Тараканы

- Иди, погуляй, сынок! – хотел сказать взрослый таракан.
«Уаныыыннуенеа!» – услышал ребенок.
Большой таракан пнул маленького лапкой, чтобы тот понял.
Взрослый таракан не умел говорить. Всю жизнь, он говорил только чужим языком и так давно это делал, что разучился говорить самостоятельно, и мог только мычать. В итоге у него родился немой ребенок.

Маленький услышал привычные звуки, но сообразил, что от него хотят только после пинка.
- А куда можно идти? - подумал ребенок.
Всю жизнь старый таракан смотрел на мир чужими глазами, а теперь, выяснилось, что его собственное зрение атрофировалось, и теперь у него родился слепой сын.

Сын наугад шагнул вперед и остановился, затем шагнул назад и уперся в отца. Так он понял, что значит идти вперед и назад.
- Шымгуааад, - радостно промычал маленький.
- Шымгуад?
- Уаааад.
- Дзыбан. Брывалдааеен, еррааан!
Сын, научился видеть! Пусть он двигается на ощупь, пусть это всего лишь «вперед» и «назад», но он это понял!

Даже в такой ситуации отец пытался научить сына хоть чему-нибудь. Пусть это будет не сложное, простое, но полезное и хорошее. Он понимал, что сын его, конечно, все равно останется тараканом. Шанс стать человеком есть только у его правнуков. Поэтому сейчас приходилось учиться самым простым вещам.
- «Вперед» и «назад» не самые последние вещи, которые надо знать человеку, а для нашего брата и подавно.
Отец считал, что культура это прежде всего умение себя вести, как человек. Умение правильно держать ложку он считал важнее умения бессмысленно тыкать лапами по клавишам компьютера. К сожалению, его огромный столетний опыт не сильно помогал ему в таком воспитании. Что говорить о прошлом если оно сделало их такими? Что говорить о будущем, если неизвестно настанет ли оно вообще?

Отец догадывался, что радиация еще не прошла, и над могильником где они жили еще стоит табличка указывающая на опасность. А внутри по прежнему была черно-белая жизнь гетто, и на площадях, по-прежнему, висят полуистлевшие флаги, а под ними питаются детьми обмундированные манекены. На улицах так же, как и во времена его юности, ничего не было слышно кроме лая собак, а многочисленные плакаты по-прежнему затмевают дневной свет. И в доме их по-прежнему еще живы приведенья прошлого. Он чувствовал, как при малейшем прикосновении они рассыпаются в прах, но затем снова и снова появляются.
Иногда его ума не хватало, и тогда на помощь приходили чувства. Странно, но несмотря на то, что они давно жили своей тараканьей жизнью, какие-то чувства у них остались. Бывали дни, когда они затихали прислушиваясь к непонятным звукам внутри себя.
- Что это?- мычал сын.
- Уцелевшие гены человека, - мычал в ответ отец.
- Странно, мы пережили такую дозу радиации, а внутри еще что-то осталось.
Отец разворачивал клочок старой бумаги с изображением страшного чудовища.
У чудовища было всего четыре лапы и совсем не было усиков.
- Люди выглядят вот так.
- Я ничего не вижу отец, - обиженно промычал малыш.
- Я знаю, - промычал отец и увидев, что уровень радиации снова пополз наверх, с грустью опустил голову. Сын его не понимал.
- А люди что-нибудь чувствуют?
- Люди тоже чувствуют что-то подобное, сынок. В них должно остаться что-то первобытное, звериное. Помни об этом. Когда ты станешь человеком, не забывай свои корни.
Малыш щупал лапками бумагу, надеясь увидеть хоть что-то. Поняв, что, таким образом ничего не понять, он с грустью опустил голову. Отец понимал его сомнение.
- А в школе говорят, что люди это мы.
- Все сомневаются. Одни сомневаются тараканы ли мы, другие люди ли мы, но почему-то все упрямо и энергично шевелят усиками, проворно щелкают челюстями, пытаясь быть похожими именно на людей. Впрочем, тебе про это думать еще рано.


                ***
На следующее утро, несмотря на вновь поднявшийся уровень радиации, отец-таракан снова натянул на панцирь своего сына человеческую одежду, обул в человеческую обувь, и вывел на улицу, держа его за маленькие мохнатые лапки.

- Уаныыыннуенеа!