Тайны старого ларца

Гонзаг Саватьер вышел из дверей своего дома на улице Феру в Латинском квартале. В лицо ему ударил сильный и непривычно холодный ветер. Узкое пространство между старыми домами усиливало  его стремительное дыхание, как тяга в каминной трубе и молодой человек был вынужден придержать шляпу рукой.
Подняв воротник сюртука и посмотрев на несшееся по небу обрывки облаков, молодой адвокат поспешил к Люксембургскому саду, где за высокой оградой белели похожие на расставленные свечи цветы каштанов.
Саватьер ускорил шаг в сторону сената, но тут же свернул в переулок налево. Он направлялся к своему другу химику Александру Жарону, жившему на параллельной улице Сервандони.
В этот ранний вечерний час на улицах было многолюдно. В доме под немером 11, в котором жил его друг, у овощной лавки молодого человека окрикнула полная дама в чепце и переднике, торговавшаяся с хозяйкой .
Саватьер поздоровался с консьержкой своего приятеля и она сообщила, что месье Жарон болен и сегодня не выходил из дома.

Приятная мина Гонзага Саватьера сменилась на хмуро досадливое выражение  и он посмешил к вхоной двери. Он шел к своему приятелю c намерением захватить его по дороге на Монмартр, где они имели обыкновение в конце недели проводить в кафе шантанах вечера, а иногда и целые ночи.

Молодой человек остановился перед старым двухэтажным домом зажатым с двух сторон более высокими современными зданиями и постучал в массивную деревянную дверь.
Через минуту окно второго этажа открылось и на мостовую упала тяжелая связка ключей. Месье Жарон, ленясь спускаться в холл и открывать дверь в отсутствие консьержки, имел странную привычку выбрасывать ключи гостям, знающим дорогу.

Саватьер подобрал ключи и через минуту оказался на узкой площадке второго этажа на которую выходило всего две двери.
Толкнув правую в квартиру Жарона он понял, что она заперта и собрался снова воспользоваться ключами, как из двери напротив вышел сутулый старик в старомодном сюртуке времен второй империи и приветствуя молодого человека, собрался завести с разговор.
- Месье Корбье, - пробормотал молодой адвокат, приподнимая шляпу, и быстро повернув ключ, скрылся от болтливого соседа месье Жарона, оказавшись в небольшой прихожей.

Саватьер снял шляпу и бросив ее в сторону рогов какого-то животного, служивших вешалкой, с удовольствием отметив, что точно попал в цель и прошел в салон.

Комната его приятеля ассистента химической лаборатории минералов  Высшей химической школы напоминала поле Ватерлоо. Письменный стол у правого из двух французских окон был  завален бумагами, до такой степени, что часть их обрушилась на пол и устилала потертый паркет разрозненными листами. На черном пианино у стены напротив камина  горой поднимались партитуры. Видимо хозяин в нетерпении искал какую-то и так и бросил не собрав ноты в обычную стопку.
Единственное украшение небольшого салона – высокий камин  из мрамора был разожжен по причине холодной погоды. Яркие лучи солнца падавшие на каминную полку пробивали сквозь слой копоти искры отраженные от вкраплений кварцита каррарского мрамора и эти блики мозаикой тончайших солнечных зайчиков ложились на старинные балки высокого потолка.

Оглядевшись Саватьер заметил хозяина квартиры сидевшего на полу и пытавшегося с помощью стамески оторвать одно из дубовых панно обрамлявших всю комнату по периметру.
Александр Жарон был одет в огромный свитер, какие носят художники на Монмартре и его горло было повязано платком. На полу рядом с инструментами стоял большой бокал  дымящегося горячего чая.
Он откашлялся и ответил на приветствие своего друга и вопрос о своем странном занятии.

- Болею, Саватьер, подхватил простуду. Наверно не стоит ехать сегодня в « Lapin agile » *. Вот переставлял кресло и ударил случайно спинкой о стену. А звук, как от пустоты. Хочу посмотреть что там.
* Кафе на Монмартре, посещаемое художественной богемой.

С этими словами ему удалось освободить головку одного гвоздя и он быстрым движением выдернул его из обшивки.
Саватьер присел на корточки и взял гвоздь в руки.
- Старинный. Смотри какая ковка. – отметил он повертев его в руке. – С постройки дома никто не снимал эти панно.
- Квартиру обновляли, канализация и газ проведены, но салон и панели, кажется не трогали. – сказал Жарон, выдергивая второй гвоздь. - Дом один из самых старых на  улице.
Гонзаг придержал начавшее отставать от стены панно и вскоре оно оказалось у него в руках. Взору друзей предстала заделанная грубой известкой каменная кладка, с проступающими меловыми блоками из которых был сделан дом. В одном месте от удара стамеской  штукатурка начала отваливаться и Жарон освободил небольшой квадрат размером метр на метр. Этот участок был выложен красным кирпичом. Неровности кустарной работы говорили о том, что он был сделан не менее двухсот лет назад.
Молодые люди переглянулись не говоря не слова. Саватьер сбросил свой сюртук и схватил молоток, помогая Жарону разбирать кладку.

Раствор, которым они были схвачены поддавался легко и вскоре все кирпичи были сложены аккуратной пирамидой вдоль стены. Взору исследователей открылась небольшая ниша.
Жарон опустил в нее обе руки и с трудом вынул застревающий в узком проеме старинный кофр. Пошарив рукой в проеме он вынул моток шелковой ленты алого цвета, три расчески из черепахового панциря и тряпичный сверток, содержавший прекрасные старинные кружева.
Гонзаг Саватьер присвистнул и блеснув азартным взглядом своих темных глаз, сказал.
- Жарон, гениальная идея.

Молодой химик отвел кивков головы. Длинные  пряди светлых прямых волос упали ему на глаза, но он откинул их привычным жестом и поставив кофр на обеденный стол  повертел в руках элегантный висячий замок.
Сам кофр был сделан из грубой толстой кожи закрепленной на деревянный каркас. Вбитые плотной вереницей кованные гвозди слегка заржавели от сырости в каменной нише, но крепко держались на местах.


- Похоже на 16 или 17 век. – пробормотал Жарон. – Ключ от сего сокровища гуляет уже лет триста где-то в Париже. Попробуем перочинный нож 19 века.

Он повертел лезвием в скважине  и смог открыть примитивный механизм.

- К счастью не тосканской работы, - улыбнулся он, откидывая крышку.

Но в лицо искателям клада не брызнул свет золота или драгоценных камней. Ларец содержал курьезную коллекцию сувениров давних владельцев или квартирантов этого дома.
Александр Жарон один за другим он вынул и разложил на столе замечательный набор предметов вынырнувших по воле случая прямо из 17 века.
На обеденный стол Жарона легли : эфес обломанной шпаги: укоятка была выполнена из стали, но отделана серебром и каким-то желтым металлом. В центре набалдашника  красовался большой прозрачный камень отливавший голубым цветом.
Отрывок бумаги, на котором был изображен эскиз ювелирного украшения. Карандашный рисунок был черно-белым и представлял из себя проект кулона в виде банта на короткой ленте с точками, подразумевавшими драгоценные камни. К банту крепилась продолговатая жемчужина держащаяся на клипсе в виде перевернутой королевской лилии.
Образец ленточки находился тут же среди бумаг, а также несколько дешевых женских украшений из серебра и бисера. Остальное содержание ларца составляли письма.

Друзья сели к камину придвинув кресла друг к другу, что бы мочь разобрать вместе переписку корреспондент и адресат которой уже давно истлели на одном из парижских кладбищ.

В сундуке хранилось с десяток писем, написанных разными людьми.

- Это 17 век, - сразу же объявил Саватьер, как только пробежал глазами первое. - Обороты речи и орфография характерные.
- Бумага странного качества, толстая, - добавил Жарон, - я смогу точно определить время производства. В нашей лаборатории есть образцы.
- А шпага, форма не французская, - сказал Саватьер разглядывая эфес, - я занимался фехтованием в юности, у моего отца в зале развешена целая коллекция. Наши намного проще. Во всяком случае эта принадлежала не бедному кадету.

Александр Жарон, встал и принес оружие к камину.  Он повертел его в руках ища надписи. Рукоять и остаток клинка длиной 10 см, не имели никаких девизов или инкрустаций.
- Камень - аквамарин, - сказал он рассматривая его через лупу. - Щиток рукоятки выполнен из серебра и напылен золотом. Дорогая вещь. В 17 веке такая шпага стоила добрую сотню пистолей. Вернемся к письмам – продолжил он кладя шпагу на каминную полку, - может найдем имя владельца.
После тщательного изучения друзья определили три вида корреспонденции.
Короткие записки, по определению Жарона , написанные рукой  молодого мужчины, для которого орфография французского языка 17 века оставалась непреодолимым препятствием.
Это были любовные письма самого интимного содержания. Друзья читали их с жадным интересом юнцов прикоснувшихся к запретному плоду :

« Моя любовь,
твой мерзкий старый муж ничего не придумал лучше, как ночевать вчера  дома. Сегодня я целый день на службе, прошу тебя сбеги от него вечером. Я буду ждать тебя на улице Феру. Мой приятель всю ночь в карауле. Гнездышко ждет нас. Твой Шд A »
или еще одно.
« Мой ангел, мы торчим здесь под Компьенем уже две недели и две недели я сгораю от страсти и нетерпения сжать тебя в своих объятьях. Если бы твой несносный муж отправился в  путешествие или к праотцам ! нет ли у него родственников в провинции, которых бы он мог навестить ? Приезжай ко мне.
Твой умирающий ШдA »

- Кто же, черт возьми, этот ШдA ! – воскликнул Саватьер.
- Скорее всего военный. – ответил Жарон, держа в руках письмо. – пишет про караул. Его приятель, который живет на улице Феру, так же как и ты, - заметил молодой химик, - тоже военный. Этот ШдА будучи офицером проводит две недели в Компьене, по видимости  на маневрах.
- Ты прав, скорее офицер, - добавил Саватьер, - несмотря на ужасную орфографию простолюдины в том веке просто не умели  писать.
- А вот кажется и ответ Дульсинеи, - воскликнул Жарон

Он поднял следующий лист бумаги сложенный пополам. Глазам исследователей предстало полстраницы текста написанным другим почерком.
Строчки были ровными, правописание красивым и правильным.
«Мой любимый, мой бесстрашный рыцарь,
Мадам бесконечно благодарна вам за спасение. Вы сможете встретиться с ней. Она воспользуется для этого первой же возможностью, может быть когда вы будете в карауле.
В своей доброте Мадам решила удалить меня на время из Парижа, пока опасность не пройдет стороной. Я еще не знаю куда она определит меня, но напишу вам как только прибуду на место. Какой-то стук внизу, возможно это посланник Мадам. Прерываю письмо и продолжу позже… »
Но видимо даме не суждено было дописать послание. Далее лист остался чистым.
- Это письмо лежало поверх всех бумаг и даже шпаги. – задумчиво отметил Жарон. – оно сложено пополам, это не типично для отправки в том веке. Тогда письма складывали конвертом и запечатывали воском, или сворачивали в рулон. Скорее всего хозяйка сундука больше никогда не дотронулась до него. И кто-то так и замуровал его к в стену.

Он положил письмо отдельно и друзья продолжили разбор. В ворохе бумаг попался  еще один интересный документ. Это была короткая записка, написанная на тонкой бумаге отличного качества, разительно отличавшейся от грубой целлюлозы предыдущих посланий. Удлиненным женским почерком с витиеватыми буквами было начертано всего несколько слов.
« Мадам,
все надежды на вашего надежного друга. Мой камердинер передаст вам рекомендательное письмо и этот эскиз. Умоляю отправляйте его скорее и привезите их обратно. Это вопрос мой жизни и смерти и даже более.
Любящая вас,                А »

- Здесь чувствуется высший свет. – протянул Саватьер. – Судя по почерку дама очень образованная, но иностранка. Смотри, странное выражение. Она употребляет глагол « експедье » вместо « енвуае ». Хотя речь идет о посланнике.
- Ты прав, скорее всего аристократка при дворе. Рекомендательное письмо этот « надежный друг » увез куда-то с собой, а вот эскиз ювелирного украшения, почему то остался у нашей хозяйки ларца. Что это ? – неожиданно спросил Жарон, поднося лист поближе к свету камина и затем изучил непонятное место под большой лупой. – Чем-то закапано, как будто водой. Впрочем, если дама была в сильном расстройстве это могут быть и слезы. Интересная задачка. Я думаю мы можем попытаться покопать поглубже, имея столько исходных данных. Я займусь бумагой, чернилами и почерком, попытаюсь определить даты хотя бы с точностью до 20 лет, а ты , как фехтовальщик, узнай про эту шпагу. Оружие всегда было очень личной вещью, а тем более такое дорогое. С небольшой долей везения, можно добраться до имени владельца. Жаль, что нет никакого дворянского герба.

На этом Саватьер покинул своего приятеля унося с собой вверенную ему часть трофеев.

Друзья встретились через три дня. Саватьер зашел на улицу Сервандони вечером, сразу после службы. Только войдя в салон и бросив шляпу и трость на бумаги на письменном столе он сказал снимая перчатки.
- Не удалось узнать ничего существенного. Имя владельца отыскать невозможно, или надо ехать в Лондон.

Жарон оторвал голову от спинки кресла в котором сидел у разожженного камина. Перед ним на импровизированном низком столике были разложены три письма, по одному от разных корреспондентов.
Он встал, что бы пожать своему другу руку и стряхнул с домашнего халата, в который был облачен, пепел только что выкуренной сигареты.
Он усадил Саватьера напротив и отошел к высокому книжному шкафу, где хранился алкоголь.
- Выпьешь абсента ? – предложил он доставая бокал.
- О, - поморщился его друг, пододвигая к себе письма и внимательно разглядывая их, - как ты можешь пить эту дрянь, Это позор наших прекрасных вин.

Жарон усмехнулся, так как заранее знал ответ своего друга.
- Специально для тебя храню бутылки бургундского.
Он пересек салон и снял панно обшивки стены, в месте, где три дня назад они открыли тайник.
- Смотри какое я нашел применение нише, - сказал он показывая оборудованный винный погреб. – лучше не придумать. Как в настоящем подвале.

Хлопнула пробка и Саватьер взял из рук своего друга бокал красного бургундского вина. Пригубив, он с наслаждением откинулся на спинку кресла.
- Совсем другое дело. Это Нюи Сен Жорж, - добавил он разглядывая цвет вина на свет. Дорогое, откуда у тебя деньги ?
- Так, перепало по случаю, - туманно ответил Жарон, лучше расскажи, что тебе удалось узнать про шпагу.

Саватьер поставил бокал на край каминной полки и достал из принесенного свертка обломок шпаги.
- Я был в Лувре, мой патрон метр Повотье подсказал к кому обратиться, у него обширные связи. Специалист из отдела оружия вертел  эфес в руках четверть часа и потом провел мне экскурсию по своему департаменту.
Эта шпага английской работы, я говорил тебе, что не французская. Выкована в Лондонских мастерских, вот здесь у основания эфеса буквы RBsM.

Александр Жарон взял лупу и внимательно рассмотрел указанное место, а Саватьер продолжил. - Аббревиатура означает Royal Blacksmith manufactury. – Саватьер не говорил по-английски и прочитал на французский манер название заглянув в сою записную книжку. Его произношение вызвало легкую улыбку на лице Жарона, но он не прерывал друга и слушал дальше, - Камень аквамарин, редкой величины. Огранка  говорит о том, что шпага была сделана после 1620 года, когда голландцами была выдумана такая техника обработки драгоценных камней. Эксперт датирует оружие между 1620 и 1700 годом. Это парадный клинок, носился в основном на балах, поэтому так богато украшен. Сталь тонкая, чтобы не был тяжелым.
- Значит эта шпага не использовалась например на дуэлях, - заметил Жарон.
- Нет, от первого же удара, клинок сломался бы. Собственно, именно это наверное и произошло, клинок сломан на расстояние 10 см от основание, это как раз место касания со шпагой противника, если  ты защищаешься.

Жарон чиркнул спичкой и затянулся второй сигаретой, продолжая внимательно слушать.
- Эта очень дорогая вещь. Отделка золотом и большой драгоценный камень. В ценах того времени стоимость доходила до 20 гиней, на эти деньги можно было купить целый экипаж с лошадьми. Такую роскошь мог позволить себе только лорд, что бы красоваться при дворе Карла Первого или Второго.
- Интересно, - задумчиво протянул Жарон, - мне тоже удалось кое-что узнать.
Относительно бумаги, здесь временной отрезок очень большой, до начала 19 века. Но судя по толщине образцов можно отнести к периоду до начала 18 века, когда стали применяться паровые прессы, а значит бумага стала более тонкой. Это очень распространенная французская бумага. Она делалась в Пуату и Ангулеме. Процесс производства крайне примитивен. Из различных тряпок, которые собирали по деревням специальные сборщики делалась подобие теста. Льняная ткань  размачивалась в течение двух недель в каменных чанах и измельчалась до изначальных волокон, затем все это месилось на специальных бумажных мельницах. Полученное тесто отбеливалось хлором и  добавлялся желатин получаемый из костной ткани копыт овец, скелетов кроликов или коровьих ушей. Эту студенистую массу раскатывали, подсушивали и затем фиксировали на растяжки. Прежде чем попасть под пресс листы складывали в стопку прокладывая их войлоком. Бумага сушилась, подвешенная на веревки, обычно на чердаке такой мельницы и затем прессовалась еще раз.
Сделав несколько тестов я нашел характерную смесь животного желатина и льняных волокон. Это то, что касается записок пылкого офицера и недописанного письма его любовницы, но бумага, которой воспользовалась благородная иностранка, совсем другого качества.
Жарон поднял лист, который даже на первый взгляд был значительно белее и тоньше.

– Это настоящая бумага, китайская, произведенная из бамбуковой целлюлозы. Такие образцы попадали во Францию через Венецию, привозимые тамошними купцами с востока. Очень редкая и дорогая вещь.
- Маркировка гербами была возможно выдумана позже ? - заметил Саватьер.
- Только лет 50 назад, когда Европа освоила производство бумаги из древесной целлюлозы. Китайцы хранили секрет, и дворяне, вернее их секретари дорисовывали геральдические знаки вручную, если нужно было отправить официальное письмо или использовали печатки. Редкость и дороговизна этого образца говорит о том, что дама, писавшая это письмо занимала высокое положение  при дворе.

Саватьер задумался отпив из своего бокала и добавил.
Если сопоставить все факты, мы можем с большой долей вероятности реконструировать ситуацию в которой оказались наши соседи времен Людовиков 13 или 14.
- Скорее 13. – перебил его Жарон. – Я еще не рассказал тебе про чернила.
Эти письма написаны раствором железного купороса с добавлением гуммиарабики применявшегося для усиления вязкости. Такие чернила использовались до конца 17 века. Но.. –здесь Жарон сделал паузу и отвел в сторону правую руку с сигаретой, левой поднимая записку. - Я нашел более точную датировку. Я предположил, что если дама писала кому-то, скорее всего своей служанке или женщине несомненно более низкого ранга по такому деликатному вопросу, может быть она хотела сообщить что-то более существенное, не предназначенное для посторонних глаз.
С этими словами Жарон раскурил сигарету, до появление искорок и провел с обратной стороны записки чуть ниже текста. От тепла на тонкой бумаги проступила еще одна строчка.
Саватьер весь подался вперед.
- « Предупредите Вашего друга, что Кардинал Ришелье выслал дозоры по дороге до Кале. Для того, что бы покинуть королевство нужно специальное разрешение. Под силу ли это человеку ? Да хранит его бог » - прочитал Жарон бледные строки, которые начали тут же исчезать, как только он убрал сигарету, снова затягиваясь дымом.
- Потайной текст написан безводной солью кобальта, которая при нагревании принимает синий цвет. Этим простым способом пользовались до пятидесятых годов 17 века, пока не изобрели более сложные способы тайнописи. Ришелье умер в 1642 году. Если учесть, что шпага произведена после 1620 года, а эта записка написана до 1642, мы имеем промежуток с точностью до 22 лет.

Саватьер встал и пройдя несколько шагов по комнате начал рассуждение делая широкие движения рукой с бокалом, как бы помогая своей мысли.
- Попробуем воссоздать ситуацию. Какая-то дама, жившая в этом доме между 1620 и 1642 годом имела старого мужа, и молодого любовника – офицера : гвардейца или мушкетера. Маневры в Компьене и караулы в Париже, очевидно в Лувре или во дворце кардинала указывают на какою-то гвардейскую роту.
Эта дама была приближенной высоко поставленной вельможи, иностранке по происхождению, возможно фрейлины королевы. Речь идет скорее всего о служанке или горничной, на это указывает тот факт, что хозяйка ларца живет на окраине Парижа  вдалеке от фешенебельного Маре. Но высокопоставленная дама тем не менее доверяет ей какую-то серьезную тайну.

- В том веке не было редкостью иметь преданных слуг. – дополнил Жарон.
- Вельможа тоже имеет любовника - Английского дворянина, к которому она и посылает отважного офицера с каким-то опасным поручением. История без сомнения затрагивает высший свет, сам кардинал, отправляет дозоры до Кале что бы помешать посланцу добраться до цели. Куда мог отправиться этот наш офицер ?
- А Англию, - пожал плечами Жарон.
- Именно. Дальше мы вступаем на более скользкий путь догадок. Эта шпага английского придворного. Как она оказалась у горничной ? Скорее всего англичанин прибыл в Париж встретиться со своей возлюбленной. По дороге на свиданье подвергся нападению и ему пришлось защищаться. О том, что это было тайное свиданье, мы можем судить по тому, что он шел один, без охраны и вынужден был сам вынуть шпагу из ножен. Но ему удалось избежать смерти или пленения. При сломанной шпаге он отбиться от нападавших,  остался в живых и вернулся в Англию.  Кто-то спас его, возможно возлюбленной горничной. Аристократка, оба раза упоминая офицера, называет его « отважным ».
Он же отправляется за Ла Манш с поручением увозя объяснительное письмо.
Кажется ли вам правдоподобной такая версия, господа заседатели, - Саватьер обратился к Жарону с элегантным жестом, как он делал это выступая с суде.
- А эскиз кулона ? – задумчиво напомнил Жарон.
- Я думаю, он не имеет отношения к истории. В ларце много всяких безделушек. Возможно это один из рисунков ювелиру, которому дама заказывала украшения и он остался в ларце горничной. – Более того – добавил адвокат. – поручение было с успехом выполнено, об этом мы узнаем из недописанного письма хозяйки ларца. Великосветская дама хочет поблагодарить отважного офицера, заметь во время его караула во дворце.

- Да, скорее всего так, - ответил Жарон, вскакивая с места и поднимая шпагу.

Он сделал приветственный жест поднеся эфес к груди и направил обломок клинка в сторону Саватьера.

- Представь темную ночь, грязные и кишащие бандитами заулки на подходе к Лувру или какому-нибудь особняку в Маре. Крадущиеся завернутые в плащи горничная иностранки и английский любовник. На них кто-то нападает и англичанин выхватывает шпагу.

- Защищайтесь, сударь, - воскликнул Саватьер, хватая из штатива кочергу и тоже направляя ее против хозяина салона.

- С кем имею честь ? - ответил Жарон, держа свой клинок в позиции защиты.

Саватьер взмахнул кочергой в салюте перед боем и откинув  жестом головы темные волосы падающие на лоб, воскликнул.
- Барон Гонзаг де Саватьер де Ратийи, к Вашим услугам.

Молодой химик опустил шпагу и в изумлении уставился на своего друга. В запале Саватьер объявил Жарону свой титул и полное имя, которое тщательно скрывал до настоящего момента.
- Барон ! – повторил с усмешкой его друг. – я догадывался, что ты не буржуа. Слишком рафинированные у тебя манеры.

Жарон положил эфес на стол и снова взял свой бокал. Адвокат смутился и, поставив кочергу на место, вернулся в свое кресло, понимая неизбежность объяснений.

Он тоже закурил и, выпустив струю дыма к потолку сказал.
- Что толку выпячивать титул, когда в карманах гуляет ветер. Дворянство снова не в моде. Мы живем в эпоху третьей республики.
- Больше никого не отправляют на гильотину. – добавил Жарон.
- В нашей семье были и такие несчастливцы. А что до титула, то я преувеличил. Я третий сын барона де Ратийи, и младший из четверых детей. Кадет. – он грустно усмехнулся. - Живи я в 17 веке, служил бы как наш пылкий любовник в мушкетерах, или гвардейцем у кардинала. Наш замок расположен в самом медвежьем углу Бургундии. Ратийи – это даже не симпатичные поместья эпохи Возрождения, которыми полны берега  Луары. Наш фамильный донжон – средневековая крепость с дозорными башнями и рвом. С 13 века ни у одного барона де Ратийи не было денег придать замку более современный вид. Когда ты смотришь на него от центральной аллеи, так и ждешь, что от разводного моста появятся крестоносцы.
- Наверняка были и такие. – добавил Жарон
- Конечно были. Мои предки служили герцогам Бургундским, затем королям Франции, но как Робин Гуды не заработали ни славы, ни денег. Мой отец не исключение. Занимается своими виноградниками и фермерами. Еле хватает средств чтобы свести концы с концами. Титул достанется старшему брату, а средний уже приобрел маленькую концессию нотариуса в Дижоне. Старшая сестра вышла замуж за негоцианта вин из Бона. – Саватьер горько усмехнулся. – В качестве приданого был приложен наш титул.
- А ты, - Жарон хотел утешить своего друга и направить воспоминания в более приятное русло.
- А что я. Младший из сыновей. Спасибо отцу, смог оплатить мое обучение в Сорбонне, а дальше мне думать самому.
- А что за имя Саватьер ?
- Это ферма в двух лье от замка. Ты знаешь, что титул  передается старшему сыну, а остальные получают имена по землям, которые достаются им в наследство. Мне отец выбрал эту ферму. Три крестьянина, которые там живут и не подозревают, что сын Месье Барона - Саватьер. Да что там, - воскликнул он с энтузиазмом, - бедность никогда не была пороком французского дворянства. Выбьюсь в адвокаты, заведу клиентуру и отремонтируем наш Ратийи, а то когда въезжаешь в парадный двор : одни сорняки, да разгуливающие курицы. Лучше раскажи откуда ты, Жарон ?
- Я сирота. – только и ответил молодой химик. - И право не будем вдаваться в воспоминания. А что до этой интриги двора Людовика 13, может послать запрос в Лондон, скажем в британский музей и приложить фотографию эфеса шпаги ?
- Нет, Жарон, - с досадой воскликнул Саватьер, - это все, что можно вытянуть из этих сувениров. Мы никогда не узнаем кто был  английский дворянин, и благородная дама подписывающаяся « A », пылкая влюбленная-хозяйка тайника, и счастливчик, которому она не дописала последнее письмо.

Хозяин квартиры энергичным жестом растрепал свои светлые волосы и проведя ладонями по лицу ответил.
- Нет ничего проще Саватьер, мой сосед месье Корбье настоящий ходячий архив нашего квартала. Он родился здесь, лет сто назад и у него удивительная память.
С этими словами Жарон скинул свой шарф, который был намотан вокруг горла и скрылся за дверью.
Буквально через две минуты он вернулся в сопровождении уже знакомого невысокого старика одетого в старомодный редингот. Саватьер отметил хлопья пыли на правом плече гостя, видимо он недавно прислонился к какой-то пыльной полке.
Сосед Жарона носил на голове темный платок, стягивавший его седые и на удивление густые волосы спадавшие до плеч.  Его изборожденное морщинами лицо имело пергаментный цвет и казалось, что вслед за старинным сундуком из ниши тайника в салон попал и один из его владельцев.
Друзья усадили месье Корбье в кресло и рассказали все, что им удалось узнать о предметах найденных в тайнике.
Темные и живые глаза старика заблестели азартом как только он увидел эфес сломанной шпаги. Он в возбуждении вскочил  и прихрамывая на правую ногу, ревматизм давал о себе знать, бросился к столу и прочитал письма разложенные поверх прочих бумаг.
С минуту он пребывал в оцепенении или в крайней задумчивости, а затем сел на стул тут же у стола и спросил.
- А знаете ли вы, господа, как называлась улица Сервандони, на которой мы находимся в 17 веке.
Жарон и Саватьер недоуменно переглянулись.
- Сервандони, кстати, кто это ? – спросил Саватьер, который никогда не стеснялся показать пробелы в своих знаниях.
- Итальянский архитектор, - ответил старик, - это он строил Сен Сюльпис. Жан Никола Сервандони был тосканцем приехавшим искать счастья во Францию, к более богатому двору Людовика 15. Он был автором проекта этой церкви, но не увидел ее окончания, умер в 1766 году. После потери руководителя работ стройка то останавливалась, то продолжалась пока ее не освятили в 1780 году недостроенной, По этой причине, если вы посмотрите на фасад, левая колокольня ниже правой и лишена отделки.

Саватьер кивнул головой вспоминая площадь, на которой не раз сидел на скамейке под молодыми каштанами размышляя над юриспрюденческими головоломками.

- Улицу назвали в его честь при императоре, в 1806 году. А до этого, мои молодые господа, она называлась улицей Могильщиков. У Орлеанской заставы располагалось кладбище.

Месье Корбье обвел молодых людей вопрошающим взглядом, но понял, что слушатели не знали того, к чему он хотел их подвести. Выдержав паузу, старик встал тяжело отперевшись о стол, и проходя к выходу добавил.
- В этом доме в двадцатых годах 17 века располагалась галантерейная лавка, поэтому то вы и нашли ленты, расчески и кружева..
- Но кто авторы писем и кому принадлежала шпага ? – воскликнул Саватьер.
Месье Корьбе заговорщически поднял вверх указательный палец и пошаркал к выходу. –Одну минуту, - заинтригованно сказал он.

Молодые люди ждали не двигаясь с места. Старый сосед вернулся через пять минут неся в руках какой-то большой фолиант в красном кожаном переплете.
- Вот, мои друзья, вам несказанно повезло, историю вашего английского лорда и высопоставленной дамы, а также ее преданной камеристки- хозяйки этого дома и пылкого молодого любовника вы найдете в этой книге.

С этими словами он положил на стол увесистый том.
Жарон взял его в руки и пролистнув обрезанный золотом переплет открыл первый лист и прочитал название романа : Александр Дюма « Три Мушкетера ».

Le 11 mai 2009, Boissise Le Roi