Собачьи души Гл. 3, 4, 5

               
   
Долго ли коротко ли, но голод сильнее страха и малышам нужно добыть пропитание. Еще от матери они знали, что там, где человек – там пища есть всегда.
- Запах людей, - когда-то учила мать, - всегда непростой. В нем нет постоянства и логики. Он переменчив. Порой в нем чувствуется не сочетаемое. Он может быть сладкий, но если  надышишься - угадаешь горечь полыни. Иногда, он как запах горения или летний полуденный жар. Страшно обжечься, но, вдыхая, почувствуешь крадущийся в ноздри
холод. А бывает, появляется рядом с человеком аромат-дурман. Он исходит из страшного цветка, которым владеют люди. В его красные лепестки кладут мясо, и все вокруг наполняется дурманом. Люди, - учила мать,- становятся добрее, как наедятся, и тогда к ним можно подойти. Но если человек голоден – просить еду у него нельзя, а тем более брать самому. Изучайте запахи человека, и вы узнаете  многое. Даже то, что человек сам не знает о себе, но никогда не доверяйте человеку, потому что запах человека, как и сам человек - обманчив.
Не зная дороги, не ведая пути малыши брели по лесу. Вечерело…
                4.
Солнце затерялось в лапах мохнатых елей и лишь самый сильный из его лучей,  растормошив ржавую крону осеннего леса, пробился в царство мхов-валунов, подпалив округлый бок переспелой шишки смолистой сосны. Бредут в никуда седые странники-облака. Глаз не зрит той дороги. Распустил рукава широченной рубахи вольный ветер, собирая в безразмерные карманы все, что встретилось на пути, и кружат в заверухе поземки осенней иссохшие серьги березы и алая гроздь рябины горькой, сладко-малиновая шляпка сыроежки, желудь-богатырь и плоды орешника. Скатерть - решелье, подхваченная ветром у могучего дуба, покрыла землю бахромой осенних трав.
В поисках матери Толстуха и Сеструха метались по лесу, стараясь найти знакомый материнский запах, как вдруг услышали голоса:      
 -Алексей, любимый! Иди сюда! Скорее! Ну, где же ты? Ты только посмотри, посмотри какая прелесть! Какие лапочки! Какие глазки-ежевички!
-Инга, дорогая, кого ты там рассматриваешь? Ёжиков нашла?
-Нет, Лёш, это щенята! Ой, хороши! Ну и хороши! Месяца три им от роду, не больше.
 Инга пробралась чрез корявые ветви и, подойдя совсем близко, положила руку на тёплые спинки. Малыши почувствовали человека впервые.               
- А что ж вы бестолковые такие?! Потерялись? Одни, без мамки гуляете?
               Мягкая шерстка нежила пальцы Инги.   
- Алексей, посмотри, вот эта толстенькая! Ах, Толстуха! Ну и Толстуха! А тебя как мы назовем? – спросила Инга, глядя на Сеструху.
-Сеструхой мы ее назовем,- угадал Алексей.
              Малыши хвостиками завиляли. Голодные.
-Чем же вас покормить? Алексей! В машине колбаса осталась.
              Запах сырокопченой жирной свиной щенята не знали, но чуяли, что это едят с  удовольствием. Наслаждаясь редкими минутами счастья в сиротской жизни, подмели все до крошечки. Ночь была сытой, но бесконечно долгой. Толстуха облизывала Сеструху. От Сеструхи сладко пахло колбасой и маленьким  собачьим счастьем.
                5.
            Утром Инга наварила суп.Толстуха и Сеструха ждали. Сладко запахло дурманом. Каждому по миске и вот, ты уже не одинок. Ведь кто-то заботится, жалеет, любит.   
            Инга и Алексей думали, что умеют жалеть. Рано оставшись без родительской опоры, свой благополучный мир, как могли, создавали сами. И родители Инги, и родители Алексея принадлежали к поколению советских инженеров - строителей коммунизма и светлого будущего в масштабах всего мира, но, увы, не сумели построить светлое будущее даже для самих себя и собственных детей. Увлекшись просмотром телепередач об «ускорении», зачитавшись про «гласность» и «свободу слова», они опоздали на поезд, спешащий без расписания и остановок в новое время. Название станции назначения никто не знал, и потому, у отставших не было шанса. Из молодых советских инженеров, работающих на благо самой большой страны в мире, они вдруг превратились в бедных пенсионеров, доживающих свой век в одной из бывших республик СССР. В их образе жизни сохранилась все та же скромность, привычный минимализм, исповедующий скорее идеалогию, нежели вкус,  но, «свобода слова», «гласность», «ускорение», «перестройка» навсегда стали синонимами «обману» и «ограблению». А маленький мальчик Алеша с мольбертом в руках и хрупкая девочка Инга, со смычком и скрипкой из 70-ых, не стали ни художниками, ни музыкантами, а уже к концу 80-ых, вооружившись шампурами,  пополнили ряды работников общепита и торговали на трассе шашлыками собственного изготовления. Поднакопив средства,  занялись куплей-продажей ТНП. Возили в Замухранск цветные  телевизоры и сдавали оптом местным коммерсантам. В 90-ых, учуяв бум китайской моды, ринулись в Поднебесную. И теперь,  купили помещение и открыли собственное кафе.
         Не все ладилось. Множественные инстанции и службы не забывали навещать ежедневно, дабы наварить в свой карман. Да и сотрудники - только хозяева за порог – левое текло мимо кассы рекой. Но Алексей и Инга научились выживать среди людей. В этом конкурентном мире, в этой жестокой среде обитания, они знали, что главное - быть на стороже. Они научились присматриваться, принюхиваться,  умели держать ухо востро, знали, в каких ситуациях гавкнуть, и с кем можно, а с кем нельзя обрёхиваться. Свои права отстаивали с пеной у рта  и, если нужно, делали при этом страшные глаза. В другой ситуации, попрошайским взглядом, молча, умоляли, протягивая виновато в конвертике. За это имели прилично обставленную квартиру хорошего метража, небольшой загородный дом, перестроенный из старой родительской дачи, заграничный отдых летом на море, а зимой в горах, но играть на скрипке и подбирать на мольберте тона они разучились. Одним словом, Алексей и Инга сделали себя тем самым малочисленным средним классом, которым гордится власть, ненавидят бедные и брезгуют олигархи.
     Еще при жизни матери Толстуха и Сеструха наблюдали, как ротвейлер - качок, высунув язык и тяжело дыша, поспешает за авторитетным хозяином и охранниками. Малышей поразил безмятежный покой в глазах человека и безграничная преданность в глазах четвероногого друга. Когда однажды раздался выстрел, и хозяин, раненый в плечо, упал, то не люди, а пес нагнал врага и беспощадно порвал его. Щенята видели, как, превозмогая боль, благодарно погладил хозяин  верного друга, как слился их взгляд воедино и много ласкового, без слов, сказали они друг другу.
        Правда, через некоторое время,  из болтовни охранников, стало ясно, что хозяин усыпил того ротвейлера. Что меж ними произошло? Кто ж теперь знает. Ротвейлера нет. Не спросишь. А охранники никогда не разговаривают со щенками.