Две двери

                Холуй трясётся. Раб хохочет.
                Палач свою секиру точит.
                Тиран кромсает каплуна.
                Сверкает зимняя луна.

                Собака лает, ветер носит.
                Борис у Глеба в морду просит.
                Кружатся пары на балу.
                В прихожей — куча на полу…

                Иосиф Бродский



- Ну что, попался?!
- Что, простите?
- Ага, прощаю. Попался, говорю, злодей!
- ?!
- Пойдём, мой хороший, отойдём от кассы...
- Куда Вы меня ведёте? Что всё это значит?
- Ага, ведём, значит. Не рыпайся и прикрой рот, искренне прошу от всего сердца! И всё-таки попааался, гад...
- Что Вы себе позволяете? Я буду жаловаться! Вы не имеете права!
- Ага, не имеем. И совести не имеем. И удовольствия от этого всего, к сожалению, тоже не имеем. Поэтому заткнись, урод!
- Я отлично знаю свои гражданские права, и если Вы... Ай!
          Гуга вскрикнул от боли. Здоровенный и лысый охранник Олег резко выкрутил ему руку. А в Олеге было, ни много ни мало, метр девяносто три в длину и сто двадцать кг добротного мяса с жировой прослойкой.
- Не кричи, злодей! Сердечно советую – побереги силы, тебе ещё предстоит немало покричать сегодня...
- Отпусти, козёл! Что ты, нахрен, вытворяешь?! Если не отпустишь, то я буду...
          Жалобы Гуги снова прервались острой болью в скрученной руке. Его взгляд был устремлён в пол, потому что охранник поднимал его запястье всё выше и выше. Гуга видел только серые кафельные плитки пола, которые по причине неведомого никому, кроме строителей, узора изредка разбавлялись чёрными квадратиками. Он не понимал, куда его ведут, и только отдалявшийся шум торгового зала намекал, что ведут его в глубь супермаркета. В ту его часть, которая скрыта от обычных покупателей.
          Свободными от боли органами восприятия Гуга ощущал, как его проводили по каким-то коридорам и подсобным помещениям. Он пробовал возмущаться, но тут же прекращал это дело под воздействием инстинкта самосохранения, так мгновенно реагирующего на боль. И тут путь «дружных попутчиков» оборвался – Олег распахнул какую-то дверь. Гуга ощутил, как повеяло могильным холодом. Сильный пинок увесистой ноги придал ускорение его телу, и он влетел в какое-то освещённое помещение. Но рассмотреть его не успел, ибо полёт был прерван препятствием. Влетев, Гуга ударился лбом обо что-то твёрдое и холодное и потерял сознание...

          Супермаркет «Шанхай» был обычным супермаркетом, коих сотни и тысячи. Выделялся  среди прочих он разве что своим  восточным названием и постоянными скидками на свежее мясо. Причём в плане восточной направленности в нём присутствовало только его звучное название.
          Олег был начальником охраны «Шанхая», и отлов воров считал делом принципа, чести и личного престижа. Он постоянно отслеживал подозрительных персонажей по камерам наблюдения, проводил «профилактику краж», изучал психологию «расхитителей капиталистической собственности» и вёл собственную базу данных – как пойманных, так и непойманных воров. Работу свою выполнял с азартом, за что и был любим и, что немаловажно, периодически премирован, директором «Шанхая». Гугу, худощавого короткостриженного блондина лет семнадцати, типичного вора-жвачника, Олег отслеживал больше месяца. Но поймать с поличным никак не мог. Лопоухий подросток с невинными голубыми глазами очень быстро двигался, превосходно избегал «засвечиваний» под камерами и гениально исчезал в нужный момент. И приходил на дело он всегда в разной одежде – то в спортивном костюме, то в пиджаке, то в очках, то в кепке, короче, к работе своей подходил творчески. Но творчески к своей работе подходил и Олег. И в этот раз он именно творчески, так поистине филигранно и незаметно подошёл со спины к Гуге, когда тот рассовывал по карманам жвачки. Олег крепко схватил его за руку и задержал с превеликим удовольствием.

          Гуга очнулся от каких-то непонятных глухих стуков. Первое, что он почувствовал, открыв глаза, были холод и дрожь. Он пролежал на ледяном полу недолго, но в помещении было не больше 6-8 градусов. Следующее, что он почувствовал, был запах сырого мяса…
          Гуга открыл глаза и медленно встал. Головная боль притупляла попытки осознать сложившуюся ситуацию. Но при виде мощного, коренастого, плешивого мужчины с жилистыми руками, Гугу словно ударила молния. Он очень быстро вспомнил как и за что он сюда попал. Мужчина рубил мясо, держа тесак приличных размеров в волосатой мускулистой руке. Он тихонько напевал себе что-то под нос. Нос у него был картошкой, губы тонкие, глаза маленькие, и оттеняли это всё густые чёрные брови, как крылья ворона парящие над суровым пейзажем лица. На мужчине был белый, точнее когда-то белый, фартук, измазанный кровью. Это был мясник.
          Несмотря на нарастающее беспокойство, Гуга резво осмотрелся. Он находился в небольшом помещении, примерно четыре на пять метров. То, обо что он ударился головой, представляло собой стол из нержавеющей стали, обитый по бокам пластиковыми пластинами. Именно о торец крышки стола Гуга и стукнулся. В помещении были ещё разнообразные полки с посудинами, в некоторых из которых виднелись куски мяса, и пару небольших столешниц. С потолка свисали несколько крюков с половинками свиных туш. В комнате было две двери. Одна сразу за мясником, вела она собственно в холодильник, где хранилось мясо. А вторая дверь была та, через которую Гуга сюда и влетел.
          Недолго думая, Гуга развернулся и нажал ручку двери. Дверь была заперта. Гуга истерично подёргал её раз пятнадцать, пока не услышал, что в помещение воцарилась зловещая тишина...
          «Меня зовут Гена. Я мясник. И я последний, с кем ты в этой жизни познакомишься, малыш...» - довольно высоким для мужчины голосом произнёс плешивый. Повисла пауза. «О... О!.. Ооо... Очень приятно, меня зовут Гуга...» - тихо заикаясь, промямлил Гуга. «Ну что ж, Гуга... хе-хе... «Гуга»... Раздевайся!» - передразнивая испуганную интонацию жертвы, приказал Гена. Гуга побледнел и выпучил глаза. Но взглядами собеседники ни разу не встретились, так как мясник всё время смотрел куда-то вдаль, поверх левого плеча вора. «Я повторяю – раздевайся!» - гораздо жёстче сказал Гена. «З.. з... зззачеммм?» - то ли от холода, то ли от нарастающего страха голос Гуги дрожал и впервые в жизни заикался.
- Я тебе не мать! Что воровать – плохо, рассказывать не буду! Этот этап ты уже с отличием прохерил, поздно учить уроки. Моя функция – не образовательная, не воспитательная, моя функция – карательная... Раздевайся!
          И Гена громко ударил топориком по куску свинины, так что отрубленная часть эффектно отлетела в сторону.
- Как тттак, кккарательная?... В сссмысле?
- Я буду объяснять постепенно. Для начала – сними, пожалуйста, одежду...
          В голове Гуги что-то щёлкнуло. Он буквально прыгнул на дверь и стал колотить в неё чем попало. При этом он истерично звал на помощь: «Кто-нибудь! Помогите! Сюда! Скорее!» Гена стоял и молча терпел. Через какое-то время в дверях зашелестел ключ и она открылась. Подчиняясь инстинкту выживания Гуга дёрнулся к выходу, но с той стороны его повстречал мощный хук в левый глаз. Гуга опять свалился на пол, но на этот раз сознания не потерял. «Не понял... Он ещё жив?! Генка, чё ты возишься с этим говном? Опять, что ли, лекции читаешь?» - Гуга услышал знакомый уже голос Олега.
- Да я уже почти начал! Чё ты припёрся? Я тебя, кажется, просил не мешать, когда я разделываю грешное мясо... Только не говори, что услышал, как он тут трепыхается!
 - Какой там услышал! Ты же знаешь, какая тут звукоизоляция, ёптель! Я просто прикинул по времени, думал, ты его уже прикончил, хотел на перекур позвать. Чё ты так долго то?
- Да он в отключке минут пятнадцать провалялся. Ты не мог бы вербовать новобранцев не головой об стол? Или ты так клеймишь скотину?
- Опять ты придираешься! Я этого дрыща больше месяца пас, надо ж было покуражить немного... хе-хе... Ладно, короче... Тогда я Людку с молочного отдела позову курить, а ты работай, Геннадий, работай!
- Адиос, о, гарант моей безопасности!
          Дверь захлопнулась. Ключ снова прошелестел в замочной скважине. И опять повисла тишина.
          На протяжении всей этой милой беседы, Гугой постепенно овладевал первобытный животный страх и ощущение полной беспомощности. И эту внезапную тишину он вынести не мог. Никак не мог. Лучше собственный визг, чем эта неизвестность, именуемая тишиной. Она сжимала ему сердце и затрудняла дыхание. «Нет... Нет, пожалуйста...» - простонал Гуга.
- О, так ты не вырубился! Эт-то хорошо, быстрее закончим, салага!
- Нннет... пожалуйста...
- Да, спасибо! Спасибо, что не вырубился. А ты не такая размазня, как выглядишь. Ладно, поднимайся!
          Голос мясника как-то смягчился, поэтому Гуга решил подняться – пол был чертовски холодным.
- Поднимайся и раздевайся! Живее!
- Нннооо...
- Что, но? Что, но?! Не зли меня! Не трать моё драгоценное время!
- Ннноо... ззачем мне ррраздеваться?
- Слушай, олух! Ты грабил нас два месяца. Олег говорил, ты очень внимательный и наблюдательный. Ты никогда не задумывался, почему в нашем супермаркете постоянные скидки на свежее мясо?..
          Лицо Гуги из бледного превратилось в синеватое, потом в зеленоватое, потом опять в бледное. Задавая последний вопрос, Гена впервые взглянул пацану в глаза. Это был конкретный, бескомпромиссный взгляд под надёжным прикрытием густых бровей. Этот взгляд не предлагал, этот взгляд не намекал, этот взгляд хладнокровно излагал неизбежные факты.
- Давай, сопляк, сначала обувь!
          В состоянии шока и испуга Гуга послушно снял свои кеды.
- Ставь на стол, молокосос!
          Он послушно поставил свои кеды на разделочный стол и еле успел отдёрнуть руку – резкий удар тесака отсёк носки кед в том месте, где начинаются первые дырочки для шнурков. Гуга вскрикнул каким-то истошным голосом и зашатался. Мясник захохотал. Громко так, надрывно захохотал. Смахнув слезу, вызванную смехом, он приказал: «А теперь одежду! Майку и джинсы сюда давай!» Но этот приказ Гуга не исполнил. Какие-то остатки жизнелюбия и ловкости заставили его попытаться проскользнуть в дверь, которая была позади Гены. Сорвался он довольно неожиданно и даже пригнулся, поравнявшись с мясником, но тот всё равно его достал, и, слава богу, не тесаком. Мощной рукой он схватил его за горло и отбросил обратно. «Рано тебе ещё в холодильник! Не беспокойся! Не отбирай мой хлеб. Я тебя чуть позже сам туда отнесу, причём в несколько заходов, хе-хе…» - весело, с неким замахом на интонацию конферансье, протараторил Гена. «Майку и джинсы!» - громко, со злостью проревел мясник. Гуга начал икать, вероятно – на нервной почве. Обычно икающий человек выглядит комично, но Гуга, так сказать, абсолютно не выглядел комично. Хотя пару юмористических элементов и присутствовало: он пошатывался как поддатый, и глаза его были немного выпучены. Но выглядел он жутко. Как клоун на кладбище.
          Гена, видимо, устал повторять и просто с криком замахнулся на парня тесаком. Через стол он бы его не достал, но мог спокойно метнуть своё орудие как бравый воин племени апачей. Гуга очнулся. Быстро снял с себя одежду и кинул извергу на стол. Потом почему-то решил проявить личную инициативу, и стянул с себя ещё и носки. В одних семейных трусах он стоял и переминался с ноги на ногу. Выпученными глазами он следил за поднятым тесаком.
          «Ну вот, отлично! Хороший мальчик!» - Гена, не опуская правой, левой рукой скрутил одежду в комок. «Шмяк! Шмяк! Шмяк! Шмяк!» - четыре раза топорик для рубки мяса пригубил матерчатый комок. За эти четыре мгновения Гуга постарел на четыре года.
- Хе-хе, дешёвые у тебя шмотки, сопляк, вон как поддаются!
          Для ответа Гуга избрал язык мало изученных племён африканской глубинки – он шатался и икал.
- Ладно, недотёпа, молиться будешь перед смертью?
- Ик...
- Это типо «да»? Или «нет»?
- Ик...
          Гена был не самым терпеливым мясником в мире – он снова замахнулся топориком...
- Ддддаааа... Дда... Если ммможно...
- Ну валяй! Я пока наточу свой меч-кладенец, хе-хе.
          И Гена стал точить тесак, процессом этим создавая пренеприятнейший звук. Но этого ему было мало, и он снова стал напевать себе что-то под нос. Противный звук усилился вдвое.
          «Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя твоё, да приидет царствие твоё, да будет воля твоя...» - послышался дрожащий голос пацана.
          Гена прервал песню.
- Хлеб наш насущный даждь нам днесь...
          Гена прекратил мучить тесак.
- И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим...
- Пацан, ты охренел?! Ты чё, реально молишься?!
- Вввы же разззрешили...
- Да я «молиться», что называется, метафорично сказал. Откуда ты молитву то знаешь, олух? Ты же вор! Грёбанный вор!
- Ммммать научила... Она у ммменя верующщая...
- Заткнись! Не пытайся меня разжалобить! Может ты ещё деньги от проданных жвачек сиротам отдавал, скотина?
- Я...
- Заткнись, кому говорю! Не позорь мать напоследок! Была б нормальной матерью, ты б не воровал! Какая там, к чёрту, верующая! Что ты мелешь?!
- Сам заткнись, ублюдок! У меня лучшая в мире мать! Лучшая мать в мире, ты понял?! Это я! Я самый худший сын в мире! Такой вот, хрен те в рыло, парадокс! У самой лучшей матери самый худший сын! Понял, козёл?! Ты понял?.. Понял… ты…
          Теперь глаза выпучил мясник. Но быстро сообразил, что это не прилив космической смелости, а просто нервный срыв. Подростковый нервный срыв. Переходный возраст, трудности в школе и близкая смерть – пацана можно понять...
          Посиневший от холода Гуга стоял с дрожащими сжатыми кулаками, поднятыми на уровне груди. И сжал он их, естественно, не для того, чтобы нападать. Казалось, что он крепко схватился ими за воздух. Ухватился за упоминание о матери, не желая осознавать, что больше никогда её не увидит. Боже, как глупо всё вышло! Ведь денег то в семье хватало, воровал то ради удовольствия, не ради наживы. Ради собственного удовольствия! Ради забавы! Ради адреналина! Не обращал внимания на слёзы матери, когда соседи «тыкали» ей при каждой возможности, что, мол, сын то ваш вор! Что, мол, видели, да и все, мол, знают об этом, только вы всё ещё видите в нём невинного ребёнка. Такие приличные родители, а отпрыска воспитать как следует не сумели! А он всё отрицал. Мол, врут соседи, не обращай внимания. Мам, да ни в какой тюрьме я дни свои не закончу! Что ж... как в воду глядел... Точно не в тюрьме! В супермаркете... В роковом супермаркете «Шанхай»…
          Из состояния комы Гугу вывела увесистая оплеуха. Но позы он не изменил. Кулаки всё также торчали на уровне груди, готовые к чему-то вроде боя. На левую руку пацана Гена повесил то, что осталось от кед, на правую – покромсанную одежду. Мясник смотрел Гуге прямо в глаза. Их лбы отделяли каких-то пятнадцать-двадцать сантиметров. «Слушай внимательно, гавнюк! Я щас открываю дверь, а ты со всех ног валишь отсюда через чёрный ход, понял?» - прошептал Гена. Гуга стоял, не шевелясь.
- Ты понял?!
          Тишина.
- Ты понял, мать твою?!
          И последний вопрос был подкреплён очередной оплеухой.
          Гуга поморгал, с жадностью прижал к себе вещи и одобрительно кивнул. Потом одобрительно икнул.
- Я открою дверь, побежишь сразу направо до упора, потом налево, там будет дверь на рампу. И чтоб я тебя здесь больше никогда не видел! Чтоб я тебя вообще больше нигде никогда не видел, понял?
          Гуга опять одобрительно кивнул.
- Нет у меня настроения убивать сегодня, повезло тебе! И да поможет тебе Бог не встретить Олега, ибо тогда тебе уже ничто не поможет, сопляк...
          Гена достал из кармана ключ и открыл дверь. Но пацан стоял и не двигался, а только одобрительно кивал непонятно кому и непонятно зачем... Гена решил, что эта история должна быть концептуальной, и раз влетел сюда Гуга под действием пинка, то под действием пинка же должен и вылететь. Но только он отвёл ногу, как Гуга, не дождавшись удара, молниеносно сорвался и побежал. В одних семейных трусах, держа свои изрезанные вещи в руках, он выбежал на рампу, где в это самое время курили здоровенный и лысый охранник Олег и Людка с молочного отдела… Увидев Олега, Гуга с диким воплем, как неведомое зоологам животное виртуозно соскочил с рампы и дал такого дёру, что на этой самой рампе, но в сторонке, нервно покуривали бы самые резвые гепарды, если бы были здесь. Олег даже не дёрнулся, но с довольной улыбкой кричал пацану вдогонку: «Стоять! Стой, стрелять буду! А ну-ка, стой!»
          «Что, очередной воспитанник?» - одновременно смеясь и заигрывая спросила Людка.
          «Ага! Больше месяца гада выслеживал! Эх, Людка, чувство выполненного долга – это такая прекрасная штука...» - бахвалясь промурлыкал Олег и легонько похлопал Людку по ягодице.
- Руки-руки, мистер! Прекрасная штука! Хватит уже ораторствовать тут! Пойдём лучше проведаем "падре О, Генри!" после наставления на путь истинный очередной заблудшей души...
          И оба, затушив окурки, смеясь зашли внутрь.

          Как уже было сказано – Олег к своей работе подходил творчески. А немаловажный элемент любого творчества – это создание чего-то нового и нестандартного. Вот и Олег, когда ему надоело сдавать ментам одни и те же рожи по многу раз, решил придумать способ, как сделать так, чтобы воры в его супермаркет больше не возвращались. А если повезёт – то и предостерегли своих коллег. Выпивая с мясником Геной после работы, он поделился с ним своими замыслами. Гена «загорелся» не меньше Олега. Ещё со школьных времён он любил не только бокс и борьбу, но и театральную самодеятельность. Не только любил её, но и любил в ней непосредственно участвовать. Даже сейчас, в немолодые уже годы, самовыражался иногда в местном любительском театре «Невод». Ну а роль бесстрастного убийцы-карателя Гена всем сердцем полюбил с самых первых дублей…
          Так вот ребята и сотрудничали. Много шельмы уже было «перевоспитано», но сколько творческих вызовов готовило им будущее! Хотя количество воров в их супермаркете уменьшалось в добротной прогрессии, они не теряли бдительности и совершенствовали своё мастерство. Конечно, надо согласиться, ребята выбрали не самый гуманный способ избавления людей от вредных привычек. У всего есть свои плюсы и минусы, и чего в «лечении страхом» было больше, они не задумывались – жестокость метода искупала греющая душу эффективность. И вот это чувство выполненного долга – каждый раз оно посещало их обоих, ибо никто из «воспитанников» так больше ни разу в магазине не появился, и даже случайно на улице им не встретился...