Начало

 Руки совсем замерзли. Я поднесла ладони к губам и попыталась согреть дыханием, потом потерла их друг об друга. Нет, все же придется идти на кухню за горячим чаем, а то пальцы скоро отвалятся. Осторожно поставив ноутбук на ручку кресла, я поплотнее закутала вокруг себя плед и спустила ноги на пол. Сотня маленьких уголечков вспыхнуло под кожей. Зачем-то прищурив правый глаз, посмотрела на часы.  Ага, ясно. Почти четыре часа утра, а работать  села примерно в одиннадцать. Теперь понятно, почему так сильно затекли ноги и руки стали похожи на ледышки.

 Пока я искала в буфете нужную коробочку, прибежал Феникс. Огромный, рыжий кот стал тереться об мои ноги, и просительно заглядывая в глаза урчать. Я кинула ему кусок колбасы, подмигнула.
-Только тетке не говори. А то устроит она нам взбучку  за ночной налет на холодильник.
Феникс, как и следовало, ожидать, ни чего мне не ответил, с тихим урчанием уплетая угощение.

 Руки отогревались, и я приблизила лицо к чашке. Закрыла глаза. Горячий, ароматный пар окутывал и согревал. Мята, душица и барбарис. Тамара Владимировна любила и умела готовить травяные чаи. У нее на каждое настроение, на каждый день недели имелся свой чай. Она сама собирала, сушила и смешивала растения, ягоды и фрукты.

 Тетя Мара, так я ее называла в детстве, не задавала лишних вопросов, не лезла с советами, она просто принимала меня такой, какая, я есть. После ссоры с матерью, вот уже три года, я чаще жила у нее, чем дома. А дома… дома я не была уже семь  месяцев. Мать иногда звонила, умоляла вернуться, но я не хотела
Иногда я собирала рюкзак и уезжала на несколько недель или месяцев. Тетка никогда  не отговаривала, не закатывала сцен. Она, каждый раз, брала меня за руку и, глядя в глаза, спрашивала: «Ты же вернешься? Я буду ждать».

 Рядом с ней всегда было тепло и спокойно. Одно время я пыталась разобраться в том, что я чувствую рядом с другими людьми. Мои поиски привели меня к слову: «Аура», оно мне очень не нравилось, но более подходящего определения я не встретила. Примерно с одиннадцати лет я стала чувствовать эту ауру. Сначала ощущение было едва заметным и непонятным, потом я научилась определять настроение собеседника, его волнение, радость или раздражение. Рядом с Тамарой Владимировной всегда легко, она, как молоко с медом во время простуды – тепло, сладко и хочется дремать, закутавшись в старый, теплый плед.

 Хотя, что такое сон я забыла примерно тогда же, когда стала воспринимать окружающих людей иначе. Тогда и начались наши трения с матерью. Я была ребенком и мне не хватила ума скрыть те изменения, что начали во мне происходить. Она долго таскала меня по врачам. Несколько месяцев: больницы, анализы, осмотры. Но все сходились во мнении, что я совершенно здорова.  Я не понимала, что происходит. Мама запиралась на кухне и плакала. Я стала притворяться. Вечерами я сворачивалась клубочком на диване и «засыпала», она брала меня на руки и относила на кровать, потом долго сидела рядом, а я тихонько лежала с закрытыми глазами и старалась дышать ровно, но это было не просто. Горячие, темные волны непонятного мне горя захлестывали. Хотелось вскочить, прижать маму к себе крепко-крепко. Мама! Со мной все хорошо!

 Лишь несколько лет спустя, я узнала причину ее слез. В тот день я вернулась из школы раньше, тихо открыла дверь, из кухни раздавались раздраженные голоса родителей.  Отец, что-то пытался объяснить низким, глухим голосом, но мать его перебивала, слушать не хотелось, поэтому я старалась  быстрее раздеться и проскользнуть в свою комнату. Когда, подхватив сумку с учебниками,  уже сделала несколько шагов по коридору, в спину ударили слова: «Она не твоя дочь!» Я застыла и почувствовала, как сердце грохочет в груди, а на кухне вдруг стало так тихо.