Винчестер. 30 глава

Начало: http://www.proza.ru/2010/10/04/708



В последней декаде сентября сошёл мороз. Температура стремительно убыла к двадцати градусам, и обманутые берёзы звучно шелестели скоробившейся листвой. Шквалистый стылый ветерок охапками уносил заледенелые листья; порошинки снега всё гуще спархивали, не истаивая, на остывшую землю. Чернильная тьма предзимья размылась небесной побелкой, ушла в ночное, звёздами усаженное небо. Возвращалась накоротко отступившая зима, и бедовая жизнь Винчестера осложнилась. Вечерами он докрасна раскалял печурку, жгучее пламя хлесталось в короткой трубе, роем взмывали ввысь летучие искры; жилой объём будки наполняло сухое приятное тепло. Винчестер без желания апатично ужинал и валился в тревожный причудливый сон.


«Босыми ногами он ступает по первому снегу, мышцы его взведены, звериный шажок сдержан и упруг, улавливают слабый звук, стороннее движение слух и зрение, тончайший аромат различают чуткие ноздри; он неразделимо слился с окружающей субстанцией, без остатка растворился в животворной чащобе тайги, и вся жизнь её, от молодого побега до сгнившей шишки, близка и понятна ему, стала неотъемлемой частью его естества, а города со всеми их благами, пороками цивилизации, с их многолюдством и толчеёй на перепутьях отошли в небыль, обернулись странной, полузабытой реминисценцией. «Разве посмотреть, как мчится по кочкам вспугнутый олень, не менее достойное занятие, чем слушать «Пиковую даму»?» – дословно повторяет он куваевскую фразу. Вот перед ним покляпая берёза надломленной дугой, из свилеватой древесной плоти восшли два ствола молодых. «Разве посмотреть, как мчится по кочкам вспугнутый олень…» – а сам плавно вздымает ружьё, выцеливает, – «что-то чёрненькое белеется», – выхватывает мозг, – «какой абсурд!» – думает он, – «белиберда! катавасия!» «Разве посмотреть, как мчится по кочкам…» – а сам плавно наводит стволы, выцеливает сидящую на изломе птицу, затаив дыхание, сгибает указательный палец, и куропатка, вертнувшись через голову, падает на снег разорванной варежкой, сея по белизне яркий бисер кровавых точек. Винчестер вздрагивает, размыкает глаза и видит спящую под берёзой Марину, лесную нимфу в бесстыдной разверстой позе, а рядом с ней, уронив голову на пясти лап, застыл изваянием цербера Май; из раскосых глазниц его вся невыплаканная вселенская скорбь глядит на Винчестера и бархатно вопрошает: «Ну, почему всё так?.. Ну, почему всё так?.. Ну, почему всё так?..» Как ребёнок к матери Винчестер тянется руками к лохматому Маю, но собачьи глаза застятся ручьистыми слезами, низвергаются вдруг мощным водопадом, и солёный поток жгучих слёз захлёстывает Винчестера, сбивает с ног, и водоворот тащит его в тартарары, уносит вон от собаки; он вскрикивает, просыпается и снова падает в беснующийся, дикий, пронзительно и надрывно кричащий «Ну, почему всё так?..» – в бредовый, фантасмагорический морок быстрого полусна, полуяви».


Дрова сгорали, и зола подёргивалась невесомым мертвенным пеплом; охладелый уличный воздух быстро заполнял щелеватую конуру. Зябко скрючиваясь в суставах, Винчестер с головой уползал в спёртую волглость спального мешка. Поутру, набравшись отваги, вскидывался к печке, выдыхая клубы сизого пара. Запихивал в топку припасённые накануне поленья, швырял зажжённую бересту, забивался в спальник и ждал, когда воздух в жилище перейдёт со студёного минуса на прохладный плюс. Зима в одну ночь становится; юность невозвратимо заканчивалась. Теперь никто не будил его по утрам, не требовалось проявлять заботу, и он подолгу лежал, предавшись мрачной ипохондрии. Апатическая немочь и недужная тоска невыносимая точили его.


Винчестер обуздал эмоции и с показным стоицизмом перемог несчастье; от Мая не осталось даже фотокарточки. Горевал, что не упросил Чепурного запечатлеть в светлых тонах оригинальное жильё и четвероного друга, а рисовать «от себя», как говорят художники, без подмалёвок радист не умел. Житьё затворником и без собаки пресуществилось в тягость, потянуло к людям, и Винчестер воротился в посёлок. Навсегда покидая летнее бунгало, он разжёг близ него расточительный трескучий костёр; спалил пахнущую собачиной войлочную подстилку; кинул в полымя не пригодившуюся сыромятную сворку; не колеблясь, предал аутодафе живописный недоделок брата Гены. Увенчал огнище остатками впрок заготовленной поруби, взвалил на плечи тяжеленный рюкзак и, горестно оглядев напоследок опустелую обитель, торопливо ушёл; на десятилетие возмужалый в очистительном горниле перепавших страданий и страстей.





Продолжение: http://www.proza.ru/2010/10/04/752