Осенний Расстрел

  Исхудал – ребра пытаются тягуче порвать кожу боков. Мысль удалилась. Кожа цвета гноя. Размышления рождались на голой, неестественной кухне. Голод рос, как цвет, цвет болевой поляны, рос при спазматических дождях и под раздраженным солнцем.
  Окошко глотало мух межрамьем и тянуло на себя пятна. Меня осенняло, я ходил по сентябрю – на передних рельсах, сквозь песок ожидания. Я хотел октябрь… Нет, не хотел. Вскрытие времен показало жилки разноцветных листочков. Кажется, я безусловно их касаюсь. Носоглотка набита вонью. Очень плохой вкус воды. Даже запах кала вспоминается. Свежие экскременты дают тепло и свет. Таково одиночеству – оно хочет ласки!
  Помню случай заботы – было под деревом, протекал ветерок в низу ног. Падали грубые яблоки, удивительно часто. Они играли по земле, каждое – издавало свой голос. Я хочу яблок. Дева без стыда, - великолепно – она подняла юбку, позволив глядеть на свой уголок. Бедра - белые, просящие обхвата – она, знаю, любила меня – почти горячие. – Положи же голову, я буду гладить твои волосы; перелился к ней на колени, - удивленно осознал – скамья – по росту. Была тоже осень. Один листочек из крупного родителя-листа рябины, круглый, прибыл откуда-то на её левую коленку, непривычно смотрелся на ней. Силения распускала волосы до груди и смех, гладила, иногда пальчиками бродила по груди меня. Слизал листочек, ножка обрела гусиную кожу. Рухнул плод, затем ещё один. Угол начинал привлекательно пахнуть. Или сейчас заметил только? Зверь знал цель – её одну. Перевернулся – её руки просто сладки, кажется, тогда я всем лицом, в особенности, ртом стал ласкающим дополнением к её угловой тайне. Была не острой – глубокой, ранимой. Язык состоял из меня самого. Крепко понял, что выгнулась, головой – подалась – назад. Хотел не останавливаться. Обнял дорогую, чудную талию, исходился по всему полотну её моря, прогулялся, старательно исследуя, по звездовидной впадине. Никогда не упускал возможности сделать это. Её ноги давно – ушли – в стороны, я же встал коленями на крошку песка. Ситуация интересна привычкой Силении носить юбку на теле, лишенном иных покровов. Мы отдыхали, мы не знали охуенней времен.
  В пенале, думается, есть старая греча; среди четырех или трех дней я терялся – не зная – стоит ли кушать эту крупу. Болезненно старая. Цвет вовсе неизвестный, пахнет засилием плесени. Трапеза не терпелась, не желалась. Долго сомневался – но сварил. Я давился, каша вытекала из ложки – на стол, в тарелку. Случайно нижним ребром зацепил край стола – боль тупо, ткнув, проникла внутрь.
  - Ай! – каша резко напомнила землю, которой накрыли ее мертвую, убитую мною. Я покрылся кашлем и потом, весь, голый.
  Ссора. Это оса над головой – не видно, опасно. И она желтая, едкая, шипастая. Пощечина. За что? Я ждала тебя два часа, мне хотелось поделить с тобой солнце, а ты не пришел! Я спал! Я устал! Усталость съела бодрость! Мне так обидно! Почему? Разве мы не могли заснуть, обнимаясь, вместе? Не думал… так хочу наказать себя! Накажи ТЫ меня! Еще раз – пощечина, на платье лямочка сбилась, поцеловал ей плечо, уткнулась в мою щеку – щекой – на ухо – не подлизывайся. Сегодня мы не гуляем.
  Обида колотилась в мозгу, диван был мягок, но скрипуч. Здесь мы целовались, здесь я проспал. Что с того? Ведь она тоже спит! Неужели непонятно – устал?! Кажется, нет. Она душила меня поведением своим и подвесила – вот болтаюсь и размышляю. Мы хотели вчера есть пирог! Пирог! Сладкий особо – ведь пекли ручки только ее, никого не подпускала во время выпечки, рдела щеками, манила шеей в варенье – но не подпускала. Самостоятельная. ****ь - вчера же был ее день рожденья!  Забыл, и она специально не напомнила! Ведь ей хотелось – я помнил чтобы.
  День на поляне. Цветочек. Еще один. Подарки – млеет – глазки – реснички постукивают. Острые лепестки резали близости. Я выл, она целовалась. Довела до крика. До радостного, будто я лодка, что оказалась в воде. Какой-то сумасшедший странник прошел по полю – нашим зубам, нашим глазам – и смял радостный покров, праздничный. Тот путник (любит шагать зигзагами) – ссора, уже сделавшая свое. Деревья и кусты, светило, его синяя колыбель – не помешали. Наблюдали. Воткнули в наши уши по порванному флагу. Она – чудо! Одна. Я забыл дату.  Забыл полжизни.
  Куда заведут извинения? К прощению в конце всех дорог? Упрямые дороги могут отказаться заканчиваться. Убедить. Ведь оторвется милая – и кровоточить – моя участь. Не хочу.
  Глухо стук в окошко добивается ее выхода во двор. Она роняет улыбку. Надеюсь. Близко. Вовсе великая. Подбежала – простила! – обняла. Сказал тихонько.
  - Вспомнил, вчера были твои именины! – уже собрался отнять от земли Силинию, но отошла, выпустив руки; взгляд уперся в мои глаза, волосы ушли, будто зачесались, на левую сторону лица, повинуясь ветру.
  - Нет, это не мое день рождения!
  Я ебнул ее камнем.
  Зарычала, забурлила – ничего не помнишь! Безголовый! Болван! Больше не хотела, видимо, смотреть на меня – отвернулась, тогда и подействовал злобы коктейль. В спине была упрямость, тупик – для меня, не мог видеть лица ее – это и злило. Булыжник под ногой ржал (видимо, рассмешила моя резкая перемена), резко ударил, макушка Силинии схватила два поцелуя – один хрустящий, иной чмокающий. Много силы для удара ****и! – камень еще громче засмеялся, я кинул его в заросли яблони, возле которой нас хватали ласки. Затем я бил голову кулаками – удивительно большой кусок череп снес усмехающийся булыжник – засунул ладонь в мозг, плюнул туда, сунулся ртом, захотев мяса, откусил кусок мякоти малопонятного вида; раскрошившиеся кости – в глотку – закашлялся, схаркнул, вновь закашлялся, ощущая подход рвоты – поднял платье, сблевал на ее ягодицы; проблевавшись, заорал. Вечность не останавливался.
  Наверное, стоит поспать, на мой *** села неведомая мушка, защекотала, исходя головку, затем спустилась по стволу кедра и оббегала яички… кровать тестом забрала меня в себя, мучительно неприятно засыпать наполненным голодом. Однако мало кто заметил, что сон тоже не тетка.
  - Я убил, и я заплачу. – Почему он умер так рано? оставил меня!  - Научусь там держать себя в руках. Что же я натворил!? Она лучшая! – Земля, вынеси его обратно из себя! Неужели я все же я остаюсь одна? – Силиния! – Мой милый Адель! – Не верю!!! Как тот ****ный камень мог смеяться? – Как же незаметно болезнь съела его! – Кончится срок, дорогая, и приду сюда, приду сюда! – Родной, ты такой чудесный, я буду не забывать тебя. Ладно, я уже… - Силиния плакала, девушка поцеловала камень надгробный и начала отходить, она оборачивалась, пока не потеряла могилу из виду.
  Осень еще цвела.
  У окна можно посидеть – и пофантазировать, он тоже это любил. С ним улетала в иные вселенные, мы не были рождены на земле – так пояснял он наши поцелуи. Усмехнулась. День яркий! Сейчас он везде. Он может убить меня! Он может умирать от голода в склепе-квартире! Он может все всюду. Интересно, ему бы понравились мои сегодняшние фантазии? После мы бы вновь ласкались.

Сентябрь 2010 – Октябрь 2010