Винчестер. 28 глава

Начало: http://www.proza.ru/2010/10/04/646



Проснулся Винчестер в липком поту и долго не мог избыть отчётливых видений неотвязного кошмара. Было безмолвно вокруг до чрезвычайности. Могильное безветрие нарушал конский храп спавшего на полу Широкого и аритмичные всхлипы недалёкого ручья. Винчестер зажёг свечу, от догорающей спички прикурил и невольно взглянул на подарок Чепурного. Лунные отсветы колебались от бликов зыбкого свечного пламени, ложились по ним витые струи табачного дыма, и Винчестер вдруг зримо увидел вместо смазанного бельма на холсте гневный страдальческий взгляд немолодой искушённой женщины. Как ангела нисходящего с небес она ожидала возврата дольнего мужа, забранного пучиной космоса. Не зажигая потухшей сигареты, Винчестер недвижимо лежал на раскладушке и под гипнозом догадки неотрывно пялился на магическое полотно. Холодной гаммой синего цвета Чепурной сумел таки выразить напугавшее брата вселенское одиночество, на которое смертный человек изначально обречён. Ничто так не усугубляет его, как преклонный возраст и неизлечимые заболевания; символ полного конечного одиночества – лунный шар и покойник в гробу.


Предчувствия бывают верны. Едва забрезжил серый рассвет, Винчестер поднялся и, не тревожа спящего приятеля, спозаранок направился в посёлок. Непоправимое горе с ошеломляющим вероломством подрывает устои будней, нарушает ритм существования, тормозя время и непредсказуемо смещая человека в пространстве. «Фррр-рры!..» – с шумным хлопаньем крыл взмыла из-под ног пёстрая куропатка; громко хрустнула раздавленная сухая ветка; с прискоком метнулся и прочь заскакал вспугнутый заяц; грязной жижей чавкнула под сапогом лужа. Зрительная память не отобразила дороги, как в сонном дурмане миновал Винчестер околичные, незаселённые дома.


Собаки в посёлке не оказалось. Мазай опустился на колени и божился, что был бессилен. Май не отходил от опустевшей конуры ни на пядь, жутко по-звериному завывал ночами, грамма кормёжки не приял из чужих рук. Заверял, что видел собаку невредимой вечером позавчера, однако Мая нигде не было: ни возле избушки Моряка, ни окрест балка промывальщиков, не отыскался и на людных буровых. Неприятная новость в день разнеслась по участку; многие выразили искреннее соболезнование, досаждали излишними советами. Моряк высказал гипотезу, что Май угодил в петлю и без остатка расклёван вездесущим вороньём; случалось находить вместо зайца разбросанный пух и обклёванный череп. Некий, с чувством нездорового юмора злопыхатель вывесил на антенный столб объявление: «Пропала собака… звонить на пейджер… нашедшему обещана награда…»


Гложимый тревогой, лицом осунувшийся Винчестер дважды сходил на метеостанцию, откуда пять дней назад улетал туровать в райцентр, но и там Май не выказался. Винчестер напрасно исходил вдоль и поперёк все ветвящиеся из долины распадки, сорвал в стократном кличе голос, но равнодушная к его печалям тайга воровски помалкивала. Он был уверен, Май не станет избегать его, не приучен жить врозь; то мнилось, что похвально верный питомец истомился, ожидая у конуры, и Винчестер смятенно поспешал к стойбищу. Собака, покуда не издохнет, беззаветно преданна тому, кого признала за вожака и кормильца. Может смениться хозяин, и человек обзаведётся новой сворой собак, но сердечная склонность неповторима. Ранимая и памятливая душа ничего не позабудет; до кончины тревожат воспоминания. Всё заветное, освящённое подлинной любовью, выпадает человеку единственный, один невозвратный раз: Родина и отчий дом, праздник разделённой верной любви, бескорыстие братской дружбы, вдохновенный труд по выбору, привносящий смысл в прожитое, и прочее неповторимое.


Активные поиски не принесли результата. Май словно растворился в прозрачном воздухе осени, покинул родной Хатыннах, заметая следы ухода, и Винчестер начал постигать горчайшую непреложность детективной потери. Все собаки по смерти попадают в рай. Помрачённым рассудком он понимал, что нет вживе радостной мясной обжоры боготворившей хозяина. Чудеса оставим снам и сказкам, лайку не воротить. Но равно надеялся увидеть задорную псиную морду, потрепать грубую бурую шерсть, почесать за чуткими ушами и под бородой, обнять за пушистый воротник на шее, расплакаться и приголубить, задушевно поговорить и впредь ни под каким предлогом, никогда, ни на час не разлучаться.


На душе Винчестера было невыносимо горько, муторно и погано; лишив покоя, раскаянье угрызало его. Не единожды он зло помянул анафемский день, когда легкомысленно оставил собаку на чужое призрение, и ради чего?!.. Чтобы заночевать в полупустом ещё общежитии и полдня очухиваться с похмелья; чтобы ублажить отвыкшее от разносолов чрево ресторанными деликатесами; поглазеть на сальную рожу упившегося до косоглазия пройды Родимчикова: вот тебе шапка и рукавицы: ночуй, родимый!.. У-уфф!.. палашом по вые и кистенём по яйцам!.. Горючие слёзы его вопрошали над трупиком собственного легкомыслия. Нравственная пытка была не в подъём, не в потяг душевной мочи. За невинный, в сущности, проступок налегло несуразное по тягости наказание, лютая разъедающая неутешная туга.


С маниакальным упорством, достойным лучшего назначения, он посвящал досуг розыску хоть каких-нибудь отпечатков, пока окончательно не иссякла напрасная надежда, возбудимая памятью.





Продолжение: http://www.proza.ru/2010/10/04/708