Глава 6. Слова

«Whatever happens please foresee
Only trust your enemy.
Whatever happens please foresee
Only trust your memory».
«The Scream» by Diary of Dreams


До взрыва 128 дней. 4 февраля 2009 года, среда.

-Погоди, про какие загулы ты говоришь?

Я стоял на пороге открытия всей правды про меня.

-Ты дебил! - Фред решил не сдаваться. Он никак не хотел рассказывать самого главного.

Может, спросить напрямую? Я подозвал его к себе, когда он сел, на зло забравшись на диван с ногами, я специально не стал ничего говорить. Он злорадно ухмыльнулся.

-Ладно, - начал я, - может, я зря затеял всё это, - оказывается, признавать собственные ошибки сложно, - но мне нужна твоя помощь.

Фред захихикал весьма неприлично.

-Что, не встает?

Долбаный ублюдок! Теперь он будет издеваться надо мной? Я уже собирался его ударить, чтобы поставить на место, но вовремя одумался. Вздохнул.

-Фред, это серьезно, - процедил я, - у нас есть кот?

Фред, никак не ожидая такого глупого вопроса, от удивления запустил руку в волосы, тем самым взлохматив их больше прежнего.  Столько наглое поведение злило меня. Я не хотел выставлять себя дураком целый день.

-У нас, - он особо выделил слово "нас", - вообще ничего нет.

О, значит, так мы заговорили, рыжий уродец.

-Я спрашивал про своих родителей, - я сделал вид, что замечание меня не задело.
-Ты с ума сошел? Мне больше делать нечего, как за твоими родителями следить?
-Похоже на то.
-Между прочим, дорогой, я!.. - рассердился он.
-Похоже на то, что я сошел с ума, - перебил его я.
-Если хочешь, я уйду, - он ловко поднялся с дивана и двинулся к своей сумке, стоявшей возле балконной двери.
-Стой, - подпрыгнул я с дивана. К слову, на мне были надеты одни только спортивные штаны, что, наверно, было нечестно по отношению к Фредди. Это - всё равно, что голая Люба для меня.
-Не дури, - я выдернул сумку из его рук, - я же извинился за то, что накричал. Что ты еще хочешь?
-Не надо извиняться, просто не делай так больше.

Ну вот, теперь он учит меня что делать.

-Как так?! - сумка оттягивала мне руку.
-Не кричи на меня!!! - Фред снова ухватился  за сумку. Но и так она казалась очень тяжелой, не смотря даже на то, что половина вещей была раскидана по квартире.
-Что там? - раздраженно бросил я. Фред помедлил.
-Словари, - тихо ответил он. - Ну, ты же знаешь, я учусь и всё такое.

Мне окончательно надоело препираться. Мы опустили несчастную сумку на пол.
-Фред я серьезно... - я натянул кстати валявшуюся под ногами футболку.
-Ну что еще? - нехотя спросил он.
-Понимаю, это странно...
-С самого утра ведешь себя подозрительно, я начинаю привыкать.

Фред принялся складывать разбросанную одежду, а я обратил внимание на пылинки, копашившееся в лучах солнца. За окном всё было настолько ярким и весенним, что я готов был прямо сейчас открыть балконную дверь, прыгнуть в чистое голубое небо и полететь навстречу солнцу в потоке леденящего воздуха, в звенящей прозрачной чистоте природы над крышами домой, огибая высокие деревья, любуясь бездомными кошками и собаками, кувыркающимися в грязных лужах. Но стоило только на миг прикрыть глаза, как вся реальность разом навалила на меня своей тяжелой массой. Я всё еще не знал, где я был два месяца назад.

-Чёрт возьми, Фредди! Ты же бывал в доме моих родителей, - я подождал, пока он утвердительно кивнет, - ты видел там кота? Что-нибудь на него похожее?
-Ну, - задумался он, складывая рукава рубашки в точности, как моя мама, - может, что-то похожее и было, но самого кота я точно никогда не видел.
-Может хоть кошачьи миски, фотографии?
-Календарь. У вас ведь всегда висит календарь с кошками.
-Откуда ты помнишь?

Фред улыбнулся.

-Такое не забывается. Твоя мама без ума от котов. А на календарях они всегда такие миленькие... Знаешь, особенно котята... Помню, было один такой пу...
-Не увлекайся. У нас точно не было кота?
-Точно. Но ты какой-то странный, как твоя нога?

Мне польстило его внимание.

-Уже лучше, спасибо. Я был уверен, что у нас всё-таки есть кот!
-Что ты говоришь? - не расслышал Фред.
-Последние два месяца я был уверен, что у нас есть кот. Я даже помню, как его зовут.
-И как же?
-Отто, - неубедительно ответил я.
-Точно! - вскрикнул Фред, будто вспомнил что-то важное, - так зовут игрушку твоей сестры.
-Откуда ты знаешь?
-Я сам дарил, это было года 1,5 назад. Или даже два... Очень давно.

Всё в комнате завертелось и мигом померкло. Игрушки, сестра. Что за бред? С какой стати Фреду дарить игрушки моей сестре?

-Зачем ты ей дарил подарки?
-Был праздник какой-то, - отмахнулся Фред, - ты ревнуешь что ли?
-Да уж.

Я уставился в окно. Фред покончил с уборкой. Он подошел ко мне и встал рядом, тоже смотрел в окно, но мне казалось, что всё-таки он смотрит на меня.

Что же такое творится с тобой, Эдвард? Неужели я схожу с ума по-настоящему? Может, это проклятье, которое накладывается на всех детей психологов? Может, меня в детстве роняли? Может, Колин занялся африканским шаманством? При этой мысли я невольно улыбнулся.

-Эдвард, я тут подумал, - тихо, будто не пытаясь не разбудить меня, начал Фред.
-А?
-Ну, если всё так получается, - он заметно занервничал, стал отковыривать краску с подоконника. У меня тут же промелькнула мысль, что неплохо было бы покрасить все окна и двери. - Если мы живем вместе. Я и ты...
-О, нет...

Фред взглянул на меня несчастными глазами, мой язык словно прирос к небу, и я не смог закончить фразу. Сердце подскочило к горлу и готово было выпрыгнуть прямо изо рта.

-Можно... я  тебя... поцелую?

Я облегченно выдохнул. Отказать в поцелуе не так сложно.

-Ну, один разок... пожалуйста?

А язык по-прежнему не хотел двигаться.

-Значит, можно? - обрадовался Фред.

Он сделал крохотный шажок влево и сразу же приблизился ко мне вплотную. Мы еще немного постояли, разглядывая друг друга. Было в этом что-то необычное, что-то более интимное, чем сам секс, что-то неправильное и непривлекательное. Фред робко прикаснулся пальцами к моей щеке, я зажмурился, приготовился к самому ужасному.

-Ну, нет, - он быстро отдернул руку, - такое чувство, что я кусаюсь. Так противно?
-Не то, чтобы противно... - звучало не слишком убедительно. - Прости, Фред, ты хороший парень.

Эдвард, что за хрень ты несешь?

-О нет, только не надо плакать, прошу!!!

По щекам Фреда скатились две скупые слезинки. Но для парня и это уже было полным поражением. Тем более, для такого, как мой рыжий друг. Я обнял его покрепче, его макушка едва доставала мне до груди. Мы стояли возле окна, и я чувствовал себя матерью Терезой, или, по крайней мере, матерью Фреда.

-У тебя же есть Колин, зачем тебе я? Колин тебя любит. Я тебя тоже люблю, но не так, как
тебе хочется. И дело ведь не в тебе, просто мне парни не нравятся...

Ох, Эдвард, и всю эту хрень ты говоришь после того, как завалил бедного мальчика на асфальте, а после домогался в постели? Фред, видимо, тоже это вспомнил, потому что его плечи дрогнули, и целый поток слез хлынул, сопровождаемый странными звуками, не то подвываниями, не то поскуливаниями.

-Фредди, ну перестань, - я растерялся. Я вообще всегда впадал в панику, даже когда Сандра начинала плакать. Но Сандру всегда можно было спихнуть на мать, Фред достался мне с потрохами.

-Я серьезно, - попытался я пригрозить. Ничего не вышло.
-А с близнецами так ты не выбирал, - прохлюпал он, - тебе не важно было, кто там парень, а кто девушка.
-О чем это ты?
-Не притворяйся, что забыл. - Фред старательно тянул каждую гласную, после чего всхлипывал. - Ушел к ним, и кто знает, чем вы там занимались всю неделю...
-Фред, я...
-Колин говорил, что видел тебя с этим ублюдком в каком-то клубе.
-Что за?..
-И ты держал его за руку, а теперь говоришь, что не любишь парней?
-Погоди, с чего ты взял, что это был парень?
-Потому что его сестрица ходила в школу, а ты всю неделю с ним где-то шлялся... Скажешь, это не так?
-Не так.
-И то, что вы с ним трахались, тоже неправда?
-Я никогда... о чем ты вообще...
-Он мне сам говорил... - хлынул новый поток слез.
-Кто?!
-Саша! И я знаю, что он не врет!
-Почему ты веришь ему, а не мне?
-Потому что ты врешь! Откуда у тебя тогда засосы были?
-Я не... какие засосы?! Это синя... засосы?!
-Еще скажи, что забыл!!!

Я отклеил Фреда от себя и, как следует, встряхнул. На футболке остались пятна от слез. Лицо Фреда покраснело, а длинные ресницы склеились и выглядели облезлыми. Его глаза опухли, он икнул и перестал реветь.

-Фред! - прикрикнул я на всякий случай, - я не помню, что было два месяца назад! Ничего, понимаешь? Вообще н-и-ч-е-г-о.
-Как это? - он удивленно заморгал.
-Вот так. Я думал, что жил у родителей. У меня в голове словно подменили память. Я был уверен, что жил у них. Но когда лежал в больнице, мама сказала, что у них ремонт, и я вообще в доме не мог появляться тогда.
-Ну да, - изумился Фред, - мой папа вам помогает.
-Что?
-Ты не знал? Они делают ремонт вместе.
-Я же говорю, что ничего не помню. То есть помню, но совершенно другое. Я хочу знать, что было на самом деле.
-Тебе страшно?
-Немного. Будет страшнее, если я сделал что-то по-настоящему плохое.
-Я знаю! - Фред начал трясти руками, - Эти ублюдки близнецы что-то подсыпали тебе в еду и запутали твои мозги!
-Не обвиняй их во всех грехах.
-А ты не защищай их!
-Лучше расскажи мне, почему ты на меня всё еще сердишься?
-Только умоюсь сначала, ладно?
-Ладно... Погоди!

Фред еще не успел и шага сделать. Я наклонился и поцеловал его в припухшие и соленые губы. Было не так противно, как я ожидал.

-Тебе не обязательно это делать, - оттолкнул меня Фред, - если ты, и правда, не любишь парней. Я такими поцелуями не обделен.
-Я просто хотел сказать, что мне жаль, что всё так вышло.
-Что вышло-то? - недоумевал он.
-Выходит, я тебе изменял с мужиками.

Фред улыбнулся.

-Но ты же знаешь, я тебя одного люблю, - я потрепал его по голове, как то бывало раньше. Жест, достойный заботливого старшего брата. Солнце, словно по заказу, залило всю комнату светом, так что нам обоим даже пришлось зажмуриться.
-Ну ладно, ладно. Мне будет достаточно просто дружить с тобой, - и Фред ушел в ванную.


После взрыва 90 дней. 11 сентября 2009 года, пятница.

Я нахожусь примерно в сто сорок пятой фазе сна, когда Фред меня будит. Вообще-то, это не честно, что он будит меня каждый раз, когда я сплю, только потому, что я сплю на его кровати в его квартире. Шторы плотно задернуты и не пропускают солнечный свет.

-С тебя сто сорок пять пирожных, - говорю я сонно.

Говорю это и переворачиваюсь на другой бок. Незамедлительно что-то тяжелое наваливается на меня - это его тело. Тело Фреда, от которого несет алкоголем как от Генри Чинаски, существуй он на самом деле.

-С тебя сто сорок пять пирожных, - говорю я сонно уже во второй раз.
-Отвали, - говорит Фред. От него несет алкоголем.

Я говорю:
-Сам отвали, придурок.
Я говорю:
-Поспал с ублюдками, дай мне поспать.

Фред тычет меня в бок пальцами. Одеяло тонкое, я всё чувствую. Мне щекотно. Я просыпаюсь. Голова гудит, как будто я только что вернулся с убийственно крутой вечеринки. Фред сваливается с меня, лезет ко мне под одеяло, и находит там что-то теплое, согретое моим телом. Он вытаскивает это и пытается рассмотреть в тусклом свете настольной лампы. Он никак не может понять, что это такое - гладкое, идеальной формы, еще тепленькое благодаря моему телу.

-Это бутылка из-под виски, - говорю я, чтобы облегчить ему задачу.

Фред еще с минуту разглядывает поднятую над собой бутылку, а потом удивленно спрашивает:

-Это та самая бутылка, которую мне подарил Гевин?!

Я не знаю, кто такой этот Гевин. И мне нафиг это не надо. Я хочу спать. Я очень хочу спать. Об этом я напоминаю Фреду. Ну, о том, что он-то поспал со всякими ублюдками, а мне спать не дает.

-Это же та самая бутылка, которую мне подарил Гевин! - говорит Фред, не обращая внимания на мои слова.
-И ты высосал ее всю в одиночку?!
-И ничего не оставил мне?
-Но это же подарок Гевина, как ты мог?!
-С трудом, - признаюсь я.

Сон окончательно испорчен. Я отдергиваю одеяло и сажусь. Зло смотрю на Фреда, который всё еще смотрит на высоко поднятую бутылку, которую ему подарил Гевин, которого я вообще-то не знаю, и мне все это нафиг не надо. Я нашел бутылку, полную виски, в тумбочке, на которой стоит телевизор. Сегодня же пятница, Фред только что вернулся со школы, а я весь день торчу у него на квартире и не знаю, чем себя занять. То есть не знал до тех пор, пока не нашел эту проклятую бутылку.

-Надо заметить, - говорю я Фреду, пока он раздевается, - это было дерьмовое виски.

Фред хмурится и говорит, что он так и знал. Что этот Гевин, он никогда ничего хорошего не делает. Кто такой Гевин? Это король ловли медуз. Фред говорит это и начинает ржать.

-Вообще-то, его звали Кевин. (* см. серии про Спанч Боба)

На самом деле Гевин - хозяин маленькой прачечной, которой пользуются мои родители. Я каждый раз улыбаюсь, когда моя любимая мамочка сдает туда свою персиковую рубашку, от которой мисс Моррис, какая-то старая кошатница, получается колоссальное наслаждение. Мои родители ненавидят геев, но они обожают Гевина. Вот незадача.

Фред снимает с себя остатки одежды и, демонстрируя мне все свои причиндалы, направляется в душ. Он всегда моется быстро. Он говорит, что надо экономить воду. Он говорит, надо спасти этот мир. Сделать его хоть капельку лучше, научить людей улыбаться искренно. Минут через 15 он возвращается. Комната наполняется запахом яблочного шампуня Джонсон`с Бэби и нашим перегаром. Вообще-то Фред не пьет, так что я не знаю, что за особенный день сегодня. И тут, словно читая мои мысли, Фред взмахивает руками, и полотенце, небрежно обмотанное на его отсутствующих бедрах, соскальзывает вниз. Я уже говорил, что у него волосы абсолютно везде рыжие? Везде, где они еще остались. Его плечи покрыты веснушками, это видно даже в тусклом свете настольной лампы. Нам не хочется раздвигать шторы. Фред не очень любит дневной свет, я не очень люблю, когда он маячит в окне голышом.

-Я совсем забыл! - взмахивает руками он, стоя на полотенце. - Сегодня Сяде притащила в школу вино, и мы распили его вместо ее урока физкультуры.

-Отлично, - говорю я, разглядывая комнату, как будто вижу ее в первый раз. Мне сейчас все равно куда смотреть, но только не на голую малолетку.

К счастью, пьяный Фред не собирается меня насиловать. Он одевается в еще более пидорские шмотки, чем те, в которых он вернулся домой, и говорит, что теперь он готов идти. Готов идти куда? Фред хлопает глазами, как Люба, когда она чего-то не понимает. Но, в отличие от Фреда, у Любы хотя бы есть бедра. Hips don't lie. (* название песни Шакиры)

-Ты забыл? Мы идем делать тебе дырки.

Дырки обычно делают девственницам, но я надеюсь, что мир не крутиться только вокруг одного секса. Нам приходится выйти на улицу.

-А как же моя работа? - пытаюсь сопротивляться я.

Малыш Фредди злорадно улыбается и обещает, что мы успеем на мою работу. Это у
него свободный график, а мне надо быть на месте в абсолютно точное время. Сегодня на кассе снова Тони, он сверяет часы с точностью до секунды. Каждый раз. Этот Тони, пустая оболочка. Ходячий мешок с костями. Плоть без души, тело без головы. Как хотите. Понимаете?

Мы добираемся до незнакомого дома, обходим его стороной и спускаемся в подвальчик с металлической черной дверью. Я обещаюсь убить Фреда, если там находится секс-шоп, но за дверью оказывается пирсинг-салон.

-Ты хочешь, чтобы у меня были еще дырки помимо той, что я имею в заднице?

Какая-то девица в обтягивающей пестрой кофте, поверх которой надета черная майка, приветствует нас. Она интересуется нашим настроением и делами Сяде. Я обвожу помещение глазами, пока Фред любезничает с девицей. Это - маленькое помещение, с черным полом из грубого камня, темно-бордовыми стенами, увешанными разными фотографиями и дипломами. В дальнем левом углу, прямо напротив двери я вижу небольшой столик, заваленный разноцветными папками. Играет какая-то тяжелая музыка, очень светло, и, на удивление, воздух теплый и свежий. Напротив стола стоит большое кожаное кресло, возле него еще один столик, только поменьше и на колесиках. На этом столике я вижу всякие металлические штучки, как будто я пришел на прием к зубному врачу или к хирургу.

-Вот туда можете повесить куртки, - говорит девица, обращаясь больше ко мне и указывая на ряд крючков возле входа.

Я говорю, что не собираюсь тут задерживаться. Фред сердиться и насильно снимает с меня куртку, затем раздевается сам.

-Это Анджела, подруга Сяде, - поясняет Фред.

Я не знаю, кто такая Анджела. Она поворачивается ко мне спиной, задирая майку, и показывает татуировку на пояснице. Там вытатуировано ее имя. Я приглядываюсь повнимательнее. Эта Анджела, она не кажется мне знакомой, но ее обтягивающая пестрая кофточка на самом деле ее тело, сплошь покрытое татуировками. И на маечке у нее виднеется бэйджик. Ее, правда, зовут Анджела. В противоположном от стола углу находится маленькая раковинка. Девица, эта подруга Сяде, она моет руки.

-Ты присаживайся вон туда, - говорит она мне. Я сажусь в кресло.

Я смотрю на нее испуганными глазами. Все виски, которые Фреду подарил какой-то Гевин и которые я выпил пару часов назад, мигом выветрились. Я больше не пьян. И Фред тоже, но он всё еще злорадно улыбается. Я пытаюсь узнать, что мне будут делать, но он молчит. Анджела тоже молчит. Я смотрю на нее испуганными глазами. У нее ярко-фиолетовые волосы, завязанные в пучок, и густая ровная челка до самых бровей. У нее на лице нет ничего примечательного кроме густо подведенных глаз на манер Эми Уайнхаус. Все виски мигом выветрились. Я смотрю на нее испуганными глазами, и сквозь дырки в ее ушах я вижу, что творится у нее за спиной.

-Эй, Фредди, малыш, - говорю я.
-Я не знаю никакой Анджелы, - говорю я.

Фред треплет меня по голове, пока эта девица достает из верхнего ящика стола чемоданчик с непонятными приспособлениями, какую-то странную иглу, стеклянные пузырьки, ватные тампоны, салфетки. Анджела надевает медицинские перчатки. Они сильно контрастируют с ее кожей. Фред треплет меня по голове и напоминает, что мы познакомились с ней на прошлой неделе в клубе по воскресеньям, и что она сделает мне большие дырочки, в точности как у нее, совершенно бесплатно, только потому, что Сяде учится со мной в одном классе. Я не улавливаю поток информации. Мне вообще-то плевать, кто с кем учится. Я хочу домой. Я хочу спать. Я боюсь опоздать на работу.

-Это не больно, - уверяет меня Анджела неубедительно ласковым голосом.

Это последнее, что я хорошо слышал. Она берет иглу и прокалывает мне ухо. Затем второе. Это, и правда, не больно, всё хорошо. Я немного успокаиваюсь и перестаю сжимать подлокотники. Анджела протирает мне дырки тампоном, смоченным чем-то антисептическим.

-А теперь, - говорит она, - вот теперь придется потерпеть.
-Представь, что твои уши лишаются девственности, - шутит Фред.

Я смотрю на них испуганными глазами.

-Это ничего, если я умру девственником, - говорю я. Но меня никто не слышит.

Что происходит потом, я не вижу. Я, вообще-то, никогда не видел своих ушей, разве что в зеркале, но зеркала мне никто не поднес, поэтому я смотрю то на Фреда, у которого лицо исказилось в страшной гримасе, то на руки девицы, разглядывая рисунки. Ее руки, они напоминают мне комиксы. Мне так больно, что хочется плакать по-настоящему. Ощущение такое, что меня режут. Как будто меня на самом деле режут. Я смотрю на столик на колесиках, на нем лежат странные штуки в виде цилиндров с большими дырками. У них диаметр, наверно, как у члена в состоянии эрекции.

-Сколько там сантиметров в среднем? - спрашиваю я у Фреда. Будущий врач-проститутка, он точно должен знать.
-4-5, - незамедлительно отвечает он и снова корчит странные рожи, прикрывая рот рукой.

Он спрашивает, не больно ли мне. Мне, ****ец, как больно! Но я ничего не отвечаю. Мне хочется плакать по-настоящему, я смотрю, как Анджела то и дело кидает на столик окровавленные салфетки. Это всё - моя кровь. Кровь из моих ушей. Я разглядываю руки Анджелы, они напоминают мне комиксы. Медицинские перчатки резко контрастируют с ее кожей. Фред обещает, что скоро всё будет хорошо.

Я не знаю, сколько длится вся эта пытка. Кажется, с момента, когда мы вошли в подвальчик, прошло несколько лет. Весь пол завален окровавленными салфетками, я чувствую, как мои волосы на висках присохли к коже, похоже, от крови. Голова раскалывается на миллион частичек, и скулы свело от многочасового напряжения. Эти странные цилиндрические штуки, они исчезли со столика на колесиках. Анджела подносит зеркало. В нем отражается мое безобразное лицо с коркой запекшейся крови, в мочках - те самые штуковины с диаметром как у члена в состоянии эрекции. Я вижу, что творится у меня за спиной, через дырки.

-На 48 сделали! Точно, как у меня! - радуется девица, вытаскивая откуда-то пачку сигарет и спешно закуривая.
-Ты кровавый мальчик, - смеется она, удовлетворенно выпуская дым из легких.
-Отличная работка, да, Фредди?

Фред стоит возле меня и пытается вытереть мои виски, он согласно кивает. Я ору, чтобы он не трогал мои уши, они и без того болят так, что он и представить не может.  Играет какая-то тяжелая музыка, очень светло, и, на удивление, воздух теплый и свежий. Фред нашептывает что-то успокаивающее, и водит пальцами по моей шее. Это действует на меня, как почесывания за ухом на котов.

-Поехали домой, а? - говорю я. Вдруг теплый воздух помещения превращается в ужасно холодный. Повсюду витает запах спирта. Так пахнет какое-то антисептическое средство. Я больше не слышу запаха яблочного шампуня Джонсон`с Бэби. Мне хочется плакать по-настоящему, и я говорю:

-Милый, поехали уже домой. Я хочу спать. У меня голова раскалывается на миллионы кусочков.

И я говорю:
-48 и 4-5 как-то связаны между собой?
Фред отводит взгляд, а я говорю:
-Ладно, если мы сейчас поедем домой, я прощу тебе это.
-Если ты отпросишься у Тони на эту ночь, я прощу тебе абсолютно всё.


До взрыва 87 дней. 17 марта 2009 года, вторник.

Прошел 41 день с того момента, как я и шлюха Фред стали жить вместе. Порой он бывает очень невыносим, но мы стараемся не ссориться. Всё чаще мне приходится засыпать в одиночестве. Чувство страха, как оказалось, можно притупить, если спать в наушниках. Какая-нибудь длинная нежная баллада делала свое дело лучше любых снотворных препаратов. Пока я спал, возвращался Фред. Мы просыпались вместе. Я снова попросил взаймы матрас у соседей, но мы им не пользовались. Только каждый раз при ссоре кто-нибудь из нас обязательно грозился заночевать на нем. Угрозы оставались только угрозами.

За всё время только однажды ко мне приезжали родители и Сандра. И пока мы все ходили в магазин, Фред с моей сестрой устроили безумные скачки на этом несчастном матрасе. Матрас был безнадежно испорчен. Мне теперь оставалось только надеяться, что соседям он более не понадобится.

Постепенно я заполнил пробелы в памяти, после того, как все, кто более или менее представлял, что происходило уже почти 3 месяца назад, поделились со мной своей информацией. Я больше не надоедал Фреду со странными, для него, вопросами. То, что тогда случилось, очень тесно связывало нас с близнецами, но они, почему-то, вообще не подавали никакого вида и смотрели на меня так, будто видели впервые. Особенно Саша, брат Саши.

Еще оказалось, что я пропустил новый альбом Кайли Миноуг "Boombox", фильм "Unborn" с Одетт Юстман и Гари Олдманом в главных ролях, и выход демо-версии игры "Fear 2: Project Origin". (* Всё это - намек на начало января.)

В понедельник в школе проводилось собрание по поводу успеваемости. Мама и отчим явились вдвоем, чем хорошо повысили родительскую посещаемость. Около часа я сидел, зажатый с двух сторон своими родителями, и выслушивал нотации учителей. Для того чтобы восстановить всё в памяти, принять и обработать информацию, нас с Фредом пришлось оставаться дома до самого вечера, пока он не уходил на работу. Тогда я брал с собой Лизу или Любу, и мы бесцельно бродили по городу, греясь в долгожданных лучах солнца. Ближе к выходным, иногда в четверг, иногда в пятницу, в гости заходила Настя. Фред бежал в магазин, а потом мы все, впервые за неделю, наконец, ели что-то действительно полезное. Потом, обычно, в ход шли алкоголь и сигареты. Я спаивал малолетку-Фреда до такой степени, чтобы он и думать забыл о своей идиотской работе, которая меня жутко бесила.

Может, я просто завидовал Фреду? Его работа была постоянней некуда, о такой мечтают миллионы и миллионы людей. Кроме того, она нравилась ему и приносила хороший доход. Не работа, а сказка. Что до меня, оставался еще только месяц, когда я мог поискать что-нибудь на лето. Мне нужна была работа, не занимающая много времени! Вроде как мытье машин на пол ставки, но это уж слишком детское занятие.

Тогда, в понедельник, на этом гребаном собрании меня грозились отчислить за неаттестат по математике за курс. Директриса, брызгая слюной, старая, с черными усищами как у отчима, сказала тогда гениальную фразу:

-Раз тебя исключили из УСУ, значит ты нам больше не нужен. И подружку свою прихвати.

Но классная сделала мне одолжение, разрешив исправить неаттестат.

О Сяде, кстати, по школе начали ходить невероятные слухи. Будто и она стала спать со всеми подряд за деньги. Однажды я шатался без дела, как обычно около семи вечера, ожидая толи Лизу, толи Любу, когда ко мне подошла одноклассница. Очень размалеванная девица с волосами, жесткими от лака как проволока, с ногтями такой длины, будто она и не подозревала о существовании ножниц. Но самой особой ее деталью были ярко-синие ресницы. Так вот, она, наверное, шла мимо случайно, но судьба решила нас свести. Обычно в таких ситуациях мы делаем вид, что не знакомы, но в этот раз она резко остановилась в пяти шагах от меня и заулыбалась.

-А, Эдвард! Очень хорошо, что я тебя тут встретила.

Я даже не пытался скрыть своего удивления и призрения, но девице, похоже, было абсолютно наплевать.

-Мне твоя подружка нужна очень, ты не мог бы дать ее телефончик? - одноклассница была настроена решительно.

Еще в прошлом месяце Сяде продала свой телефон. Ей для чего-то требовались деньги, и, когда родители отказали в помощи, Сяде просто продала мобильник. И не только его. Она продала многие свои навороченные штучки: плеер, ноутбук, несколько редких ДВД, заказанных в Интернете. У Сяде очень богатые родители, так что ей было, что продавать.

-Извини, - ухмыляясь, ответил я, - у нее нет телефона. А что ты хотела?

Девица поколебалась, стоит ли мне говорить, но потом согнула губы в высокомерной улыбке и ляпнула, как бы невзначай:

-У одного моего хорошего друга скоро день рождения. Хотели ему девчонку подарить, ну, знаешь, чтоб покувыркался с ней на досуге. Не в курсе, твоя подружка хорошо делает?
-Намного лучше, чем ты.
-Ой, - обозлилась одноклассница, - ты нас не сравнивай. Ты, небось, вообще еще ни с кем не трахался.
-Я девственности стольких лишил, что тебе и не снилось.

Ну ладно, такое иногда случается. Я имею ввиду, все же иногда врут. А мужчины врут, когда хотят выглядеть лучше. Я в тот момент явно походил на дерьмо по сравнению с ее ярко-синими ресницами. У меня болела голова, и знобило.

-Может, она сделает нам скидку по знакомству?
-Сяде не трахается за деньги!
-Ой, ли.
-Эти мудаки сами ей платят.
-Но ты всё равно поинтересуйся у своей подружки, ладно?
-Поинтересуйся у своего дружка, кого он представляет, когда кончает тебе в рот, ладно? - попытался передразнить ее я.

Мы разошлись. А после этого на собрании моя ебнутая на голову классная поинтересовалась:

-Молодой человек, вам не доводилось слышать малоприятные истории о мисс Орви? На сколько я знаю, вы с ней довольно близки. Я надеюсь, слухи - это всего лишь слухи, и у них нет какого-либо основания.
-Какие слухи?! - взбесилась усатая директриса. - Да у него взгляд невменяемый! Нажрался каких-нибудь таблеток!
-Кхе-кхе, - подала голос мать, - мы здесь обсуждаем успеваемость в учебе, кажется.
-Все нормально, мам. Что с того, что Сяде спит за деньги? Сегодня почти все в мире спят ради выгоды. По нужде, как хотите. Кто-то делает себе карьеру, кто-то зарабатывает на жизнь. Это не беда каждого человека, это серьезная ошибка таких, как вы, - я обратился к учителям, - потому что это вы не научили нас жить по-другому и...
-Заткнись немедленно! - подал голос отчим.

В этот день был прямо праздник какой-то. После моей речи нас попросили выйти из кабинета. Всех троих. Меня согласились оставить в школе при условии, что я пройду тест на наркотики. Мы погрузились в машину.

-Эдвард! Что с тобой творится?! Немедленно переедешь к нам!
-Сперва закончите ремонт! - обозлился я.
-Я не могу тебе больше доверять. Ты какой-то невменяемый.
-Ну, так научись мне доверять!
-Эдвард! - завопила мать так сильно, что отчим от испуга резко затормозил машину.

Сзади послышались гудки недовольных водителей. Машина снова поехала.

-тебя будто подменили. Что происходит, ты можешь ответить?

Я мысленно усмехнулся. Мамины инфракрасные очки сломались, она больше не сможет лазить в мою душу.

-Ничего.
-У меня есть знакомый доктор, ты пройдешь необходимое обследование как можно быстрее. Надеюсь, учительница ошибалась.

Я тоже на это надеялся. Мне не хотелось, чтобы еще и Сяде становилась шлюхой.

- что с Орви? Про что они говорили?
-Не про что!
-Не ври матери!
-Слухи, мам, бывают жестокими.

Мама со своими медицинскими связями устроила всё намного быстрее, чем я предполагал. Ясное дело, обследуй меня прямо сейчас, во мне нашлось бы пара грамм C21-H23-N-O5, (* хим. формула героина) или как там бывает.

Поэтому вечером, когда уже немолодой врач-нарколог, мамин старый знакомый, вышел из больницы, в которой оставил анализы со всей моей подноготной, и прошелся до парковки, то встретил там Фреда. Фред вежливо улыбнулся и спросил, является ли этот мужчина Феликсом Анде и не в этой ли больнице он, случайно, работает. Когда мужчина убедительно кивнул на оба вопроса и сам спросил, чем он может быть полезен, Фред предложил проводить его до машины и начал заговаривать зубы. Что он говорил конкретно, я уже не мог расслышать.

Мы встретились с Фредом через пару часов в баре, который заранее присмотрели днем. Надо заметить, больница, в которой работал этот Феликс, была частной, она находилась за городом, ближайший магазин располагался в 20ти километрах, а еще через 10 начинался пригород, там-то я и ждал своего друга. Когда он вернулся, автобус до нашего дома уже не ходил, и нам пришлось вызывать такси.

-Всё будет сделано, пообещал Фред.

Домой мы ехали молча. Я не стал расспрашивать Фреда, что он там делал, что говорил, и как реагировал доктор. Мне было не интересно. Ни капли. Когда мы только уселись в машину, Фред тут же положил голову мне на колени и попросил обнять.

-Зад болит, - пожаловался он, - я тебе это еще припомню.

Я усмехнулся.

-Не смешно. У этого докторишки член больше, чем вся твоя рука, - голос Фреда поглощала мягкая обивка сидения. Таксист был поглощен радиопередачей для полуночников.
-Все вот так сперва клянутся в своей гетеросексуальности, а потом только зад болит, - еще раз проворчал Фред.

И больше мы не разговаривали на эту тему. Вообще никогда. Мне было стыдно за то, что я заставил помучаться этого беднягу, а с другой стороны я теперь знал, почему у мамы был такой старый приятель. На кон была поставлена не только моя судьба, но и Сядина, и даже самого Фреда. Так что он спас нас всех.

На повторном собрании в мае мне было разрешено учиться дальше.


После взрыва 79 дней. 1 сентября 2009 года, вторник.

Судный день. День, когда лето умерло. Мое лето. Лето Катрин из 10ого, Леа из 11ого, Сяде из моего, Мужика, Колина, Фреда.  Мы с Сяде теперь в 12ом классе. Через 10 месяцев нас выпустят из стен школы, но никто не знает, чем он будет заниматься в будущем.

Сяде не хочет продаваться.

Леа и Катрин не согласны всю жизнь провести в клубе по воскресеньям, растрачивая родительские деньги.

И только Фред знает, что через 10 месяцев он официально станет будущим врачом.

А кто-то через 10 месяцев родит еще одного несчастного ребенка, но я не знаю, кто, поэтому меня это не волнует. Фред загнал меня в ванную и моет мне голову. Мы тут вдвоем, голые, мокрые, намыленные, прямо как два педика! Стреляйте. Но нет, Фред мылит мне голову, и пена становится черной, потому что несколько дней назад мы красили мои волосы.

Судный день. Очень судный.

Когда мы заканчиваем совместное принятие ванной, я делаю Фреду одолжение и пытаюсь вытереть его волосы полотенцем. Получается не слишком ловко и, кажется, абсолютно бесполезно, но Фредди радуется любому варианту. Прямо-таки мой маленький фанат. Когда я, наконец, заканчиваю возиться с полотенцем, он целует меня в лоб. Таким покровительствующим поцелуем. Как будто я - его маленькая шлюшка. А потом его волосы, влажные и шелковистые, завиваются в мелкие колечки. Фред начинает ворчать и пытается их выпрямить. Вообще-то ему и так хорошо, но он говорит, что с кудрями он похож на мальчишку.

-Как будто ты хочешь походить на девчонку, - смеюсь я.
-На взрослого парня, - не обращает на меня внимания Фред.

Судный день. День, когда умерло лето, когда я превратился в девчонку. День, когда мы с самого утра вместе принимаем ванну, и мой маленький личный фанат, он делает мне отработанный миньет. А потом готовит завтрак. Настя научила его делать хорошие завтраки. Меня никто ничему не научил. Ну, почти, может быть, я просто не помню сейчас.

Дело в том, что сегодня судный день, поэтому Фред гладит мои шмотки: рубашку, джинсы, галстук.

-Иди нахуй, - говорю я, забирая галстук.
-Такое дерьмо я не стану носить, - говорю я.

Фред стоит с одним полотенцем на отсутствующих бедрах и с утюгом в левой руке (он левша) и пялится на меня. Просто стоит и молча пялится на меня в этот судный день. А я стою абсолютно голый с галстуком в правой руке (я тоже левша) и даже не думаю о том, что надо бы занавески на окнах задернуть.

-Такое дерьмо я не стану носить, - говорю я снова.
-Галстуки для педиков, - говорю я.
-Я не педик! - говорю я, - Я же сосед Фреда. Прямо такой гомофоб до мозга костей.
-Ну да, - сердится Фредди, - и рубашка у тебя тоже пидорская.
-И еще голос, - сердится на меня Фредди, - и мысли.
-И любовник, - говорю я.

Так мне удается уговорить его, что галстук сегодня будет лишним. Фред машет рукой, и гладит другой галстук для себя. А потом мы садимся на пол, друг напротив друга, и Фред красит мне ногти купленным вчера черным лаком. Для красоты, как говорит он. Запах у лака отвратительный, но потом становится даже приятным.

Наконец мы выходим на улицу. Повсюду снуют маленькие дети с охапками цветов. Кто-нибудь из них обязательно подарит роскошный букет самой стервозной училке в школе.

-Если бы не ты, - говорю я Фреду, пока мы идем в школу, - я бы еще спал.
-Про что это ты говоришь? - не понимает Фред.
-Про знакомого маминого врача, - говорю я, и Фред наигранно закатывает глаза.
-Не хочу об этом вспоминать. Это был худший перепих в моей жизни.

Верьте ему. Фред знает, что говорит. В сером небе серое солнце нихрена не светит. На сером асфальте не видно наших теней. На пути нам попадаются только мамаши с детьми, бездомные собаки и кошки. Мы идем, взявшись за руки, и если какой-нибудь придурок хочет нас сейчас убить, то ему не стоит медлить. Стреляйте! Мы все когда-нибудь умрем. Один хрен, случится это сейчас или завтра, или после того, как вы успеете наделать детей. Мы все умеем их делать. Но никто из нас не умеет делать их счастливыми.

-Я люблю тебя, - вдруг говорю я.

Я чувствую, как дрогнули пальцы Фреда.

-Слушай, придурок, никогда так больше не говори, - сердится он.

Его ладошка потеет.

-Да нет, я серьезно. Я тебя люблю.

Он пытается выдернуть свою руку, но я заранее посильнее сжимаю ее.

-Возьми свои слова обратно, - требует Фред.
-Почему это?

В сером небе серое солнце нихрена не светит. На сером асфальте не видно наших теней. Мы идем, взявшись за руки, и готовы умереть в эту саму минуту. Так что если какой-нибудь начинающий серийный психопат-убийца хочет нас сейчас убить, то ему не стоит медлить. Один хрен, я знаю, что говорю. Верьте детям. Фред пытается объясниться, но я перебиваю его. Не даю вставить и слова.

-Ялюблютебяялюблютебяялюблютебя.

Фред сердится и говорит:

-Это - самая несмешная шутка на свете.
-Очень несмешная, - говорит Фред.
-Смертельно несмешная, - говорит Фред.
-И еще очень глупая, - говорит Фред.
-И еще, я тоже тебя люблю, - наконец говорит Фред.

Когда ты делаешь кому-то что-то приятное, кто-то обязательно сделает тебе в ответ что-нибудь еще лучше. Такое правило работает на всех, кроме тех, кто нравится нам по-настоящему. Подумайте сами, сколько хорошего сделал нам тот, кого вы любите сильнее всего, и сколько добра для такого человека сделали вы? Поэтому Сяде всегда возвращают ее подарки, поэтому Мужик так ненавидит своего отчима, поэтому моя мама отправила меня в больницу.

Возле школы уже собралось пол города, не меньше. Каждый старше 14-ти пытается похвастаться количеством перепихов за лето.

Близнецы стоят, как обычно, в сторонке и почти не шевелятся. Их волосы цвета моих волос. Кожа загорелая как плитка молочного шоколада. Они одинаково одеты. Я, как обычно, не могу различить, кто из них кто, Саша или Саша машет в нашу сторону.

-Ну-ка, - стиснув зубы, произносит Фред, - скажи-ка мне еще разок, что любишь меня.
-Я люблю тебя, - говорю я.
-И еще раз, - просит Фред.
-Люблю тебя очень сильно. Всегда. Везде. Постоянно. На веки вечные.

Леа и Катрин слились с общей массой, Лиза следит за братом. Она тут не учится, а ее брат учится. Только я понятия не имею, как он выглядит. Сяде тоже не видно, она теперь под наблюдением родителей. Сидит в какой-нибудь крутой машине, смотрит на происходящее через пыльное окно и придумывает новый подарок своей возлюбленной. Вообще-то у нее сейчас никого нет, но Сяде очень предусмотрительная. В последний раз, когда мы гуляли вместе, родители нашли в карманах ее коротенькой джинсовой юбочки травку. Ну, у нее же особенные родители, так что она теперь находится под их круглосуточным наблюдением.

Кто-то из близнецов подходит к нам и лезет меня обнимать.

Это Саша или Саша, я не знаю, я не понимаю. Я не умею их различать. Фред по-прежнему держит меня за руку, при этом он ищет в толпе знакомые лица. Мой личный маленький фанат, моя проститутка-малолетка, он сейчас удивительно спокоен, следовательно, перед нами Саша, сестра Саши.  Мне хочется спросить, куда девалась ее грудь, но Фред резко меня перебивает и уходит. В сером небе серое солнце нихрена не светит, но волосы Фреда всё такие же рыжие. Кто-то из близнецов спрашивает, как прошли каникулы.

-Очень хорошо, - говорю я и пытаюсь понять, что всё-таки не так.

Саша дружески хлопает меня по спине, еще раз обнимая. Мне кажется, что это вообще первый раз, когда мы вот так вот просто разговариваем вдвоем. Без ее брата. Но я не успеваю подумать о нем до конца, как он тут же оказывается за спиной сестры. И тоже лезет меня обнимать. Мы все когда-нибудь умрем. Я боюсь, что это случится сейчас, пока Фреда нет поблизости.

-Надеюсь, в этом году будет так же весело, как было в прошлом, - говорит один из близнецов.

Они стоят по обе стороны от меня, я не знаю, откуда ждать смерти, и мысленно посылаю Фреду сигналы. Ялюблютебяялюблютебяялюблютебя. Мне сейчас очень не хочется быть на своем месте. Но ничего не поделаешь. Повсюду снуют мелкие дети с охапками цветов. Один из близнецов, Саша, он говорит:

-Надеюсь, вся эта показуха с малолеткой по-прежнему ничего не значит?

Голос звучит угрожающе. Я невольно вспоминаю о том, что там было в прошлом учебном году.

-Надеюсь, ты помнишь, что я люблю тебя гораздо сильнее? - говорит мне Саша слева. Фреда нигде не видно.
-Надеюсь, что ты не забыл, ЧТО ты пообещал в прошлом году? - говорит мне Саша справа. Я посылаю Фреду сигналы.
-Ты покрасил волосы? - говорит мне Саша слева.
-Тебе идет, - подхватывает Саша справа.

Близнецы стоят по обе руки от меня. Их волосы цвета моих волос. Кожа цвета молочного шоколада.  Они одинаково одеты. На обоих черные джинсы, черные новенькие кеды и рубашки в красно-белую клетку с коротким рукавом. Саша слева обходит меня стороной, берет меня за руку и поднимает рукав моей обыкновенной белой рубашки, которую Фред с утра старательно погладил. Смотрит на мою татуировку и хмурится. Мне хочется, чтобы Фред отыскался. Саша справа тоже обходит меня, берет меня за другую руку и тоже поднимает рукав. Смотрит на мои плотные соединительные образования в результате регенерации поврежденных тканей. Так их называет Фред, который мне сейчас очень нужен. Один из близнецов, я, как обычно, не могу различить кто из них кто, и уже не понимаю, с какой стороны, спрашивает:

-Так вот КАК ты скучал летом?
-Тебе ведь было плохо без меня? - продолжает спрашивать кто-то из близнецов.
-Очень-очень плохо, да? - на сером асфальте не видно наших теней.
-Ты ведь хочешь, чтобы в этом году было так же весело, как было в прошлом?

И тут появляется малыш Фредди. Мой спаситель. Мой герой. Мой личный маленький фанат.

-Не смей к нему приближаться, - почти шипит Фред, - тебе не удастся его поиметь еще разок.
-Только тронешь его, - почти шипит Фред, - и твоя задница будет болеть всю оставшуюся жизнь.


До взрыва 61 день. 12 апреля 2009 года, воскресенье.

И хотя мама всё еще грозилась по телефону увезти меня обратно в семейный дом и отныне держать меня на коротком поводке, никаких особых усилий не предпринимала. То есть, я имею ввиду, она вообще ничего не делала.

На улице, наконец, наступила долгожданная теплая погода, хотя по утрам всё еще моросил дождь, а к вечеру всё вокруг застилал туман. Иногда на заходе солнца он окрашивался в розовый, напоминая мне творожки от Данон или клубничный Mc Flurry из Макдоналдса. Когда звонила мама, чтобы в очередной раз прочитать лекцию о морали, я включал телефон на громкоговоритель, и мы хихикали с Фредом, а то и с девчонками, зажав рты ладонями, чтобы не рассекретить себя. Мама вдруг показалась мне самым глупым человеком на свете, сразу после директрисы и классной.

Вести биологию нам поставили молоденькую практикантку, у которой еще грудь не сформировалась, но которая уже успела окончить педагогический институт. Это молоденькая, но такая же старая очкастая сука. Теперь каждый урок она стояла возле доски и что-то цитировала прямо из учебника, выдавая это за свои идеи. Мы с Сяде забирались на последний ряд и слушали разную музыку. Тексты песен несли больше смысла, чем эта практикантка. Песни, которые мы с Сяде слушаем отныне и навсегда, они учили нас всем необходимым жизненным принципам. Мы с Сяде были умнее большинства людей, мы знали то, что другим даже и не снилось. Потому что мы слушали музыку.

Джон Майкл Осборн утверждал, что времена странные, и они меняются, и что люди меняются. (* Ozzy Osbourne - Mama, I'm Coming Home) Поэтому, если кто-нибудь говорил мне "О Боже, Эдвард! Ты изменился до неузнаваемости!", я смеялся ему в лицо. Я был доволен. Перемены - это так же естественно как дыхание. Так что, если кому-то это не нравилось, я советовал ему просто убить себя. "Убей себя" говорил я. Мне было всё равно, последует ли человек моему совету.

Сяде всегда недовольно качала головой. Ее вдохновлял Фаррух Булсара (* настоящее имя Фредди Меркьюри), она верила, что только он знал, что такое жизнь. Сяде вообще считала, что было что-то магическое в 1991 году, и не спроста она родилась в тот год, когда умер ее идейный вдохновитель. Надо было видеть ее довольное лицо, когда в наушниках раздавался его голос. Впрочем, кроме Сяде в нашем классе его никто больше не любил. Сяде постоянно напевала "Don't do it. Don't you try it, baby. Don't do that. Don't, don't, don't, don't do that", каждый раз изменяя мелодию. (* Queen - Don't Try Suicide) Я только и мечтал, когда она, наконец, устанет от всего этого. Она всегда недовольно качала головой и напоминала мне, чтобы я никому никогда больше не советовал покончить жизнь самоубийством. А я только спрашивал ее, какая разница, кто когда умрет, и кто вообще захочет жить вечно? (* Queen - Who Wants To Live Forever)

За мной в школе разве что охрану не поставили, так следили, чтобы я не дай Бог, не впихнул в какого-нибудь малолетку косяк с травой. Они, не смотря на результаты тестов на наличие наркотических веществ в крови, всё равно были убеждены, что у меня где-нибудь, да запрятана личная доза героина. Я смеялся им в лицо. Нахрен мне героин! Мама, урезавшая бюджет на карманные расходы до нуля, не давала возможности даже купить что-нибудь на обед в школьной столовой. У меня просто не было денег. Меня подкармливал Фред, и я при этом чувствовал себя полным неудачником, но почему-то меня никто не хотел убить. (* Beck - Loser, там есть строчка "я неудачник, малышка, так почему ты не убьешь меня?") Наверно, во всём была виновата Сяде со своими протестами против убийства.

Если вы однажды утром проснетесь, и вам покажется, что вы находитесь на пороге какого-то великого открытия, не обманывайте себя! Всё, что вам кажется простым, очевидным или гениальным, всё это уже давно было спето кем-то в прошлом тысячелетии. В том веке. Поэтому мы стали слушать музыку на каждом уроке, слава Богу, мы с Сяде сидим рядом абсолютно в каждом кабинете. Если вам вдруг покажется, что вместо церквей люди стали посещать банки, а Бог давно превратился в туман, не обольщайтесь своей гениальностью. Всё это и без вас успел сказать Кристофер Энтони Джон Мартин. (* Coldplay - Violet Hill) Этот удивительный мужчина. Сяде на днях призналась мне, что захотела бы стать Гвинет Пелтроу. (* его жена.)

Как-то мы с Сяде решили поделиться нашей теорией с Фредом. В тот день, как обычно, Фред метался по комнате, приготавливаясь к работе. Сяде сразу после школы проводила время с нами.

-Слушай, - как бы невзначай начала девушка, - что ты думаешь о песнях?
-О каких? - мигом откликнулся Фред из кухни.
-Ну, о разных. О таких, в которых есть какой-нибудь жизненный принцип.
-Таких песен не бывает, - тут же ответил Фред уже из ванной.

Мы с Сяде переглянулись. В голову нам пришла одна и та же мысль: Фреду просто некогда было с нами разговаривать. Но девушка мигом нашла, что ответить. Она спросила, а что всё-таки Фред думает о Саймоне Джоне Чарльзе Ле Боне? Фред в этот момент пересекал комнату, в которой мы расположились на диване, и, остановившись, мигом спросил:

-Кто это?
-Солист Duran Duran, как ты мог забыть?
-Я и не знал, - признался он. - Это у которого все боятся касательно следующего дня? (* Duran Duran - What Happens Tomorrow)
-Не утрируй, - махнул я на него, - у песни очень глубокий смысл.
-Два прихлопа, три притопа, - крикнул Фред опять из кухни.
-Ты потерял свою веру, - мигом вспыхнуло во мне уже такое знакомое чувство злости. (* REM - Losing My Religion)

Фред не понял, что я этим пытался ему сказать, и только выкрикнул, что у меня какие-то зомби в голове поселились, прям как у Долорес Мэри Эйлин О`Риордан Бёртон (* Cranberries - Zombie), а потом хлопнула дверь, что значило, что он всё-таки ушел на работу. Сяде успокаивающе погладила меня по плечу.

-Подумай, - предложила она, - например, о том, что он просто пошел навестить своих родителей.
-Ладно, буду думать, что он ходит навещать своих родителей каждую ночь.


После взрыва 70 дней. 22 августа 2009 года, суббота.

Я захожу к Любе на работу, она принимает заказы, так что мне приходится подождать. Когда она, наконец, освобождается, мы выходим через черный вход и греемся под последними лучами летнего солнца.

-Ну что, пойдешь в последний класс? - спрашивает Люба, подставляя лицо солнцу.

Я пожимаю плечами и перекатываю во рту жвачку, давно потерявшую вкус. Я говорю, что еще 9 дней есть на то, чтобы подумать.

-10, - говорит Люба, - если считать сегодняшний.
-И еще, - говорит она, всё еще подставляя лицо солнцу, - ты бы помылся хоть перед 1ым Сентября.

Я смотрю на нее, а она говорит:

-Чтобы не пугать одноклассников хотя бы в первый день в школе.

Потом я жду, пока не наступит следующая пауза, чтобы Люба могла принести мне чьи-нибудь объедки. Не то, чтобы это очень здорово - есть чужие объедки, но мне неудобно брать деньги у Фреда. Люба приносит мне стаканчик кофе и говорит, что это последний раз, когда я так питаюсь. Потому что ее хозяин против. Он говорит, моя внешность отпугивает посетителей.

Я спрашиваю, как дела у них с Андреем.

Люба мне улыбается. Мы снова сидим на ступеньках черного входа, какие-то Любины коллеги - девчонки-подростки - толкутся возле нас. Они курят свои дешевые сигареты и внимательно следят за тем, как я поглощаю чьи-то объедки. Солнце к вечеру уже не так греет, но воздух по-прежнему душный. Клубы пыли вздымаются высоко вверх и медленно оседают повсюду: на дешевые сигареты девочек-подростков, на Любину молочно-белую кожу, на объедки в моей тарелке.

Люба кусает недавно откорректированные гелиевые ногти, будто проверяет их на прочность, а потом напоминает мне так, на всякий случай:

-Ты всё-таки помойся, хотя бы перед 1ым Сентября.

И какие-то Любины коллеги - девчонки-подростки - хихикают.

-Всё-таки мне жаль, - говорю я, - что мы бросили дизайн. Без него что-то не так.
-Брось, - небрежно машет рукой Люба, и ее пышные груди вздрагивают. - Мы бы ни за что не создали свой "Золотой треугольник". Нам никогда не стать членами Ордена Александра Великого.

Я пожимаю плечами, и мы смотрим, как солнце приближается к горизонту.

-Теперь у меня точно осталось 9 дней, - говорю я. Люба согласно кивает.

Сальвадор Дали, Арно Брекер и Эрнст Фукс. Мы бы могли взять кого-нибудь в нашу команду так смеха ради, и заделать свой "Золотой треугольник".

-Нет, - качает головой Люба, и ее пышные груди вздрагивают, поднимая клубы белой пыли в душном воздухе, - я в таких оргиях не участвую.

И какие-то Любины коллеги - девчонки-подростки - хихикают.

-Извините, - обращается к нам одна из девушек, она кидает под ноги окурок дешевой сигареты сплевывая привкус никотина, и совершенно серьезно говорит:
-На сколько я помню, Золотой треугольник - это границы трех государств в юго-восточной Азии: Таиланда, Мьянмы и Лаоса.

Мы смотрим на нее как на полную дуру. Нет, серьезно. По ее желтым, прокуренным глазам видно, что плевать она хотела на все эти географические точки.

-Это было самое знаменитое и любимое местечко наркодельцев. Оттуда продавали героин в США, на Шри-Ланку, в Индию.

Мы смотрим на нее как на сумасшедшую, а она говорит?

-Ну, может, вам нужна доза?

А потом приходит начальник и загоняет всех внутрь. Всех, кроме меня. Так что я аккуратно выбрасываю пластиковую тарелку, салфетку и одноразовую вилку в мусорный бак, в тонкую щелочку - ровно на столько цепочка на контейнере позволяет приподнять крышку. Я ухожу. До возвращения Фреда еще несколько часов, так что у меня нет идей, куда податься. Лиза наверняка с родителями на даче, приобщается к труду последние дни лета. Андрей тискает какого-нибудь мальчика и шлет Любе любовные смс-ки.

Я иду по пыльным улицам, прохожие в ужасе обходят меня стороной. Я иду и думаю о Любиной пышной груди, о ее прохладной молочной коже и у меня, кажется, встал. Но мне всё равно. Я просто иду и надеюсь, что сила мысли отыщет Мужика. Я ошиваюсь возле Макдоналдса, прохожусь по узким улочкам старого города, но ее нигде нет. Я не особо волнуюсь. Завтра я точно увижу ее там, в клубе по воскресеньям. И Катрин, и Леа, и Сяде тоже будут там. Колин будет заправлять Фреду за деньги. Я еще не слишком к этому привык. В последний раз мы виделись с Мужиком два дня назад, четверг - ее день. Каждый раз, когда я остаюсь у нее, мы играем в Мэрилин и Эдварда. Это такая игра, когда мы напиваемся абсентом и блюем из окна на прохожих.

Я иду по пыльным улицам, прохожие в ужасе обходят меня стороной. Я иду и делаю звук в плеере максимально громким, чтобы каждый ублюдок слышал, какая музыка играет у меня в душе. Сегодня это "It Was Written In Blood", и Оливер Сайкс произносит гениальную фразу. Эту фразу я недавно набил себе на руку, но мне приходится идти в кофте с длинными рукавами, так что никто не догадывается, что у меня есть новенькая татуировка. Оливер в моей душе, он кричит так, как кричала моя любимая мамочка в голубых тапочках 70 дней назад, но, в отличие от нее, Оливер говорит, что мы похожи на розы. Я верю ему.

Но я, наверное, очень дерьмовая роза.

Я ненавижу себя.

Я иду по пыльным узким улочкам старого города, когда встречаю Сяде. Она идет почти раздетая, улыбается мне, а тающее мороженое капает на раскаленный асфальт. Она подходит ко мне, берет один наушник и вслушивается в музыку, звучащую из самых глубин моей пресловутой души. Оливер надрывает свои голосовые связки.

-Ужас, - наконец выносит вердикт Сяде, - полнейшее дерьмо, - и слизывает ванильное мороженое с пальцев.
-Ничего, - говорю я, - скоро тебе понравится такая музыка.

И Сяде смеется.

-Ну что, - спрашивает она, как только ее мороженое заканчивается, - готов к школе? - спрашивает это и смеется.

Теперь мы идем вместе по пыльным улицам, и уже никто не обходит нас стороной. Мы распугали всех прохожих. На Сяде маечка, едва прикрывающая грудь, и коротенькая джинсовая юбочка. Мы распугали даже жару, поэтому Сяде начинает мерзнуть. Резкую прохладу ощущаю и я, поэтому я отдаю свою кофту Сяде. Теперь все бы могли полюбоваться моей новенькой татуировкой, но мы распугали всех прохожих. Сяде смеется и смеется, сама надо собой, надо мной.

Мы просто идем, и она смеется.

Вообще-то, ей не всегда бывает так весело. Только когда она покурит. Поэтому я прошу у нее дать мне тоже покурить, чтобы мы смеялись вдвоем. Солнце почти полностью скрылось за горизонтом, но по-прежнему светло. До возвращения Фреда уже не так много времени, мы забираемся на ступеньки нашей школы и курим, а потом начинаем смеяться. Я делаю звук в плеере максимально громким, и Сяде, она говорит, что этот Оливер не такой уж и плохой парень как кажется на первый взгляд. Она говорит это и смеется. Просто, чтобы вы знали: на самом деле Сяде серьезная девушка. Она даже заменяла меня на посту президента УСУ, но это было очень давно, так что нам теперь остается только смеяться.

Мы сидим на ступеньках нашей школы, курим травку и не особо волнуемся о последствиях, потому что мама Сяде мама судья, занимается правонарушениями малолеток. Ее папа - инспектор по делам несовершеннолетних. Так что нам нечего боятся. Мы под надежной охраной. Сяде смотрит на мои руки, и ее распирает смех. Она жалуется, что щеки и живот ужасно болят, но всё равно продолжает смеяться.

Сяде любуется моей новенькой татуировкой, а потом солнцем, которое загорается на закате, делая всё вокруг ярко-алым. Теперь все вокруг одноцветное, но яркое. Моя татуировка, ступеньки школы, Сядина маечка, небо и даже я сам. И кто-то из наушников доносит до нас свои концепции этого мира, голос из наушников, он тоже однотонный и яркий.

Я, наверное, очень дерьмовая роза.
Я ненавижу себя.
Я ненавижу алый цвет.

Сяде, наконец, успокаивается и погружается в задумчивое молчание. Чувство эйфории исчезает так же внезапно, как и появляется. И мы больше не улыбаемся на ступеньках нашей школы, даже если мы под надежной охраной. У меня на руке написано, что мы похожи на розы. Что каждый человек, где-то там, очень далеко, в самом укромном местечке своей жалкой души похож на цветущую розу. На умирающую розу.

Я, наверное, очень дерьмовая роза.

У меня на руке есть новенькая татуировка с самой гениальной фразой из песни "It Was Written In Blood", но Сяде вернула мне кофту, так что никто не может полюбоваться рукой. Никто не может насладиться и этой песней, потому что батарейки в плеере предательски сдохли. Я иду навстречу ветру, сумеречная прохлада обволакивает мое тело, нежно целует меня в губы, прижимается к моим рукам, к новенькой татуировке и незаживающим рисункам на коже. Так их называет Сяде.

Лиза называет их бредом сумасшедшего.
Мужик - уродством.
Моя классная - расстройством психики.
Андрей - несчастным случаем.
Сандра - пиявками.
Мама - cicatrix.
Фред - плотным соединительным образованием, возникшим вследствие регенерации тканей после повреждения.
Люба зовет их просто шрамами.
Оливер Сайкс наверняка назвал бы их розами.
На сегодня он - мой герой, этот Оливер.
Через неделю в школу. Я помню это всегда. Везде. Постоянно.
Я, наверное, очень дерьмовая роза.
"Like roses we blossom and die." (*BMTH - "It Was Written In Blood")