может, даже сегодня. Хорошо?

          — Ага… Буду ждать! Я тебе тогда по телефону дорасскажу про моих шмелей. И про наше расследование тоже.

          — Ну, тогда счастливо! И тебе, Дима, всего электрического!

          — Спасибо, непременно постараюсь! — каркнул Амперов.

          Ее фигурка исчезла за считанные секунды, юркнув за деревья. Но время почему-то не сложило лапки. Оно скакало вперед, подпрыгивая высоко и весело, словно брызги от луж. Вергилий не заметил, как оказался за толстыми стенами дома, по дороге к их родной серверной, которая вдруг заткнулась со своей гнетущей тяжестью, подобно дурашливой собаке. После улицы казалось темно, но в его глазах еще не остыло солнце. На мгновение он подумал: если вдруг сейчас начнет валиться потолок, он, в отличие от юркого Дмитрия, не успеет спастись от верной гибели. Потому что в его глазах солнце.

          — Вир! Алло! Ты здесь или еще там? Улыбается весь, буржуй.

          — Я здесь. Просто странно что-то — жить как будто захотелось. К чему бы это недоразумение, не знаешь?

          — Авось сам знаешь. Только будь осторожен: подобные особы втянут тебя в историю, а думать, как из нее выкрутиться, будешь ты. Да, не надо было тебя обратно тащить. Все равно в таком состоянии ничего не сообразишь.

          — Ты меня недооцениваешь. Наоборот, энтузиазм, понимаешь!

          Их разговор прервало неожиданное явление, подстерегшее их у самой двери. Глеб появился и впрямь нежданно, но, надо сказать, вовремя. Как и в прошлый цветочно-мутантный день, работой от него и не пахло.

          — Добрый день, — рассеянно сказал он, — Я вижу, у вас все в порядке?

          — А… да, — ответил сбитый с толку Дмитрий.

          Они недоуменно проводили его взглядом до тех пор, пока он не остановился и не достал телефон. Глеб, похоже, не замечал их. Его достойную уважения собранность будто кто-то похитил.

          — Алло! — донеслось с его стороны. — Мила! Привет, дорогая! Да, сейчас буду, уже выезжаю. Извини, что задерживаюсь. Я тоже соскучился! Ну, до встречи, Зайка, еду!

          И скрылся с глаз.

          Вергилий тревожно сглотнул слюну. Их с Дмитрием взгляды пересеклись, без слов давая понять, что оба докатились до одной поражающей сознание мысли.

          «Человек в черном у железной дороги. Истина строится на совпадениях. Вот что меня смущало в этом его черном облачении, хоть и казалось недостижимым бредом. Ну что ж, значит, так уж суждено. Круг замкнулся».