Дневники I-17 Выдавили в мир тебя, как пасту

Дневники I-17 Выдавили в мир тебя, как пасту из тюбика               

                Из дневников давних лет

           эпиграф Ивана Алексеевича Бунина, цитирую по памяти: "Самое интересное - это дневники, остальное - чепуха."

Как бы ты ни любил Бога,  как бы ты ни чувствовал, что Он любит тебя, тебе  нужен другой человек для полноты жизни. Когда мы начинаем любить, то Бог в нас любит Бога в другом человеке. Бог есть Любовь.

С природой особенно остро чувствуешь своё одиночество - в юности. Мечтать на этой несчастной земле нельзя. Чем я здоровей, тем шумней и грешней. Надо достичь такого состояния, чтобы никогда никого ни в чём не упрекать.

                Бедный человек.
                Кожа выдаёт тебя.
                Никуда не спрячешься,
                Выдавили в мир тебя,
                Как пасту из тюбика.

                Некуда деваться.

                Живёшь, пригорюнясь.
                Только лишь изредка
                Выпадает счастьице,
                Но ты не радуешься –
                Слишком устал.
               
Жить можно только на природе. Город опустошает, убивает тело и душу.

Странное облегчение пришло от мыслей о том, что всё кончено в отношении меня и Володи С., как будто эта новая потеря нужна мне. Я скована, зажата, неумело двигаюсь среди людей.

Люди интересны, мне упоительно иногда смотреть на них. Но на душе оковы, она не свободна. Если я постоянно зову источник жизни, то ведь Он должен придти ко мне?

Снилось, что Валентин Семенович Непомнящий спасает меня от подростков, которые хотят меня убить.

Жажда жизни.

Старый таксист рассказал Наталье Львовне: “Возвращаюсь я вечером с работы поздно. Слышу двое парней говорят: “Давай набьём морду этому старику”. Я делаю вид, что ничего не слышу,  иду себе медленно в свой переулок, они за мной.  Когда они подошли совсем близко и занесли надо мной кулаки, один из них отлетел на другую сторону, а другой в том же роде. Я сказал им: “Благодарите, Бога, что отпускаю вас живыми и здоровыми, а не тащу вас в милицию”.

Мы с Линой, Колей Танаевым и Сашей Фрумкиным часто ходили в Консерваторию.

Я всё ещё дерзко смотрю на людей. Я хочу быть красивой всячески, чтобы радоваться жизни. Я плохо одета. Я не поднимаюсь ныне, а опускаюсь опять в бездну страстей и желаний, хотя во мне покой. Живу в Беляево-Богородском.

Виделась с Асей, наслушавшись ей насмешливых речей, я сказала ей: “Ты насмешник”, - она тотчас стала серьёзной. Она почему-то насмехалась, когда я рассказала ей о том, как приятно мне было видеть людей моей юности.

Господи, я опять меняюсь. Юность во мне.

Я спрашивала Наталью Львовну о том, почему умные люди любят футбол и читают детективы, она говорит,  что это отдушина, отдых.

Была у матушки Наташи, пришёл отец Владимир, не стал с нами есть. Я при нём робею по-прежнему.

Наташа пришла ко мне домой. У неё болят ноги. Она говорит, что редко в ком есть кротость, что мужчины очень самолюбивы.

                Ольга Моисеевна Наппельбаум.

Я в гостях у Ольги Моисеевны Наппельбаум. Она была любима Михаилом Светловым, Юрием Олешой, Владимиром Луговским, Корнеем Ивановичем Чуковским и многими другими. Мужчин она не любит: “Не люблю я их. Думают только о себе. Говорят о еде, о тряпках”.

Я: “А о чём бы Вам хотелось, чтобы они говорили?”. Ольга Моисеевна: “О философии, о музыке, о литературе... Я резкий человек. Если мне кто-нибудь не нравится, его для меня не существует.... Руки больше лица говорят о твёрдости или мягкости души... У Грина перед смертью было прекрасное лицо, глубокие скорбные глаза”.

Она рассказывает мне о Владимире Луговском: “Я хотел жить десятью жизнями и в десяти жизнях. Всё моё несчастье, что я заключён в одну жизнь, да и то наполовину”, - говорил он. Володя дурачился, песни пел. Остроты любил. Легко ранимый был. От каждого плохого слова страдал. Они вообще слабые – мужчины,  особенно интеллигенты...

Рефлексия – когда человек что-то сделал и проверяет – правильно ли, это контроль над собой, отсюда неуверенность, правильно ли я сделал..."

Ольга Моисеевна об отце Моисее Соломоновиче: "Он был очень энергичный человек,  не любил, когда пьют. Он говорил: “Как это здоровый нормальный человек может ходить на кладбище?” Он был человек необыкновенной энергии. Мне бы такую энергию, я бы стала председателем Союза писателей".

Ольга Моисеевна об Ахматовой: “У таких женщин не может быть семейного счастья.  Она слишком интересна, недоступна, она была занята стихами, а не их штанами... Красятся только кухарки”. Я: “А в XIX веке женщины пушкинской эпохи красились?” Она: “Больше белила и румяна. Глаз не красили..."

"В руках Блока была обострённая чувствительность. Он очень привлекал к себе внимание, очень занятный, необычный”, - рассказывает Ольга Моисеевна. Беседуя со мной, Ольга Моисеевна оживилась и стала очень хороша.

Вчера утром по дороге на работу вулкан страсти – желание смотреть на людей. Я испугалась себя.
 
Святая Женевьева приснилась русским эмигрантам и спросила их: “Почему вы мне не молитесь?” Она святая 4-го века. Спросили у патриарха Сергия, можно ли  сделать предел в её честь и написать её икону, он разрешил. Когда святая Женевьева вставала на молитву, свеча её сама зажигалась.

Разговор с Митей, моим 6-ти летним учеником. Я: “Ну, давай теперь играть “Веселые гуси”. Митя: “Ой, не хочется”. Я: “Ну, что ты, они же веселые гуси, они тебе дадут свою радость”. Митя: “А зачем мне радость, я и так радостный?”. Я опешила. Митя: “Моя радость ходить в кино, гулять, не спать днем”.

Эрик Наппельбаум, племянник Ольги Моисеевны разводится с невероятно красивой своей женой Наташей.

В глазах праведного человека заключена большая сила. Взглядом таких глаз можно помогать людям, очищать их, останавливать преступления.

Сестра подавляет меня своей внешней красотой и внутренней силой. Пусть.

Возможно ли блаженное состояние у человека семейного, у человека редко остающегося с собой наедине?

Отец Владимир сказал, что молИться за людей трудно, тем более за людей,  страдающих сильным пороком.
 
1 октября. Смерть Наталии Львовны. Эту утрату я почувствую не сразу. То-то мне Пушкин снился в день святой Наталии весь в чёрном. Предупредил. Ведь она очень любила его. Она очень много Пушкина знала наизусть.

Похороны Натальи Львовны. В храме было много людей, я пела в хоре на отпевании.  Хорошо говорил о Наталье Львовне отец Владимир Смирнов. Отпевали её в той же церкви, где меня крестили – в Обыденской. Я часто начинала плакать. Федя Дружинин (сын её) играл в крематории.

На автобусе нас привезли к её дому. Хорошо говорили Серафим Николаевич и Федя.  Потом Федя предлагал выпить за здоровье всех, знавших и любивших Наталью Львовну. Тут я зарыдала и уткнулась в плечо Володе Наседкину. Федя ласково утешал меня: “Галка, милая”.

Мы с ним поговорили. Он, плача, говорил мне: “Она тебя очень любила, ты была ей ближе всех, она передала тебе своё благородство, которое у тебя от природы есть. Прости меня, прости. Я ревновал тебя к маме”. Я руку ему поцеловала, а он мне.  Потом Витя Мамонов подошёл ко мне, обнял за плечи: “Если я чем-нибудь обидел тебя – прости меня. Ах, Галка, Галка, как мне сейчас трудно”, - и руки мне целует.

Я очень много плакала весь день. Я очень её люблю. Очень устала. Чувствую близость души Наталии Львовны.

Федя говорил, что музыка, это то прекрасное, что мы знали и не можем вспомнить. На отпевании была Анастасия Ивановна Цветаева. Она хотела меня видеть и увидела, она подошла ко мне и сказала: “Я Вас помню”. (на вечере Марины Цветаевой она подходила ко мне и смотрела в мои глаза. "Хорошие глаза", - сказала она тогда.) Я разглядывала её лицо так, как будто это было лицо пожилой Марины Цветаевой.

Вспоминаю Наталью Львовну и плачу от любви к ней. Я вижу её в Консерватории в её комнате, в ВТО, на концертах. Сколько в ней было благородства, изящества, артистизма, света, обаяния. Она говорила, что обаяние – признак светлой души.  Последние слова её перед смертью были: “Я прожила счастливую жизнь”.

Серафим Николаевич пел “С Богом, в дальнюю дорогу” Пушкина на свою музыку,  читал Есенина “Мы теперь уходим понемногу”.

Ко мне вечером на поминки по Наталье Львовне пришли Ася Мамонова, Зина Игнатова, Люда Бриль, сестра, Лида Савченко, Юра Дмитриев, Юра Чекрыжев, Юра Авербах, Витя Хворостенко.

Смерть отбрасывает всё лишнее, временное в человеке, яснее очерчивает цельное, прекрасное начало в человеке. Боюсь забыть Наталью Львовну, обращаюсь к ней,  прошу никогда не оставлять меня. Её смерть не реальна. Я больше всех на свете сейчас её люблю, и это даёт мне счастье.

Со Светой Ворониной и Мартиной мы едем в Подольск. Знакомый Иосифа Бакштейна говорит: “Я не ищущий, а нашедший Бога”.

Зашла к сёстрам мужа Натальи Львовны Серафима Николаевича Дружинина, сегодня 9-й день Натальи Львовны. Ели блины, пили чай. Мария Николаевна так же, как я,  воспринимает образ Натальи Львовны – свет, любовь, доброта.

В труднейших условиях Наталья Львовна ездила к сыну Лёве  в ссылку.  После приезда от Лёвы Наталья Львовна видела сон: она в тайге, навстречу ей движутся искорки, они образуют сияние, всё более яркое, приближающееся к ней. Она слышит голос: “Божья Матерь”.  Она больше не в силах смотреть на этот свет, падает на колени, опустив глаза в землю. После этого сна заключенных освободили.

Фотография Натальи Львовны. Таруса.