Узник

Последнее Пристанище - так в шутку прозвали камеру для осужденных насмерть ее пленники. В Последнем Пристанище со времен создания тюрьмы царило горе. Горем пропитался спертый, заточенных в ограниченном пространстве без окон, воздух. Горем дышали безутешные лица узников. Предсмертные думы тех несчастливцев, что по прихоти бездушных королей или по собственной вине попадали сюда ползали по полу, карабкались по стенам, свисали с потолка и незамедлительно бросались на каждого новичка, который входил в эту комнату, придавливая его серой массой отчаянья и безысходности. Выходили отсюда только один раз, через десять минут после после чего оставшиеся заключенные слышали где-то за стеной глухой, резкий удар гильотины. Каждый удар словно сама смерть безвозвратно отсекал кусок жизни у тех, которые ждали своей очереди, каждый знал сколько ударов ему осталось, только так и считали время.
Мало кто плакал, в большинстве своем просто молчали. Когда у тебя отнимают надежду, не просто отнимают, а полностью и без остатка, не хочется уже даже плакать. Заключенных не считали нужным кормить перед смертью, король посчитал это абсурдом, пустой тратой продуктов, так что ряд черепов с натянутой на них кожей являл собой живое воплощение кошмара. Трудно было узнать в этих лицах человеческие, еще труднее было понять о чем они думают в последние дни своей жизни. Когда приводили новенького, несколько любопытных взглядов пробегало по его лицу и снова покрывались полубезумной дымкой, представляющей собой парадоксальное сочетание боли, тоски, отчаянья и равнодушия. Обычно новенький пытался с кем-то заговорить в первое время, ему, нехотя, отвечали, рассказывали про то, как он теперь должен считать время, но вскоре новенький после нескольких взрывов последних в его жизни бурных эмоций присоединялся к всеобщей маске смерти. Застывшие маски оживали только по пути к эшафоту; смерть через пару месяцев ужасна, но не так как смерть через пару минут. Правда те, кто оставался не видели, что творилось на лицах их собратьев по несчастью под лезвием ножа; молчаливо, смиренно, они ждали своей очереди.
Дверь со скрипом отворились. Кто-то вздрогнул, но нет, пока еще никому не пора, это просто привели новенького. Событие редкое, напрочь разрушающее мрачную тишину покоя в помещении.
- Будешь пищать, прибью. - Решил предупредить заранее здоровенный детина под два метра ростом в одном из темных углов Пристанища. Остальные узники молчаливо с ним согласились.
- Два дня. - Буркнул жандарм, закрывая за собой на замок тяжелую, стальную дверь. Это был человек среднего роста, приятной наружности, он довольно вежливо обращался с заключенными, но каждый день с легкостью провожал узников по узкому коридору к выходу, последнему коридору и последнему выходу в жизнях; туда, где с той же беспечностью взирал на их страдания, вопли, истерию и, наконец смерть под ударом не знающего пощады безжалостного лезвия гильотины. Фонтаны крови были для него привычным зрелищем, а провожать на смерть несчастных - его работой. В шутку его прозвали Черным Ангелом. Осужденные любили пошутить, таким образом они не то, чтоб цеплялись за жизнь, но пытались поймать ее последние мгновенья. Думаю, ничего удивительного, что их юмор был исключительно черным.
Новоприбывший был молодым парнем с густыми русыми волосами, задумчивым взглядом и блуждающей улыбкой на лице. Это была не та улыбка, которой улыбаются те, кому нечего терять. Также это не было снисходительной улыбкой над прожитыми годами. Это была по-настоящему счастливая улыбка с изрядным оттенком таинственности, столь же неуместная в данной обстановке, сколько смех неуместен на кладбище. Его сочли безумцем, но безумцем необыкновенным; примерно такой же эффект производит безобидное привидение, вселяющее ужас в людей только тем, что принадлежит к другому миру. Беспечность юношеских черт лица вносила последний штрих в эту противоречивую картину. С момента появления этого парня, его стали воспринимать как некий чужеродный объект, таивший в себе неизвестные опасности. Сидя на грязном полу, он явно находился не здесь. Если большинство заключенных заранее находилось в аду, то сей юноша, видимо, заранее находился в раю. Он будто уже умирал сотню раз, для него это ничего не значащий переход из мира действительности в мир невидимый. Вот он улыбается, наверное мечтает поскорее попасть туда. То и дело кого-то подмывало сказать ему: "Мальчик, это не игра! Ты серьезно через два дня умрешь". Почему же никто так и не сказал? Может им было по большей части все-таки все-равно, а может не хотели возвращать счастливчика, которому несказанно повезло за два дня смерти сойти с ума в жестокий реальный мир, это было бы очень жестоко с их стороны. Так или иначе, люди старались по возможности отсесть подальше от странного, вселяющего страх, но все-же интересного за неимением других развлечений безумца. Маска смерти разрушилась, в ряды черепов примешалось нормальное, человеческое лицо. Счастливец, он даже не познает воистину адских мук голода и ожидания конца, многие из осужденных мечтали чтобы их казнили так быстро. Противоречие между желанием развеять скуку и тупым равнодушием смертника, раньше разрешавшееся в пользу последнего, достигло своих максимальных высот после появления в камере странного, безумного по тому же негласному согласию пленников, юноши.
Два дня миновали как дуновение легкого ветерка. Ни один не вымолвил ни слова, ни один не дрогнул ни духом, не телом, когда безумца вывели вон, в последний путь до эшафота. Парень кричал прошлой ночью, а наутро все также загадочно-счастливо улыбался, это доконало заключенных, они уже не в шутку начинали его бояться. Несколько мгновений в Последнем Пристанище стояла тишина. Никто не заметил как висевшее в воздухе в горе боязливо спряталось по углам, смешавшись со стекавшими по ним предсмертными думами, когда появился новый узник, но все заметили, что когда он ушел, горе, мрак безысходности, с новой силой придавили обреченные головы и плачущие сердца. Детина в углу, за последние два дня произнесший только одну известную читателю фразу, вследствие чего стал самым разговорчивым за последнюю неделю, промолвил, будто выдохнул, глядя сквозь вновь запертую дверь вслед необычному заключенному, столько мало времени находившемуся среди них:
- Вот кто познал в этой жизни истинное счастье.
Кто-то тяжело, печально вздохнул в ответ, еще на короткий миг оживив царившую вокруг тишину, но больше в Последнем Пристанище не было произнесено ни звука.
* * *
«Звери сползлись посмотреть на заклание».
Именно такая фраза пришла в голову красивого юноши, как только его провели в центр площади, где на эшафоте грозно возвышалась измазанная засохшей кровью гильотина. Хищная толпа окружала это голгофу. Словно орущее море, оно билось в жадной истерике, вот-вот норовя снести кардон и затопить маленький кусочек пространства в центре городской площади. «Крови - Казалось орали тысячи глоток, сливаясь в неразборчивый рев. – Дайте нам крови и мы уйдем. Дайте нам то, зачем мы пришли».
У толпы никогда не бывает множества лиц, у толпы всегда одна рожа.
Внезапно люди исчезли, теперь это было Оно – тысячеголовый зверь из ада, не имеющий ни формы, ни образа, только голос.
- Кр-о-о-о-о-о-о-о-в-и-и-и-и-и-и-и!!! Кро-о-о-о-о-о-о-о-о-в-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!! – Ревело, визжало, вопило, пищало Оно.
Узник мотнул головой, отгоняя страшное видение, навеянное жарой.
«Сон. Все дурной сон…»
Улыбка не покинула его побледневшего лица, но шел юноша медленно, не хотя, подталкиваемый в спину неумолимым жандармом. Он прекрасно осознавал, что сейчас умрет, но ни один смертный не сможет равнодушно приближаться к своему концу, особенно если конец представал в виде зловещей и ужасной гильотины, одним своим видом под частую лишавшую заключенных последней капли рассудка, заставляющую их плакать как маленьких детей, впадая в неудержимую панику. Поблескивающее лезвия ножа, закрепленное между двух параллельных балок и красная ложбинка для головы под ним. Самое изощренное и милостивое орудие убийства, когда-либо придуманное людьми. Гильотина была живая в глазах узника, это сама смерть спустилась на землю, приняв облик неживого объекта. 
Говорят перед смертью вся жизнь проносится перед глазами, но юноша видел внутренним взором только ее лицо и те божественные, незабываемые минуты, которые он провел рядом с ней. Для него вся жизнь воплотилась в этом сладостном образе – и он улыбнулся еще шире. Страх исчез начисто.
Он стоял со связанным за спиной руками, поддерживаемый за плечи жандармом и палачом и слушал свой приговор, вернее делал вид, что слушал, а на самом деле его взгляд был стремлен куда-то за пределы непроницаемого лица прокурора, за пределы хищного оскала толпы, за пределы всего сущего… Туда, куда не дано было проникнуть простым смертным.
Дунул порыв холодного ветра, разметав по лбу локоны прекрасных волос. Он так и предстал жестокой толпе: смотрящий в неизвестность, с таинственной, счастливой улыбкой на открытом лице и мужественной решимостью умереть гордо. Толпа родила новый оглушительный шквал ора, то ли в бешенстве, то ли в нетерпении. Но он этого не слышал как и не ощущал жгучих слез счастья на ссохшейся коже щек.
- Хочешь ли ты сказать что-нибудь перед смертью? – Долетели откуда-то издалека, из другого мира, слова жандарма, на миг вырвав юношу из чудесного места, в котором тот пребывал. Узник лишь неопределенно качнул головой, продолжая улыбаться. В этот миг, в лучах полуденного солнца он был прекрасен - он был подобен богу. Лица прокурора, жандарма и палача оставались каменными, выполняющими свои служебные обязанности, но кто знает, что творилось в этот миг в их душах?
Толпа же ревела все громче. Ей было все-равно, она не видела ничего, кроме человека, который должен орошить землю своей алой кровью прямо у них на глазах.
Толчок в плече – нагибайся.
Щека ощутила под собой холодный металл и прикосновение липкой корки, покрывавшей ложбинку целиком. Юноша не содрогнулся от омерзения, только будто ненарошно поправил рассыпавшиеся волосы. Поправил волосы! Он точно находился не здесь. Не ловил он последние мгновения жизни, не жалел о прошлом; она была его прошлым, она была его мгновениями. А она прекрасна. Вот почему юноша постоянно улыбался, он постоянно думал о ней. Это было его единственным спасеньем от того убогого состояния, которое неминуемо завладевало всеми смертниками. Она помогла ему в последние секунды преодолеть страх перед смертью и переступить черту, точно зная: он прожил эту жизнь не зря, потому что в его жизни была она…
Резкий, глухой удар. Голова, сопроваждаемая струей крови, брызнувшей из обрубка шеи как сок из ветки, отлетела в сторону, с легким стуком упала наземь, перекатилась через себя и застыла, с улыбкой разглядывая бледно-голубые небеса.

Апрель. 2010г..