Сказка о потерявшихся детях

    СКАЗКА О ПОТЕРЯВШИХСЯ ДЕТЯХ И ОБРЕТЁННОМ ИМИ ВОЛШЕБНОМ КОЛЬЦЕ, РАССКАЗАННАЯ ТИПИЧНЫМ НЕМЦЕМ И ДОБРЫМ МУСУЛЬМАНИНОМ

ПРЕДИСЛОВИЕ (на всякий случай).

Я не пишу антиутопий. Не работаю в жанре фантастики и фэнтези. Кое-что называю сказками только потому, что не могу определить жанр. Я пишу то, что услышал, я всего лишь пересказываю.

СЛОВАРЬ.
       Сейфулла (арбск) - меч Всевышнего,
       Малик    (арабск.) - правитель, властитель,
       Мираж (арабск.) - имя которое иногда дают бедуинским девочкам    
       Хамула -- род (арабск)
       ФАЛАХИН - Крестьяне, оседлые (бедуинский арабский)
       Fetzen (нем.) - дерьмо, дрянь, клочок бумаги
       Held (нем.) - герой, главное действующее лицо



ОБЫЧАИ ДОБРЫХ ФЕЙ

       Полезные качества и способности передаются новорожденным с поцелуями фей. Одна фея-один поцелуй -- одно качество или способность. Например, красота или ум, или умение быстро бегать, или искусность в ремесле. Говорят, раньше феи так и слетались к постелям рожениц! Эти феи просто зацеловывали некоторых младенцев. Но то было раньше, а теперь не так. Одна фея, редко две, про трёх давно никто не слыхал. Что-то случилось в людях или в природе, но что именно, - никто и не знает.
       Но бывает и так.
 
     НЕОБЫКНОВЕННОЕ СТЕЧЕНИЕ НЕОБЫКНОВЕННЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

       Так получилось, что в одной деревне, расположенной в самой середине Великой Пустыни, в одно утро, прямо на рассвете, разрешились от бремени три молодые женщины. Они прижали к груди протянутых им повитухами орущих младенцев. У одной родился мальчик, у другой - тоже, а у третьей -- девочка. В первые мгновения они ни о чём не могли думать, кроме как о своих первенцах! Но, все-таки, появление фей счастливые матери сначала почувствовали, а потом и заметили.
       К одной из них фея прилетела в виде голубки, села на окно, а потом стала прозрачным облачком, просочилась сквозь оконное стекло и поцеловала ребёнка.
      -- Как добра эта фея! - подумала женщина. - Разве может быть большее счастье, чем держать у груди ребенка, но от поцелуя феи счастья становится больше, оно еще светлее, еще звонче! Ах, - добавила она, вспомнив о своих подругах, которым тоже вот-вот предстояло родить. - Пусть они родят так же счастливо, как я, и пусть добрые феи не обойдут их своим вниманием!
       К другой счастливой матери фея явилась в виде солнечного луча, который, ударив в окно, вдруг рассыпался разноцветными брызгами, и искры-цветы плавно опустились на красное сморщенное личико младенца, отчего вдруг ребёнок перестал кричать, загукал и...улыбнулся. Это был поцелуй второй феи и он достался второму новорожденному мальчику.
      -- Сколько на свете доброты, сколько чуда! - подумала мать малыша. - Пусть всем разрешающимся от бремени выпадет столько же счастья, сколько выпало мне!
       Наконец, мать крохотной новорожденной девочки оторвала взгляд от своего ненаглядного дитя, потому что к ней наклонилась незнакомая знатная дама, дама в годах, вовсе не повитуха, бывшая с роженицей всю ночь, а совсем незнакомая. Она, похоже была, из Европы, - то ли немка, то ли голландка, то ли вовсе финка. Дама носила круглые старомодные очки и, поправив на носу эти очки, сказала ласково, но твёрдо и убедительно:
      -- Я подарю ей кое-что совершенно замечательное!
       Никем иной не могла быть эта дама, как феей, как доброй волшебницей. Это стало понятно сразу, с первого взгляда и с первого звука голоса феи. Поэтому молодая мать не испугалась, не прикрыла собой дитя, а позволила фее поцеловать свою малышку.
      -- О, добрая фея! - Воскликнула охваченная волнением женщина. - Я очень прошу Вас не оставить моих двух подруг, которые тоже должны родить. Они живут неподалёку в нашей деревне, и Вам не придётся далеко ходить!
       Фея улыбнулась, оглядела свои туалеты, чтобы убедиться, что костюм сидит на ней, как положено, фея поправила очки, кинула прощальный взгляд на новорожденную, кивнула матери и...растаяла, ничего не ответив.
       Все три феи были совершенно потрясены, совершенно очарованны чистотой и добросердечием юных матерей. Что говорить, женщины обычно так сосредоточены на своём счастье, на своём новорожденном ребёнке, что ничего другого не замечают вокруг. Но в этом случае материнская любовь оказалась такой сильной и чистой, что обняла весь ведомый этим женщинам мир, мир простирающийся до самых крайних границ деревни.
       Как же, как же! - Воскликнула бы каждая фея, если бы феи имели обыкновение разговаривать сами с собой. - Конечно же, непременно же я исполню эту просьбу!
       Итак, покинув рожениц, феи устремились по понятным им адресам и...столкнулись друг с другом посередине деревни. От столкновения высвободилось столько энергии добра, что геометрия пространства изменилась и образовалась гигантская вращающаяся воронка, растущая из центра никому неизвестной деревни на весь мир. Воронка начала втягивать в себя других фей: и добрых, и злых, и вовсе непонятно каких. Вскоре фей налетело столько, что, способный видеть невидимое, увидел бы, как в на деревенскую площадь опустилась огромная галдящая стая белых птиц, среди которых попадались и чёрные.

     ДАРЫ ДОБРЫХ ВОЛШЕБНИЦ И МОЛЧАНИЕ ЗЛЫХ
      
      -- Ах-ах! - Шумно восхищались добрые белые птицы! - Какие замечательные сердца у этих женщин! Мы должны обязательно наградить их малюток! Летим же к ним, и зацелуем их, чтобы передать им столько способностей, сколько никогда не было ни у кого на свете!
      -- Ну-ну! - молча прохаживались взад-вперёд черные недобрые птицы, заложив руки-крылья за спину. - Не будем спешить и тратить чёрную силу проклятий, - посмотрим, что из всего этого выйдет!
       Переполненные желанием делать добро, добрые феи немедленно исполнили своё намерение. Поскольку у каждого из новорожденных дарований оказалось видимо-невидимо, они, дарования, слились и образовали три Великих Дара -- по одному для каждого ребёнка.
      -- Ну-ну! - Сказали на это злые феи. - Всё сделалось без нас наилучшим образом. - Злые феи лукавили - им нравилось творить зло самим, но они не могли поступиться своей рассудительностью и зря переделывать, сделанное на совесть.
       Деревенская площадь опустела, и жизнь в деревне потекла бы своим чередом, если бы чудеса рассасывались так же бесследно, как исчезают сделавшие своё дело волшебницы.
       Первого новорожденного мальчика назвали Малик, что должно было означать Власть, царскую власть. Способности, переданные ему с поцелуями фей, образовали Великий Дар Лицедейства.
       Второго назвали Сейфулла -- меч Всевышнего. Его дар был открывать истину и говорить правду.
       Девочке дали имя Мираж, а её дар был Дар Вещего Сердца.
       Дети росли, как все дети. Но однажды дары фей должны были объявиться, и они объявились.
      
ДАРЫ ПРОСЫПАЮТСЯ И ОБЪЯВЛЯЮТ СВОЮ ВОЛЮ

     ДАР ЛИЦЕДЕЙСТВА
      
       В деревне был староста, важный старик, хромой на обе ноги. Сказать прямо, он был сребролюбивый, нечистый на руку и мстительный, - в деревне его не любили, но показать это боялись: слишком много власти взял себе противный старик!
       Однажды повстречал он женщину, ведущую за руку маленького кудрявого мальчика, живого и худенького, похожего на обезьянку. Староста никак не мог вспомнить, кто эта женщина, чья она дочь и чья жена. В другой раз старик бы прошел мимо - какое ему дело до людей, польза от которых неизвестна! - но дело было накануне выборов, и старосте захотелось показать, что он печётся об односельчанах.
      -- Скажи, женщина! - спросил он, остановившись и даже повернувшись приблизительно в ту же сторону, куда был адресован вопрос. - Скажи, кто твой муж и из какого ты рода?
       Женщина не успела открыть рот, как маленькая обезьянка ловко высвободила свою руку из руки матери и, захромав точь в точь, как староста, громко и надменно крикнула проходящим мимо людям:
      -- А скажите-ка мне, вы, как называется эта деревня и живут ли в ней люди?
       Прохожие остановились. Они были поражены тем, что в звонком голосе ребёнка узнали надтреснутый голос Старосты, а в походке и осанке и в выражении лица сходство со старостой было совершенным.
       - Господи, как же глуп и высокомерен наш Староста! - подумали люди.
       Стала собираться толпа.
      -- Посмотрите! - шептали люди. - Этот мальчишка передразнивает самого старосту да так, что и не отличишь!
      -- Уйми своего мальчишку! - гневался Староста, брызгая слюной и топоча ногами на мать мальчика. - Уйми, а не то пожалеешь!
      -- Люди, уймите злого дедушку, а не то пожалеете! - эхом отозвался мальчишка, над которым была уже занесена тяжелая палка главы сельского совета. Мальчишка кружился вокруг злого старика, а тот безуспешно пытался достать его увесистым знаком деревенской власти. Мальчишка бегал вокруг, да еще умудрялся при этом хромать на обе ноги, да так, что самому глупому из сельчан было понятно, что у старика-старосты хромые не ноги, а душа хромая.
      -- Тьфу! - плюнул, выщедший из себя Староста и, не оборачиваясь, заковылял прочь, чтобы в тишине обдумать план мести мальчику, его матери, его отцу и всему ненавистному роду человеческому.
       Когда староста скрылся из виду, народ, обрадовавшийся посрамлению власти, стал довольно хохотать, показывая пальцами на малолетнего комедианта. Мальчик тоже стал хохотать, уперев руки в бока, но на лице своём он изобразил такое ясное выражение тайного страха и готовности к предательству, что люди без труда узнали в этом себя, и смех разом смолк.
       Все в деревне любили Малика, его неожиданные представления часто забавляли односельчан. Но в этот раз души людей смутились.
      -- Мальчик не по годам жесток! - должны были бы сказать люди, если бы умели прислушиваться к голосу своих сердец. - Разве мы виноваты, что души наши слабы и робость овладевает нами при встрече с тем, кто сильнее!
       Вместо этого кто-то сказал, и эти слова подхватили другие:
      -- В этого ребёнка вселился черт! - Так сказали люди про Малика, и по-другому уже не говорили.

       ДАР ПРОРОЧЕСТВА

       У старосты был помощник, подручный по имени Ахмад, сильный, как мул, злобный, и трусливый, как гиена. Достаточно было кому-то пойти поперёк воли хромого старика, как тот указывал на виновного Ахмаду. Ахмад мог избить провинившегося, а мог и разрушить его дом. Все боялись Ахмада. Говорили, что он знается с шайкой разбойников, наводящих ужас на окрестные деревни. А, оглянувшись по сторонам, шептали, что что Ахмад ворует детей и продаёт их в городские притоны.
       Конечно, староста, взбешённый выходкой Малика, указал Ахмаду на дом маленького лицедея.
       В этот день Малик и Сейфулла играли вместе возле дома Малика. Отец же Малика был с овцами далеко за холмами, где подземные воды, подступают близко к поверхности и питают траву соками жизни. Матери тоже не было дома: она с дочерьми, младшими сёстрами Малика, понесла мужу еду и свежую рубашку.
       Ахмад пришёл с огромным железным молотом на длинной рукояти и спросил у Малика, издеваясь:
      -- Эй, обезьяна, знаешь ли ты, отчего упадёт твой дом?
       Малик сжал кулаки, но не ответил, потому что отец строго-настрого запретил ему связываться со старостой или его подручным.
       Ахмад огляделся и увидел Сейфуллу. Сейфулла был крупный и задумчивый мальчик, он даже казался сонным от того, что был вечно в своих мыслях, которые, как молодые верблюды, убегали далеко от деревни.
      -- Может быть ты, сонный гадёныш, ответишь, если проснёшься? - обратился Ахмад к Сейфулле.
      -- Дом Малика упадёт от времени, - спокойно отозвался изнутри своего сна Сейфулла. - А ты брось свой молот, потому что не сможешь сделать зло, ради которого пришёл!
      -- Кто помешает мне? - Воскликнул насмешливо Ахмад. Насмешка вышла не очень уверенной: о Сейфулле ходили слухи, что мальчик никогда не врёт и, сказанное им, сбывается.
      -- Тебя убьёт камень твоего дома, - ответил Сейфулла. - Слабый камень в кладке второго этажа.
       Ахмад взбесился! - Он гордился своим новым домом и похвалялся его размерами и прочностью. Ахмад кинулся на свой двор и велел работнику приставить лестницу и попытаться расшатать верхние камни кладки.
       Сам Ахмад на всякий случай отошел подальше от стены дома, потому что был осторожен и подозрителен.
       Работник взобрался на лестницу и, решив, что будет наказан жестоким хозяином, если не сможет вынуть камень из сырой еще кладки, рванул его с такой силой, что преуспел.
      -- Ах так! - взревел Ахмад. - Каменщик обманул меня! Проверь другой камень!
       Работник схватился за следующий камень и со страху вырвал и его.
      -- Давай теперь тот! - заорал Ахмад, указывая на самый большой камень. Работник старался изо всех сил, но камень не подавался.
      -- Ты врёшь, ленивый ишак, ты притворяешься! - закричал Ахмад на работника. Все врут мне! - ярился Ахмад. - Все хотят, чтобы пророчество сонного щенка сбылось! Но я очистил свои глаза от песка, и -- горе вам всем, дети осла!
       С этими нелепыми словами Ахмад прогнал работника с лестницы, сам забрался на самый верх и дернул изо всех сил замурованный в кладке валун. Хотя каменщик сложил стену на совесть, свежая кладка не была рассчитана на глупца, обладающего силой мула. Валун выскочил и оказался в руках Ахмада. Лестница не выдержала двойной тяжести и надломилась. Ахмад упал, а сверху на него опустился вырванный им валун. Так Ахмад принял смерть то ли от тяжести камня, то ли от своей глупости и злобы, то ли от неотвратимости пророчества.
       - Он никогда не врёт! - Сказали люди про Сейфуллу. - Всякое слово его сбывается, но не потому, что он знает будущее, а потому что в него вселился чёрт. Так стали говорить про Сейфуллу, а другое о нём никто не хотел слушать.
      
   ДАР ВЕЩЕГО СЕРДЦА
 
       Малик и Сейфула любили играть с Мираж, потому что та была выдумщица и, к тому же, у неё всегда были слова, чтобы помирить всегда готовых подраться мальчишек. Еще Мираж умела находить того, кто спрятался, и так же легко она отыскивала любую потерянную кем-либо вещь, а почему так у неё выходило - она не знала. Мираж была странная: иногда начинала смеяться без причины, а иногда - плакать.
       - Что с тобой? - спрашивали у неё, видя, что она смеётся, а причины для смеха нет.
      - Маленькая Айяла щекочет старшего брата Ису куринным пером, а Иса уворачивается и хохочет, - отвечала девочка. - Он так любит свою сестру!
       Ну, откуда ей было знать про Ису и Айяла, если те живут на другом конце села?
      -- Что с тобой? - спрашивали у плачущей Мираж в другой раз.
      -- Мимо двора Фатимы пробежала гиена и напугала её. Она плачет, она горько плачет, потому что дома никого нет и ей страшно! - Откуда Мираж было знать, что плачет Фатима, ведь дом Фатимы стоял далеко от дома Мираж?
       Однажды, Сейфула и Малик играли с Мираж, когда девочка вдруг оцепенела, прислушалась и бросилась домой с криком:
       - Отец! Отец!...Разбойники приближаются к нашей деревне, - говорила, всхлипывая, Мираж. - Они хотят забрать детей и наш скот, они могут отнять белого барашка, которого ты подарил мне!
       Отец Мираж ничего не ответил, только погладил дочь по голове. Затем снял со стены старое автоматическое ружье, снял совсем древнюю зазубренную саблю и пошел созывать людей.
       - Мираж видела в сердце своём, как идут к нам злые люди, чтобы увести детей и скот! Прячьте детей, берите оружие, какое у кого есть! Выходите, мужчины! - Так кричал отец Мираж, обходя дом за домом.
       Отцы Малика и Сейфуллы тоже сняли со стен свои ружья и сабли и пошли на войну, их жены укрыли детей в тайном месте. Другие же мужчины обещали прийти позже, когда почистят свои ружья и наточат свои сабли.
       Уж они чистили ружья и точили сабли так, что стволы стали как зеркала, а клинки -- как чистое Солнце! Война тем временем началась и закончилась. Только трое мужчин в этой деревне вышли сражаться с бандой разбойников, - вышли и погибли, подстрелив и зарубив саблями немало злодеев. Взбешенные смертью товарищей бандиты не только угнали скот со дворов Малика, Сейфуллы-- как велел им бывший с ними в сговоре хромой староста, - но забрали скот со всех дворов и убили многих мужчин, которые не понравились им взглядом или просто подвернулись под руку некстати. Детей в этот раз злодеи не тронули: они не нашли Малика и Сейфуллу, за которыми приходили.
      -- Будь проклята эта девчонка Мираж! - воскликнули люди, когда разбойники оставили деревню, угоняя скот.
      -- В неё вселился чёрт, и она призывает беду! - кричали люди, идя с похорон своих близких или соседей, убитых разбойниками.
    
ДОМ В ГОРОДЕ-ПОД-ГОРОЙ

    ИЗГНАНИЕ И КЛЯТВА
      
       Безжалостное июльское солнце раскалило камни, которыми была вымощена деревенская площадь, и народ стал собираться только по вечерам. В первых сумерках неизменно раздавался вкрадчивый голос хромого старца:
      -- Слушайте меня, люди! Надо выгнать этих троих, этих отпрысков Шайтана из нашей деревни! Пока они среди нас, горе и смерть будут входить в ваши дома! Пусть убираются сами, а нет, так и со всей своей паршивой хамулой!
       Люди мало-помалу соглашались совершить страшное и невиданное у народов пустыни, - не было такого от начала времён, чтобы выгнали из общины семьи, потерявшие кормильцев.
       Малик и Сейфула остались после смерти отцов старшими мужчинами в своих семьях, потому что братья их матерей и отцов забыли дорогу в их дом. Мальчики слышали зудение злого старика, от которого слабые сердца их односельчан тлели чёрными огнями страха и ненависти.
      -- Уйдём из деревни втроём -- предложил Малик. -- Мы и Мираж. Пусть младшие останутся с матерями -- так они, может быть, выживут, а в пустыне летом наверняка умрут от зноя и жажды.- Так мальчики и решили. Мираж согласилась сразу, но как было уйти? - Ей исполнилось 12 лет, и она была уже девушка, а не ребёнок.
      -- Станем же как братья и сестра! - нашелся Малик, ощутивший вдруг радость от того, что теперь Сейфулла его брат, а Мираж -- сестра, - Поклянёмся, что будем как два брата и сестра и никогда не отступимся от своей клятвы!
       Смутился Сейфулла от слов Малика, предчувствуя будущее, но он устрашился заглянуть в него, да и был слишком мал для этого. И Мираж склонила голову, - слезы упали из уголков её прекрасных глаз и тут же высохли. Деваться было некуда, надо было покинуть деревню, пока толпа не пришла громить их дворы и убивать их родных, и тогда они поклялись друг другу...
       За ночь дети собрались и до восхода солнца ушли. Они вышли за каменный вал, окружающий деревню и оглянулись. На возвышении возле мечети чернели три неподвижных фигуры, как будто высеченные из чёрного горного камня: мать Малика, мать Сейфуллы, мать Мираж... Матери сквозь ночь глядели вслед своим детям, - детям, отмеченным поцелуями фей...
   
 ГНЕВ И МИЛОСТЬ ДУХА ГОРЫ
      
       Сейфула и Малик поставили ветхий шатёр, потому что пора было спрятаться от разъярённого солнца и коротать время в ожидании сумерек, чтобы продолжить путь неизвестно куда. В тени шатра Мираж вспомнила рассказ своего отца и пересказала его братьям.
      -- В трех ночных переходах на юг, -- говорил мне отец, да будет благословенна его память ! - Стоит меловая гора, изрытая рукотворными пещерами. Это древний город, который люди оставили тысячи лет назад, убегая от войны. С тех пор там никто не живёт, только Дух горы ревниво стережёт покинутые жилища. Есть в тех пещерах чистая вода для питья, на северо-западном склоне в тени ущелий можно разбить сады, а в пяти часах перехода со стадом овец и коз, на западе от Горы, даже летом течёт полноводный ручей, питающий сочные травы по обоим берегам. Счастлив и богат был бы род, поселившийся в городе под горой! Но тысячи лет уже стоит этот город мёртвым, потому что Дух горы гневается на пришельцев и убивает их огненным ветром с Юга.
       Мираж перевела дух и отхлебнула воды из меха.
      -- Тогда я спросила отца: за что Дух Горы гневается на людей? - Потому, - ответил отец. - Потому что люди, покинувшие Город под Горой поклялись вернуться и нарушили клятву. С тех пор Дух Горы убивает клятвопреступников. За тысячи лет не нашлось ни одного человека, идущего к Городу-под-Горой, - ни одного человека, который бы ни разу в жизни не нарушил клятвы.
       Мираж замолчала.
       Малик и Сейфула переглянулись.
      -- Сестра! - воскликнул Малик, - Что говорит твоё сердце? Идти ли нам к этой горе, чтобы поселиться там?
      -- Брат! - улыбнулся Сейфулла. - Разве ты не слышишь, что сестра рассказала нам о Городе под горой своим сердцем?
      -- Слышу-слышу! - Ответил брату Малик. - Не так уж я глуп, Сейфулла, хотя и не так умён, как ты. Однако, почему не задать вопрос? Пустой вопрос ничего не стоит, а звонкий голос Мираж в ответ дороже серебра и золота. Разве не умён, меняющий пустяк на сокровище?
       Мираж в притворном гневе кинула в Малика жёсткой веткой пустынной акации, но промахнулась и попала в Сейфуллу.
       До захода солнца в шатре не стихал смех, до захода солнца длилось веселье, потому что родилась надежда.
       А с первыми сумерками они отправились к Городу под Горой. К утру они прошли первую ночь пути. Ко второму утру -- еще ночь пути. Но в ту ночь задул горячий ветер с Юга, подымающий тучи пыли и пожирающий звёзды. Ночь была иссушающей и убивала, как наступивший за ней день, а дня не было, оттого, что тучи песка заслонили солнце. И не было смысла сворачивать с выбранного пути. Дневная мгла сменилась ночной, - и новая ночь была наполнена всёпожирающим огненным ветром. На третье утро в пыльной мгле показалась Гора, и тогда обессиленные и почти обезумевшие путники заплакали без слез, а слёз не было, потому что глаза их были сухими - вода закончилась во вторую ночь, и они умирали от жажды.
      -- Пусти нашу сестру напиться воды в твоих пещерах! - прохрипели Духу Горы Сейфулла и Малик. - Мы будем жертвой тебе!
      -- О, Дух Горы! - взмолилась без слов Мираж! - Силы совсем покинули её и она лежала, распростёршись на острых камнях. - О, Дух Горы! Пусти в твои прохладные пещеры дорогих братьев моих, я буду жертвой тебе!
       Дух Горы принял мольбу детей, но жертв их не принял. Южный ветер внезапно стих, улеглась песчаная пыль, с горы повеяло прохладой. Дети не помнили, кто перенёс их в Город-под-Горой. В теле горы находилась пещера, в которой было выдолблено пять сообщающихся друг с другом комнат. В самой дальней комнате, которая располагалась ниже других, с потолка капала капля-за-каплей вода. Капли падали в большой глиняный кувшин тонкой старинной работы, и кувшин был почти полон. В другой, совершенно сухой комнате, находилась кладовая и в ней было вдоволь зерна, и не было среди зерен ни одного пропавшего. Даже каменные жернова и ручную мельницу не забыл оставить пришельцам тот, кто носил имя Духа Горы.

    ***
       Мираж спросила Сейфуллу:
      -- Почему Дух Горы встретил нас огненным ветром - разве кто-то из нас клятвопреступник? И почему тогда не убил, а оказал милость?
       Сейфулла пожал плечами и не ответил. Но он думал об этом и знал уже, отчего Дух Горы гневался, но не убил. Дух горы предупреждал.
      -- Мудр Дух горы, - пробормотал Сейфулла. - Почему же он не знает, что предвидение не предотвращает беды?!
       Но и молчание брата не облегчает боли вещего сердца. Плакала Мираж о братьях своих и о своей доле. Но боль не вечна, даже боль вещего сердца проходит. На время.
      
      БЕЛЫЙ БАРАШЕК ДЛЯ МИРАЖ
 
      Стали братья с сестрой жить в Городе-под-Горой. Дни проходили в трудах, вечерами собирались они у очага, ели нехитрую приготовленную Мираж еду, рассказывали слышанные ими сказки и истории, пели песни или молчали, глядя на огонь. Малик и Сейфулла очистили колодец и каменные желоба водопровода. Теперь воды было сколько угодно, хватило бы и скоту, если в зиму запасти корм. Но не было у них, ни овец, ни коз, ни верблюдов, ни коров. Вздыхала Мираж, потому что не было скота для её заботы и ласки. Не было молока, чтобы сварить сыры и ухаживать за сырными головами до их созревания.
      -- Нет мяса братьям! - Сокрушалась Мираж. - Нельзя мужчинам без мяса! - причитала она, как причитала бы её бабушка и её мать.
      -- Не подарить ли нам белого барашка сестре? - подмигнул как-то Сейфулла брату.
      -- Да, брат! - Воскликнул Малик, который тут же вспомнил, что он лихой всадник из древнего рода людей пустыни. - Не зря же мы тащили на себе тяжелые отцовские ружья и зазубренные в сражениях сабли! Возьмём удалью дойный и рабочий скот, а еще возьмем себе резвых молодых верблюдов, ведь мы уже мужчины и нам стыдно ходить пешком!
       Решили братья идти на восток от Города-под-Горой. Там, в трех ночных переходах должен был пастись скот Калифа. У наёмных пастухов Калифа легче было отбить скот, чем у деревенских жителей. Помнили Малик и Сейфулла тот день, когда пали от рук разбойников их отцы, и не захотели они отнимать скот у фалахин.
       Уходя, братья наказали Мираж не выходить в их отсутствие из пещеры, а главный вход в подземное жилище искусно скрыли.
       Через неделю вернулись братья. Об их приближении Мираж услышала издалека по блеянию овец и коз. Овцы и козы, уставшие дорогой, молчали -- за них блеял на всю великую пустыню счастливый Малик.
       Большое стадо мелкого скота пригнали братья. И белый барашек для Мираж был там. Сами удалые добытчики вернулись на двух молодых верблюдах, а на поводе привели резвую верблюдицу для сестры. Скот, как и было условлено, угнали братья из бесчисленных стад Калифа.
       Малик и по этому поводу веселился, прогоняя от себя неудобные мысли:
      -- Мы зла не сделали, только облегчили жизнь пастухам: меньше скота -- меньше заботы!
       Сейфула молчал, понимая, что Калиф не пожалует своими милостями струсивших пастухов.
      -- Так устроен мир от начала времён, - думал Сейфулла. - Кто боится умереть в бою от честной сабли, умирает на плахе от бесчестного клинка палача или в своей постели от нечистот, которыми наполняют его дух и его тело старость, болезни и робость. Каждый выбирает своё. Мы выбрали белого барашка для нашей сестры, а Всевышний -- Да будет прославленно имя Его! - Не дал нам в этот раз обагрить сабли невинной кровью.
       Пока ходили братья в поход за добычей, нашла Мираж в подземных ходах цветные камни, истолкла их и растерла с белой глиной, - так она сделала краски. Теми красками расписала она своды подземного дома проникновенными Сурами из Корана, вплетая буквы в стебли невиданных райских цветов.
      -- Добыча нашей сестры ценнее нашей добычи! - воскликнули в один голос восхищенные братья.

 ВРЕМЯ БОДРСТВУЮЩЕЕ И ВРЕМЯ УСНУВШЕЕ

       Прошел год, как снова заселился Город-под-Горой. Пришло время идти в родную деревню и привести в Дом-под-Горой, дорогих матерей, братьев и сестер и всех-всех из родни, кто пожелает присоединиться к ним.
       Снова Малик и Сейфулла, попрощались с сестрой, закрыли вход в свой подземный дом, сели на верблюдов и отправились в путь незадолго до заката солнца.
       Путь вышел нетрудным, ход верблюдов -- размашистым и неутомимым, - утром следующего дня возмужавшие братья не таясь въехали в родную деревню. Но деревня была пуста: ни человека, ни животного не было в ней, а следы былой жизни едва угадывались. Дом Малика упал, дом Сейфуллы и дом Мираж еще стояли, но видно было, что и им осталось недолго держаться под натиском зимних дождей и летних ветров. Братья пошли на кладбище, обошли все могилы и прочли все надписи на надгробьях. Последняя надпись была сделана на могиле старого Сулеймана, деревенского горшечника. Братья же помнили только маленького Сулеймана, сына горшечника Омара. И от дат на надгробьях у братьев поползли по спине мурашки. Многие относились к будущему, а та, что на могиле Сулеймана соответствовала 90 годам после того дня, который братья считали днём сегодняшним.
      -- Что это? - Спросил Малик. - Куда убежало время нашей деревни?
      -- Никуда, - ответил Сейфулла. - Это, наверное, время Города-под-Горой течёт так медленно, что год, проведённый там, равен почти что ста годам в мире, удаленном от Горы, и не подвластном её Духу. Я слышал, что такое случалось в древние времена с людьми, которые летали к звёздам.
      -- Куда же ушли люди из деревни, - снова спросил Малик Сейфуллу. - И почему они ушли?
      -- Я не хочу знать про это, - ответил Сейфулла. - Наших родных уже давно нет в живых и их могил не нашли мы на этом кладбище. Что нам тут?
      -- Да, вернёмся домой, брат! - подхватил Малик. - Дом наш теперь там, где наша Сестра.
       Сейфулла внимательно посмотрел на брата. Малик всегда умудрялся сказать вслух то, о чём его брат молчал.
      -- Его дар, - подумал Сейфулла про Малика. - Его дар - перевоплощение и представление тайного как явного. Можно ли научиться молчать так, чтобы даже Малик не услышал?
      -- Эй, Сейфулла, - закричал вдруг во всю глотку Малик, ткнув пятками своего верблюда, чтобы он с места взял размашистой иноходью. - Эй, брат, нельзя быть таким умным!
       И, гогоча во всё горло Малик, подгоняя верное животное, понеся домой. Туда, где теперь был их дом...

     СЕРДЦА ПУСТЫНИ
 ВОЗВЫШЕНИЕ МАЛИКА
 
       Пастухи не признались Калифу, что скот угнали два безусых юнца.
      -- Бесчисленное войско окружило нас, и не было у нас средства как победить это войско, - стонали пастухи, надеясь на милость Властителя.
       Калиф не был слишком глуп:
      -- Большое войско увело бы весь скот, не оставив вам и хромой козы! - процедил он сквозь зубы.
       Калиф не был слишком вспыльчивым, чтобы под влиянием гнева забывать о своей и государственной выгоде:
      -- Трусость следует поощрять, потому что робкие сердцем мужчины не склонны к беспорядкам, - подумал Калиф и сказал. - Да продлятся дни ваши, смиренные пастухи! - Вы не будете казнены! - Довольный произведённым впечатлением, Правитель снова задумался. - С другой стороны, - подумал он. - Нельзя оставлять без наказания утрату государственного имущества, каким являются мои овцы и козы!
       Калиф не был и слишком мягкосердечен:
      -- Пусть отрежут ваши лживые языки, но оставят глаза и пальцы на правой руке, чтобы вы смогли указать моим всадникам на воров!
       Калиф был осторожен и предусмотрителен:
       - Поскольку ваше увечье наступит вследствие же вашего исполнения государственной службы, я буду нижайше просить Совет о назначении вам пенсий в размере, который будет установлен сообразно...э-э-э-э....закону....
       Сказав так, Калиф подумал еще, что, наказав и облагодетельствовав пастухов, полезно объявить народу о нападении враждебных соседей на государственные стада. Приближались выборы нового Калифа. В такое время лучше всего заключить мир с сильным врагом, а, если нет врага, то начать войну, чтобы было с кем - к радости подданных - заключить мир в решающий момент.
       Война, война!
       Бесчисленное войско Калифа двинулось к границе того царства, которое казалось Калифу слабее других и потому должно было оказаться и более склонным к заключению мира. Прослышав о движении войск к границе, соседи двинули навстречу ему своё войско. Пустыня с двух сторон огласилась надсадным рёвом верблюдов, тянувших по камням древние длинноствольные орудия слепой смерти.
      -- Война сокращает число непокорных. - Размышлял, довольный своей мудростью Калиф. - Имеющий робкое сердце не бежит в первых рядах атакующей пехоты, а, если он всадник, его верблюд перед боем всегда страдает от хромоты.
       Высочайшим повелением был образован передовой полк из мужчин, известных своей храбростью. Немногочисленным вышел тот полк...
      -- Перед сражением, - велел Калиф своему полководцу. - Устрашите врага известием, что самые храбрые наши храбрецы пойдут впереди.
       Ухмыльнулся, живущий чёрной изменой, военачальник Халифа, и поклонился в знак покорности воле Правителя.
       Две армии встретились в долине у Горы и встали друг против друга, не решаясь начать сражение.
       Впереди войска Калифа стояли самые храбрые, но и они робели, не зная, зачем они должны будут отдать свои жизни.
       Два брата и сестра глядели с Горы на остановившиеся армии.
      -- Это не наша война, - сказал Сейфулла, и увёл сестру в подземный дом.
       Малик притворно замешкался и остался. Снова посмотрел он на человеческое море в долине. Никогда не видел Малик такого грандиозного представления. Дух его разгорелся страстью. Воровато оглянувшись, он спустился в нижнюю пещеру, оттуда по подземному переходу в загон, где стояли верблюды. Оседлал Малик своего верблюда, крепче перетянул пояс, на котором висела отцовская сабля, проверил, довольно ли патронов в сумках, перекинул ружье за спину, чтобы не мешало оно работать клинком.
      -- Брат Сейфулла, где брат наш Малик? - Спросила, тревожась, Мираж. - Уж не отправился ли он показать свою удаль и попытать военного счастья? - Пожал плечами Сейфулла и вышел искать брата.
       Брат Малик уже приближался к враждующим армиям. Он посмотрел налево -- эти солдаты не понравились Малику, в их пустых душах был только трепет. Он посмотрел направо. Эти солдаты хотели стать героями, но ждали Слова, которое некому было сказать.
      -- Я поведу их, - решил Малик! Сказав так, он почувствовал себя Вождём и Слово открылось ему. Не успел Малик закончить речь, обращенную к храбрецам, как вскинули те свои сабли и закричали в один голос, подобный грому:
      -- Веди нас, Вождь, веди нас, Надежда, веди нас, наша Слава!
       Малик повернул своего верблюда к вражеской армии, поднял свою саблю и повёл храбрецов в атаку.
       В стане врага знали, что бросит Калиф на смерть своих храбрецов -- первыми пойдут они в бой. Поэтому в первые самые многочисленные густые линии поставили самых робких из робких солдат для того только, чтобы не видно было второй линии, и, чтобы запутались храбрецы среди мятущихся трусов. Во вторую же линию -- длинноствольные пушки, а в третью -- самых храбрых из робких...
       - Пусть их храбрецы завязнут в этом трусливом сброде, как в тесте, - радовался вражеский полководец. - Пушки ударят по тесту прямой наводкой. А что не сделают пушки, доделают мои солдаты.
       Так грозна, так неукротима была атака храбрецов Малика, что разбежались при их приближении все солдаты, стоящие перед орудиями и увидели храбрецы, что слепая смерть наготове и ждёт их, - остановились храбрецы.
      -- Огонь! - хотел крикнуть вражеский полководец, чтобы изрыгнули пушки шрапнель, - Хотел он уже торжествовать победу, да не успел. Воин, которого все принимали за богатыря личной охраны военачальника, красавец-всадник, сидящий на красавце-верблюде взмахнул своей саблей и снес начальственную голову, как будто отсек ветку пустынной акации.
       Оцепенели все офицеры, бывшие рядом со своим полководцем, а когда пришли в себя храбрецы Малика уже рубили артиллеристов и разворачивали пушки в сторону врага. Исход сражения был предрешён.
       Сейфулла тронул повод своего верблюда, пустил его шагом и не оборачиваясь покинул поле боя.
       К вечеру Малик был провозглашен вождём обеих армий, а через месяц империя Малика простиралась на всю Великую Пустыню: от Дальнего моря до Бескрайнего моря.
      -- Как назвать мне свою столицу? - гадал Малик. - Она должна быть в Городе-под-Горой, но Город-под-Горой не слишком хорошее имя для столпа величайшей империи. Надо спросить у брата -- он знает толк в соответствии имён и вещей. Как раз, время увидеть Сейфуллу и Мираж. Я достиг величия, - пусть часть его достанется и им! Разве не должен быть щедр Великий Правитель?
       По правде сказать, Малику стала уже надоедать роль императора, но народ еще не устал рукоплескать, и Малик выходил к своим поданным снова и снова... Сколько можно? Народная признание скоротечно!.. Слава бессмысленна, а власть -- безнравственна... Эти мысли пришли Малику сами собой и юный император отнёс их на счет собственной мудрости, произросшей из столь раннего опыта войны и власти. Но это были внешние, умственные мысли. В сердце своём вспомнил он вдруг голос сестры своей, Мираж, он вспомнил свою грациозную и чуткую сестру Мираж, он вспомнил музыку Сур из Корана, вплетённую рукою Мираж в причудливые линии райских цветов. Сердце Малика сжалось и пока еще безымянная сладкая мука поселилась в нём.
       Малик без сожаления оставил Великую Империю на попечение своих соратников, белого жеребца своей славы поручил заботам конюхов, оседлал своего старого друга, своего боевого верблюда и отправился навестить дорогих его сердцу...

      ПРИШЛО ВРЕМЯ ЛЮБВИ
 
       Он пересекал Великую Пустыню один. К седлу приторочен был с одной стороны мех с водой, с другой -- клетка с почтовыми голубями. Чем ближе Малик был к Городу-под-Горой, тем сильнее сокрушался о случившимся с ним.
      -- Зачем я не послушался Сейфуллу, зачем встрял в чужую войну и приобрел ненужную мне власть над чужими людьми? Разве не был я счастлив в Городе-под-Горой, там где наш дом! - Сам того не замечая, Малик стал напевать песню, обычную песню, которая поётся не от искусства, а от дороги и лёгкого сердца.
       Где наш, дом, Сейфулла? - Там, где наша Сестра!
       Да, Сейфулла?
       На небе ночном царица-Луна, но разве не краше наша сестра!
       Скажи, Сейфулла!
       Говорила в этот час Мираж брату Сейфулле:
      -- Вот, слышу, Малик возвращается к нам -- целый день не было его! Сердце его полно раскаяния. Не будь суров с ним, брат! Ты обо всём судишь, как будто рубишь мечом. Недаром у тебя такое имя. Но не забывай, что меч Сейфуллы, еще не меч Всевышнего, а только меч Сейфуллы! Давай же я приготовлю праздничный обед и украшу наш дом лучшими вещами, что скучают в наших кладовых. Одень, брат, праздничную одежду, ту, что я вышила тебе серебром и золотом. Нет никого, прекраснее тебя, когда ты выходишь в нарядной одежде к столу или садишься на верблюда. Давай украсим дом, приготовим пир и выйдем встречать нашего брата, потому что заждались мы его! Сердце моё истомилось в страхе за удалого Малика.
      -- Сестра, сестра! - отвечал Сейфулла. - Сделаю я так, как ты просищь. Накрой праздничный стол, укрась наш дом, я же выйду за тысячу шагов, выйду я встречать брата, выйду я в золоте и серебре!
      -- Встретят меня брат и сестра, - пел Малик в такт мерной поступи верблюда.
       Встретят меня брат и сестра!
       Суровый брат Сейфулла, чье слово твёрже клинка,
       Верный мой брат Сейфулла не станет бранить меня!
       Встретит меня милая сестра. Встретит меня милая сестра!
       От моря и до моря я прошел, нет девушки прекраснее её!
       От Вечерней и до Утренней звезды - нет девушки, желаннее её!
 
       Так пел Малик, но последние слова собственной песни смутили его и он, было, замолчал, но молчание призывает память, молчание приманивает мысли -- Малик не хотел долго молчать и снова запел.
       В ответ песне Малика хотела запеть Мираж, но, кинув украдкой виноватый взгляд на Сейфуллу, промолчала. Да разве возможно, чтобы девушка произнесла такие слова при мужчине! А в тайне сердца своего пела Мираж:
 
       От моря и до моря он прошел -- не сыскалось равных ему!
       От Вечерней и до Утренней звезды -- нет юноши желаннее его!
 
       Сейфула молча вышел, чтобы сделать всё, что обещал сестре, и, чтобы не видеть её.
       Бросил слова Сейфулла, бросил в сердцах сам не зная, кому :
      -- В Доме-под-Горой теперь веселей без меня!
       Никто не отозвался Сейфулле. Только песня Мираж, песня без слов доносилась до его сердца и разрывала его.

      ПАДЕНИЕ СЕЙФУЛЛЫ

       Страшная мысль пронзила Сейфуллу: Мираж полюбила Малика и, если она произнесёт слова любви или позволит себе любовное прикосновение к брату, - она станет клятвопреступницей, и Дух Горы убьет её!
       Если брат Малик ответит на любовь Мираж, то и его убьёт Дух Горы.
       Но, если Дух Горы не убьёт брата, то я сам убью его! - вдруг выкрикнул Сейфулла. - Да, да! - Заставил Сейфулла самого себя поверить сказанному им. - Потому что я сам готов преступить клятву, потому что сам я люблю Мираж, не так, как брат сестру! Страсть пожирает меня! Но Мираж выбрала Малика! А Малик выберет Мираж, - он всегда откликается на тайный зов человеческого сердца и вторит ему! Что с того, что Дух Горы убьёт их? И что с того, что я обагрю клинок кровью брата? Что смерть для любви? -- Ничто! Разве я сам не готов умереть ради одного только взгляда Мираж, такого, какой кидает она в ту сторону, откуда может прийти Малик!.. Он не любит её, он только вторит её любви! Она будет несчастна, он разобьёт её сердце, я знаю! Зачем я спас ему жизнь во время сражения у Горы! Проклятый лицедей! Шайтан! Шайтан!
      
       Одень одежды, шитые золотом и серебром, Сейфулла!
       Встреть брата своего, Сейфулла!
       Воткни острый нож в сердце своё, Сейфулла.
       Как ты хорош в алом наряде своём, ах, Сейфулла!
       Дорогой Сейфулла, милый брат Сейфулла!
      
       Сейфулла то рычал, то бормотал, как безумный, он направлялся к выходу из пещеры, а шел неизвестно куда: он слепо, яростно бежал вперёд, спускаясь всё ниже и ниже по незнакомым ему лабиринтам, масляный светильник в его руке погас, но он не заметил этого. Он продолжал идти, бормоча страшные слова, он шел, пока не рухнул в мёртвую бездонную пасть почти отвесной шахты. Он долго падал, но не понимал, что падает, он ударился о каменное дно, но не почувствовал боли. Как ни глубока была пропасть, как ни страшен удар о её дно, Сейфулла не умер, но он не понял и этого.
      
       Воткни острый нож в сердце своё, Сейфулла!
      
       Чуткая Мираж уже давно не слышала брата Сейфуллу. Ждала она его возвращения, ждала, чтобы вышел он в одеждах, расшитых золотом и серебром, ждала, чтобы бежать потом навстречу Малику, ненаглядному, несравненному!.. Не шёл брат Сейфулла, устала терпеть Мираж, выбежала она из Дома-под-Горой, побежала навстречу любимому:
       - Спеши, мой любимый, спеши навстречу мне! Мои руки-крылья, вот-вот взлечу я над Горой, чтобы высмотреть в дальней дали одинокого всадника. Сердце моё - сердце птицы -- так часто бьется оно, что может вылететь из груди. Спеши, мой любимый, но не загони своего верблюда -- будь разумен, путь неразумных втрое длиннее!
       Взлетела над Горой душа Мираж и увидела она в самом центре Великой пустыни одинокого всадника, спешащего к ней и сгорающего от любви.
      
      -- Дни и ночи продлится, любимый, твой путь.
       Для Города-под-Горой -- всего лишь час один.
       Для сердца, томящегося, - вечность тут и там!
      
      -- Что вечность? - Отвечал её Малик. - Безумны влюблённые, слепы они и глухи!
       Что слышат они? -- Влюбленного сердца зов!
       Что видят они? - Только сны, прекрасные сны!
       Что время для них, что вечность для них? -- Ничто!
      
       Так пели Малик и Мираж, так тянули они друг к другу руки через пустыню!..
 
       Сейфулла пришел в себя от голоса.
      -- Юноша! - Услышал Сейфулла из глубины своего беспамятства. - Встань, оглянись, неужели нет ничего в этом мире, что радует тебя? - Голос должен был принадлежать Духу горы, но этот голос не был подобен грому. И говорил этот дух на умершем языке книг. Так говорят старики-книжники, знающие не только Полный Коран, но и утраченные древние сказания. Сейфулла приподнялся и сел. Сейфулла оглянулся вокруг себя -- ничего, абсолютная темнота подземелья, только угадывалось чьё-то присутствие, там, в глубине, в темноте. Угадывалось и не угрожало.
      -- Дух задал вопрос, - подумал Сейфулла. - А я так неучтиво медлю с ответом. Да, но что радует меня? - спросил себя Сейфулла. - О, почтенный Дух, - ответил на вопрос Сейфулла, подумав еще чуть-чуть. - Сказать по правде, если что-то сейчас тешит моё сердце, так только то, что верблюдицу Мираж покрыл мой верблюд, а не верблюд брата моего.
       В темноте послышался тихий смех.
      -- Слава Аллаху премудрому и всеблагому, падение в колодец пошло тебе на пользу!
      -- Ты Дух Горы? - спросил Сейфулла.
      -- Называй меня так, если хочешь, и в этом будет смысл, но, вообще-то, я дух старого немецкого профессора-арабиста. Мне много тысяч лет. Я поселился здесь, когда люди совсем утратили ум и придумали жалкую сказку о Смерти Героя. Нет, эти глупцы еще и построили жизнь по образцам этой сказки! Нет Героя -- нет Подвига, нет Подвига -- нет Исключительного. - И тогда уже нет места Шедевру. Всё становится неразличимым: человек уже не Тайна, любовь -- не Любовь, смерть -- не Смерть, даже Книга Пророка переписывается в Малый Коран, а Полный Коран приравнивается к ереси. Люди превращаются в скот, скот приобретает права человека, а забой людей становится обычным делом, потому что нет ничего, кроме обыденности, и, значит, Злодейства нет.
       Фетцен! Дер-р-мо! - фальцетом выкрикнул Дух, на мгновение потеряв не только самообладание, но и безупречное произношение слов на диалекте Великой Пустыни.
       Сейфулла знал много сказок, но такой не знал.
      -- Мне стыдно признаться, досточтимый Дух профессора, но я не понимаю, о чём ты говоришь, хотя узнаю некоторые смыслы и, кажется, ощущаю общее направление твоих мыслей.
      -- Ха! - довольно отозвался Дух. - Ты поймёшь всё лучше меня!
      -- Можно тебя увидеть, досточтимый Дух профессора? - Робко спросил Сейфулла.
      -- Да, - ответил Дух. Вспыхнул свет. Сейфулла увидел бесконечные стеллажи книг.
      -- О, сколько книг! - прошептал в изумление Сейфулла. - Ты разрешишь мне прочесть их? Или, хотя бы, подержать в руках? - Сейфулла даже привстал, чтобы бежать к книгам, но спохватился, что его поспешность может быть понята, как неучтивость. - Прости, Дух, но ты обещал показаться мне. Или я недостоин?
      -- Это я и есть, - ответил Дух. - не стоило бы морочить тебе голову, принимая случайный облик. Эти стеллажи книг, уходящие в никуда. Скорее всего, я выгляжу так. Но -- ближе к делу!
      -- Прости, прости меня! - Перебил Сейфулла. - Ты правда убиваешь клятвопреступников?
      -- Ерунда, слухи, - ответил Дух. - Люди всего лишь ищут оправдание своему страху перед Горой, а Южные ветры дуют здесь часто. Всё же, к делу, юноша. Я устал, близится время полного распада моего, гм, как сказать? - Время распада моего виртуального образа. Я ставлю тебя Духом Горы вместо себя. Эта должность еще называется Старший Смотритель Хранилища. Бери всё это и справляйся, как знаешь! Свет стал меркнуть.
       Спохватился Сейфулла, закричал в наступающую темноту:
      -- Постой! Почему я?
      -- Потому что, молодой человек, Вы не спросили меня, зачем столько книг! Именно за этот вопрос -- а не за что-нибудь другое - Дух горы убивает... - Сейфулла снова услышал смех Духа. - И еще: свалились в колодец именно Вы и именно тогда, когда пришло время. Это судьба, разве хорошо проходить мимо неё!
      -- Смилуйся, Дух, я не могу исполнить твою волю, я -- влюблён!
       Слабый голос донёсся до слуха Сейфуллы:
      -- Пошарь руками на земле, прямо у своих ног. Там должно быть кольцо, оно, как правило, помогает влюблённым.
       Да, запомни, словари на 8-м стеллаже, полки с 1-й по 12-ю. Чернила в секретере. Пергаменты в сундуке справа от стеллажа N 119. Минеральные краски и закрепитель у 4-го стеллажа. Музыкальные инструменты пылятся в кладовке -- у меня никогда не было музыкального слуха, увы! Прощайт, мейн либер хельд!
      
     ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО
      
       Кольцо оказалось прямо под рукой. Долго не решался одеть его на палец Сейфулла, но устыдился своей нерешительности и одел.
       Ровно ничего не изменилось вокруг. Сейфулла покрутил кольцо на пальце: раз, другой, третий.
      -- Эй, кто-нибудь, эй, Джин кольца! - позвал Сейфулла.
      -- Я здесь, - ответил джин.- Ты повернул кольцо три раза и перенёсся в будущее на три года. Хочешь еще дальше?
       Холодный пот прошиб Сейфуллу, а кровь ударила в голову и молотом застучала в висках.
      -- Он! Она! Они! Они коснулись друг друга. Они уже муж и жена! - Я знаю! Горе мне! Коварный Дух профессора!
      -- Изволите, господин, вернуться назад? На три года? Покрутите колечко в обратную сторону ровно три раза! - Джин говорил услужливо, как положено джину, рабу кольца, но Сейфулла услышал в его голосе оттенок издевки.
      -- Оставь, Джин, - сказал Сейфулла, подумав, - Всё уже случилось, не стоит мне быть глупее того, что я есть! Но, горе тебе, если ты смеёшься надо мной!
      -- Не придумывай! - досадливо поморщился Джин. - Тебе что-то нужно еще?
      -- Если есть у тебя власть, данная джинам, - попросил Сейфулла. - Верни меня в Дом под Горой!
      -- Возвращаю! -
       Джин Кольца исполнил просьбу Сейфуллы. Но, когда летел Сейфулла вверх из бездонного колодца, слетело с пальца его кольцо, потому что не было больше в нём надобности.
 
       ИМПЕРИЯ

       Три года прошло в Городе-Под-Горой, а в Великой Империи 300 лет. Да и не было уже Великой империи. Приемники Малика перессорились из-за власти, их потомки и вовсе передрались, разделили народ и растащили армию на лихие разбойничьи ватаги. Государственные хранилища раскрыли для подкупа судей и приобретения расположения толпы. Пастухи оставили свои стада и ушли в города, где было много дармового хлеба и каждый день выступали народные вожди и бродячие фокусники. Землепашцы забросили каменистые земли, политые потом предков, и поспешили за пастухами. Благоденствие было кратким, начался голод, за ним -- беспощадные войны всех против всех. Империя распалась на 5 государств, потом -- появились еще 12, потом уже никто не считал новые страны - их не мог нанести на карту даже искуснейший из писарей. Пространство от Ближнего моря до Бескрайнего моря погрузилось в трёхвековой хаос.
       Малика народная молва вспоминала как Великого Правителя, объединившего Великую Пустыню. Необычайный уход Малика, его чудесное отречение от власти стали поводом для сочинителей небылиц, для мечтателей, ищущих утешения в вымысле.
       - Однажды Правитель вернётся! - Говорили они, и глаза их при этом загорались светом безумной надежды. - Малик не умер! - говорили они. - Малик на время оставил нас, чтобы вскрылись наши нарывы и обнажились язвы, ибо он Врачеватель недугов!
       Однажды из сердца пустыни прилетели почтовые голуби и принесли письма, подписанные Маликом и скреплённые легендарной печатью из перстня Правителя.
       Правитель приглашал на свою Свадьбу, назначенную на самое начало осени. Это значило, что караваны должны были летом проделать путь к Городу-под-Горой, что в самом Сердце Пустыни, -- не каждому под силу такой путь!
      -- Малик зовёт к себе верных! - Заговорили в народе.
      -- Свадьба это иносказание, смысл которого скрыт - Утверждали искушенные в мудрости, и брались толковать этот смысл, кто за вознаграждение, кто от тщеславия, кто просто от возбуждения и усердия.
       Нашлись и такие, ранее не выявленные стражами, мечтатели и сумасброды, которые учили, что Правитель вернулся, чтобы принести в мир новое Знание, и что верным дарована будет Книга, в которой есть ключи к тайнам сотворенного и несотворенного мира. Эти были опаснее всех других, потому что не искали ни выгод, ни славы, ни утоления печали, но только знания.
      
       Цари, царьки и вожди народа забыли свои распри и собрались для совета, потому что, думали они, голуби принесли весть о близком конце их власти.
      
     ТОСКА ПРАВИТЕЛЯ
 
       Пропал брат -- Сейфулла!.. Скорбь-скорбью, а любовь-любовью. Стали мужем и женой Малик и Мираж, только свадьбы не было у них, да и какая свадьба, если звать некого? Дни и ночи не расставались молодые, - так прошел год, так прошел второй, на третий год понесла Мираж ребенка под сердцем. Гордился Малик, что станет отцом, любовался своей милой женой, но тоска закралась ему в душу.
       Пел песни Малик, чтобы рассеять тоску, рассказывал сказки. Радовалась Мираж искусству мужа, смеялась над его потешными проделками, но не слышала Малика, потому что слушала ребёнка под сердцем.
      -- Не сыграть ли нам свадьбу, не позвать ли гостей! - воскликнул как-то Малик, а Мираж всё поняла тогда и испугалась.
      -- Не нужна нам свадьба! - всплеснула руками Мираж. - Не зови гостей, муж мой! Было нам зло от людей, будет стократ! Придут люди, приведут Зависть, за Завистью сама придёт Злоба, за Злобою -- Ненависть. Наточит ненависть ножи, побежит невинная кровь! Убьют тебя, муж мой, сердце моё, крепость моя! - Умру я от горя и дитя твое не родится.
       Отвечал ей Малик, муж её:
      -- Нет, жена моя, я - Правитель! Зло укрощу, ненависть мечом посеку, зависть излечу -- есть у меня Слово и Сабля моя не преломлена надвое!
      -- Был бы с нами Сейфулла, мудрый Сейфулла! - плакала Мираж. - Удержал бы он мужа от похвальбы, отвёл бы от нас злую судьбу! Где ты, брат, я знаю, что ты жив! Почему молчишь ты? Как же сильна твоя обида, но разве я была властна над сердцем?
       Малик и сам обещал жене отказаться от сумасбродной затеи. Обещал, и даже верил своему обещанию, но не верила ему Мираж. Не верила, но молчала, потому что нет смысла противиться неизбежному, чтобы изнемочь и не иметь сил встретить достойно беду, когда она придёт. Стала Мираж оставаться подолгу одна в высокой зале, где стены были гладки и вмещали сокровенные стихи из Корана. К этим стихам добавила Мираж свои, только вписала их пониже священных строк. И не было уже райских цветов среди причудливой вязи, - чистые слова на чистой стене. Так искусно, так причудливо были расположены внутренние рифмы, так окликали друг друга звуки и смыслы, что сами стихи стали картинами, - картины же звучали музыкой терпких струн. Ждала Мираж похвалы мужа, но не дождалась...
       Однажды ночью встал с постели Малик, тихонько вышел из опочивальни, написал письма, скрепил их печатью, привязал к голубиным лапкам - летите, голуби, зовите гостей, - что-то грустно мне!

     ГОСТИ

       Послали цари и вожди на свадьбу Малика 300 отборных хладнокровных убийц.
      -- Убьем его, если это человек, - сказали они на Совете. - Мечтатели и сумасброды придут после, увидят высохший труп человека и власти нашей не будет больше угрозы. Если же он Пророк, - убьем его. - Мечтатели и сумасброды увидят высохший труп пророка и решат, что он человек. - Так мы спасёмся. Если он Дух бессмертный, то пролетят отравленные стрелы сквозь него, не причинив вреда, он же поразит их всех. Тогда и мы придём с богатыми дарами и скажем, что хотели только испытать его: он ли Дух, которому мы пришли покориться!
       Вышел к Городу-под-Горой, что в сердце Великой Пустыни, вышел караван убийц. Под каждым убийцей сильный верблюд и в поводе для смены -- второй и с припасами -- третий. Быстро продвигался караван, на день пути отстали от него мечтатели и сумасброды. Вожди и цари не спешили -- расположились они лагерем в тенистом оазисе возле колодцев, ожидая вестей от посланных ими убийц.
       Подошел караван к Городу-под- Горой, остановился в тысяче шагов. Проверили убийцы свои стрелы, смазали их свежим ядом, наточили кинжалы, почистили ружья.
       Не было в сердце убийц страха, потому что убили они многих, а героев и бессмертных встречать им не приходилось.

     СВАДЬБА
      
      -- Вот и гости! - Воскликнул Малик, когда расположился у подножия горы караван. - Выйду я встречать гостей за тысячу шагов. - Пусть разнесёт молва, что Правитель милостив и прост. - Оделся Малик в богатые одежды, оседлал своего верблюда шитым золотом седлом, узду накинул, украшенную драгоценными каменьями.
       Не смотрела на мужа Мираж, отвернулась.
      -- На смерть ты идешь, муж мой, не могу я глядеть на тебя, - сердце моё разорвётся! Ах, если бы Сейфулла!..
       Не успела закончить слов своих Мираж, как из-за развалин у подножья горы показался красавец-всадник, в одежде, шитой золотом и серебром, красавец-всадник на красавце-верблюде. Крикнул он брату и сестре:
      -- Не годится Правителю встречать гостей за тысячу шагов. Встретит гостей брат - и то им честь велика!
       Приблизился Сейфулла к гостям. Узнали убийцы в нём Правителя - таким описывала его молва: красавец-всадник на красавце-верблюде, грозный и милостивый.
      -- Ты ли, Малик? - спросил старший из убийц чтобы не было ошибки.
      -- Я, - ответил им Сейфулла.
       Тогда выхватили убийцы кинжалы и кинулись на Сейфуллу. - Каждый хотел отличиться и сказать: я убил Правителя, я!
       Не пошевелился Сейфулла, взмахнул саблей и упали 12 кинжалов вместе с отсеченными руками. Взмахнул другой раз -- 12 голов покатились. Отхлынули убийцы, пустили в Сейфуллу отравленные стрелы. Взмахнул Сейфулла саблей -- отбил отравленные стрелы, тронул повод верблюда -- погнался за убегающими убийцами. Не заметил Сейфулла, что одна смазанная ядом стрела поразила его верное животное в ногу. Упал вдруг верблюд, придавил Сейфуллу. Воспрянули духом убийца, выхватили свои ружья и полетели подлые пули, не знающие промаха. Не мог уклониться от них Сейфулла, принял смерть.
       Дико вскричал Малик! Забыл он о милой жене и неродившемся ребёнке. Выхватил острую саблю, влетел на верблюда и, подобный самой смерти, ринулся с горы на убийц своего брата!
       Не узнали убийцы в этом всаднике Правителя: ростом он был невелик и с виду не грозен. Засмеялись убийцы: великого воина мы победили, разве не справимся с этой разряженной обезьяной!
       Зря смеялись! Уклонился Малик от отравленных стрел, уклонился от бесчестных пуль, добрался его клинок до подлых голов, - сколько голов покатилось по острым камням, сколько в смертельном ужасе закрылось глаз! Только одна стрела, да одна пуля не миновали Правителя. Но не чувствовал Малик своих ран, ярость питала его, не было сильнее той ярости. Горой громоздились трупы убийц, и продолжал разить клинок Малика, пока последний убийца не испустил дух, моля о пощаде. Покачнулся Малик в седле -- покинула его жизнь -- упал Малик, упал Правитель!
      
      ЦАРСТВО
 
      Безумцы и сумасброды успели прийти к Городу-под-Горой до заката. С великою честью погребли они героев и стали лагерем. Просили они Мираж принять над ними власть, и уступила Мираж, села на престоле Города-под-Горой. Понемногу город стал заселяться. Царица-Мираж родила сына. Он был богато и разнообразно одарён, к тому же, говорят, его воспитанием занимались два могучих и исполненных мудрости Духа Горы. В своё время царевич принял царство, его правление было долгим и благополучным, войны редкими и поучительными для врагов. В первый же год после его восшествия на престол найдена была в глубине Горы бесценная библиотека -- от этой даты и ведётся новое летосчисление Города-под-Горой, тогда же был принят и новый календарь, отличающийся от календарей других земель из-за иного хода времени.