Отпечаток

Нет, нет. Никакого криминала, никакой не детектив. Простенький сюжетец – типа, «с кем не бывает». Хотя не многим, наверное, «пофартило» влипнуть в подобную ситуацию и выкарабкиваться из
неё.

Покумекайте, мужики, особенно бродячих профессий. Наверняка припомните пару-другую случаев из своего бродяжничества, когда довелось дрейфануть слегка, а может даже и не слегка. Конечно, тем своим состоянием ты, вряд ли, поделишься с друзьями или женой – мужик же. То-то и оно. А мурашки и спустя годы, коли в памяти всплывет, спину беспокоят.

Андрюха на крайний север нацелился давно. Бродячую натуру его, вероятно, сформировал отец, потаскавши с раннего детства и по Балканам, и по Карпатам, и по сахалинским тайге и тундре. Короче, к своим двадцати двум он повидал достаточно, чем был доволен и горд. За шесть лет самостоятельной жизни сформировался его характер. Ой, не подарок. Упёртый, самонадеянный, самоуверенный, он не раз успел побывать в ситуациях, из которых выбирался, нахватавшись тумаков и шишек.

Вот и занесло его на преддипломную практику в Магадан. На собеседовании, у самого главного здешнего геолога, он, не раздумывая, ткнул пальцем туда, где кончалась земля. Дальше, до самого полюса льды Северного Ледовитого.

Главный геолог улыбнулся, глянув с прищуром на молодого «козлика», наверное, проникнув в тайну его душевных устремлений. – Лады, на Чукотку, значит. Удачи, парень. И протянул на прощанье руку.

Крайний север, с самого приземления на маленьком аэродроме молодого совсем посёлка Билибино, ошарашил Андрюху своими неожиданностями.

Уж и за полночь далеко, а с небес пригревает солнышко. Шумные бородатые мужики лупят по воротам на маленьком футбольном поле, а у ворот коптят небо старые автопокрышки, мешая жить местным кровопийцам-комарам. Где-то рокочет техника – это живёт круглосуточной жизнью золотой прииск, новый чукотский Клондайк.

Андрюху определили в одну из полевых геологических партий. И вот он вторую неделю сидит в ожидании вертолёта, у кучи попутного груза – то погоды нет, то вертолёта. Север – успокаивают его конторские. А ему, всему в порыве, всему, готовому к одоления Севера, к схватке с трудностями, каково?

Вот и встал он перед главным по транспорту, этакий напористый и энергичный. – Груз принимайте назад, ухожу пешком.

 – Дурак чтоли? Крутанул пальцем у виска Юрий Дмитрич,  который транспортом ведал. Он хоть годами далеко не стар, а мужик битый, севера повидал, знает почём шутки с ним. А тут, пацан совсем, за сотни вёрст безлюдья да бездорожья. Шустрый больно. Через пару дней и подхватил его борт, повёз к трудовым испытаниям.

Так уж повезло парню, что попал он к начальнику, тоже первачку на севере. До того в Узбекистане геологией занимался. И вот такая смена декораций – из под южных чинар, да на чукотскую промёрзшую кочку. Короче, почём шутки с севером – понаслышке, да от Джека Лондона. То есть с тарифом этим столкнулся, как и Андрюха, в первый раз.

Так вот «по Узбекским правилам» и провели полевой сезон. Погрелись на солнышке в ясные солнечные деньки, а ранняя осень с первой пуржёнкой в конце августа, явилась не запылилась. Работы – не закончены, продуктишки на исходе, а для обогреву – по поленцу на палатку в день. Такой вот узбекский расклад получился. А вокруг, уж и тундра белая и дубец по ночам. Андрюха и придумал во спасение – угольной пыли от Зырянского уголька в хлебные формы наскребёт, с соляркой перемешает и – на мороз. Потом эту «буханочку» на куски разобьёт,и в печку. Если разжечь правильно, сухой растопочкой сперва, а потом уж сверху куски этого изделия – через пять минут в палатке кайф, печка из полубочки – красная, и чаёк готов, душу отогреть. Красота.

Ну, начальнику, без узбекского халата, как и всем, не шибко вспотеешь. Решил опыт перенять. Пыли-то угольной, вон она куча целая. Только сквозь решётку просыпается. А тут, на тебе, студент такое ноу-хау сообразил. Вот и перенял, на свою голову, по узбекски, значит. На ночь улёгся в своём спальнике головой к печке. Дескать утречком, не вылазя из спальника и растоплю. Хитрыый такой – думает себе. Утром и начал растопку. Он с вечера сухих лучинок наклал, сверху самодельным антрацитом привалил, а под всю закладку эту насовал бумаги. Вот и поджёг. Бумага прогорела-прогудела, и тишина – не загорелось. Зажёг он кусок бумаги, да и сунул в поддувало. Лучше б он этого не делал.

Рвануло крепко. Бумага солярку мёрзлую не подожгла, но наиспаряла достаточно. Вот газ и взорвался. Всем шестерым, проживающим в палатке, мало не показалось.

Труба, будто творение Циолковского, умчалась в небо. Дверцу буржуйки вырвало, разбросав по палатке тлеющие и коптящие инградиенты печной закладки.

Взрыв подбросил с нар весь списочный состав партии. Выдираясь из завязанных на ночь спальных мешков, кто в чём, сотрудники бросились к дымящейся палатке шефа. Из нутра её доносилось тревожное многоголосье, а скаты палатки подпрыгивали, будто в конвульсиях.

Глазам Андрюхи, влетевшего в палатку во главе спасателей, открылась страшная картина. По нарам, сбивая синенькие язычки пламени с розового подпалатника, метались двое геологов в исподнем, наступая на повизгивающие спальники, содержащие дамский персонал, облюбовавший дальний угол. В проходе, успев увернуться от продуктов взрыва, разрывая завязки спальника, угрожая всклокоченной бородой и изрыгая что-то неласковое, выкарабкивался из под раскладушки шеф – виновник диверсии. В мутных сумерках осеннего утра Андрюха впервые в жизни увидел огромные клочья сажи, размером в человеческую ладонь. Они плавно парили в воздухе, оседая на головы, лица, руки потерпевших. Расчищая залепленный таким пластом сажи глаз, пострадавший преображался в неистовствующего попуаса, в схватке с привидениями.

Сегодня это выглядит, наверное, смешно. Тогда было довольно грустно – ночью доходило до минус двадцати. Вот почему, позже, слегка повзрослев, Андрюха никогда не давал расслабиться в полевой сезон, ни себе, ни соратникам, за что и получил кличку «зануда». А пока, он познавал цену шуткам с Севером.

Но. Всё выше рассказанное – это только преамбула. Так, чтоб прочувствовать обстановку, ощутить серьёзность ситуации.

Снег лёг уже капитально, оттепели не предвиделось. А горные выработки радиометром не прослушаны, штуфное опробование выполнено наполовину, часть ручьёв не опробовано. Скандальная ситуация. Аврал – в рынду бить, в дудки свистеть, полундру играть.

И получает Андрюха задание – маршрут с целью опробования линейных магматических образований, дайками называются. Как и всем мужикам, в одиночку – побольше да побыстрее набрать. Про качество опробования что говорить, по снегу-то. Не радовал Андрюху предстоящий маршрут, бестолковостью.

Район работ он знал хорошо, здоровье в порядке. Собрался быстро. С собой взял только карту, для привязки проб, не взял даже компаса. Зачем, если каждую долину, каждый перевал знает.

День выдался ясный. Прикинул длину маршрута, подход, отход – успевает с запасом, и ушёл. Взобрался на водораздел и по гребню двинул в сторону Орлиных гор, что вздымались не севере, засыпанные снегом. Шёл споро, отбирая пробы и привязывая их по карте. Морозец бодрил, перекуривал редко. Орлиные горы, представляли собой цепь сглаженных вершин, которые ступенями поднимались к центру массива, горе Орлиной. К ней он поднялся во время. Вершиной горы была огромная, в несколько километров,  сглаженная поверхность, ровная, как посадочная полоса. Поэтому и называют такие горы столовыми. Северный склон горы круто опускался к приморской тундре, которая пролегла до самого океанского побережья, и отсюда, с вершины казалась бескрайней. На юг уходил гребень водораздела, который Андрей наметил для возвращения.

Рюкзак потихоньку набрал в весе. Сев перекурить, Андрей отметил изменение в погоде, явно в худшую сторону. Окружающие формы рельефа как-то размылись и потускнели. Вот здесь бы ему и двинуть быстрее на нужный отрог.

Прикинув по карте, Андрей решил продолжить маршрут. Ещё пару километров, и развернёт к южному склону. Присел перекурить на большой плоский камень-останец – холодный гад, и двинул дальше, ориентируясь по дальним вершинам. 

Обстановка сменилась как-то вдруг. Совершенно неожиданно Андрей оказался в пустоте. Всё окружающее быстро размылось и исчезло. Вокруг только безликая серая пустота, и только клочок тверди под ногами. Андре постоял, пытаясь сориентироваться в пространстве. Полкилометра вправо, на юг, потом опять направо – на запад два километра, и на юг, к заветному гребню. Вроде бы всё просто, и никакой тревоги Андрей не испытывал.

Он просто прибавил шагу и будто плыл в этой серой мгле. Воздух был пропитан тончайшей снежной пылью, которая таяла на лице и мешала дышать. Отмерив по привычке, шагами, пятьсот метров – полтора метра пара, Андрей остановился, потом повернул строго вправо, и пошёл отмерять следующие два километра. Оглянувшись назад, он понял, что убедиться в прямолинейности хода взглядом назад возможности нет – цепочка следов терялась во мгле метрах в десяти. Стараясь держать курс, он отсчитывал шаги пару за парой.

Неожиданно впереди, сквозь серую пелену, Андрей разглядел что- большое тёмное. Подойдя поближе, понял , что это плоский камень. Слегка подустав, присел, не снимая рюкзак, опёрся на него спиной. Никакого волнения – сейчас повернёт влево и выйдет к гребню, а там уж всё просто. С удовольствием затянулся беломориной, наслаждаясь покоем и тишиной. Крякнув под рюкзаком, Андрей поднялся и обернулся за молотком, который подложил под себя. На противоположной стороне камня внимание его привлёк отпечаток, присыпанный снежной пылью. Он обошёл камень и уставился на него, прикидывая, кем он мог быть оставлен.

Андрей стоял над камнем и тревога просыпалась в нём, нарастая вместе с дикой догадкой о случившемся. Еще сомневаясь, он сел рядом с отпечатком и тут же подскочил, заполненный тревогой. Отпечатки идентификации не требовали, они принадлежали одному заду.

Оглушённый открытием, сняв рюкзак, подложив под себя полевую сумку, Андрей достал беломор. Теперь тишина угнетала и давила. Подлый страх заползал под одежду. Затягиваясь поглубже, он заставлял себя сосредоточиться. «Он блуданул, как ёжик в тумане, замкнул круг, а это плохая примета.» Прикурил ещё раз. Тишина звенела в ушах, и казалось – он слышит шорох каждой из снежных пылинок.

Андрей понимал, что горячку пороть нельзя. Здесь не тайга, здесь негде искать тепла. Значит – не егози. Думай, Андрюха, думай. Прикинул по карте, откуда пришёл к этому камню, наметил направление отхода. Почувствовал, как возвращается уверенность, отпускает страх. Вспомнил, как в Приморье увлёкся за кабаном, проблудил пять суток. Так там же тайга-мать родна. Покурил ещё и двинул навстречу спасению.

Теперь он шёл аккуратно, проверяя направление, оглядываясь назад, не теряя из вида следы. Подойдя к склону сбегал в обе стороны, оставив рюкзак, но не теряя, опять же, своего следа на снегу, пока не отыскал заветный отрог. А в нижней части склона уже и посветлело, здесь Андрюха, считай, был дома.

Прошло много лет, но вспомнив Орлиную гору, прикрыв глаза, Андрей всегда ощущал то страшное, звенящее в ушах, гнетущее белое безмолвие. После того маршрута он не допускал шуток с Севером.