Двести бинок

            
      Летний полдень, за окном шумит ливень, слышен отдаленный звук волейбольного мяча. «И кто это играет в волейбол в такую погоду!?»,- думаю. Может быть, это те новые звуки, которые совсем уж не связаны со спортом? Отдаленный гул летящего на бреющем полете военного самолета, или звук далеких выстрелов. Не страшно, ведь это все нечто далекое. И, что самое главное, происхождение этого гула безразлично. Началось какое-то при-ВЫ-кание даже. Вернее, не привыкание, а некоторая обыденность. В общем, обычный воскресный день, когда не хочется выходить, да и незачем. Надо довести до ума несколько текстов об артистах, а у меня нет маленькой капельки дегтя, чтобы из хвалебного потока читатель вынес и какую-то сильную эмоцию. Может это жалость, а может трусость, но капелька драйва не помешала бы. Думаю так и мучаюсь. Мучаюсь и думаю. Может проблема в профессионализме, может, нужна не капелька, а грамотный анализ, которому учат в театральных вузах. Может быть, но мне от этого не легче. Во всяком случае, как и эти отдаленные звуки, строчки об артистах стали немного приедаться; пишу о том, что они избегают штампов, а сама погрязла именно в этих штампах. Но им самим нравится, а я весело, с сардонической улыбкой потирая руки. Думаю о том, что это и есть цена их многолетнего служения провинциальной Мельпомене, у которой старый, запыленный театральный реквизит, маленькая, можно  даже сказать, мизерная зарплатка, копеечная стипендия от президента и бесконечные муки и интриги, которые должны либо помешать, либо способствовать получению ролей и званий. Ах да, еще антреприза! Та, что кормит, но от которой  стыдливо отворачиваются, как от бастарда, когда входят в роль знаменитости и дают интервью. Дилемма, дилемма, и еще раз дилемма. Каждый раз, отвечая на вопрос  «быть или не быть», актеры так и не научились тому, чтобы не любить, значит не делать. Уж слишком сильна страсть к народной любви… Как далеко отнесло меня в этих размышлениях, забыла о бинках. Так вот, сижу за компом, печатаю текст, и вдруг отключается то ли сознание, то ли комп и дальше начинают происходить такие интересные, можно сказать, фантастические события, каких не было никогда в моей памяти. Уснула крепко, погрузилась в очень глубокое состояние в течение нескольких минут. Вдруг слышу синтетический звук телефона, домашнего, не мобильного. Собираю все силы, но не могу разомкнуть глаз. Телефон замолкает, чувствую, что кто-то или что-то трясет меня за плечо. С трудом открываю глаза, надо мною стоит моя подруга Фатима. «Как ты зашла, у меня что, дверь была открыта?»,- говорю. «Дверь была закрыта, но мне не составило труда открыть твой замок». Ладно, пусть будет так, пусть на второй этаж можно легко и просто зайти, но что она хотела сказать этим визитом, что ей нужно именно сейчас, и кто дал ей право с силой растолкать меня, разбудить, вытащить  из состояния погруженности?! «Хотела поговорить о новых мыслях, которые меня обуревают. В частности, об этнопсихологическом феномене кабардинцев и балкарцев. Ведь согласись, это очень интересно, что именно звук шипящих букв в кабардинском языке говорит о том, что они архаичны и конформны. В балкарском языке нет таких шипящих звуков и поэтому они более концентрированы. Помнишь, в моей новой книжке в статье о «Кадаре» твоего друга Мухамеда пишу о его индивидуальных  хронотопах, которые, сливаясь между собой и в хронотопе природы, образуют хронотоп природы, здорово это придумано? И это еще одно яркое свидетельство того, что…». Хронотоп, хроно-топ, топ, топ, топает малыш. И, все-таки, как она притопала ко мне, ведь вчера вечером говорила по телефону, что поломала шейку бедра и не может двигаться? Она подробно рассказала, как вызвала скорую помощь, которая ничем не помогла, что спасает меновазин, которым не регулярно растирает, забывает, а боли адские, когда встает, и некому принести более эффективное лекарство, да и невестка сволочь, потому, что никак не соберется и не отвезет ее в надлежащую клинику. Подруге совсем опостыли эти наши врачи, которые каждый раз, как в гестапо, устраивают допрос, мочилась или нет, есть ли у нее стул, а о директоре, змее-горыныче ни слова. Когда говорит, что ее губит именно он, требующий ее непременного присутствия на работе, не слышат, эти душегубы в белых халатах со шприцами. Еще неизвестно, действительно ли эти шприцы не использованные, может после какого-то другого больного, экономят на шприцах, а деньги берут к себе в карман. Полный беспредел, когда их интересует только кошелек больного, но не его болезни. Фашистская медицина, вот что самое главное, именно они, эти алчные люди не дают ей возможности писать то, о чем давно хочется, жить по-человечески, полной грудью… «Ты же знаешь, что все-таки мое московское образование имеет значение, тем более, такой научный руководитель, как Лев Николаевич. Имли это ИМЛИ и с этим ничего не поделаешь. Это не то, что эти провинциальные вузы, в которых образование дают плохое, да и атмосферу создать не могут. Чтобы было свободное творчество, чтобы были семинары с корифеями, не то, что в наше время, когда такие были семинары в Пицунде, Дублтах, Тбилиси, Риге»….  Поток слов без пауз и передышек, в одной высокой тональности, болезненно проник в мое подсознание, и вызвал  одно ощущение тяжелой безысходности. Слова Фатимы звучали в моей голове как шелест листьев или колес авто по мокрой бетонной дорожке, но почему то не успокаивают, но совсем наоборот, раздражают, сдавливают горло невозможностью отогнать прочь эти слова и связанные с ними ощущения. Закрываю глаза, снова открываю, а Фатима все говорит и говорит в своей коронной тональности. Ничего не запоминаю, неотвязно думаю о том, что хочу вернуться туда, где нет слов и ощущений. Наконец, она замолкает. «Наверное, она поняла мое состояние»,- думаю с сочувствием к себе и благодарностью за понимание не прошеной гостьей.  Но нет, речь идет не обо мне. Она пришла из побуждений дружбы и понимания, ведь сегодня, сейчас, с минуты на минуту должны прийти студенты и мне, именно мне надо провести семинарское занятие по культурологии. Это она, моя подруга похлопотала о том, чтобы у меня было занятие. «Да, это пока бесплатно, но если ты будешь штудировать мои книги, если напишешь хорошую, как ты умеешь это делать, рецензию на мою «Метафизику», то можно надеяться на то, что это будет твоей работой. Оплачиваемой. Согласись, тебе надо показать, что умеешь преподавать, а потом, декан обещал, на заседании совета факультета тебе определят ставку. Я очень старалась, чтобы найти тебе работу. Я бы и сама пошла бы на этот курс, это же мой хлеб, тем более, что моя книга очень впечатлила и ректора, и декана, но не могу. Пока не разберусь со змеем – горынычем». На отказ не хватает сил, вяло соглашаюсь на такую интеллектуальную экзекуцию и провожаю Фатиму до порога. «Опять бесплатно и не известно что, еще экзаменоваться перед этими…»,- ворчу про себя, возвращаюсь в комнату, вижу, что уже за мои письменным столом сидят молодые люди и что-то делают с моим компом. Вернее, они взяли мою клавиатуру и бойко набирают какие-то свои тексты. «Кто вам разрешал трогать мою клавиатуру?!»,- возмущаюсь я. «Подумаешь, у меня есть своя клавиатура, вот на ней и буду работать»,- дерзит самый уверенный в себе молодой человек. И вообще, с этой клавиатурой ничего не случилось, можете забрать себе, возмущается прыщавый юноша. Молча забираю свою клавиатуру, подсоединяю к своему компу и немного успокоившись, начинаю им рассказывать о культурном феномене адыгов и балкарцев. Студенты молча слушают, никто и не пытается конспектировать. Как только заканчиваю рассказ, не задавая вопросов, не попрощавшись, встают и исчезают. Вздыхаю с облегчением, иду на кухню варить себе кофе и вдруг чувствую, что кто-то еще зашел в мою квартиру. Оборачиваюсь, понимаю, что где то видела этого молодого мужчину с добела побритой головой, но никак не могу вспомнить. Кофе шипя, значит, заявляя о своем кабардинском происхождении, выливается на плиту. Но даже не досадую на то, что снова надо мыть плиту, продолжаю вспоминать. Всё, наконец –то вспомнила! Когда он заговорил вежливо, извиняясь, вспомнила этот легкий, характерный шипящий звук, вспомнила по тембру голоса. Ба, да ведь это киноактер Алексей Нилов, который играл в «Бандитском Петербурге»! И что ему надо от меня, неужели тоже хочет заказать статью о своем творческом пути?! Нет, на мой беззвучный вопрос, прочитав его в моих глазах, говорит, что он участковый, наш новый страж порядка и что ему поручили узнать, когда мною будут уплачены некоторые коммунальные долги. Сразу прихожу в уныние. Эти долги и так как тяжелая плита, тут еще и участковый подключен. Мне ничего не остается, как начать долгий монолог о том, как скверно нас обслуживают, что соседи сверху в течение десяти лет меня затапливают, все потолки сырые, ни министерство жилищных дел, ни  прокуратура, ни тем более старый участковый и старый состав жэка ничего с ними не могли поделать. Вот так и живу, как лягушка в болоте квакаю. В потоке жалоб и обвинений прихожу к тому рубежу, за которым новый участковый Алексей Нилов может  просто разозлиться и обвинить меня в неуплате. Понимаю, что это еще одна совсем не нужная сложность, а потому перехожу в более оптимистичную, можно даже сказать, заискивающую тональность. Законы надо соблюдать, их еще никто не отменял, законы надо уважать и даже может обожать. Хорошо, что они есть и, конечно, как только получу деньги за книгу, все долги коммунальщикам отдам.  «Вы же творческий человек и понимаете, как трудно жить своим творчеством, тем более, что я принципиально не занимаюсь пиаром негодяев и денежных мешков. А деньги могут только они платить, остальные, о которых пишу, такие же гордые, но нищие и талантливые. Вы ведь тоже не такой уж богатей, раз пошли в участковые». Извинившись за вторжение, Алексей Нилов, наконец, уходит. Уф, теперь спокойно могу выпить кофе, оставшийся от убегания. Не успела сделать глоток, появилась на пороге незнакомая женщина, молодая, красивая, но почему-то очень раздраженная и резкая. «Вы разве не знаете, что для того, чтобы печататься в хорошем журнале, Вам надо срочно найти и внести в резерв этого журнала двести бин?!» Вот еще одна задача, которую надо срочно решать и все это на одну мою больную голову. Нет, это уже слишком! Так, или не совсем так думаю, а сама бормочу: « Их бин, ду бист, эр зи эс ист». Где же взять эти самые двести бин, без которых не видать ни публикации в богатом журнале, ни гонорара, который давно должен погасить мои коммунальные страсти? Ничего, найду, где наша не пропадала. Дама уходит, не попрощавшись, дверь сыро хлопает, остаюсь одна, слышны только за окном звуки не затихающего дождя и равномерный стук то ли выбиваемого ковра  (и это в такую погоду!), то ли баскетбольного мяча на школьном стадионе (и это в такую погоду!).
Нальчик, 2010