К Мите

Не позвонил.

Ну, что ж тут такого. Живи сам и давай жить другим.
Не позвонил, хотя и обещал. А вот здесь подходим немного к другому аспекту. Свои обещания надо выполнять, иначе смысла нет обещать. Ну, или не обещать вовсе. И время движется к полуночи, и телефон молчит, и в сердце закрадывается досада, и брови сами по себе хмурятся, и рот сжимается в твердую линию. Какая жалость!

Целовал в щечку – и больше ни-ни! – хватал за ладошки.

 - Почему у тебя такие холодные пальцы?

 - Они у меня всегда холодные. – и почему слетает с губ не вполне уместное на втором свидании: – пора бы уже запомнить.

Целовал в щечку и на коже, близко-близко к уголку губ оставался мокрый след. Я уже зашла в подъезд и  поднялась на второй этаж, а след от поцелуя все чувствовался. Потерла щеку рукою. Высохло.

 - Ничего себе, ты даешь! И это у тебя такая большая зарплата? Куда ж тебе одному с только денег?.. – у нас сегодня что, вечер глупых восклицаний, думается мне.

 - Да, а еще у меня есть хобби, и оно приносит не менее…

Твои глаза без очков были в сотни раз красивее и милее, чем в очках. Иногда ты снимал очки, когда мы ужинали вместе, иногда нет. Мне казалось, что это какая-то игра, правил которой я никак не понимаю и никогда не пойму, поскольку очков не ношу. Без очков я бесконечно в тебе кого-то узнавала, но это было такое мимолетное  наитие, что мне никак не получалось уловить, кого же ты мне напоминаешь. Чаще всего ты смотрел исподлобья. Привычка такая – смотреть исподлобья. Это навевало тоску, и давало тайные знаки, разгадать которые, я, опять же, ну никак не могла, сколь ни тщилась.

Целовал в щечку сам. Всегда сам. Перегибался через – боже! как же называется эта штука в дорогих машинах – и целовал. Я не то чтобы не спрашивала, но, конечно ожидала. Чмок – и, привет!

Твои губы оказались мягче, чем выглядели сами по себе. Но об это я узнала позже.

Все было по этикету, как водится в приличных домах Лондона. Я могла иногда – скользкое крыльцо – вцепиться в твой локоть. Рука была твердая и костлявая. Мне нравятся такие руки. На них можно облокотиться, они никогда не погнуться. Такие руки могут только сломаться. А погнуться и сломаться  - это, согласитесь, разные вещи.
 
Мы сидели в его любимом ресторане. Это было наше первое свидание. Сполохи пламени свечи падали на его лицо, поблескивали и отражались в его очках и на бокалах. Интересно все это, наверное, смотрелось со стороны, я, в черном вечернем платье, с укладкой и маникюром, с алыми губами и блестящими глазами, с безупречной осанкой и легким облаком духов вокруг, и он, в джинсах в белой футболке, заправленной в брюки и обтягивающей живот, развалившийся в вольготной позе на диване. Он сидел расслабленным, а я с совершенно прямой спиной, от чего казалась чуть ли на голову его выше.

Живот у него для его комплекции мог быть и поменьше – сначала меня посещала такая мысль. Но потом выяснилось, что в сексе он совершенно не мешает, а в некоторых позах даже очень пикантно упирается в мои упругие ягодицы, что не может не радовать и не может не приближать к чувству идеального единства, которое никогда не будет достигнуто мужчиной и женщиной на сколь-нибудь долгий срок.

Твоя машина верно ждала нас каждый раз на обочине дороги после ресторана. Ты любил свою машину, она органично принимала тебя, вы хорошо выглядели вместе. А на заднем сидении был бардак. То, что не знаешь куда деть, все скидывается за себя, на заднее сидение. А есть вещи, которым только и место на заднем сидении, хотя, конечно, там не место для вещей. Переднее сидение было постоянно расстроено. Какую толпу ты там возил? Расстроено, и всегда по-разному. Чужое место. Свою предыдущую машину ты продал. И так до этого несколько раз.

Целовал в щечку и никогда не распускал руки. А зачем? Я рассчитывала на «все хорошо» в романе с тобой. Этому немало способствовало два факта: мой природный оптимизм, и то, что ты не распускал руки.

 - Я приглашаю тебя ко мне в гости. Придешь?

Жаль, он не видел моих округлившихся глаз на том конце провода.

Что за мужская натура. Ведь обязательно надо спросить, прощупать почву, может, и сразу, а?.. Интересно, ему нормальные женщины вообще дают?

 - А что у тебя дома? Коллекция бабочек или кляссер с марками?

 - У меня дома я сам!

 Не понял. Еще раз.

 - Тогда, может, встретимся на нейтральной территории?
 
 - А у меня нет нейтральной, у меня только своя.

А за это плюс.

Мне до экзекуции было отведено три свидания. Ровно три свидания. Все было решено заранее и сотворено по этикету. И не надо спорить с этим! Да, именно так.

Как в приличных домах Лондона мне показали свои детские фотографии, красавицу-маму и умницу-сестру. И тут  - о, боже! – со мной произошло первое чудо. Я узнала его без очков. Я очень хорошо и отчетливо поняла, кого он мне напоминал без очков. Он мне напоминал самого себя, только в детстве. У него было две маски. Первая – это его очки. Вторая – это то выражение лица, которое приклеилось к детскому выражению, настоящему. И только под всеми этими слоями проглядывалась его настоящая личность.
 
Когда он кончал, он заставлял содрогаться мое тело  одновременно со своим. И обнимал так, как обнимают в последний раз. Ну же, очнись, это не наш с тобой последний раз! Мне хотелось гладить его по голове и говорить, что все будет хорошо.

 - Все будет хорошо, мой мальчик. – и руки в волосы, которыми он невероятно гордился и которые были жесткими невообразимо, и без конца напоминали мне губку для мытья сковородок, знаете, металлическую такую.

 - О, уже «мальчик»…

 - Ну да, хоть и большой, но мальчик же.

Как мне показалось, он со мной согласился.

Он оставлял на мне свой запах. Это естественно - я ведь самка. Мне нравился запах его тела. Еще по прошествии  нескольких часов после секса, я могла, понюхав свои предплечья с наружной стороны моментально перенестись в атмосферу жарких объятий и захлестнувшего обоюдного животного желания.

***

Он не позвонил мне и я сама вряд ли ему позвоню когда-нибудь. Ну, если только один раз, для смелости. Но никто не запретит мне видеться с ним почти каждый день.