ВМ. Глава 18. Земные дела. Параграфы 15-18

18.15. Незабываемая ёлка


Новый год... Любимый праздник многих. Я бы не стала отдавать распоряжение раздобыть и поставить в церемониальном зале ёлку, если бы в замке не было детей – ребят Каспара. Праздник для детей – святое дело.

«Волки» притащили огромную, роскошную лесную красавицу, в замок доставили целый ящик ёлочных игрушек. Дети Каспара с восторгом принялись наряжать ёлку, а к ним присоединилась Карина, которой вдруг захотелось впасть в детство. На неё нахлынули воспоминания:

– Мам, а помнишь тот Новый год на базе «волков»? «Волки» притащили малюсенькую искусственную ёлочку и пакет мандаринов для меня... Эх, жалко, больше мне не поесть мандаринов... А Алекс! Он подарил мне плюшевого медведя. Положил его в пакет с вещами. Алекс, ты помнишь?

Алекс, с улыбкой в глазах наблюдавший за впадением жены в детство, мысленно возвращался эти дни. В его взгляде проступила задумчивая нежность. Тогда Карина была совсем девчонкой, но эта девчонка с сияющими глазами и светлой улыбкой уже тогда покорила его сердце. Он противился этому чувству, считал его блажью, но оно таки взяло над ним верх.

– Ой, как я тебя поначалу боялась! – со смехом вспоминала Карина, вешая игрушки на те ветки, до которых могла дотянуться, и её новоприобретённые острые зубки хищно поблёскивали в улыбке – той самой, что покорила сердце Алекса. – Я тогда даже представить себе не могла, что ты – мой будущий муж!

Алекс слушал щебетанье Карины с чуть намеченной в уголках губ ласковой усмешкой – редкой гостьей на его суровом воинственном лице. А глаза Карины вдруг засияли и широко распахнулись от пришедшей ей в голову идеи:

– Мам! – воскликнула она, круто повернувшись ко мне с большим блестящим шаром в руках. – Слушай, а давай устроим ёлку для всех наших детей? Пригласим полный замок ребятни!

«Наших» – то есть, детей-хищников. Хлопотная и сумасбродная это была затея, если учитывать, что до Нового года оставалось всего три дня. Успеем ли мы подготовить праздник? Кроме того, приглашения следовало рассылать заблаговременно: мало ли, у кого какие планы.

– Устроим ёлку второго или третьего числа, – предложила Карина. – Времени немного, конечно, но мы успеем!

Кто его знает... Видимо, это мой последний Новый год, так почему бы не сделать его памятным? И опять новшество: никогда за всю историю Ордена Великий Магистр не устраивал в своём замке детской ёлки. А почему бы нет?

Сказано – сделано. Приглашения разослали, в рекордные сроки всё было подготовлено, и третьего января замок наполнился детскими голосами. Было море развлечений и целая гора подарков: для девочек – в коробках с красными бантиками, для мальчиков – с синими. Я собралась было наблюдать за этим весёлым кавардаком со своего трона, но Карина затащила меня в самый центр безобразия.

– Госпожа Великий Магистр! Что это вы тут одна скучаете? Нет, так не пойдёт! – воскликнула она, облепленная со всех сторон оравой ребятишек. – Пойдёмте с нами!

Мой муж был уже в гуще событий – изображал из себя северного оленя, катая малышей на своих могучих плечах. Он огромными дикими скачками носился по замку, заставляя ребят визжать от восторга, да и сам, похоже, веселился вовсю.

– Так, кто следующий? – спрашивал он, спуская только что прокаченного малыша на пол.

Вокруг него стоял визг и писк: вся мелюзга просилась прокатиться. А Никите что? Он мог прокатить и сразу двоих пассажиров – ширина его плеч это позволяла. Подхватив двух ребят, он ускакал в очередной рейс, а остальные желающие остались ждать с нетерпением его возвращения.

В общем, скучать мне не дали. Меня заставляли делать всё: бегать, прыгать, танцевать и даже петь. А поскольку у меня никогда не было ни голоса, ни слуха, эффект от моего пения был сногсшибательный – в смысле, все валились с ног от смеха. Позволяли ли себе собратья когда-нибудь в истории Ордена смеяться над Великим Магистром? Полагаю, никогда. Но сегодня было можно всё, в том числе и это. Это был незабываемый день. А когда северный олень Никита подхватил меня на рога (то есть, на плечи) и с криком «йе-хуу!» помчался галопом по залу, у всех была истерика. Представьте себя меня в парадном облачении – в плаще, при ордене и диадеме – и на «рогах» у совершенно безбашенного оленя, и вы поймёте, почему все надрывались и рыдали от смеха. Да, это был день настоящего обрушения орденских традиций.

Праздник подходил к концу. Ещё нужно было проводить гостей, а я что-то устала как собака. В последнее время – месяца два – я вообще стала сильно утомляться: видимо, близилось к концу моё земное существование. Надо всё-таки сказать ребятам, что я ухожу... А то, когда Юля вернётся в своё тело, у них будет шок.

Дети уходили счастливые и довольные: такой весёлой ёлки у них ещё не было. Начинало смеркаться, пошёл снег, усыпая мои плечи и волосы. Мне то и дело приходилось улыбаться и кивать в ответ на детские голоса, кричавшие:

– До свиданья, госпожа Великий Магистр! Спасибо за праздник!

– До свиданья, до свиданья, ребятки, – бормотала я, устало улыбаясь. – Будьте счастливы...

Карина, видимо, почувствовала неладное. Пока мы прощались с детьми, она время от времени бросала на меня встревоженные взгляды, а когда последний юный гость покинул замок, спросила, просунув руку под мой локоть:

– Мам, что с тобой?

– Немного устала, родная, – ответила я.

Белые хлопья снега украшали её каштановые волосы, как кокосовая стружка – шоколадную глазурь. Да... Только зрительные образы человеческой еды и остались в памяти, а вот вкусов уже нет.

– Мама, что-то ещё есть, ведь так? – спросила она.

Сейчас сказать ей или потом? Потом может быть поздно... Накрыв её пальцы своей рукой и чуть сжав, я проговорила:

– Я вернулась не насовсем, куколка. Мне позволено занимать это тело только на время завершения моих земных дел, а потом я должна либо освободить его, либо предоставить Юле новое... Думаю, я сделала всё, что должна была сделать в этом мире. А новое тело... Не знаю, как это устроить. Выращивать тела в лаборатории мы пока не научились, сама я родить не могу... то есть, Юля не может, а чтобы родил кто-то другой... Не уверена, что это сработает. Да если честно, думать об этом как-то не было времени. Слишком много их было, этих дел.

Снежинки вздрагивали на ресницах Карины, каждое моё слово отражалось в её глазах всплеском боли. Её голос, когда она заговорила, был глух.

– Мама... Почему ты сразу об этом не сказала? Почему только сейчас мы узнаём об этом? Если бы мы знали, мы бы... Мы бы что-нибудь придумали! Да в конце концов, мы с Алексом... постарались бы!

– Что-то мне подсказывает, что за меня этого не сможет сделать никто, – вздохнула я. – А когда мне что-то подсказывает, впоследствии оказывается, что так оно и есть... Боюсь, куколка, тут ничего сделать невозможно. Видимо, столько мне отмерено судьбой. А насчёт братишки или сестрёнки для Эйне... Это неплохая идея, кстати. – Я улыбнулась. – Советую вам с Алексом не откладывать это в долгий ящик. Чтобы малышке было с кем играть.

Карина закрыла глаза и уткнулась лбом в моё плечо.

– Мама, – простонала она с болью в голосе. – Я просто не могу представить, как Орден и «Аврора» будут без тебя. Как я буду без тебя... Нет, это невозможно! Так не должно быть!

Я скользнула ладонью по её шелковистым волосам.

– Ничего не поделаешь, куколка моя... Так устроен этот мир. Все мы приходим в него и все уходим... чтобы когда-нибудь вернуться.

Она подняла голову и посмотрела на меня со слезами на глазах.

– Ты должна жить, мама... Ты должна быть с нами. За всё, что ты сделала... смерть будет плохой наградой.

Я смахнула пальцем повисшую на её ресницах огромную слезу.

– Не знаю, детка... Временами мне кажется, что она – как раз то, что мне нужно. Устала я немного.

– А Никита? Как же он? – не могла смириться Карина. – Ради него тебе не хочется остаться?

Никита... Моё короткое счастье. Почему судьба из жизни в жизнь сводит нас лишь ненадолго, чтобы почти сразу разлучить? Большой вопрос, который я, быть может, скоро буду иметь возможность задать Тому, Кто знает все ответы...

– Так, о чём это вы тут секретничаете, девочки? – раздался родной голос.

Он – лёгок на помине. Обняв одной рукой меня, а другой – Карину и глядя на нас сияющими мальчишескими глазами, он спросил:

– Меня обсуждаете? Не отрицайте, я слышал своё имя! – И, увидев слёзы на глазах Карины, встревоженно нахмурился: – Так... Что случилось?

Карина подавленно молчала. Никита, прижав её к себе сильной рукой крепче, допытывался:

– Ну-ка, дочь моя, колись давай... Скажи папе, что стряслось?

Я невольно улыбнулась. Да уж, ситуация... Папа-то старше дочки всего на пару лет. А Карина посмотрела на меня... С тоской, с мольбой: «Не уходи...» Нет, смерти я не боялась, как вы уже, наверно, поняли. Мне было грустно и больно от мысли о том, как они останутся без меня – все, кто меня любит.

Мягкий серебристый свет, забрезжив где-то сбоку, привлёк моё внимание. Посреди двора стояла Леледа в ослепительно белых одеждах, окутанная плащом живых, струящихся волос, а рядом с ней – чёрная кошка с седым ухом. Ну, вот и всё... Они пришли за мной.

Кошка в два мощных прыжка оказалась рядом и принялась тереться о мои ноги, задрав хвост трубой и низко, утробно мурлыча. Представьте себе трущегося о ваши ноги тигра – примерно такие же ощущения. Мои пальцы утонули в её прохладной шерсти, а она шагнула в сторону Леледы, всем своим видом призывая меня следовать за ней. И я последовала.



18.16. Волнение


Мама посмотрела куда-то в сторону, и в её взгляде отразилось узнавание, будто она заметила там кого-то знакомого. Ничего, кроме падающего снега, мы с Никитой там не увидели... А в следующую секунду мама начала падать.

– Лёлька! – воскликнул Никита, подхватывая её на руки.

Я поддержала под затылок её безжизненно запрокинутую голову... Выражение небесного спокойствия проступило на её лице.

Все сразу бросились к нам. То, как Никита нёс маму сейчас, разительно отличалось от того, как он недавно дурачился, таская её по залу вокруг ёлки. Холодные тонкие щупальца беды проникали во все окна и двери, опутывая сердца, и в одно мгновение от радости праздника не осталось и следа. Я быстро отстала от Никиты, который, перескакивая через ступеньку, нёс маму наверх, в спальню, и вскоре плелась в самом хвосте образовавшейся следом за ним процессии. Из-за спин мне был виден только стриженый затылок Никиты и его широкие плечи, да изредка блестела диадема на запрокинутой маминой голове. Они исчезли в дверях спальни, а я, совершенно не глядя под ноги, оступилась и чуть не скатилась по лестнице вниз. Никто даже не заметил моего падения: всеобщее внимание было приковано к маме. Шипя от боли, я поднялась, растёрла ушибленные места и бросилась протискиваться в спальню.

Мама уже лежала на кровати. Оскар разувал её, Алекс расстёгивал высокий жёсткий воротник, корсетом сдавливавший её шею, а Никита, держа её лицо в своих ладонях, звал:

– Лёлька... Лёлечка!

Мама не приходила в себя. Её спокойное лицо мягко сияло внутренним светом, и казалось, что сквозь черты Юли проступали её собственные черты. Да, мамино лицо как бы всплывало изнутри и виднелось сквозь прозрачную маску Юлиного, светлое и неземное.

– Врача, срочно! – воскликнул Оскар озабоченно. – Гермиона с Цезарем и детьми уже улетели, как назло... Где Карина?

– Я здесь, – пробормотала я.

Все расступились, пропуская меня. На подгибающихся ногах я сделала пару шагов к кровати, не сводя глаз с чуда, творившегося с лицом мамы... И опять рухнула на пол. Идиотские каблуки! Да что же со мной такое?! Ноги наотрез отказывались меня нести.

– Врачу, кажется, впору самому оказывать помощь, – проговорил кто-то – кажется, Алекс.

Да, это был он. Его крепкие руки подняли меня и усадили на край кровати.

– Пушинка, а с тобой-то что?..

– Кариночка, сосредоточься, – сказал Оскар. – Пожалуйста, определи, что с Авророй, это чрезвычайно важно!

Нужно было им всем сказать... Почему это выпало мне? Но, видимо, выхода нет...

– Я должна сказать... Гм, – начала я. Язык что-то плохо меня слушался, в горле першило, голос пресекался. Да ещё эти устремлённые на меня со всех сторон взгляды!..

– Продолжай, дорогая, – подбодрил меня Оскар.

– Дело в том, что... Собственно, я и сама только что об этом узнала... От мамы. – Не получалось говорить чётко и спокойно, как Гермиона. Слова путались, язык спотыкался.

– Ну?

– В общем, мама... Она вернулась не навсегда, а только на время... Чтобы завершить дела. А после этого она... должна покинуть тело Юли. Либо... Либо создать для неё новое. – Под конец голос совсем сел, в горле булькала какая-то вязкая мокрота, мешавшая толком производить звуки.

Ледяная стена тишины обступила меня. Все потрясённо молчали, переваривая сказанное мной.

– То есть... – медленно начал Оскар. – То есть, ты хочешь сказать... что она уходит?

– Она так сказала мне. Сказала, что считает свои дела завершёнными. – Господи, как же до боли в сердце было сладко чувствовать, как все любят маму... Все, все до одного присутствующие в комнате. Не находилось здесь никого, кто был бы не готов отдать жизнь за неё.

Оскар не закричал и не зарыдал – его лицо стало мраморной маской, и только в потемневших глазах разверзлась ледяная бездна горя. Но уже в следующую секунду в них колюче засверкали искорки протеста.

– Я не верю, – проговорил он твёрдо. – Дела Авроры не могут быть завершёнными. Она не может оставить нас. Работа по урегулированию отношений с людьми уже вошла в стабильную стадию, но ещё не закончена. Нам ещё многое нужно сделать, многого добиться! Нет, Аврора не может сейчас уйти, это невозможно.

– Она так сказала... – Но под его железобетонной уверенностью мои жалкие слова просто расплющились, и мне невыносимо захотелось разделить эту уверенность. Такая могучая глыба, как Оскар, просто не может ошибаться! Он гораздо ближе к маме в делах, ему действительно лучше знать, закончены они или нет.

– Так, что случилось? – прозвенел, как свежая родниковая струя, голос Гермионы.

Может, какое-то предчувствие побудило её вернуться, а может, кто-то сообщил ей – как бы то ни было, она появилась на пороге комнаты, в струящемся до пола вечернем платье с блёстками и чёрной шубке, с высокой причёской и в сверкающих бриллиантовых серьгах. Но каков бы ни был её наряд, суть её оставалась одной всегда: она была прежде всего врач.

– Аврора потеряла сознание, – ответил Оскар.

Гермиона устремила на меня вопросительный взгляд, и я была вынуждена признаться, что ещё не приступала к осмотру.

– Да, дорогуша, эмоции – твой злейший враг, – проговорила она, склоняясь над мамой и прикладывая свои чуткие пальцы к её вискам. – Они помешали тебе поставить диагноз... который прост и очевиден. Многому, очень многому тебе ещё предстоит научиться. Прежде всего – обуздывать чувства, чтобы они не затмевали рассудок и не мешали делу.

– Ладно, док, хватит читать нотации! – грубовато и взволнованно перебил её Никита. – Вы сказали про диагноз. Что с моей женой?

Гермиона вскинула ресницы и метнула в него такой взгляд, от которого даже тигр, оробев, присел бы на задние лапы. Никита тоже слегка присмирел, но не отвёл выжидательного, полного тревоги взгляда. Гермиона, смягчившись, ответила:

– Беспокоиться не о чем. Вы совершенно напрасно перепугались.



18.17. Долг


Сияющая дева в плаще из струящихся волос шагала впереди, раздвигая руками склонённые ветки с длинными гирляндами цветов, а мы с кошкой следовали за ней. Я узнавала этот остров: здесь мы с Юлей когда-то отдыхали, бывала я здесь и с Кариной, переживавшей гибель Гриши, и мы строили на пляже замки из песка. Этот островок всегда был как кусочек иной реальности, где даже время текло по-другому – моё любимое место на земле.

Леледа неслышно скользила впереди, и текучие складки её длинной одежды, сияющей первозданной белизной горных вершин, ни за что не цеплялись: всё как будто покорно и благоговейно расступалось перед ней. Даже веток, склонявшихся к лицу, она едва касалась: они будто сами раздвигались, давая ей дорогу.

Наконец ветки расступились в последний раз, открыв вид на пустынный пляж. Там, почти у самой кромки прибоя, сидела на песке одинокая босоногая фигура...

Подобрав подол одежды, Леледа уселась на песок, вся укутанная своими сказочными волосами. Наверно, это о таких, как она, написаны слова: «Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит». Её лёгкая, лебединой белизны рука легла на песок, приглашая меня сесть рядом, и я повиновалась. Кошка тоже уселась и принялась умываться лапой, изредка поглядывая на босоногую фигуру, которая, обхватив одной рукой колени, другой что-то чертила на песке.

Это была Юля. Её лицо, спокойное и самосозерцательное, как при глубокой медитации, не отражало никаких страстей, а глаза... Они словно не принадлежали ей. При взгляде в них что-то сжималось внутри: в их глубине проступала обнажённая, смиренная, очищенная от суеты душа. Они были как осеннее озеро в пасмурный, но безветренный день.

«У тебя долг перед ней», – сказала Леледа.

Я посмотрела на неё вопросительно, и в уголках её светлых перламутровых глаз проступила улыбка. Всё-таки, она была нездешним существом – не человеком и не хищником. Из чего её ресницы? Из серебра? Платины? Или они были покрыты мерцающей пыльцой какого-то неземного цветка?

«Благодаря ей ты смогла выполнить то, что тебе предназначено было выполнить, – ответила она. – И её участие в твоих свершениях очень существенно».

«Её как будто бы не спрашивали, хочет ли она в них участвовать», – заметила я.

«О нет, её спросили, – возразила Леледа. – И она дала согласие. Вот её собственные слова».

Она устремила взгляд на Юлю, и та повернула в нашу сторону лицо, посмотрев на нас глазами-озёрами. До моего слуха докатился, как волна прибоя, её голос:

«Да, я готова. Если я могу этим помочь, пусть будет так. Высшая ценность – жизнь, и Аврора достойна её более, чем кто-либо другой. Больше, чем я».

Умолкнув, она снова погрузилась в созерцание, чертя пальцем на песке линии. Леледа проговорила:

«Этой ценности достоин каждый. Счастье – в бытии, в небытии же счастья нет».

«Так пусть она его получит, – сказала я. – Я готова освободить её тело».

«К сожалению, её нынешняя жизнь зашла в тупик, – промолвила Леледа. – Ты помнишь её последние дни: она отрешилась от всего, придавленная грузом своих дел. Но этот поступок перевесил все остальные. Она заслужила шанс получить счастье. Ты можешь выплатить свой долг, если поможешь ей его обрести. Это – дело, которое ты ещё не завершила, и ради которого тебе стоит остаться на земле».

С этими словами Леледа поднялась, с чуть заметной улыбкой окинула меня своим непостижимым перламутровым взглядом и заскользила по песку вдоль кромки прибоя. Отдалившись, она остановилась и обернулась, и за её спиной проступили две пары белых крыльев.

Кошка с урчанием ткнулась носом мне в плечо, и я от всего сердца обняла её.

«Спасибо тебе, мой раненый хранитель... Благодарю тебя за всё».

Я гладила и ворошила её мягкую шерсть, чувствуя, как меня одолевает дремота. Положив голову на шею кошке, я закрыла глаза.



18.18. Может, это нам удастся


За окном спальни холодно сияла зимняя утренняя заря, потрескивали дрова в камине, наполняя комнату ароматом сосновой смолы. Рядом со мной на одеяле дремала чёрная кошка с пятнышком серебристой шерсти на правом ухе – копия моей хранительницы, только обычных кошачьих размеров. Стоило мне пошевелиться, как её жёлтые глаза открылись и уставились в мои. Грациозно потянувшись, она зевнула, продемонстрировав во всей красе пасть с внушительной длины клыками. Я протянула руку и нежно почесала ей за ушком.

– Ах ты, киса... Откуда ты тут?

Кошка спрятала клыки и зажмурилась, потёрлась мордочкой о мою руку и подобралась поближе, ко мне под бок. Уютно устроившись там, она снова смежила глаза.

В комнату осторожно заглянула Карина. Увидев меня в полном сознании, она нерешительно остановилась у порога.

– Мама? – спросила она.

– А у тебя есть сомнения, куколка? – усмехнулась я.

Она засияла улыбкой, и через секунду её щека прильнула к моей, а мою шею обвило кольцо её рук. Хоть она и стала хищницей, но действие её объятий на меня не изменилось: сердце снова сладко провалилось куда-то, а воля размягчилась, как пластилин – лепи что хочешь.

– Господи, мама, как же ты всех напугала!

Я приподняла бровь.

– Так... И что же я такого ужасного сделала?

– Ты потеряла сознание... А после тех слов... про временное возвращение... – Карина запнулась. – Я подумала, что ты... уходишь от нас.

– Нет, видимо, мой уход откладывается, – сказала я.

– Ещё бы он не откладывался! – засмеялась Карина. – Ведь у тебя осталось ещё одно очень важное дело!

Я вздрогнула: это прозвучало отголоском слов Леледы...

– И что же это за дело, по-твоему? – спросила я.

– А ты не знаешь? – прищурилась она. – И совсем не догадываешься?

– Говори, а то укушу, – прошипела я, до боли стискивая её.

– Ох... Мам, я же теперь хищник, какой смысл меня кусать?

Я стиснула её так, что она запищала. Чмокнув её в носик, я потребовала:

– Говори!

– Сначала отпусти, – пропищала она. – Ты же меня раздавишь...

– Ладно. – Я разжала хватку.

– Ну, в общем... – начала она, пытаясь сдержать улыбку. Это ей не удалось, и она, улыбаясь во все тридцать два зуба, объявила: – Поздравляю, у вас с Никитой ожидается пополнение семейства!

Ну, не то чтобы я совсем не ожидала... Однако...

Свершилось чудо, и бесплодие Юли само исцелилось? Или это – благодаря вошедшему в её (теперь уже моё) тело жуку?

Как бы то ни было, новое тело для неё начало своё созревание внутри меня. Как я выплачу ей мой долг? Наверно, став ей самой лучшей мамой на свете... Ну, или хотя бы попытавшись ею стать. Вырастить её в любви и научить всему, что мне самой удалось постигнуть – вот всё, что я могу для неё сделать.

Наверно, это немало.

А кошка забралась на колени к Карине и свернулась там клубком.

– Не пойму, откуда она тут взялась, – сказала Карина озадаченно, гладя её. – Мы нашли её рядом с тобой на кровати. Она никого к тебе не подпускала, шипела. Вот, только сейчас вроде успокоилась. Представляешь, молока не пьёт, а кровь – с удовольствием!

– Хм... Кровь, говоришь? – Я с улыбкой прищурилась, рассматривая кошку. – Какая странная киса! И сдаётся мне, что я её уже где-то видела.

К дверям приближались шаги, и я уже знала, кто это. Он вошёл с выражением беспокойства на лице, но, увидев меня живой и здоровой, сидящей на кровати, засиял. Карина, пересадив кошку с колен на одеяло, встала, многозначительно шевельнув бровями, а Никита занял её место на моей постели. Моя дочь, спрятав улыбку в ладошку, помахала мне рукой и крадучись выскользнула из комнаты.

– Лёлька, – проговорил Никита нежно.

Он стиснул меня ещё крепче, чем я только что стискивала Карину, с поистине медвежьей силой, выжимая из меня весь дух. Будь я человеком, я бы, наверно, не выдержала таких объятий. Кошка, мяукнув, ревниво запросилась к нам третьей.

– А это ещё кто? – засмеялся Никита.

– Это новый член нашей семьи, – ответила я, беря кошку на руки. – Точнее, старый... Не знаю, как сказать. Она – хранительница.

– Чья?

– Наша. И нашей дочки.

– Откуда ты знаешь, что будет дочка?

– Знаю.

Мы с кошкой очень уютно устроились в объятиях Никиты, а он, перебирая пряди моих волос, сказал:

– Знаешь, я вот что думаю... А не отправиться ли Великому Магистру в декрет? Положение обязывает беречься.

– Ага, как бы не так! – хмыкнула я. – Дел просто куча... Там ещё пахать и пахать, чтобы появилась твёрдая гарантия, что всё будет нормально.

Никита нахмурился.

– Так! Это что значит? Дела для тебя важнее ребёнка? Пашет пусть Оскар и остальные, а ты будешь руководить. Изредка. Тебе нельзя перенапрягаться, пойми ты!

– Послушай, я же не больна, в конце концов, – сказала я. И добавила, сдаваясь под его грозным взглядом: – Ладно, посмотрим по самочувствию. Постараюсь не перенапрягаться. Но полного устранения от дел от меня не жди!

– Ох, всё-то тебе надо делать самой, – вздохнул Никита. – У тебя есть толковые подчинённые, вот пусть они и крутятся.

– Не подчинённые, а собратья и друзья, – поправила я.

– Ну, да. Тем более, друзья не позволят тебе выматываться в таком положении.

– Ладно. – Я уткнулась ему в плечо, перебирая пальцами шерсть у кошки между ушами. – Посмотрим.

– Тут и смотреть нечего, – заключил Никита, целуя меня в лоб.

Кошка урчала у меня на груди, потрескивал огонь в камине, меня обнимали руки Никиты. Ну что ж, Аврора... Хотела ты красиво уйти в бессмертие, да видно, придётся с этим погодить: есть ещё кое-какие земные дела.

А бессмертие? Оно моё в любом случае.

Наше.

И может, это нам удастся.



1 июля — 7 октября 2010 г.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА: http://www.proza.ru/2010/10/22/196
Эйне расставляет акценты и проливает свет на то, что осталось "за кулисами"...
Нужно ли читать это приложение после прочтения дилогии? Решать Вам. Тем не менее, это последний, но весьма важный штрих в сюжете, без которого общая картина будет, несомненно, неполной.