Невинный

Странная ночь спустилась на город. Тысячи звезд светили с недосягаемых высот, насмехаясь над грешной землей. Толстый серп уже не месяца, но еще не луны переправлял вниз отраженные лучи солнца, которые в новом воплощении становились холодными, давали минимум освещения и совершенно не грели.  Забавлялись игрой светотени придорожные фонари.  Что-то обязательно должно было произойти в такую на первый взгляд, но лишь на первый, - самую обыкновенную ночь. И произошло.
Он шел против ветра, закутавшись в свой длинную черную накидку: не то плащ, не то пальто. Капюшона этот вид одежды не имел, поэтому его длинные черные волосы всецело находились во власти ветра.  Ветер играл с ними как те же фонари со светотенью. Вот человек зашел на маленький пятачок света вокруг покосившегося не от урагана, а от времени фонарного столба, свет выхватил из тьмы его напряженно-сосредоточенное лицо… Миг, и он снова скрылся во мраке ночи.
Какие мысли сквозили в голове путника?
Об этом знал только он сам.
Навстречу человеку в черной накидке шел другой, разительно от первого отличавшийся. Этот другой смотрел прямо перед собой и взгляд его поражал своей веселостью, притом в нём отчетливо проступало любопытство. Так как незнакомец смотрел прямо на путника, то путник остановился, ожидая пока весельчак скажет ему что-то смешное и задорное, ну или просто поинтересуется который час; не смотрят на человека так долго, если собираются всего-лишь пройти мимо.
Незнакомец быстро шагал на путника, ничего не спрашивая и не сворачивая с намеченной траектории. Роджер, инстинктивно, на подсознательном уровне ощутив опасность, хотел спросить: «Что вам угодно?», но в этот момент в свете месяца-луны сверкнул нож.
Он не успел ничего почувствовать. Холодное лезвие пронзило Роджеру сердце раньше, чем он успел бы испугаться. Убийца покрыл расстояние в оставшиеся пять шагов одним молниеносным и четко направленным  прыжком с оружием в руке.
Тяжело дыша и не переставая улыбаться, Тим вытащил нож из разорванной плоти. Лезвие от кончика до рукоятки окрасилось в багровый. Клубничное пятно растекалось в месте удара. Тим упал на колени перед трупом и заглянул в остекленевшие навеки глаза  убитого им парня.
Зрачки сужаются в момент смерти, чувство на поверхности души застывает в них навсегда. Именно это последняя искра гаснущей жизни, запечалившаяся в его мертвом взгляде и была больше всего интересна Тиму.
Глаза – зеркало души. Они отображают  чувство еще до того, как оно станет осмысленным. Чувство быстрее мысли. Мало кому удается сохранять свой взор хладнокровным.
Последнее, что почувствовал (слово «подумал» здесь не подходит) человек перед смертью вы сможете с легкостью прочесть в его застывшем взгляде после нее.
Тим дрожал от волнения и сладостного возбуждения, он обнаружил во взгляде жертвы нечто новое, доселе ему неизвестное.
«Что же это? Боль? Нет.. Никому не больно, да и не похоже… Обида? Вряд-ли… Хотя? Нет, вряд ли! Изумление? Да, но это уже было…»
«Что же?!»
Убийца рассмеялся. Его детский преисполненный задора смех разнесся по улице как звон колокольчика.
И увяз вдали: в округе было слишком мало домов для эха или они были недостаточно велики.
«Я понял! Понял! Это… Непонимание происходящего! Непонимание! «Как так?» - Вот о чем он думал! Какие тонкости! А я понял!»
Итак: изумление, обида, непонимание происходящего – весь арсенал. Но Тиму не хотелось заканчивать на этом свою коллекцию, он хотел еще искр, искра – так он назвал посмертное чувство.
Подобно художнику рисовал он портрет в своей душе.
С уверенностью, что завтра он пополнит свой набор, так как научился глядеть глубже, Тим направился домой.
Ни капли не заботясь об уликах, он умудрился не оставить ни одного отпечатка пальцев. И не мудрено, интересовали его только глаза жертвы.

На следующий день выпал снег. Первый снег почему-то всегда кажется самым красивым и чистым.
 Но зачем описывать эстетическое великолепие серебряного дождя на фоне черного, ночного небосклона? Это делали тысячи писателей до нас.
Ночь была прекрасной. Ни капли не странной как предыдущая, - прекрасной. Её великолепие заключалось не только в снеге, это было то неуловимое, что чувствуется всеми, а объяснить словами не может никто. Разве что поэты.
Она стояла, чуть наклонив голову и улыбалась может быть ночи, а может своим внутренним радостям души; по ее лицу сложно было сказать что-то определенное, во взгляде также не присутствовало ярко выраженного целого.
Перчатки, красная меховая куртка и другие виды теплой одежды превосходно спасали от холода. Ветра почти не было.
Девушка поправила свои чуть растрепавшиеся светлые локоны и продолжила путь на заснеженной дороге, прерванный по только ей одной известным причинам.
Дорога петляла между сугробами, за каждым поворотом открывалось нечто новое, но по сути хорошо известное старое – та же заснеженная дорога, только слегка видоизмененная в связи с рельефными особенностями обозреваемого участка пути. Панорама по сторонам практически не менялась: фонари, заставляющие снег блистать ярче обычного; редкие невзрачные прохожие, среди которых оборачивались посмотреть на девушку единицы; дома - однообразные, безвкусные. Но не дома, не дорога и даже не фонари делали ночь прекрасной.
Кто-то сзади окликнул ее.
Мари повернулась.
- Ах…
Она прислонила руку к груди, из которой торчал нож. Алое выступило только на её нежных пальцах, красный мех впитал жидкость подобно губке.
«Глаза…» - почти на автомате присев над  ней, Тим выдернул окровавленную полоску металла.
«Изумление, непонимание… Странно, никакой обиды. Что еще?»
Тим хмурился, пытался понять, и не мог.
Ни один прохожий не прошел случайно мимо на протяжении всей сцены.
Это было так обидно! Тим  видел искру в ее зрачках, скрежетал зубами от злости, мучался и отчаивался расшифровать.
«А может такого слова просто нет в русском языке? Да, конечно же его нет! Как я раньше не догадался?! Русский язык богат, но не настолько чтобы отражать малейшие колебания души! Я проник в самую глубину!»
Улыбка бродила и гасла на его лице.
«А что же дальше? Что дальше?!»
Тим задумался.
И вдруг понял:
«Ничего! Я буду наслаждаться этим! Как здорово сидеть вот так вот и глядеть в бессмертную глубину, преследуя мертвый свет, некогда бывший живым…»
И вторую ночь подряд разорвал заливистый, громкий смех, такой, каким и умеют смеяться только дети.
А снег падал. Ему было все-равно. Он красив и себялюбив, что ему до людских страстей? Люди итак всегда будут любить его за эту красоту. Чистый цвет, что может быть лучше, да расчудесней для зрительного восприятия?

Серая известь заполонила небосвод, мутными бисеринками кое-где проглядывали сквозь него звезды. Луна лениво выглядывала из своей дымовой завесы чтобы посмотреть, что делается в мире.
В мире сидел мальчик. Сидел на холодной скамейке, плакал навзрыд и отчаянно звал свою маму Что же случилось у него? Остается только надеяться, что мама куда-то отошла и скоро придет. Но бросить ребенка одного ночью? А может его родители, пьяницы выгнали бедное дитя из родного дома? Мы не знаем. В двадцать первом веке могло случиться все, что угодно.
Тим подошел и сел рядом. Мальчик сразу перестал реветь, голубые глаза теперь внимательно изучали человека, в котором малыш сразу опознал родную душу.
- Ты плачешь?
- Я плакал, пока ты не пришел.
- Почему?
- Мне холодно. – Малыш снова уронил слезу, дрогнувшими губами продолжил. – Я хочу есть.
О самом главном он умолчал.
- Где же твой дом? – Тим иронически усмехнулся.
- Я забыл туда дорогу… Я… Я…
Поток бурных рыданий продолжился.
«Почему он плачет? Что это такое, когда нет дома? Неужели это так печально?»
Мальчик упал лицом вниз.
- Нет! Не так!
Тим, испугавшись как бы лед не повредил глаза мальчика, перевернул его моментально на спину.
В парке стояла тишина. Все спали. Самые поздние парочки влюбленных разошлись по своим домам. Парк наблюдал за двумя отпрысками человеческого рода в своих границах.
Харчок. Мир мигнул красным цветом.
Малыш захрипел, дернулся, попытался вытащить нож, опять харкнул кровью и ослабленная рука упала так и осталась лежать растопыренными в судороге пальцами в районее пробитого легкого. Навсегда.
«Не попал… Как так… Не попал… Промахнулся!»
Тим увидел суженные зрачки и закричал. Громко, отчаянно, как секунду назад плакал мальчик…
Ненависть. Не изумление, не обида, ни непонимание, ни мутная субстанция эмоционального плана, - ненависть. Откровенная, жгучая ненависть.
- Нет! Нет! Нет!
Колени подогнулись, Тим упал, пополз на четвереньках вон, как можно дальше от тела.ужас тряс его как осиновый лист. Рот беспорядочно открывался и закрывался, голова металась из стороны в сторону, цель чего – не смотреть на эти чертовы глаза!
«Меня все любят. И он тоже. Просто не понял!»
«Он все понял. Ты убил его»
- У.. убил… Да, убил. Ну и что?
Тим нашел в себе силы подняться и бросился бежать. Неважно куда, главное сбежать от ненависти.
«О, ужас!»
Мысли носились в больной голове как пчелы в потревоженном улье. Словно самый большой колокол в главной башне собора их все заглушала одна единственная:
«Не мог! Я не мог!»
« Дурак! Ты сделал ему больно! Люди не любят, когда их убивают!»
«Я никому не делал больно! Нет!»
« Заткнись и слушай меня! Ты – убийца!»
- Убийца… - Прошептал Тим онемевшими губами, после чего свалился в сугроб у обочины.
Заплакал.
- Я убийца! Нет! Я не знал! Убить значит плохо, смерть это боль… ненависть, нет!
«Смерть это боль»
«Я сделал больно»
«Да! Ты сделал больно!»
«Они умерли мгновенно!»
«Они хотели жить. Больно будет их близким».
Последняя соломинка оборвалась. Слезы растопили снег под горячими ладонями.
«Смерть это плохо…»
«Ты должен быть наказан!»
«Нет… Я не знал! Я убегу… Никто ничего не знает!»
«Я знаю!»
«Нет! Забудь!»
Схватишись за голову, спотыкаясь на неровном льду Тим продолжил свой побег в никуда. Неизвестно как он вынесся к озеру. Остановился, чтобы передышать.
Лед задрожал и пошел трещинами.
Ненависть проникла и сюда. Тим помнил тот взгляд, он остался отпечатком как и все остальные, это было черная искра, которую не искоренить. Тим знал это, хоть и не хотел верить.
«Я знаю… Я не забуду…»
«Что это? Моя мысль прозвучала вслух?»
До ушей Тима следом за мыслью докатился откуда-то из глубин подпространства его собственный вчерашний и позавчерашний смех.
- ААА!!
Слезы полились ручьем, лицо исказила судорога.
- Пожалуйста, простите! Простите меня!
- Зачем ты меня убил? – Раздался внезапно приятный мужской голос сзади.
Тим вновь побежал.
- Оставьте! Забудьте! Простите! Молю!
- Стой… Стой… за что… за что? – Женский крик, смешанный с плачем и стоном.
Снег закружился вихрем и плюнул ему в лицо, шепнув, пролетая:
«Убийца».
Лицо мальчика взирало на Тима с небес. Его ненавидящий взгляд.
«Я никогда не прощу тебя»
- И я!
- И я!
- И я!
Множество лиц. Они танцуют и плачут вокруг убийцы.
- Я убью! – Тим выхватил нож. – Себя! Вы простите тогда?
- Простим!
- Простим!
- Простим! – Голос с неба.
Тут небо треснуло пополам и выскользнувший из дрожащих рук нож звякнул об свежезамерзший лед.
Лица исчезли, в том числе и взгляд ненависти.  Прекрасный мир рушился.
Тим задрал голову: черная полоса разлома умудрялась быть чернее и ужаснее чем само небо.
- Луна! Дорогая, ты все еще любишь меня?
Он задыхался от слез.
Луна молчала.
- Пожалуйста, ответь!
И луна, и звезды молчали.
- Ты прощаешь меня?!
Земля под ногами у Тима треснула.
- Нет.

Конец.






2009 г. декабрь.