Собачьи души Гл. 13

    с машиной Инги и Алексея припарковался какой-то здоровяк. Он хлопнул дверью так громко, что Сеструха бросила лакать. Она подошла близко, обнюхала и зарычала. Мышцы на лице здоровяка напряглись от злости и скрываемого испуга.
-Нельзя! Ко мне! – крикнула Инга.
       Здоровяк уставился тяжелым взглядом, словно давил. Инге стало не по себе. Это был злой, холодный взгляд, без слов говорящий страшное.
-Почему он на нас так смотрит? Леш, ты его знаешь?
    Алексей пытался вспомнить... Коротко стриженые черные волосы, шрам на  плече, пальцы в ссадинах. Широкое лицо с выступающими скулами и свисающим как крыша над глазами Такие экземпляры часто мелькают по телевизору в криминальных сводках.
-В харю ее! Прям в харю бей!- раздался истеричный фальцет.
    Пожилой мужчина бежал со стороны леса к стоянке, указывал в сторону Сеструхи и остервенело орал.
-За что же бить их?- не выдержала Инга. – Они же никого не трогают!
-Сегодня нет, а завтра тронут! Почем знаешь, что у собак на уме?
-Сколько ездим сюда, ни разу здешние собаки ни на кого не напали, - не сдавалась Инга.- Здесь и с детьми маленькими гуляют, и никогда я ни от кого не слышала, чтобы собаки ребенка тронули или еще кого.
-Инга, оставь, не связывайся,- просил Алексей.
-Вот когда цапнут - тогда узнаешь! – поучал пожилой незнакомец,(не по возрасту прытко добежавший до места интересующего его события), тыча костлявым пальцем Инге прямо в лицо.Высохший, как камыш, с седыми, нечесаными волосами и грязью под ногтями, он не жалел ни себя, ни людей, ни собак. По всему было видно, что пьет он безбожно.  -Добродетельница нашлась. Ты б лучше вот человека какого накормила, ребенку какому осиротевшему конфетку дала, а ты кобелей кормишь.
-А по-моему, я у вас разрешения не должна спрашивать, кого мне накормить. Человек сам свою судьбу устроить может, а животному труднее.
-Еще как спросишь. Сторож я здесь. За порядком слежу. Ты кормишь вот, и другие, такие, как ты, а собаки привыкают, доверяются, ждут. А вы, ироды, наиграетесь, а потом поминай, как звали. Добро ваше боком выходит. Такие как вы и с людЯми также. Меня вот тоже добряки одни жить позвали.  А как в благодетелей наигрались, так потом и выбросили за ненадобностью. А каково веру в людей потерять? Знаешь? Когда только на себя расчитываешь – легче! Не надеешься ни на кого!  Конечно, собаку-то оно еще проще. Хочешь приласкаешь, не захочешь-пнешь под зад. Злые вы, а не добрые. Мучаете их. Надеждой кормите. Они не плодились бы так, коли добряков таких как вы  не было бы тута.
-Не обращай внимания!- сказал Алексей жене.
Сторож не успокаивался:
-Хочешь отдать что либо, так уметь надо! Не по любви отдаешь, а по величию своему!
…Скверное тщеславие научает принимать образ добродетели, которой нет в нас.  Умеем ли мы отдать так, чтобы не сделать получающему больно? Искренне ли сострадаем? Или это всего лишь попытка прогнать  собственные страхи? Зачем приручаем? Зачем вмешиваемся  в ход чужих судеб, соблазняем другим путем? Быть может,  то, что есть,  уготовано свыше? Кто мы? Боги? И у нас есть свои Зевсы и Геры? Нет. Мы просто люди. Глупые, примитивные, но страшные, как Боги, потому что стремимся ими быть. И мы также несправедливы  к тем, кто отдан нам во служение и не добры даже к тем, кто уже вовек  не сможет без нас обойтись. Из  глубин памяти вернётся жестокость, и  легко поднимется рука совершить изведанное насилие. Возликует душа в предчувствии безграничной власти. Мы вновь и вновь будем  унижать, потому что мы сильные, когда кто-то слабее нас…
-Толстуха! Побежали! Вперед! Вперед!- шумел Алексей. - Давай жиры растрясать!
-Алексей, ты смотри, как она хвостом виляет! – смеялась Инга.- Толстуха! Хвост оторвется!
Они бежали по лесной тропе и были счастливы, каждый по-своему.
     Вдруг скрежет, нарастающий гул. Алексей обернулся. Прямо на него на громадной скорости, на роликах, мчался тот самый здоровяк, которого Инга заметила на стоянке.  Алексей остановился. Вот между Алексеем и здоровяком не больше десяти метров, а  вот - не больше трех. Чтобы избежать столкновения, Алексей ушел с дорожки на траву, но здоровяк подъехал совсем близко и со всего маху ударил Алексея в живот. Тот упал, но успел крикнуть:
-Инга! Опасность! Он от Бекона! Он от Бекона!Уходи с дороги!Уходи! Инга!
 Она оглянулась. Чужие пальцы в ссадинах хватают за шею и валят на асфальт. 
-Инга! Инга! Я сейчас! Я быстро! - кричал Алексей.
    Толстуха и Сеструха, неистово рычали, лаяли. Но здоровяк не испугался. Он поднял корягу и был готов принять бой. Толстуха тоже не испугалась. Она набросилась на здоровяка сзади, вонзив острые клыки в голые икры его накаченных ног. Сеструха, словно черная пантера, метнулась здоровяку на грудь, схватилась зубами за майку и чувствовала, что плотная скользкая ткань мешает ей крепче войти в кожу и гладкие мышцы. По ее морде сыпались один за другим удары кулака и со лба текло  вязкое, но Сеструха не отпускала обидчика. Она возвращала свой долг.
-Инга! Инга! Очнись!- звал Алексей.
    Все плыло как в тумане. Ветер колыхал ветви деревьев, была такая приятная тишина! Инге хотелось лежать вот так, долго-долго, посреди осеннего леса, но звал Алексей. Нужно встать. Машина у шлагбаума. Боль, невыносимую боль чувствовала Инга!
Приподняв голову, она увидела, как на помощь Толстухе и Сеструхе, со всех сторон леса сбегаются собаки стаи. Стоял такой страшный гам, от старого беззубого хрипа до звонкого щенячьего тявканья.Слепой Цыган крутился и лаял на все стороны, пытаясь напугать невидимого обидчика. Здоровяк кинулся бежать.Животный страх придал ему невероятную скорость. Когда он одним махом перескочил через широченный ров, Толстуха и Сеструха не смогли удержаться и, вырвав зубами куски его мышц и кожи, упали на землю. Другие собаки стаи вошли в такой азарт, что казалось, погоня превращается в охоту. Почти такую, как устраивали они зимой,разделившись на гончих и бойцов.Когда обессиленное животное загонялось к реке, собаки, не давая возможности уйти другим путем, вынуждали жертву выйти на лед. Как только загнанное животное проваливалось в полынью, бойцы стаи набрасывались и рвали добычу. Теперь этой добычей был здоровяк.Кровь стекала по его одежде и телу, пот градом катился со лба, здоровяк бежал, не чувствуя боль от раздиравших плечи острых сучьев деревьев. Колючки кустарников резали голени ног, словно острые ножи. Острые шипы  пронзали мягкие подушечки собачьих лап, ветви спиленного лесником боярышника раздирали им уши в кровь. Собаки бежали всего в нескольких метрах от здоровяка.Обернувшись, он хорошо мог разглядеть оскаленные зубы, готовые впиться в любой момент и вывернутые в злобе тонкие собачьи губы. Кровь стекала на опавшие листья и след в след совершался обряд братания гончих и жертвы. Агония.