Флобер. Глава 16

                Глава XVI 



                1852



               

 В писателях сегодня больше буржуазности, чем в лавочниках. Чтобы понравиться публике, Беранже воспевает доступную любовь, Ламартин – сентиментальные мигрени своей супруги, Гюго отпускает тирады о человечестве, о прогрессе, о развитии идей и прочем вздоре, в который сам нисколько не верит. Ни один драматург не посмеет вывести теперь в театре на бульваре рабочего-вора. О нет, рабочий может быть теперь только порядочным человеком, а барин всегда негодяй. Точно так же во Французском театре девица всегда целомудренна – ведь мамаши водят туда своих дочек.


                ***

  Первая часть «Бовари», которую предполагал закончить сперва в в феврале, потом в апреле, потом в мае, затянется до конца июля. На каждом шагу натыкаюсь на десятки препятствий. Извожу себя из-за пустяков, самые простые фразы становятся пыткой. Очень тревожит начало второй части. День, проведённый с тобою в твоём доме в Париже, где мы будем не одни, - прервёт мою работу. Как раз сейчас мне никак нельзя терять нить своих мыслей. Быть может, хороший день, проведённый в Манте вдвоём, стоил бы пяти-шести парижских визитов. Напиши, как тебе нравится этот мой план.


                ***

  Разумеется, художнику приятно занимать некое место в душах толпы. Но ведь три четверти времени находишься там в такой гнусной компании, что человеку благородному и тонкому должно мерзить. Нет такой гнусности, которой бы не рукоплескали, нет такого глупца, который не прослыл бы великим человеком, или великого человека, которого не обзывали бы кретином. Потомство иногда меняет суждение, но позорное пятно всё равно остаётся на челе человечества.

                ***

     Прославлять посредственность – значит отрицать искусство, отрицать красоту. Это оскорбительно для избранников божьих.  Им бы, писателям,  тащить публику на буксире, а они сами тащатся следом за ней. «Стараешься угодить – вот ты и пал», - говорит Эпиктет. Я не упаду. С тех дней, когда я спрашивал у гувернантки буквы, чтобы написать слова придуманных мною фраз, до нынешнего вечера, когда сохнут чернила помарок на моих страницах, я шёл по прямой линии к цели, которая всё время отодвигалась. И, однако, я чувствую, что не умру без того, чтобы где-то не прогремел тот стиль, что звучит у меня в голове, и этот гром покроет голоса попугаев и стрекоз.

                ***

      «Быть известным», «достигнуть положения», «занять определённое место» - это может вполне удовлетворить лишь весьма среднее честолюбие. Я стремлюсь к большему – нравиться себе. Пусть я лучше издохну, как собака, чем потороплю хоть на секунду ещё не созревшую фразу. Гоняться за публикой и её преходящим вкусом не желаю, и всё тут. Искусство, если оно подлинное, найдёт отклик, найдёт своё место через шесть месяцев, через шесть лет или после твоей смерти. Какая разница! Предоставим же всё естественному течению. Когда будет готова моя книга, и если она мне понравится, я отдам её в печать. А до тех пор пусть в Париже возрождаются или не возрожаются литературные споры – мне наплевать. Пусть наглость преуспевает – мне трижды наплевать. Пусть посредственность так расправила плечи, что скоро займёт моё место, мне сто раз на это наплевать.